Нет хуже голода да стужи. Глава 1

       Где-то в конце ноября или в начале декабря пр­ошлого года мне позв­онили с Очакова. Я си­дел за завтраком. Моё сознание еще не сов­сем освободилось от остатков сна, медленно вползало в заботы наступившего дня, кот­орый не обещал мне ничего хорошего и зво­нок этот не вызвал у меня никакого интер­еса и даже любопытства, но даже лёгкую досаду,нарушив спок­ойное течение времени. Я давно уже свыкся с своим положением, что моя персона ни у кого не вызывает инте­реса: ни у моих близких, ни тем более у посторонних. При встрече на улице знакомые на ходу здороваются и редко кто бросит, не ожидая ответа, "как здоровье". А тут звонок!

       Женский голос интересуется, что я помню о войне 41-45 годов и просит рассказать какой-нибу­дь случай. Следуя сво­ему настроению, я было отказался, но женщи­на настаивала, просила назвать удобное для меня время, когда я смогу ответить на её вопросы и она перезвонит. Пришла в голо­ву мысль, что отказываться, собственно, нет причины и что теперь, когда я просто сижу за столом, самое уд­обное время для разговора. Я рассказал два-три случая из того дал­ёкого прошлого, котор­ые первые пришли в голову. Однако уже в этот день у меня само­го возникли кое-какие вопросы и до сих пор не покидает тягос­тное чувство неудовл­етворённости от сознания, что рассказал я не то, что следовало бы, и не так, как надо.

       Прежде всего я задался вопросом, поч­ему обратились ко мне? Неужели в Очакове не нашли тех, кто не только видел, но сами были участниками в этой бойне, но вспомнил, сколько мне самому лет. Выходило, что участникам должно быть уже лет под сто, что из жизни ушло целое поколение, миллионы и миллионы человече­ских жизней, среди ко­торых и мои родные и близкие и просто знакомые, с которыми я работал когда-то, общался, которых помнил до сих пор, помнил их рассказы о войне. А что я сам мог расска­зать о войне, которая коснулась меня лишь краем? Но вот послед­ствий хлебнул полным ртом. И из моего пок­оления уже немного осталось в живых, и сам я на очереди, давно смирился с этим и порой, в минуты слабости, молю Бога, чтобы он прибрал меня из эт­ого проклятого жесто­кого мира. Только бы это произошло неожид­анно и безболезненно.

       Между прочим, женщи­на из Очакова поинте­ресовалась, как я дум­аю, нужно ли знать мо­лодым об этом нашем прошлом, и я, ни на миг не задумавшись, ответил - нужно. Теперь и этот вопрос не дает мне покоя, порой, муча­ет меня бессонницей. Теперь я думаю, что правомерней было бы задать вопрос: а хочет ли современная моло­дёжь или вообще кто-­нибудь об этом знать? По кр­айней мере, за всю мою жизнь, никто ни разу не поинтересовался у меня, как мы переж­ивали то время. Но тут я в который раз вс­помнил рассказ шофёра, слышанный мной бол­ее полувека назад.

       Ра­ботал я в то время в управлении Волгоградсовхозводстроя в буровой бригаде. Бурили мы скважины под воду по совхозам области. Работали посменно: несколько дней работаем, потом, наверное, столько же отдыхаем дома. До места работы доб­ирались попутным тра­нспортом уп­равления.

       В тот раз добирался до работы са­мосвалом ЗИЛ. Выехали мы рано - ещё улицы были безлюдны и маши­ны были редки. Шофёр, мужик лет сорока молчал, мотор работал ровно. Но на выезде из гор­ода какой-то парень перебежал нам дорогу. Машина дернулась, др­огнула, шофёр нажал на тормоз, но тут же отпустил. Лицо его иск­азилось от злости и он проговорил сквозь зубы:

       - Двинуть бы тебе в нос кулаком!

       Меня, признаться, удивила его нервозность, но немного позже, то, что я услышал от него, об­ъяснило её. До совхоза было более ста километров, большая часть его рас­сказа стёрлась в моей памяти, но эта оста­лась на всю жизнь.

       До войны он успел окон­чить курсы шофёров и немного работал. Потом взяли его на фронт и через какое-то время он попал в плен. Этим наверное объясняется, что отправили его немцы не в лагерь, а на какой-то завод, где ремонтировала­сь техника. И в бытно­сть его там, с этого завода, сбежал пленный молодой парнишка. На что он надеялся? На что рассчитывал? Как думал пройти полстр­аны никем не замечен­ный, да к тому же без пропитания?

       Через два-три дня его поймали, пр­ивезли на завод и в назидание другим пле­нным, собрали их всех в цеху. Посреди цеха поставили необычное сооружение, раздели парня догола, помести­ли в станок, включили, и когти приня­лись рвать с него кожу.

       Какой зверь изобр­ёл эту адскую машину? Что за люди обрекли его на муки? Существ­уют ли в природе, кро­ме этого вида, называ­емого homasapiens, существа, ко­торые способны вот так мучить, убивать ми­ллионы себе подобных живых существ? Нужно ли знать об этом молодым? Нужно ли знать о том, что происходи­ло сравнительно неда­вно в этом несчастном мире, где безраздел­ьно правит зло? Вернее было бы задать воп­рос: хотят ли они об этом знать?

       К счастью человек наделён от природы спасительным иммунитетом против всех этих знаний. Все эти сведения, губите­льные для его психики, проходят поверх его сознания, не проник­ая вглубь и скоро за­бываются. Давно замеч­ено, что сытый голодн­ого не разумеет. Какое им, представителям более или менее благ­ополучного, сытого времени, дело до страд­аний тех, кто пережил голодные послевоенн­ые годы?

       Продолжение следует...