Наши корни. Глава 5. Мое детство

Родился я в том самом селе Александровка, в котором родился старший брат Андрей, сестры Маша, Катя, Поля и брат Саша. У родителей были и еще дети, но я не запомнил всех имен и последовательности появления их на свет. Из рассказов родителей знаю, что у них было всего двенадцать детей. Двух последних, что родились после меня, я хорошо помню. Это были сестренка Маша и братишка Коля.
Из всех братьев и сестер Коля был единственным в семье ребенком блондином, унаследовавшим черты лица отца. Остальные же были брюнеты.

С тех пор, как только стал себя помнить, я жил в большой семье, где было кроме меня много детей. Помню мать, которая всегда сильно уставала от домашней работы и от забот о нас.

Из рассказов родителей, старшего брата Андрея и ст. сестры Поли я знаю о своем первом, почти "космическом"полете. Мне было месяцев 8-10, когда мать, лежа на печи, прикармливала меня жовками (когда грудных детей начинали прикармливать, то первый месяц мать разжевывала хлеб и давала собственным пальцем младенцу в ротик. Разжеванный таким образом хлеб назывался жовками), на какое-то время заснула и выпустила из рук рубашонку, за которую держала... Я немедленно "воспользовался"  этим и прыгнул через мать вниз головой.

Удар по голове был настолько сильным, что у меня из носа выскочили жовки. Сотрясение мозга было настолько сильным, что я потерял сознание. Трое суток я находился без видимых признаков жизни. Родители считали, что я убился насмерть и что вот-вот отдам душу богу. Отец приготовил гробик и крест. Мать, обливаясь слезами, стоя на коленях перед образами, просила господа бога простить ее за то, что по ее вине Яшенька убился. Она горячо просила "создателя" вернуть младенца к жизни... На третий день, как рассказывали родители, я запищал, мать немедленно дала мне грудь и я вцепился  как клещ, стал энергично сосать. Насосавшись, я уснул и проспал полдня. После сна я опять с аппетитом покушал. И так постепенно я стал приходить в норму.

"Полет" с печи не прошел для меня бесследно. Примерно года через два или три у меня начались припадки. Почти ежедневно, в одно и то же время, где я сидел или стоял, терял сознание, падал и засыпал. На время такого сна в доме создавали абсолютную тишину и покой. Детей немедленно выносили, все работы, которые сопровождались стуком или скрипом, прекращались. "Сон" продолжался часа полтора - два. После пробуждения, рассказывали родители, я чувствовал большую усталость, слабость. Припадки продолжались лет до 8-9, а потом прекратились.

Никто из соседей, в том числе и дети, не подозревали, что у меня были припадки. Если во время припадка кто-либо из соседей заставал меня "спящим" и спрашивал: "Что это Яшка-то не вовремя спит?" То ему говорили: "Да что-то он приболел". Поэтому никто из моих сверстников никогда не дразнил меня "припадочным". И я сам долгое время об этом не знал. Мне об этом рас- сказали тогда, когда я стал уже совсем взрослым.

Я помню некоторые эпизоды из своего самого раннего детского возраста. На всю жизнь запомнилось мне, как я однажды летом, находясь в избе (изба – саманная, состояла из одной комнаты и сеней)  один, влез на окно, ногами встал на косяк, а головой уперся в верхний косяк и я с гордостью подумал: "Какой же я большой". Мне очень хотелось, чтобы кто-нибудь из членов нашей большой семьи увидел меня. Но дома никого не было.

За окном на завалинке (завалинка сложена из самана, обмазана глиной и служила скамейкой) сидели женщины, среди них находилась наша мать. Она сидела, как раз напротив того окна, на косяк которого я встал. Окно маленькое, стекла одинарные, голоса беседующих женщин хорошо прослушивались. Я постучал в окно, мать немедленно повернулась ко мне и спросила: "Чего ты стучишь?"
Я обратился к ней со следующими словами: " Мама, смотри какой я большой". "Да, да, сынок, ты у нас уже большой. Только вот беда, ты опять написал на окне". "Мама, это кошка написала".

Этим же летом мы с соседской девочкой Стешей Киселевой сидели около их амбара и самозабвенно играли. В это время из норы выскочила мышь, которую я в мгновение ока схватил со словами: «Моя чилика» (чиликой дети звали воробьев), - и побежал домой. Стеша во всю прыть пустилась за мной с криком: "Отдай мою чилику". С крепко зажатой в ручке пойманной "чиликой" мы вбежали к нам в избу, дома были родители, ст. брат Андрей, Саша и Поля. Все бросились ко мне и Стеше со словами, что это не чилика, а мышь. Тем временем за мной неотступно бегала кошка, мяукала, умоляя меня передать "чилику" в ее распоряжение.
 
Помог кошке Андрей. Он поймал меня, разжал мой богатырский кулак, взял мышь за хвост и обратился ко мне со следующими словами:"Ты посмотри, Яша, какая же это чилика. У чилики нет такого хвоста. У чилики крылышки, чилика летает, а мышь ползает. Вот и кошка об этом говорит. Давай мышку отдадим кошке. Она тебе спасибо скажет". Я согласился. Андрей бросил полуживую мышь кошке, она ее моментально скушала.

Мне было лет пять, когда я заметил, что отец и братья собирают несложный почвообрабатывающий инвентарь (плуг, бороны, ярма, тягла), подмазывают дегтем колеса телеги и рыдваны ( рыдвана - четырехколесная арба, в которой возят сено, солому, скошенную пшеницу и др.). Это было ранней весной, за неделю или две до пасхи. Я понял, что собираются ехать на пашню, т.е. в поле, где будут пахать и сеять пшеницу.

Мне очень хотелось вместе с братьями поехать в поле. Но я твердо знал, что меня не возьмут. Тогда я решил никого не просить о том, чтобы взяли меня в поле, а убежать далеко за село по дороге, по которой будут ехать наши в поле и таким образом поставить их перед фактом. Они обязательно возьмут меня с собой.
Убежал я действительно далеко. Свернул направо в кусты и засел. В кустах, как мне показалось, я сидел долго, а мои братья все не ехали. Наконец показались долгожданные подводы, груженные плугом, бороной, ярмами, семенным материалом, сеном, палаткой, зипунами, тулупами и шубами. Впереди бежала Дамка и к удивлению братьев не просто, как обычно, спокойно бежала за подводой, а шла как по следу зверя. Она то и дело останавливалась, тщательно вынюхивала что-то, всматривалась вперед и по сторонам.
 
Вдруг Дамка метнулась вправо и понеслась стремглав к кустам. Это еще больше озадачило Андрея и Сашу. В кустах Дамка с кем-то возилась и подпрыгивала. С кем это? Со зверем! Тогда почему же не лает. И каково же было удивление моих братьев, когда они увидели меня, весело играющим на воображаемой гармонике "ти-на-ре, ти-на-на..." Навстречу ко мне быстро побежал Андрей с кнутом в руках. "Ах, ты, лысый бродяга! Как ты сюда попал? Что нам с тобой делать?"

Если бы я был ребенком здоровым, то наверняка бы слегка кнутом меня похлестали, а может быть и отправили бы меня своим ходом домой. Вся сложность создавшегося положения состояла в том, что меня нельзя было не только кнутом бить, но нельзя пугать, нельзя было меня ругать. Братьям ничего не оставалось сделать, как сменить гнев на милость, посадить на повозку и везти меня на пашню.

Через какое-то время с первой подводой поравнялась ст. дочь Максима малакана Пашанька. Она откуда-то шла в село. Братья попытались было меня уговорить вернуться домой с Пашанькой. Но я наотрез отказался. Тогда Пашанька со словами:"Что вы тратите время на уговоры", - схватила меня и потащила. Я вопил благим матом и вырывался. Убедившись в безнадежности вырваться из рук Пашаньки, я пустил в ход зубы. Пашанька вынуждена была отпустить меня.

Андрей, опасаясь, чтобы со мной не произошел припадок, взял меня на руки и сказал: "Какой же ты чудак. Пашанька пошутила, а ты - плакать и кусаться. Смотри, даже Дамка смеется..." Андрей посадил меня на рыдвану, дал мне кнут, сказав: "будешь править быками (быками называли рабочих волов). Нам надо на место приехать засветло, чтобы могли поставить палатку, покормить быков, постелить постель. И ты должен нам с Санькой помогать. Ты теперь большой. На пашню ведь едут только большие". Это меня не только успокоило, а возвеличило в своих собственных глазах... Я почувствовал себя большим и нужным человеком.
На место мы прибыли, как сказал старший брат, засветло. Распрягли волов, подойдя ко мне, Андрей сказал: "Яша, мы с Санькой будем приготовлять плуг к пахоте, налаживать ярма, стелить постель, а тебе поручается самое важное дело - пасти быков. Бери вон эту дубинку и ходи вокруг волов. Смотри, чтобы они не убежали, и оберегай их от зверей."  "А разве здесь есть звери?" " Да, браток, есть, но они боятся человека с дубинкой". "А где сейчас звери?"  "А вон они", - Андрей показал на сурчины (сурчины - жилища сурков в виде курганов из земли, а посредине нора, которая идет очень глубоко в землю. Внутри сделаны отсеки с "закромами", в которые сурки складируют заготовленную траву и зерно). Сурчины  находились метрах в трехстах от стана на левой стороне глубокого лога. Близость зверей меня не на шутку взволновала. Братья, конечно, это заметили и стали между собой говорить, что сурок зверь не опасный для человека. Особенно сурок не опасен тогда, когда у человека в руках дубинка и с ним собака.

Первое поручение братьев я выполнил, как они говорили, на "отлично". После этого я совсем почувствовал себя нужным человеком в поле.

Утром я проснулся, когда братья пришли завтракать. После завтрака Андрей, обратившись ко мне, сказал: "А теперь, Яша, пойдем пахать..." "А как я буду пахать?" " Будешь по-правдашнему пахать". Все это говорилось на полном серьезе и я все больше и больше укреплялся в мысли, что я начинаю работать наравне с большими.

Пока братья завтракали, быки отдыхали. Подойдя к плугу, Андрей сказал: "Ты, Санька, будешь вести первую пару волов, я - вторую и третью, а Яшка будет идти за плугом и охранять его от ворон и грачей. "А как охранять?" "Очень просто. Вот тебе палка, будешь ей постукивать по плугу и идти за ним. А если грачи и вороны станут подлетать к плугу, то ты бросай палку в них, старайся бросить палку так, чтобы попасть в грачей".

Все встали на свои места, и братья замахали кнутами, крича: "Цоб, цоб, цобе..." Быки натужились, заскрипели ярма, быки пошли вперед медленно, постепенно ускоряя шаги. Тут я впервые увидел, как пашет плуг. Уцепившись за ручку плуга, я пошел по борозде уверенным шагом, твердо ступая босыми ножками по мягкой, влажной и прохладной земле. Мне до того стало приятно, что я запел песню:

      " Во саду ли в огороде
      Черт картошку роет,
      А маленький чертененчек
      С ведерочком ходит..."

Мой счастливый вид и с душой исполненная песня развеселили моих братьев. Посматривая на меня, они громко смеялись. Это меня обидело. Я понял, что мои старшие братья смеются надо мной. "Почему они смеются?" - подумал я. - Я с ними работаю, держусь за плуг и стучу по плугу, не подпускаю к нему ни ворон, ни грачей, а они смеются". Я готов был расплакаться, но одно "событие" меня быстро вывело из плаксивого состояния. Неожиданно из-под плуга свалился к моим ногам суслик и побежал по борозде. Я побежал за ним, но близко к нему не подбегал, я боялся, чтобы он не укусил. Через какое-то время суслик выскочил из борозды и побежал по непаханому полю. За сусликом я бегал долго, пока не нашел нору.

Посмотрев в сторону моих пахарей, я увидел, что они очень далеко ушли, а за ними большое количество летит грачей. Они то опускаются, то поднимаются и что-то клюют. Тут я вспомнил про свои обязанности. Я подумал, как же они обходятся без меня. Почему же братка (браткой звали Андрея все младшие братья и сестры) не позвал меня.

С этими размышлениями я пошел на стан. Моему приходу обрадовалась Дамка. Она облизала меня с ног до головы. Обратившись к Дамке, я сказал: "Дамка, пойдем ловить сурков". Дамка заюлила, запрыгала и, как мне показалось, сказала по-собачьи «пойдем». Вооружившись палкой, я отправился в сопровождении Дамки к сурчинам.

Сурки то и дело вылазили из нор и громко свистели «афить, афить». Их свист слышался довольно на далеком расстоянии. Дамка сразу поняла, что я иду охотиться на сурков и быстро побежала к сурчинам. Полностью два дня я вместе с Дамкой провел около сурчин. А их обитатели, точно подразнивая нас, вылезали то из одной, то из другой норы, находившейся на более далеком расстоянии от нас.

Не успев насладиться "охотой" на пушного зверя, как начался перелет казары, гусей, журавлей и дудаков. Это было захватывающее зрелище.

На третий день утром рано приехал отец. Он привез семенной материал и начал рассеватъ - сеялки у нас не было. Отец сеял разбросным способом (разбросной способ сева, сев вручную. Чтобы ровно положить зерно, нужно было обладать большим опытом).

 Эту работу отец закончил после обеда и стал собираться ехать домой. Отец спросил ст. брата: "А как Яшка-то помогает вам в работе?" "Да, помогает. Если бы не Яшкина помощь, то мы столько не вспахали. Он за плутом ходит, грачей не подпускает, в обед и вечером пасет быков".

Слушая похвалы ст. брата, я почувствовал себя нужным человеком. Отец запряг лошадь, положил на ходок освободившиеся из-под зерна мешки, обратившись ко мне сказал: "Ну, Яша, садись, поедем домой, а то там мать по тебе скучает". Неожиданное предложение отца поехать с ним домой возмутило меня до глубины души. Я наотрез отказался поехать с отцом домой. Отец и браться не смогли уговорить меня. Я был бесконечно рад.

Отец поехал, а вслед за ним побежала и Дамка. Я долго смотрел вслед удалявшейся от стана подводы. Только тогда, когда подвода отца скрылась, я вдруг спохватился, что вслед за отцом убежала Дамка, которая была так нужна мне при "охоте" на сурков.

Через часа 2-3 братья пошли на стан пополудновать (так называли прием пищи между обедом и ужином. Во время полдника кушали кислое молоко, сало, т.е. все холодное. Быков не распрягали. Они просто отдыхали в упряжке).

 Кушая, братья говорили, что я поступил очень глупо, что не поехал домой. "Дамка оказалась умнее тебя. Она знает, что завтра пасха. Там будут куличи, красные яички. А какой борщ сварит мама, а колбаса, ветчина!.." - сказал Андрей. Это меня глубоко взволновало. Я понял, что поступил неправильно, отказавшись поехать домой. "Что же делать?"
Я твердо решил бежать домой. Но как бежать по дороге, по которой поехал отец, увидят братья и они немедленно меня вернут. Надо бежать так, чтобы они не видели.

Я взял ту самую палку, с которой ходил на "охоту" за сурками и медленно пошел по направлению к сурчинам. А сурки, точно подразнивая меня, вылазили из нор и свистели. Им вторили огромные стаи казары, диких гусей и журавлей. А тут еще перед самым носом, повиснув в воздухе, заливались жаворонки. Я невольно заслушался приятными голосами птиц и картиной их полета, снижения и приземления. А кругом поле, покрытое множеством цветов самых различных окрасок, издающих удивительно приятный запах.

На какое-то мгновение я забыл, зачем я иду к сурчинам. Вспомнил, что я иду с намерением по большому логу (т.е. оврагу) убежать домой. Я, конечно, не знал, а лишь смутно понимал, что лог, как и дорога, по которой поехал отец, ведет к Александровке, т.е. домой. Эта догадка воодушевила меня на задуманный "подвиг". Я быстро спустился в лог, круто повернул налево и побежал по травянистым зарослям между кустами бурьяна по тропинке, которая когда-то была протоптана скотом.

Я бежал долго и быстро, пока не почувствовал усталость и голод. Остановился, сел на траву, отдохнул, поднялся, вслушался в голоса тех же птиц, сурков и сусликов... Кругом не было ни души. Не было даже Дамки. Я вспомнил, что она убежала вслед за отцом домой. Меня охватил страх. Я побежал по избранному направлению еще быстрее. Сколько времени продолжался мой бег, я, конечно, не знаю.

Остановила меня лениво идущая собака. Она шла в ту сторону, откуда я бежал. Она шла примерно на расстоянии 20-30 шагов. Остановилась, посмотрела в мою сторону и побежала медленным наметом. Когда собака скрылась, я продолжал свой путь. Я бежал теперь, охваченный страхом не только от безлюдья, но и от страха нахождения поблизости чужой, большой, серой собаки...

Я быстро выбежал из лога на правую сторону и увидел ветряные мельницы и церковь. Но они были какими-то чужими, не нашими. Ветряные мельницы приплюснутые, церковь тоже низкая и совсем не похожая на Александровскую. Меня охватил ужас... Я быстро сбежал в овраг, на четвереньках вскарабкался на левую сторону и передо мной открылась панорама моей родной Александровки. Наши ветряные мельницы стояли как часовые, высокие, ровные, с медленно вращающимися крыльями. Наша церковь высокая. По архитектуре она отличалась от всех церквей окружающих сел. Это меня обрадовало и я быстро побежал по направлению своей землянки.

Но до родной землянки было еще далеко, а впереди было много препятствий - гумна, кладбище и большой овраг, в котором протекал родник. В этот родник я иногда с моей ст. сестрой Полей ходил за водой. Гумна, как мне казалось, я преодолел легко и без страха, а как только подбежал к кладбищу, так меня охватил страх... Страшно, а я не обошел его. На это у меня не хватило соображения. Я бежал между крестами и мне казалось, что могилы шевелятся, а кресты то нагибаются, то поднимаются. Я не заметил, как оказался около знакомого родника и немедленно припал к его живительной влаге. Поднявшись, я побежал по знакомой мне тропинке.

Дома была одна мать. Она увидела меня в окно, подошла к входу, открыла дверь, и я без сознания упал на порог. Это произошло, как рассказывала мать, мгновенно, что она не успела меня подхватить. Мать осторожно подняла меня с пола и положила на единственную кровать, на которой спали родители. А старшие братья, сестра и мл. сестренки спали на полу и на печи.

Когда я очнулся, то увидел мать, склонившуюся надо мной, а кругом нас кладбищенские кресты, серая большая собака, ветряные мельницы и церковь, летят гуси, журавли и жаворонки. Все поют и курлычат. А на печи сидят сурки и оглушительно свистят. Я попросил у матери пить. Она мне дала стакан топленого молока. Я выпил и заснул.

Через какое-то время с поля прискакал мой средний брат Александр. Он встретил во дворе отца, возвращавшегося из магазина. Отец с большой тревогой спросил Саньку: "Что случилось?" "Яшка пропал". "Как пропал? Говори толком!.." "После полдника мы с браткой пошли пахать, а Яшка остался на стану. Потом он побежал к сурчинам. Мы видели, как он бегал от одной сурчины к другой. После того как мы обошли круга четыре, мы обратили внимание на то, что Яшки около сурчин нет. Братка послал меня искать его. Я оббежал все места, где он обычно играл и там его не оказалось. После этого мы оба пошли к Жуковскому колодцу и братка на веревке спустил меня в колодец, чтобы проверить, не упал ли Яшка туда. Я проверил все дно и там его не нашли".

С этими словами отец и Санька вошли в дом. Им навстречу пошла мать и приглушенным голосом с волнением сказала: "Тише, тише вы!" - показав на кровать, где я спал. Она рассказала им о неожиданном моем появлении, о припадке.

Проспал я до утра следующего дня. Проснулся, а подняться не мог. У меня сильно болела голова, руки, ноги и лицо. Я заболел и пролежал в постели четверо суток - до пасхи.

Праздник встретил я со всеми членами семьи за праздничным столом. Я рассказал, что в степи мимо меня прошла большая серая собака. Она на меня только посмотрела... Андрей спросил меня: "Яша, у собаки хвост такой же как у нашей Дамки крючком?" "Нет, он как у теленка, висел.

На левой стороне оврага, по которому стекали вешние воды в Тобол, примерно на расстоянии одного- двух километров от кладбищ находились дохлые ямы. Название свое они получили от своего прямого назначения. Туда со всего села свозили дохлый скот. Туда же привозили скот, заболевший заразными неизлечимыми болезнями. Животных там расстреливали и сбрасывали в ямы, но не зарывали. Дохлые ямы были всегда местом пиршества волков, грифов, шакалов и др. стервятников. Встретившаяся мне в степи "большая серая собака" - был волк, возвращавшийся с очередного пиршества.

Осенью того же года родители решили женить старшего брата Андрея. Не Андрей решил жениться, а родители решили его женить. Андрей не хотел, всячески сопротивлялся, а родители настоятельно уговаривали его. Родители руководствовались следующими соображениями:
Во-первых, в селе участились драки между молодыми людьми, которые нередко заканчивались трагично - кого-то зарезали, кому-то голову проломили, кому-то ребра поломали. Это, конечно, не могло не волновать наших родителей.
Во-вторых, в доме нужны были дополнительные рабочие руки, нужна была помощница матери, которой трудно было одной обслуживать большую семью. Поля была еще мала. Да и могли ли родители рассчитывать на помощь Поли. Они понимали, что как только она подрастет, так немедленно выйдет замуж. Такие девчонки как Поля не засиживаются. Итак, вопрос о женитьбе Андрея был решен. Как он не протестовал, ничего не помогло. Андрей вынужден был согласиться.

После этого встал вопрос, на ком женить Андрея. Спросили жениха, на ком бы из александровских девушек хотел бы он жениться. Ответ был односложным: "Ни на ком". "Есть у тебя любимая девушка?"  "Нету".

Долго думали, гадали, подбирали, но ничего, как говорили родители, не могли найти достойную невесту для своего первенца. Помог родителям проживавший в Александровке Роман Крюков, дальний родственник Крюкову Степану. Он рассказал родителям о дочери Степана Крюкова, проживавшего в соседнем селе Борисо-Романовке - о Серафиме.

Вскоре в одну из суббот Крюков Степан с Серафимой приехали в Александровну на базар. (Каждую субботу в Александровке был большой базар. На базар съезжались из всех соседних сел и аулов. Продавали скот, зерно, муку, мясо, промышленные товары). Остановились они у своего родственника. Туда пошли наши родители, чтобы познакомиться с будущей снохой. Через какое-то время пригласили к Крюкову Роману Андрея. Там он познакомился со своей будущей супругой и будущим тестем. Невеста понравилась...

Началось сватовство. Раза два или три родители в сопровождении Романа Крюкова ездили в Борисо-Романовку сватать за Андрея Серафиму. Сватовство закончилось успехом. Начались свадебные дни... Молодых обвенчали и по ранее разработанному плану стали "гулять". В гулянии принимало участие большое количество родственников, как с одной, так и с другой стороны. Каждая семья, принимавшая участие в свадебной церемонии, приглашала к себе молодых и гостей. Столы ломились от яств и водки. Хозяева старались накрыть столы не хуже других, а если достаток позволял, то и лучше.
.
После свадьбы, женитьба Андрея долгое время обсуждалась почти в каждой семье села, на посиделках и на завалинках, где проводили свое свободное время молодые и старые женщины. Обсуждались все достоинства и недостатки молодой хозяйки. Особенно много внимания уделялось обсуждению того, кто чем угощал гостей, сколько заплатили за невесту кладки (кладка - сумма денег, выплаченная женихом за невесту. Это вроде казахского калыма), сколько рублей невеста собрала с пола. (Существовал обычай - в последний вечер свадьбы молодуха в присутствии всех гостей подметает пол. В это время гости бросают на пол деньги - кто сколько может. В этот же вечер гости дарят молодым подарки - кто овцу, кто барана, кто телку или корову, кто материал на платье или на костюм. Ценность подарка зависела от зажиточности и степени родства дарившего).