Разочарование Андрэ

День был обычный. Просто прекрасный. Яркий, заполненный нежной теплотой мира, в котором он жил. Все его дни обычно такими и бывали. Они не зависили ни от погоды, ни от времени года.
Нет! Конечно же были и редкие дни непонимания и конфликтов... Но память о таких днях быстро высыхала, буквально одновременно со  слезами, не успевающими скатиться даже к подбородку.
 Андрэ пинал банку из под колы в ожидании приятелей. Они собирались к реке. Необходимо было надуть через соломинку лягушку и отправить её в плавание к океану, а потом самим залезть в воду , чтобы потом с посиневшими губами, дрожа и выбивая барабанную дробь зубами, плюхнутся в горячий песок и болтать. Болтать обо всём, что придет в голову. Обычно в такие моменты  им в головы приходят и набор индейцев, и новая машина месье Жерара, и увеличительное стекло и солнечный луч, и перочинный ножик, и сбитая коленка, и засчитанный несправедливо гол во вчерашнем матче с ПэСэЖэ... В общем можно сказать, что в мальчишеские головы приходит всё.

... Найти же то, что не приходит в их головы и не обсуждается вовсе сложно... Очень сложно.


Однако есть то, о чем они не болтают. Не болтают они о свободе. Просто само слово "свобода" не приходит в их головы. Да и понятно почему. Они же   внутри свободы существуют, ею дышат и сами этого не осознают. Хотя слово конечно же им знакомо. Из родительских разговоров...

Андрэ пнул банку и увидел как Жюль, которого он ждал, шел понуро под конвоем своих бабушки и мамы и обе руки его были крепко зажаты в ладонях старших. Он слегка отставал от них и казалось, что мадам Бланшет просто волочёт мальчишку за собой.
Поздоровавшись осторожно со всей группой, Андрэ спросил у подконвойного:
- Вы куда? Мы же на речку..
- Покупать всё, что мне нужно для школы - с тоской ответил Жюль и через паузу добавил:
- Я их просил завтра създить, сказал, что мы договрились, а они сказали "Нет! Надо сегодня! " — Жуль, самый шустрый в их компании, поволочил послушно, стирая кросовки об асфальт, тонкие ноги. Ноги были все в ссадинах, расчёсанных укусах и  футбольно-велосипедных синяках, и идти явно не хотели.
Прошло пол часа, как чёрный семейный Ситроен  Бланшетов увез его друга...
Андрэ не пинал больше банку, а сидел на нагретой ступеньке крыльца, пытаясь осознать увиденное. Он то щурился на солнце, то принимался ковыряться веткой между плитками мощеной дорожки, приводящей посетителей к их дому...
В голове всё чаще возникало слово "свобода", которое перемешивалось с унынием Жюля и крепкими ладонями взрослых, державших его за руки.
Потом он вспомнил всё что знал о школе. От  родителей и приятелей по-старше... Вспомнил, как больно Жуль произнес слово "НАДО". Слово показалось Андрэ новым и грубым. От него веяло безысходностью. Нельзя сказать, что он не встречался с ним раньше. Конечно надо было мыть руки, садиться завтракать, съездить в Париж или в Дисней... Надо было померить новую рубашку... Надо было  ... Надо было... И были эти его " надо" маленькими и лёгкими...
"Надо" с которым он столкнулся сегодня, прямо рядом с домом, было другим. Обреченным на слёзы. И он, Андрэ, вдруг почуствовал, что и на него скоро обруштся это новое безжалостное надо.
Это именно ему, несмотря на прекрасный день, надо будет пойти в школу, надо будет вставать по будильнику, надо учить уроки, надо получать хорошие оценки, надо начать учится музыке у месье Брискина. .. Надо. "Ты уже большой. Вырос. Надо в школу" - сказала мама.
Солнце на цыпочках спускалось к горизонту и с легким вечерним акцентом шептало: "Пора... Пора..."
Андрэ решил твердо. Он не подчинится этому надо. Он не будет волочить ноги, стирая кроссовки об асфальт, как Жюль.
 В старую спортиную сумку он положил  запасные трусы, оставшуюся после завтрака половинку багета, теннисный мяч. Место осталось, и в сумку были дополнительно положены футболка и футбольные бутсы. Из своей копилки Андрэ без сожаления извлёк все семь евро 30 центов мелочью, а пошарив по карманам в родительском гардеробе, удалось добавить к капиталу ещё семьдесят центов.

Закрыв за собой дверь, Андрэ отправился в самостоятельную жизнь, в которой нет места чужим надо. Бросив прощальный взгляд на дом, где он рос все свои шесть лет, он ощутил новое, неизвестное ему чуство: Свобода... Иди куда хочешь, делай что хочешь.
Он свернул на ру Блез Паскаль и пройдя два квартала домов включая и дом месье Жарденье, парикмахера, и дом дружищи Гийома,  и богатый дом мэра, он оказался на рыночной площади... На противоположной стороне, на солнечной террасе кафе " У рынка" сидели с пивом старики... Группами по три-четыре человека. Одни сосредоточенно сопели в тишине - играли в шахматы... Другие постукивали костяшками домино и дружелюбно переругивались.
Андрэ пересек площадь и остановился рядом со столиком на котором  пешка только что сделала первый ход.
- Любишь шахматы, малыш? - Спросил седой носатый старик в кепке. Андрэ поспешил кивнуть в ответ и замер, стараясь не мешать. Шахматы он любил. Его научил играть в прошлом году отец. И в их компании равных ему пока не нашлось. А сейчас, почти не дыша, он играл за обоих соперников, пытаясь предугадывать их ходы. Иногда ему  удавалось угадать, и это только добавляло азарта к тишине играющих... Игроки заказали ещё пиво... Потом расставив фигуры на очередную партию старики заказали пастис. Незаметно фонари сменили ушедшее солнце... Стало прохладнее. А сражение продолжалось... Ноги Андрэ отваливались. Хотелось присесть.. И он начал глазами искать - куда бы присесть, но вместо стула или скамеечки его взгляд,  неожиданно натолкнулся на пылающие праведным гневом глаза отца:
- Мы тебя с матерью по всему городку уже два часа ищем! - И он крепко ухватился за руку Андрэ и быстрым шагом направился к дому... Волочась кросовками по асфальту, едва поспевая за отцом, Андрэ проклинал себя. Идиот. Дурак. Кретин. Сдались мне эти шахматы. Надо было уходить дальше из города. А теперь...
А теперь он понял, что к свободе надо относиться бережно, как к собственной копилке, и не растранжиривать на ненужные чужие забавы...

... Очередной скандал разгорелся прямо перед ужином... Андрэ положил на стол кларнет с обещанием больше никогда в жизни не дотрагиваться до ненависного инструмента. Как и каждая предыдущая попытка отказатся от занятий у месье Брискина, эта привела к мгновенным материнским слезам и молчаливому гневу отца.
- Шесть лет, сынок!  Ну потерпи. Надо закончить курс! Сколько я нервов положила на то, что бы ты так играл на кларнете. Ты же умный мальчик. Надо приложить ещё... - после второго материнского "надо" Андрэ перестал слушать... Перед глазами мелькнула тень забытого шахматного сражения на террасе "У рынка". Последние шесть лет он жил в постоянном надо. Надо было всем. От него. Хоть чего-нибудь. Месье Брискину - чтобы Андре не пропускал занятий. Отцу - чтобы сын начал думать о будущем, выбирал правильных друзей, чтобы не курил. Матери - чтобы он бережно относился к одежде и был послушен... Директору школы - что бы уважал тупых учителей. Всем им надо было от него. Надо - чтобы он не был собой.
- Надо бы позвонить в школу, - сказал отец. Андрэ услышал последнее надо  уже затылком. Руки сорвали куртку с вешалки, ноги сами воткнулись в кроссовки и он выскочил на улицу. Его душили ненависть и слезы от того, что он её испытывал к близким ему людям. Он побежал... Бежал пока холодный ноябрьский ветер не остудил эту ненависть до уровня на котором можно было остановиться и решать что делать дальше.
Возвращаться домой... Нет. Хватит... Ну и куда теперь? Вечером? А не важно! Главное отсюда.  Андрэ зашагал по направлению к шоссе. Он глубоко вдохнул и почуствовал, как свежий вечерний холод наполнил его забытым ощущением. Пытаясь вспомнить, что это за ощущение, буквально через несколько шагов он рассмеялся. К нему вернулось забытое оно! То самое! Чувство свободы....Иди куда хочешь, делай что хочешь... Только заветной спортивной сумки и денег в этот раз не было....
Ранним ноябрьским утром в Париже к слою заиндевевшего мусора добавляется  цоканье туфелек, кашель стариков, крики : "ко мне! ","фу, нельзя! ", "плюнь, тебе говорят" и море собачьих какашек.
Вчера, прошагав километр по шоссе, Андрэ понял, что топать до города пешком ему уже не хочется. Но на то она и свобода, что бы делать только то, что хочешь. И теперь он болтался вокруг железнодорожной станции городка. Станции маленькой, с одной платформой, навесом, будкой кассира с часами и расписанием. Согреться было негде и Андрэ начал уж было замерзать...  На его счастье CNCF не подвела. Аккурат по рассписанию по платформе прокатилась волна прожекторного света, а за ней лязг вагонных стыков... Он вскочил в вагон пригородного. До Парижа. Безбилетником. Со сменой вагонов и непрерывным ощущением опасности. И уже рано утром поезд втянулся в чрево вокзала и замер, выдохнув остатки сил прямо на платформу. Стараясь остаться незамеченым, Андрэ  прошмыгнул за спиной сонного полицейского.
Выйдя на площадь Лионского вокзала, он тут же вляпался в собачьи какашки. Его ругань осталась никем неуслышанной, слившись с руганью зеленых комбинезонов, отдраивавших город от дерьма... Города он не знал, и куда теперь идти ему было абсолютно всё равно. Он свернул налево. На бульвар Дидро. Бульвар напонялся поднимающимся солнцем, теплом, по-утреннему торопливыми горожанами и запахом свежего хлеба. Открывались булочные... Вчера Андрэ отказался обедать, поужинать не удалось из-за скандала. И теперь вместе с запахом хлеба и свободы он почуствовал, что проголодался...
К вечеру, обшарив куртку и карманы джинсов в три тысячи шестьсот двенадцатый раз в надежде найти завалявшуюся монетку, он уже не видел города, так как смотрел только себе под ноги. А вдруг ему повезет? Но, казалось, весь город сегодня сговорился - никто денег и кошельков не терял .  Он старался не поднимать глаз ещё и потому, что на каждом шагу ему встречались кондитерские, мясные, овощные, бакалейные лавки и хуже всего окна кафе и ресторанов, в которых жевали люди.

 Голод был нестерпимый до тошноты. Ни о чем другом он уже думать не мог. Радость от обретённой свободы голода не заглушала, да и сама потускнела и была готова исчезнуть совсем. Не помогали уговоры зато я свободен. Собственно ни о чем другом, кроме как и где найти еду или деньги, он думать не мог. Украсть? Он был близок к тому, что бы схвать на прилавке и бежать...
Или подойти и попросить у уличных попрошаек кусочек чего-нибудь?
Так что когда около полуночи его взял за плечо полицейский: " Где твои родители, приятель?" Андрэ с надеждой и облегчением рассказал где и как с ними связаться...
Сидя на заднем сидении отцовского автомобиля сытый Андрэ сквозь стекло разглядывал мелькавшую темноту ночи. Его разморило, но горечь разочарования никак  не давала уснуть. Оказалось, что стоимость свободы - кусок черствого хлеба...