Власть поветрия. Глава вторая

                ГЛАВА II

Ещё затемно приказал Вселовод Мирославович телегу закладывать и с Василием, едва рассвело, отбыл во Китай город-товар в лавку повезли. Евдокия Никитишна после завтрака сразу велела Ивану тележку запрячь, да взяв с собой Нектария как помощника, так же в Китай-город собралась. Хотела отца навестить, да по лавкам заодно пройтись- товару заморского посмотреть.  Лихо погнал тележку Иван, что за кучера был, по навозным улицам Барашовской слободы, где их дом стоял. "Эгей, залетные!- кричал на лошадей, кнутом щелкая и на прохожих  незнатных покрикивая:  Поберегись! Эх, задавлю!", несся вперед, так, что мать только головой качала время от времени.  Однако и не возвражала- сам Вселовод Мирославович любил быструю езду, подчастую и неразумную даже, так что попривыкла уже...
Так и выехали они вскоре с Земляного города к Белогородским стенам.
Только с переулка хотели на широкую улицу вывернуть, как раздался резкий окрик:"Раздайсь!". Осадил резко Иван, так что аж вправо тележка ушла. Пронеслась по улице им наперерез золоченая карета, запряженая белоснежной шестеркой лошадей перьями павлиньими украшенных. Кучер в парчевом кафтане на облучке, на запятках двое зверолицых слуг с обнаженными саблями.  А по сторонам кареты четверо гайдуков скачут, щелкая кнутами, да на народ встречный покрикивая. Вихрем неслась карета со стороны Кремля к окраине следуя, только и успевал народ с её пути отскакивать.
Голицин поехал- недобро проводив взглядом карету, промолвил Иван: Ишь поспешает как. Помочи, смотри, не потеряй...
Шумно и людно было возле  Яузских ворот через которые они путь держать должны были. Двигались телеги с товаром красным, скобяным да гончарным; ехали возы с сукном да кожею; ползли повозки с мясом да рыбой. Меж ними   и пешие и верховые- все  в торговые ряды спешили:  кто в Китай-город, кто в Охотный ряд, а кто и прямо на Красную площадь.
Маловато что-то ноне привозу - заметил Иван, оглядываясь с козел: Раньше не протолкуться было, прямо очереди на проезд ждали, а теперь свободно через ворота двигаются, даже задержки нигде нет. Даже можно и вперед многих сигануть, коли поспешать нужда будет...
Тебе чего, стоять охота, али потокаться в давке?!- спросила мать, без всякого, правда, раздражения.
Да не к спеху мне давка сия.  Втрое просто меньше обычного народу стало-ответил Иван, указывая кнутом: Даже в года лихие и то такого навряд ли увидеть можно было. А тут вроде как с каждым днем всё убывает только...
Въехали они через ворота Ильинские во Китай-город, да на Ильинский перекресток в лавку отцовскую направились.  Хоть и не раз доводилось быть уже здесь Нектарию, всякий раз диву только давался, месту этому. Вот где живут бояре, да царевы приближенные!  Окружали улицы неприступные заборы с дубовыми воротами и резными башенками на вереях. Высились из-за заборов тех терема о двух, а то и трех этажах, с решетчатыми ставнями и  пестрыми маковками. Палаты каменные, израсцами да лепниной украшенные, смотрели цветными стеклами узких окон. Сотни всяких церквей. Больших, каменными громадами посреди площадей стоявшими, с пышными золотыми крестами на куполах, как снег стенами белевших. И малых, потемневших и деревянных, на перекрестках лепящихся, с горящими внутри огоньками свечей. Вдоль улиц лавки торговые, палатки, да лотки деревянные бесконечными рядами тянуться. И народу гибель вокруг: и красные кафтаны стрелецкие; и черные рясы поповские; и накидки чернобурковые, да перевязи соболиные; и шапки посадские.
Купцы из лавок высовываются, да перекричать друг друга стараясь, народ к себе зазывают.  Зычно орут коробейники да сбитеньщики, посреди толпы бродя.  Пряники печатные; пироги с осетриной и зайчатиной; короба с грибами да ягодами, жбаны с медом и хмельным; сапог связки; одежды всяко-разной лес целый. Как со всей Руси-матушки товару здесь найти можно- от степей татарских до края северного, так и с иноземщины-от земли немецкой до самого Китая.  Ходит народ- и знать и попроще люд: смотрят товар, щупают, где чинный разговор ведут, где торгуются, а где спорят и перебраниваются. Скалят зубы бесстыже боярские холопы,   нищие возле церковных папертей... Шум везде, звон, гвалт: люди, кони да тучи галок над башнями и куполами мелькают. Всегда, сколько Нектарий не бывал здесь, так было- кипел Китай-город как котел своей жизнью многоликой.
В этот же раз как-то сумеречно все смотрелось, хоть торговля и была. Только бойкости той за всегдашней уже нет и народу значительно меньше  чем обычно. Да и лотков не такая уйма - раньше еще затемно приезжали, дабы место занять, а теперь даже свободные   пространства виднелись. А некоторые лавки и вовсе закрыты наглухо.  Много людей угрюмых ходит, да кучкуются больше подле кабаков да телег.  Гробов у церквей гибель стояло- никогда ещё столько не было. А возле лавок и лотков не сколь торговля идет, сколь разговоры всякие ведут. И многие дворы боярские стояли глухие и молчаливые, затворив ворота и ставни, словно оградившись от всего.
Неуютно как-то стало Нектарию, и вся радость, что испытывал он, всякий раз, когда сюда они приезжали, вскорости в  уныние превратилось. Остановились они возле отцовской лавки- иной раз в такую пору не проехать было к ней, а теперь даже не задержались нигде ни разу. Сердит был отец и зол весьма- не ладилась видимо сегодня торговля совсем. Остался Иван с ним, а Нектарий с матерью отправились по рядам торговым побродить- прицениться, да посмотреть кое-чего.  Только от лавки отойти успели, как окружили их толпой нищие, кликуши, калеки всякие. Воют, вопят, трясут лохмотьями своими, культи с болячками демонстрируют, да глаза закатывают страшно. Кинула им мать горсть меди, так бросились разом во грязи копаться, друг друга отталкивая чуть ли не с рычанием.
"Тьфу, пакость какая-подумал Нектарий: В самих еле дух держится, ходят, на убожество своё плачась. А за медяшки порвать друг друга готовы яко псы за кость. ".
Плюнул он аж с отвращением, да в сторону отошел, в землю глядя-настоль мерзко ему стало смотреть как глядела мать на них, благословления ожидая.
Сделал несколько шагов и остановился, на кого-то внезапно натолкнувшись. Выпрямился Нектарий и пред собой глянув, обомлел со страху. Стоял перед ним карла в лохмотьях, с костлявым горбом, над головой выпиравшим, сжимающий костлявыми руками скрюченную, суковатую палку. Нос крючком над губами нависал, во рту из всех зубов один клык гнилой торчит, а растрепанные седые волосы окружали темное , морщинистое лицо. И что самое страшное-  смотрели с того лица глаза, огнем пылавшие. Висел на шее у человека того крест металлический и тяжкий, и руки его были все калом засохшим покрыты, и воняло от него нестерпимо сильно...
Попятился Нектарий было, да ласково сзади взяла его за плечи мать: Чего испугался, дурашка. То ж юродивый- Человек Божий.  Благослови нас, блаженный...
Окрестил их юрод троеперстно и сказал хрипло, но с завыванием громким:
" Первый зверь- есть Никон-змий, веру истинную хуле злобной предавший; законы Божьи во срам извративший; житие Иисусом нам завещанное поруганию предавший.
Зверь второй- есть Лжепророк Арсенька Грек, книги святые в ересь обративший...
Во гневе топнул юродивый о землю палкой своей и продолжил, головою тряся шибко: Грядет за Тишайшим Третий Зверь- сам Антихрист, что установит здесь царство звериное! Посылает Господь на нас кару - опомнись люд безумный, во грехах яко скот погрязший! Как Соддом и Гоморру выкосит Господь Москву гневом своим- дабы узрели царствие Антихристово. Ибо низвергнет пастырь стадо негодное своё в геенну огненную прямо, яко Иисус свиней бесовских с обрыва...
Побледнела мать, да отступилась, крестясь истого. Большую веру имела на во слова блаженных, считая их пророчеством святым. Да продолжил юрод слова свои, Нектарию по ту пору совсем непонятные, а потому и чудными показавшиеся.
Даст Господь пацаненку твоему силу великую, кою приумножит он в себе велико.- скрюченным, узловатым пальцем указал он прямо на Нектария: 
И будет бороться он силой этой супротив царствия беззаконного- словом Господнем и делом своим, уводя души заблудшие от когтей дьявольских путем пламенным. А когда придет время его, то примет он смерть мученическую за веру истинную, за святую правду, за имя Господне.
 "Аминь!"- пробормотала мать, крестясь и бросила юроду рубль серебряный. Поймал блаженный монету и прочь заковылял, не поблагодарив даже, и не обернувшись...
Вот изумленный-  усмехнулся вслед ему Нектарий, но, взглянув на мать, осекся в испуге и замолчал.
Вскоре возвратились они в лавку  Вселовода Мирославовича. Угрюм был купец и зол весьма, насупленный сердито,  разговаривать не хотел-только бурчал что-то недоброе. Видать совсем плохо дела пошли ныне, шибко расстроен был. Сели Нектарий с матерью тихонько в тележку, хлестнул осерчало Иван лошадей (видимо и ему досталось от купца), и поехали они молча обратно. Да возле ворот Ильинских, там где узость была,  свернул Иван в сторону, да остановился, встречных пропуская. Двигались навстречу им одна за другой телеги- штук пять, крытые черной рогожей. Расступался пред ними народ, иные равнодушно проходили, другие провожали их испуганными взглядами, третьи крестились при их виде. Встала мать Нектария, перекрестилась на телеги, да вздохнула: "Упокой, Господи их души грешные!".
Что это, мам?- испуганно спросил Нектарий, провожая телеги взглядом.
Мертвяков везут- сказал вместо нее Иван: Помирать что-то в последнее время народ повадился. По нескольку десятков душ за день. Хиловатое ноне племя пошло: иных соплей перешибить можно. Чуть ветерок дунет, так уже и валиться с ног... Не то что в старину. Нет, видать переводяться, видать, богатыри на земле русской.  А все греки виной- сдали Царьград бусурманам проклятым, и теперь уже  веру истинную под лютеранский лад норовят подделать все...
Выехали они уже в Белый город, а злобно ещё ворчал Иван, почуя срамными словами иноземцев, да бояр некоторых поминая весьма нехорошо. 
Проворчал Иван: "Эко тут ещё до второго пришествия копаться будут!", и свернул в узкую улочку, что длиной своей  объездом послужила. Понеслась тележка вперед, грязью брызгая, да на ухабах подскакивая- отдавались звоном копыта от стен и нависавших над головой крыш.  Свернули за поворот и увидел Нектарий лежащего посреди улочки прямо во грязи человека. В добротном был кафтане и шапке высокой,  а сам, похоже пьян до бесчувствия. А другой мужик в грязном армяке да лаптях, сидя возле него, сапоги с того сымал вскорости. Увидел вылетевшую из-за поворота тележку и прочь помчался, согнувшись, добычу к себе прижимая.
Пронеслась тележка мимо лежащего и увидел мельком Нектарий лицо его- черное, будто несколько недель сряду не мытое, да взгляд пристальный и словно стеклянный. Страшно парню стало вдруг отчего-то и прижался он к матери в испуге. Обняла та одной рукой его, а другой перекрестилась молча. Так и скрылся лежащий за поворотом. До самого дома молчали все, но и там разговоров особо не было. Вечером вернулся Вселовод Мирославович- пьяный в стельку, еле наверх подняться сумел, так его ноги не держали.
Совсем дела плохи пошли- вздохнул Василий с ним прибывший: Прибыли за сегодня опять почти никакой. Нейдет народ, да и только, хоть плачь! А подати вынь, да положь. И все тут! По три шкуры дерут, а того не глядят, что и драть то скоро нечего уж будет. Вот и напился он с горя такого. Понятное дело-не напьешься тут!
Ноне все съестным озабочены- сказала Агафья хмуро: Совсем снеди мало стало. Не везут с предместий-и все тут! Кое где уж и кошек ободранных за кролей выдавать стали, а пирожники, шаромыжники енти, либо с собачатины пироги делать стали, либо тухлятину такую несут, что нос выворачивай только!
Так запасов то много ещё по всей Москве сохранено- ответила мать неуверенно: И во дворах живности полно всякой.
Так не бесконечны же запасы те!- возвразила Агафья желчно: Чай из царского в Кремле боярам только на корм и пойдет!
Да и живности тоже мало осталось. - вставил Василий: Кормить то её тоже нечем стало. Одни кошки да вороны вскорости только здесь и будут...