Александр Третий. Глава 6

Девятнадцатилетний Никса с отличием сдал экзамены за университетский курс. Учителя  восхищались им: «Он нас превосходит. Если бы он обладал вдобавок нашим опытом и начитанностью, он был бы гением».

Предполагалось его путешествие по Европе, но после двухмесячных лагерей  вместе с братьями Володей и Сашей, Николай сказал матери:
–– Как-то совестно ехать за границу, не объехав родной земли.

Он отправился в путешествие по России, жалея, что Саша  не может поехать с ним –– они были очень дружны. Маршрут пролегал по Мариинской водной системе, Волге и Дону. Николай любовался Россией, писал Александру серьезные письма, и Саша решил, что пора отказаться от детского «Никсы». Начал ответ с обращения: «Милый Николай!»
Тотчас получил отповедь: «Ну-с, покорно благодарю! Это еще что выдумал: “милый Николай!” Уж почему тогда не “почтенный Николай Александрович!” Пожалуйста, пиши просто, если хочешь, чтоб я тебе отвечал».

Монастыри и храмы, которые Никса в первую очередь посещал по прибытии в города, казались ему воплощением русского духа. Поддерживал в нем это чувство и сопровождавший его Константин Петрович Победоносцев. В Ярославле, в старинной церкви Иоанна Богослова Николай пришел в восторг от изящества древних  изразцов, но узнал, что епископ в коммерческих целях хочет закрасить их, чтобы церковь не выделялась среди других. Не раздумывая, поехал к епископу, тот перетрусил, и церковь была спасена.  Похожая история произошла и в Костроме.

Сильное впечатление на народ производило усердие высоких путешественников к храмам Божьим и их внимание к памятникам родной старины.

Николай знакомился с сельским бытом, заходил в дома духовенства, в приходские школы.
В Симбирске ему показали бег рысаков, гонку троек и скачку крестьянских лошадей, во время которой два всадника столкнулись друг с другом. Из скромности он промолчал в письме к Саше, что бросился к ним, крича на ходу: «Что с ними, что?!!» К счастью, жестоких  увечий не оказалось.

Николай побывал в станице Ветлянской, где с 1855 года являлся атаманом всех казачьих войск,  но это была первая станица, которую он видел воочию. Любовался станичниками: «Казаки большею частью видный, молодой народ!» Сопровождавшая его свита не скрывала проблем астраханского казачества: «Кругом степь и степь, растительности никакой. Земли у них много: сорок тысяч десятин».

Однако перспективы развития государства наследник связывал с промышленностью. Год назад, конспектируя лекцию А. И. Чивилева по политэкономии, он вписал в нее свои собственные соображения о преимуществах машинного производства. Одобрял выгоды туерного пароходства, о котором ему рассказали в Рыбинске. Осуществление этого проекта  заменило бы бечевую тягу, для которой использовались лошади и бурлаки.
 
«На дно реки, –– излагал Николай в письме к Саше, –– кладут цепь и прикрепляют в двух пунктах: здесь и в Череповце. Это больше двухсот верст. Вообрази, что за цепь! Потом пароход с особенным устройством выбирает цепь и по ней тянет и буксирует суда».

Самым любопытным днем путешествия показался Николаю день осмотра волжских проток близ Каспийского моря. Интерес вызвали не только работы в каналах, но и знакомство с морем, которое, как сообщили ему офицеры, имеет большую будущность. На обратном пути в Астрахань цесаревич участвовал в рыбном лове. «Это был настоящий рыбный праздник, но, конечно, не праздник для рыб», –– похвастался Саше.

Познакомившись с красивой молодой вдовой калмыцкого нойона, он попросил у нее фотографию, вложив это фото в альбом, где хранил фотографии петербургских красавиц, –– к ужасу графа Перовского, который не понимал «какое можно иметь удовольствие в этих карточках дикарок».

Следующей симпатией Николая стала монахиня Анастасьиного монастыря. «Когда мы садились в коляску, чтоб ехать, я вынул из кепи дикий жасмин и, отдав ей, просил сохранить на память, –– написал брату. –– Не правда ли, наивно! Но она сама романтична и оценила мой поступок... Но ты понимаешь, что все это чичайно секретно?»

 Саша в то время вместе с отцом находился в Финляндии, где Александр II открывал сейм. Великое княжество Финляндское не бунтовало, в отличие от Польши, и потому получило  разрешение (впервые после 1809 года) созвать парламент. На открытии сейма император   сказал по-французски:
–– Вам, представители великого княжества, достоинством, спокойствием и умеренностью ваших прений предстоит доказать, что в руках народа мудрого либеральные учреждения делаются гарантией порядка и безопасности.

Тогда же последовало распоряжение Александра II по инициативе Снельмана о введении финского языка в официальное делопроизводство, для чего был установлен двадцатилетний срок.

Николай просил Сашу подробно описать эту поездку:  «Теперь Финляндия переживает любопытную эпоху, я думаю, обнародование манифеста о сейме должно было придать особенный характер этой поездке». Однако то, что интересовало цесаревича, не сильно трогало его брата. По крайней мере, описывая  ему посещение Финляндии, Саша политических вопросов не затронул.

А между тем, после манифеста жизнь этого княжества повернулась в сторону национальных интересов: в 1865 году финская марка будет отвязана от российского рубля, финляндский банк будет преобразован и поставлен под контроль и гарантии земских чинов; в 1866 году будут преобразованы народные школы, в 1869 году будет  издан Сеймовый Устав ––  Конституция.

Известный дипломат, публицист и историк С. С. Татищев, написавший монографию, посвященную юности Александра III, отмечал: «По свойствам своего ума и нраву он представлял полную противоположность старшему брату. В  нем не замечалось быстрого понимания и усвоения, но он обладал замечательной сообразительностью, которую называл смекалкой».

Под конец путешествия Никса побывал в Севастополе и Ливадии, и осенью вернулся в Петербург. «Радости не было конца! Все братья выросли и имеют здоровый вид. Саша великолепен в полковничьих эполетах, с новою прическою без пробора назад».

В полковники Александр был произведен за полтора месяца до приезда Николая, теперь состоял флигель-адъютантом в свите отца. Он стал богатырем: плотный, почти двухметрового роста, вручную гнул рубли, кочерги, одним движением разрывал колоду карт, развлекая друзей. Минувшей зимой дворники удивлялись,  как он выворачивал снежные глыбы: «Ишь, силища-то!»
Как многие крупные, здоровые люди, был добрым, немного застенчивым, имел открытую душу, спокойный нрав, но когда выводили из себя, мог послать и по матушке, –– сказывалась офицерская среда. Он и курить научился в этой среде, и за девицами волочиться. Летом был увлечен графиней Кушелёвой-Безбородко, к осени –– фрейлиной Марией Мещерской, не ожидая, что на этот раз увлечение будет сильным.

После долгой разлуки братья могли наконец вдоволь наговориться, особенно Никса. Впечатленный поездкой, влюбившись в Россию, которую раньше почти  не знал, он с восторгом рассказывал Саше о своем путешествии. 
И, словно подслушав его, в это самое время студент Академии художеств Иван Крамской пылко говорил товарищам:
–– Пора нам, пора становиться на собственные ноги!
Вместе с Крамским четырнадцать лучших учеников Академии, не дрогнув перед начальством,  отказались писать дипломную работу на традиционный сюжет из скандинавской мифологии. Лишились медалей, заграничной поездки, оборудованных мастерских, наняли в складчину помещение и взялись за картины,  рассказывающие о России! Разве могли они тогда знать, что  их покровителем будет... Саша.