Наши корни. Глава 6. Школа

В Александровке было две школы - это церковноприходская и масловская
(масловская школа содержалась на средства какого-то мецената Маслова). Обе школы с трехгодичным обучением. Церковноприходская школа большая, конечно, деревянная, обшитая досками и выкрашена в густо-желтый, цвет с красноватым оттенком. Поэтому у населения она получила название "Красная школа". В ней обучались мальчики и девочки. Обучение велось раздельно.В первых классах обучалось человек по 200, а во вторых чел. 50, в третьих классах чел. По 20-25.

Классы получили следующие названия: I класс - младший,
2 класс - средний, 3 класс - старший. В масловской школе обучались только мальчики. Туда же принимали для обучения детей казахов. Но их было очень мало. Всего чел. 5-7.

Итак, приблизительно из 400 учеников церковно-приходской школы до третьего класса доходило учеников 40-45.

В школу я поступил в 8 лет в 1911 году. К тому времени, как рассказывали родители, у меня прекратились припадки. На семейном совете было решено, в отличие от старших братьев и сестры, учить меня. Родители считали, что с/х труд мне, больному человеку, противопоказан. "Яшку будем учить на учителя, или почтового чиновника", - говорили родители.

А позднее отец мечтал определить меня в лесную школу, которая готовила лесничих . (Я не знаю точного названия и назначения людей, кончавших Курганскую лесную школу, но известно, что в селе Боровом было учреждение, которое возглавлял лесничий. Он руководил лесничими, объездчиками... Он же руководил плановой вырубкой лесов, которые проводились через определенное количество лет. Лесной массив, подлежавший вырубке, разделялся на участки, называвшиеся делянками.)

Начал я свою учебу в Александровской церковно-приходской школе. Школа произвела на меня, как и на каждого ребенка, огромное впечатление. Я с радостным трепетом переступил порог школы. Парты, классная доска, географические карты на стене, большие счеты казались мне какими-то таинственными источниками высоких знании, которыми надлежало мне овладеть.

Первым моим учителем был Василий Андреевич Андрюков, хромой. У него почему-то не гнулась в колене правая нога. Василий Андреевич был человеком уравновешенным. На ученика не кричал. И вопреки бытовавшим в школе порядкам учеников не бил. Он говорил негромко и всегда убедительно. Он поражал и привлекал нас к себе игрой на скрипке. Он разучивал с нами молитвы под скрипку.

Вскоре из первоклашек Василий Андреевич отобрал наиболее способных по пению учеников в хор. Этого выбора были удостоены чел. 10-15, в том числе и я. С нами он проводил отдельные спевки. Проводились они через каждые 2-3 дня после уроков. Василий Андреевич разучивал с нами молитвы и псалмы, которые исполнял хор взрослых во время церковных богослужений. Как потом выяснилось, Василий Андреевич нас готовил к тому, чтобы петь в общем хоре на клиросе.

Судя по всему, Василий Андреевич был неплохим педагогом. Он хорошо знал психологию детей, быстро находил с нами контакт, умело располагал к себе. Вскоре он стал нашим кумиром. На уроках мы сидели, как завороженные смирно, слушали внимательно его рассказы и объяснения.

Обучение началось с ознакомления с алфавитом. На руках у нас еще не было букварей, карандашей и грифелей. Знакомство с буквами проводилось так: в руках Василия Андреевича был полный набор букв, напечатанных весьма жирным шрифтом на толстом белом картоне величиной в почтовую открытку. Василий Андреевич, держа в левой руке набор букв, как колоду карт, а правой рукой брал букву и показывал нам, говоря при этом: "Я буду показывать буквы, а вы внимательно смотрите и запоминайте. А чтобы лучше запомнить, вслед за тем, как покажу и назову букву, вы все сразу и громко нараспев повторяйте название буквы. Понятно?" Мы всем классом гаркнули: "Понятно!"

Василий Андреевич взял букву "А" в правую руку, показал ее нам, сказав: "Это буква "а", первая буква в алфавите. А теперь, как я вам говорил, смотрите и все вместе повторите название буквы". "А... а... а..! - хором ответил класс. Таким методом мы изучали алфавит.

Изучение алфавита, цифр, написание палочек и крючков длилось почти до рождественских каникул. На уроках и между уроками Василий Андреевич читал нам мелкие рассказики и стишки. Он внушал нам одну мысль: "Ученье - свет, а неученье - тьма". Грамотный человек может легче и скорее овладеть любой работой, что ему живется легче.

Почти половина учебного дневного времени уходила на изучение молитв, на выслушивание рассказов разных святых чудес. Урок закона божьего вел дьякон. Его имя и фамилию я не запомнил, не запомнил я и всего того, чему он нас учил. Запомнилось одно, что он своим нравом отличался от Василия Андреевича. Он нередко учеников трепал за уши и за волосы, ставил на колени, и это не в малой степени удивляло нас. Говорит о боге, о святых, требует, чтобы мы запомнили молитвы, а ведет себя с нами, как нам казалось, не по-божески. Говорит с нами грубо, со злобой.

После рождественских каникул мы получили буквари, тетради, ручки, карандаши и грифеля. Мы делали новый, и, как нам казалось, большой шаг вперед. Изученные нами буквы стали учиться складывать в слова, писать на грифельной доске и не только крючки. Мы стали на уроках читать по букварю. Читали все мы с увлечением. И каждый с нетерпением ждал, когда Василий Андреевич вызовет читать или писать на большой классной доске, или считать на больших классных счетах.

К февралю 1912 г. я почувствовал, что я становлюсь грамотным и мне так хотелось показать окружающим свои, как мне казалось, большие знания. Когда я проходил мимо соседского магазина, останавливался и сосредоточено смотрел на вывеску и про себя читал. Читал и радовался своим успехам. Бывали случаи, когда кто-нибудь из взрослых проходил мимо, тогда я начинал громко: "То-р-го-вля Ев-те-е-ва М.Г.". Нередко проходивший, разгадав мой детский расчет, останавливался, нарочито вслушивался и, обращаясь ко мне, говорил: " Да ты, Яшка, кажется, читаешь?"Я с гордостью отвечал: "Да, читаю и не только читаю, но и пишу". "И пишешь?! Вот это здорово. Вот, что значит учение". На это я отвечал: "Василий Андреевич сказал - ученье свет, а не ученье тьма".

Еще до школы мне посчастливилось продемонстрировать свои знания перед священником. Имя и фамилию его не помню. Он раза два был в классе. Но не в классе я блеснул своими "глубокими" знаниями, а в церкви.

В феврале 1911 года у моего ст. брата Андрея родился второй сын. На третий день собрались нести младенца в церковь, чтобы окрестить его. Матерью-крестной была сестра жены Андрея Мария, отцом-крестным наш двоюродный брат Бадаженко Михаил Акимович. Ему тогда было лет 17-18. Парень на улице был забияка, первый хулиган... В церковь пошли не только восприемники (так называли отца-крестного и мать-крестную), но и отец ребенка - Андрей, и, конечно, я.

Около купели расположились кум, кума, Андрей, а впереди них я. Священник и дьякон начали совершать положенный ритуал, читают молитвы вполголоса, что-то поют, руками делают какие-то, не понятные мне жесты. Наконец, священник, обращаясь к Михаилу: "Кум, читайте верую..." Михаил молчит. Священник:"Кум,читайте верую..." Мйхаил стал красным, растерянным и не мог шевельнуть языком. Священник не на шутку возмутился: "Я вам говорю, читайте верую!" Поняв, что дело пахнет жареным, я вплотную подошел к священнику и сказал громко: "Батюшка! Он не грамотный!" Священник взглянул сверху на меня и спросил: "Знаешь верую?" "Знаю, батюшка". "Читай!". И я прочитал...

В церковно-приходской школе вместе со мною учились Петин Федор, Шубин Михаил, Чалых Петр, Жирков Николай, Кузичкин Федор и многие другие. Средний и старший класс вел сам заведующий школой Киселев Николай Андреевич. Его отец Андрей Михайлович жил рядом с нами. У Андрея Михайловича от первого брака было три сына Никола, Иван - оба были учителями и дочь Анастасия. Анастасия  была необыкновенно красивой и от природы умной девушкой. Она вышла замуж за учителя масловской школы Даньшина Петра Ильича. От второго брака у Андрея Михайловича была дочь- Сусанна 1900 г.р. и дочь Степанида 1902 г.р., и сын Никита приблизительно 1905-1906 года рождения.

Церковно-приходскую школу я окончил в 1914 году, в год начала первой мировой войны.

Во втором и третьем классе вел занятия, как выше я указывал, Киселев Николай Андреевич, выходец из крестьянской семьи, которая жила рядом с нами. Он хорошо знал психологию детей, быстро находил с нами контакт, интересно вел занятия. Два первых учителя были моим идеалом. Я мечтал стать учителем. Василий Андреевич и Николаи Андреевич поражали меня, как мне казалось, широтой и глубиной знаний.

Перейдя в средний, а затем и в старший класс, мы не теряли связь с Василием Андреевичем. Мы продолжали посещать хоровой кружок и буквально наслаждались его скрипкой. Василий Андреевич ввел нас (несколько человек) в церковный хор, которым он руководил. Там мы быстро освоились и с большим удовольствием пели.

В хор певчих, или церковный хор, входили следующие лица: Лосев Арсений - баритон, Пономаренко - бас, регент Андрюков В.А.- тенор, Гончарова - дискант, Петина Анна - альт. Фамилии других забыл. Хор состоял из человек 15. Александровский церковный хор славился на всю округу. По качеству исполнения всех песнопений церковных он превосходил хоры близлежащих церковных хоров. Хор обладал большой силой воздействия на верующих. В умелых руках священника хор был средством расслабления молящихся и укрепления их в вере.

Александровская церковь была большой, трехалтарной, с богатыми и талантливыми росписями. Колокола отличались своим звучанием от колоколов других сельских церквей. Я не помню, сколько их было, но мне кажется, что они издавали звуки всей музыкальной октавы от "до" до "си" с тонами и полутонами.
И поэтому хорошие звонари вызванивали на колоколах многие песни и особенно плясовые. Таким звонарем, в частности, был наш дядя Игнат Иванович Бодаженко. Будучи глухонемым, он удивительные музыкальные вещи вызванивал на колоколах. Это было полной загадкой для александровских жителей.

Все это было на вооружении священнослужителей и помогало им морочить головы неграмотным, малограмотным и доверчивым крестьянам.

В 1912, а может быть в 1913 году прислали в александровскую школу нового священника отца Василия Камаева. Он был еще совсем молодой, весьма интересной наружности, с приятным вкрадчивым голосом. Он артистически пользовался своим голосом во время проповеди, рассказывая о каком-либо "чуде", нередко доводил прихожан до слез. Он обладал хорошим тенором и это ни в малой степени помогало ему вести службу. Не менее приятным баритоном обладал отец дьякон (фамилию его не помню). Отец дьякон также был молод и красив. Это давало им возможность вести службу в церкви на высоком профессиональном уровне. Они буквально увлекали прихожан. Молящиеся валом валили в церковь и с трепетом душевным ловили каждое слово священнослужителей, каждый их звук и звуки выпестованного ими хора.

Нам, школьникам, казалось, что отец Василий, если не святой, то самый праведный и добрый человек, несущий людям слово божье. Так мы думали о Камаеве до тех пор, пока не начал он вести занятия по закону божию в нашем классе. Как только отец Василий входил в класс, он становился необъяснимо злым и дерзким на руку. Он бил нас, трепал за уши, за волосы, часто ставил на колени, кричал на нас диким образом, требуя, чтобы мы выучивали заданный урок и отвечали без запинки. Заданные уроки по закону божьему мы изо всех сил старались выучивать и заучивать наизусть, но когда приходили на урок, то у многих из-за страха, который овладевал нами, когда входил в класс отец Василий, вылетало все из головы. Разъяренный отец Василий скрежетал зубами, менялся в лице, готовый испепелить растерявшегося малыша, орал и требовал высунуть язык. Когда ученик высовывал язык, то он тыкал в язык пером.

Мне закон божий нравился, и я охотно заучивал все священные побасенки, принимая их, конечно, за истинное откровение. Отвечал на вопросы священника бойко и уверено. Но однажды эти два качества меня подвели. Я давно задумывался над одним утверждением священного писания, что бог в трех лицах: "бог отец, бог сын и бог дух святой". В церкви я внимательно осмотрел иконостас, стенные и потолочные росписи и к моему удивлению я не нашел бога с тремя лицами. Под куполом церкви нарисован масляными красками бог Саваоф в виде красивого седого старца с распростертыми объятиями, восседавшего на облаке. У этого бога было одно лицо. У сына его было тоже одно лицо. А что касается бога духа святого, то он являлся деве Марии в виде голубя и предсказал ей, что у нее родится сын. Но у голубя тоже одно "лицо".
Я никак не мог понять и представить бога в трех лицах. Это меня глубоко волновало. Еще в большей степени меня взволновали две первые заповеди. Заповеди гласят:
1. "Аз есьм господь бог твой, да не будет тебе бози иные разве (кроме) Меня.
2. Не сотвори себе кумира всякого подобия елико на небеси-горе, елико на земле и под землей низу, да не поклонишася и не послужиша им..."

Заучивая эти две первых заповеди я все больше вдумывался в их содержание и при этом рассуждал сам с собой. Заповеди запрещают сотворять себе кумиров и поклоняться им. А иконы? Это не кумиры ли? С этими вопросами я обратился к своему отцу. Он внимательно выслушал и сказал: "Заповеди господни ты понял правильно. Бог действительно один для всех людей, какую бы веру они не исповедовали. Вторая заповедь запрещает создавать себе кумиров. Кумиры - это идолы. Иконы рисуют люди, которых называют богомазами. Они рисуют по заказу попов. Попам это выгодно. Попы называют икону ликом божьим. Они говорят народу неправду. Бога никто не видел".

Разъяснением отца я остался доволен и загорелся желанием при удобном случае высказать это священнику отцу Василию Камаеву. Этот случай не заставил себя долго ждать. Спустя два дня на очередном занятии по закону божьему отец Василий спросил у меня заданный урок о заповедях. Я встал, посмотрел на злое лицо и колющие масляные глазки пастора и растерялся. Я почувствовал в голове пустоту, все несложные детские мыслишки куда-то вылетели, и промямлил что-то вроде: "Ни сотвори себе кумира и всякой иконы на горе, на земле и под землей". Раздался мощный окрик: "Ты что болтаешь, не выучил урок и говоришь бог знает что". "Святой" отец быстрым шагом подошел ко мне, стиснув зубы, и процедил: "Мерзавец!". Затем последовал удар по голове. Удар был настолько сильным, что у меня потемнело в глазах. Затем он ухватил меня за ухо, подвел к доске и поставил на колени. Как только поп отошел к столу, я соскочил с колен и быстро побежал к двери через первый класс, коридор на улицу, домой. Был зимний морозный день. Я бежал домой, обливаясь слезами. Мне было больно и обидно за урок, который я любил и знал, а почему я растерялся и не ответил так, как всегда отвечал, не мог понять.

Дома застал отца, мать, ст. брата Андрея, его жену Серафиму и малышей. Родители, как потом рассказывали мне, были напутаны моим состоянием. Оно было таким, каким было тогда, когда я прибежал с поля, четыре года назад. Отец едва успел меня подхватить, как я потерял сознание. Я проболел целую неделю.

Отец имел крупный разговор с попом Камаевым, как он позднее рассказывал, закончил словами: "...Если вы еще раз мальчишку пальцем троните, пеняйте на себя. Я вам не спущу". После разговора отца с попом мое положение в классе стало особым, поп ко мне не прикасался даже тогда, когда я приходил на закон божий неподготовленным. Это удивляло моих одноклассников.
Я завидовал старшеклассникам, которые прислуживали попу в церкви - носили подсвечники, подавали кадило, принимали кадило и др. ритуальные предметы. Больше всего мне нравилось их церковное одеяние - стихари, сшитые из того же парчевого материала, что и ризы попа. Я с увлечением смотрел и слушал старших школьников, которые читали во время вечерней службы по субботам шестопсалмие. Но мне казалось, что конфликт с попом Камаевым не позволит мне попасть в число счастливчиков.

И вот, будучи уже в третьем классе, мой любимый учитель Киселев Николай Андреевич стал меня готовить, чтобы я в одну из субботних вечерних служб, стоя перед алтарем, прочитал положенный псалом, по часослову. Прежде чем выпустить с этим "ответственным" поручением мне был дан соответствующий инструктаж. Мне сказали, что стоя перед алтарем, я должен внимательно следить за словами священника и как только он скажет: "...ныне и присно и во веки веков", - так я должен громко сказать "аминь" и начинать читать часослов. К этому чтению мне надо хорошо подготовиться. На подготовку мне дали неделю. Этого времени мне было больше чем достаточно. Подлежавший прочтению в церкви текст я выучил наизусть.

В субботу вечером, как только зазвонил колокол, я немедленно побежал с часословом подмышкой в церковь. С большим напряжением я ждал своего "выхода". Мой учитель Николай Андреевич Киселев, видя, что я волнуюсь, успокоил меня, сказав, что" я уверен, Востриков, в тебе... ты прочтешь шестопсалмие хорошо". Через некоторое время он взял меня за руку и повал на то место, где я через несколько минут буду читать. Сам он встал, примерно в двух шагах от меня справа. На какое-то мгновение я отвлекся от голоса священника, спохватившись, я услышал его слова: " ...во веки веков". Я громко ответил "аминь", Николай Андреевич слегка дернул меня за рукав, прошептав: "...подожди, подожди - рано". Наконец минуты через две я отчетливо услышал адресованные мне слова: "...ныне и присно и во веки веков!" Я с чувством полного достоинства ответил "Аминь" и начал читать подготовленный текст из часослова. Я смотрел в развернутую книгу и ничего не видел. Читал на память.

Церковно-приходскую школу я окончил в 1914 году, в год начала 1-й Мировой империалистической войны. Она разразилась в разгар уборочных работ. В это время мы убирали хлеб на Чистеньком (так назывался земельный массив, принадлежавший государству и арендуемый крестьянами. Наш участок находился около Кособокова кардона, в р-не будущего Русского пос.).  На второй день объявления войны волостные и сельские власти разослали по полям, к местам работ гонцов с предписанием немедленно прибыть в село лицам, подлежащим мобилизации.

В районе кордона лесника Кособокова находились поля, примерно, 10-15 крестьянских хозяйств жителей с. Александровки и Борисо-Романовки. Сбор ополченцев был назначен на кордоне, а оттуда на подводах организованно  все вместе двинуться домой. На кордоне вестовой зачитал приказ о мобилизации 10 возрастов. Это объявление женщины встретили громким плачем с причитаниями. Меня, одиннадцатилетнего мальчика, рыдания женщин глубуко возмутили... Плакать из-за того, что берут в солдаты!  Мне казалось их реагирование недостойным поведением. Их мужья призываются служить в армию. Они будут защищать Родину, царя, веру. Это же святое дело. Конечно, на войне могут и убить. Но зато они на том свете будут в раю и их сам господь бог увенчает золотыми венцами. Все эти наивные детские мыслишки так и хотелось высказать плачущим женщинам.

В число мобилизованных попал и мой старший брат Андрей. Его жена Серафима, как и другие женщины горько рыдала. (По-видимому, отец ошибся. Мобилизовали Александра, а Андрея как старшего сына и с детьми на руках не должны были призывать – И.В.).

Наступил сентябрь месяц, начались занятия в школах. В Александровке на базе масловской школы открыли 2-х классное училище. Мне очень хотелось поступить в него, но, увы! Отец объяснил мне, что сейчас не время думать об учебе. Надо помогать Саньке по хозяйству. Итак, 1914-1915 учеб. год я пропустил. К чтению литературы я не был приучен. Все время поглощала работа по двору - убирать навоз в хлеву, гонять скот поить на Тобол, давать скоту подготовленный корм. Корм привозили с поля, с гумна Санька и отец. Они складировали его на лапасе (лапасом называлась крыша над хлевом).  Оттуда, сравнительно легко было сбрасывать солому, пусташ и сено, но это требовало времени. Потом сброшенный корм надо было разнести по яслям (плетеные кормушки). А это не малый труд, если учесть, что скота было следующее количество: шесть рабочих волов, 3 коровы, две или три лошади, 15 или 20 овец.

В дни, когда отец и Санька выезжали на целый день в поле за кормом, я сильно уставал. В эти дни, точнее вечера, я не выходил на улицу и не мог принимать участие в зимних играх. А они такие увлекательные, что я и теперь не могу без волнения о них вспоминать и говорить. Катание с гор на санках, на ледянке (ледянка делалась из коровьего помета, дно покрывалось снегом, заливалось водой и замораживалось), , а нередко вывозились большие сани, кверху поднимались и крепко связывались оглобли и повозка готова. Горка, с которой катались ребята, похожа была на муравейник. Там всегда было таких любителей как я не меньше полсотни. Смех, веселые крики, а иногда и песни не смолкали до глубокой ночи.

А кулачные бои?

Все зимние вечера были заняты кулачными боями. Их начинали малыши, первоклашки. А потом начинали ввязывать мальчиши постарше. Причем равномерно подходили с обеих сторон. И так, постепенно, нарастал возрастной уровень участников кулачных боев. В течение, примерно часа-двух он достигал своего предела, когда малыши, школьники, были оттеснены взрослыми, бородачами.

Кулачные бои начинались в логу, который разделял село, примерно, на равные две половины - на заяр и залог.Через лог был перекинут мост, на котором свободно могли разъехаться две встречные подводы. Заяр тянулся от лога в сторону Борисо-Романовки, а залог в сторону Жуковки.

Смотреть кулачные бои собиралось почти все население села. Это были своего рода спортивные состязания. Обе стороны имели своих мастеров кулачного боя. Победившей стороной считалась та, которая вынудила своего противника покинуть лог и отступить на Киселевку или до базара или до Казани. А когда заложнинским бойцам удавалось вытеснить наших из лога, то были случаи, когда наши отступали до хохлов. В обоих случаях ликовали победители. Они были героями до следующих кулачек. Результаты кулачных боев обсуждались в семьях, на посиделках, на завалинках. Расхваливалась удаль смелых и сильных бойцов, которые в схватках принуждали садиться на колени. По правилам игры "на лежу" (т.е. лежачий) запрещалось бить. Запрещалось бить сзади. Считалось преступлением использование в кулачном бою каких-либо твердых вещей (железных, каменных, деревянных и др.), спрятанных в рукавицах, варежках.

Годовой перерыв в учебе весьма отрицательно сказался на мне. Я почувствовал какую-то странную тупость в голове. Это меня глубоко взволновало, и я стал родителей просить, чтобы они разрешили мне поступить в Александровское 2-х классное училище. Разрешение было дано и в сентябре 1915 г. я поступил в училище. Потребовалось месяца два, а может быть и три для восстановления утерянной подвижности мысли, быстроты решения задач, усвояемости изучаемого материала.

В двухклассном училище я встретился с новыми учителями, - с Даньшиным Дмитрием Ильичем, Марией Николаевной (фамилию забыл), Стадухиной Марией Григорьевной, Даньшиной Марьей Михайловной. Это была жена Дмитрия Ильича. В 2-х классном училище ни один учитель не вел все предметы, как это было в церковно-приходской школе, а только два-три. Так, например, математику, физику вел Даньшин Д.И., естествознание и химию вела Мария Николаевна, а русский язык и литературу вела Стадухина Мария Григорьевна. А Даньшина Мария Михайловна была библиотекарем и часто подменяла некоторых учителей. Закон божий преподавал все тот же отец Василий Камаев.

О всех учителях, кроме попа Камаева, остались самые лучшие впечатления. Все старались дать нам как можно больше знаний. Учителя относились к нам с большим уважением, а мы их любили. Нам казалось, что наши учителя открывают нам двери в большую науку. С каждой неделей и месяцем мы обогащали себя все новыми и новыми знаниями, о существовании которых раньше мы и не подозревали. Это нас бесконечно радовало.

Приходя домой, я обедал, выходил во двор и принимался убирать с постели волов и коров катехи (замерзший помет, навоз), наполнял ясли кормом. Чаще всего эта работа была выполнена ст. братом Санькой, тогда за мной оставалась одна обязанность сгонять на водопой волов, коров и телят. Овец поили взрослые. Их поили из колодца, который находился около нашего и Кобзева дворов. Там стояла большая колода. В нее набирали из колодца воду. Колодец был глубокий. Потом выгонял я овец.

Только после выполнения этих поручений я приходил домой и начинал заниматься подготовкой уроков. Уроки я готовил с огромной охотой. Из сумки выкладывал на стол все книги и тетради, раскладывал перед собой, а затем брал учебник, по которому задан урок на завтра и начинал читать вслух. Или брал тетрадь и задачник и начинал решать задачки. Процесс подготовки уроков доставлял мне большое наслаждение.

Священник Камаев на уроках по закону божьему старался внушить нам, что нет на свете другого народа, которого бог любил бы больше, чем русского народа, исповедующего православную веру. "Его пастыри несут свет христов не только русскому но и другим народам". Кто-то из учеников обратился к отцу Василию со следующим вопросом: "А киргизам (так называли казахов) пастыри тоже несут свет Христа?" "Нет. Киргизы очень отсталые и они не понимают слово божье. Киргизы по существу не люди, а подобие людей. Они лунопоклонники. У них нет души, как и у обезьян."

В 1915-1917 гг. священник Камаев старался на уроках по закону божьему вести себя по другому, чем 2-3 года тому назад на уроках в церковно-приходской школе. Он не озлоблялся против учеников, не скрипел зубами, не бил учеников. Он даже не кричал на нас так, как он кричал и оскорблял нас малышей во втором и третьем классах церковно-приходской школы. Он старался больше объяснять, чем ругать. Хотя его объяснения чаще всего были похожи на то объяснение, которое дал он нам по поводу киргизов.

Перемена в поведении нашего наставника вызвала у нас много разговоров. Почему он стал почти добрым? Почему он не был таким раньше? Мы терялись в догадках. Вскоре события, происшедшие в стране, дали нам ответы на волновавшие нас вопросы.

В феврале 1917 г., в год, когда мы оканчивали 2-х классное училище, произошла революция, был свергнут царь Николай 2. Об этом событии в Александровке стало известно чуть ли не в тот же день, когда совершилась революция. Эти чрезвычайные события жители Александровки узнавали от телеграфистов почтового отделения, а также Пашки Чалых и Ваньки Соболева,   которые были учениками телеграфистами ( они окончили Алекс. 2-х классное училище годом раньше меня).

Да и сам зав. п/о Поздняков Николай Дмитриевич, муж нашей учительницы Стадухиной М.Г., будущий ярый белогвардеец и предатель моего отца, доверительно сообщал все телеграфные новости купцам Архипову, Тимину, кулакам богатеям. И, конечно, Поздняков раньше всех информировал о событиях в столицах и на фронтах священника Камаева. События последних лет оказывали ошеломляющее влияние на служителя церкви. Именно они изменили отношение Камаева к нам ученикам Александровского двухклассного училища.

Как только мы узнали, что царь Николай 2 отрекся от престола, то перед нами, как нам казалось, встал очень важный вопрос, который надлежит нам решить. В классах училища висели портреты Николая 2, его супруги Александры Федоровны, императора Александра Ш и его супруги. Портреты царственных особ увенчивались золочеными коронами. Нам казалось, что на портретах царя и царицы не должны быть короны. Николай 2 уже не царь и поэтому надо короны с портретов императора и императрицы снять. К такому решению пришло наше ученическое" собрание". (Оно не было организовано. Оно было стихийным. Да мы ничего и не знали о том, как должны проходить собрания.) . "Собрание" поручило мне привести в исполнение решение, принятое собранием. Пододвинув к портретам стол, на стол поставили стул, встав на него я своей "рукой дерзновенной" снял с портретов августейших особ короны.
Через несколько минут вне расписания вошел к нам в класс священник Камаев. Он пришел без классного журнала, без катехизиса. Усевшись на стул, он посмотрел на портреты царя и царицы и, как ужаленный, вскрикнул: "Это что такое? Кто снял короны с портретов?". Все молчали. Священник несколько раз повторил свой вопрос, но никто из ребят ему не отвечал. В эти минуты мое сердчишко больше чем учащенно билось, и я подумал, что священник припомнит мне все и, конечно, исключит меня из школы. Глубоко вздохнув, я встал и сказал: "Батюшка, разрешите мне сказать?" "Говори!" "Николай Александрович Романов уже не царь и его супруга Александра Федоровна перестала быть царицею с того дня, как царь отрекся от престола. Поэтому они не достойны того, чтобы на их портретах были короны. Все, батюшка".
 
Последовал приказ: "Немедленно поставьте короны на свои места". Подтащили тот же стол и поставили на него стул. Я достал из парты короны, встал на стул и водрузил короны над портретами бывшего императора и императрицы, с дрожью ожидая расплаты. К моему удивлению священник ко мне не приблизился. Он даже не ругал меня и не грозился исключением из школы. Наоборот он спокойным голосом сказал: "Садись". Я сел. Но мне не верилось, что за мою выходку я не буду наказан.

Священник Камаев провел часовую беседу с нами, разъясняя нам, что "лишать короны августейших особ нельзя. Хотя он и отрекся от престола, но он остался помазанником божьим и родным братом Михаила Александровича, в чью пользу Николай 2 отказался".

На другой день, придя в школу, к нашему удивлению, мы не увидели на стенах классов ни одного портрета обоих "помазанников божьих" и их жен. Они были сняты и спрятаны.

Недели через две, а может быть через три, опять вне расписания явился к нам отец Василий и провел с нами беседу на следующую тему: "Завтра в Александровку из Кустаная прибудут агитаторы. Они будут выступать на сходке и рассказывать о безбожных делах. Чтобы никто из вас не смел подходить близко к этому сборищу. Если кто-либо вопреки моим указаниям появится там, то он немедленно будет исключен из училища".

Чем больше отец Василий стращал нас, тем больше у нас возрастало желание быть на этом "сборище", посмотреть и послушать о чем эти "безбожники" будут говорить. Во время перемены, выйдя во двор, мы наскоро обсудили вопрос: "Пойдем, или не пойдем слушать оратора?" Единодушно решили: пойдем.

Дома я рассказал отцу обо всем, что нам говорил священник. Выслушав, отец сказал: "А ты, Яша, об этом напиши и записочку подай оратору."

Я написал записку и прочитал ее отцу. Прослушав мою записку, отец посоветовал закончить ее вопросом : "Имеет ли право священник исключать нас из 2-х кл. училища за то, что мы пришли послушать Вас?" Я так и сделал.

В тот день, когда должны были приехать в село ораторы, они не приехали. Приехали ораторы дней через девять, в воскресный день. Волостной писарь Кузьма Шубин, отец Михаила Шубина, моего одноклассника, и староста приказали дежурным десятникам (десятники дежурили в волостном управлении и выполняли поручения старшины, старосты и писаря)  быстро оповестить население, что "сегодня в обед на площади состоится сходка, на которой будут выступать ораторы." Всех интересовало - "кто такие ораторы и как они будут выступать?" "Это что циркачи что ли?"

На площади, против церкви, около дома Елгопцева наспех сделали небольшую сцену, на которую поставили стол и несколько стульев. Стол накрыли зеленым сукном. Первыми явились на сходку, конечно, мы школьники. Вслед за нами потянулись взрослые и старики, бородачи. На сходке не было женщин. Вскоре стали подъезжать на подводах жители Борисо-Романовки и Жуковки. Они здесь же на площади распрягали лошадей, задав им овса в намордник, ставили их к саням или кошовкам.

Выход старшины с ораторами совпал с окончанием обедни. Колокольный перезвон придавал особую торжественность открывавшейся сходке - собранию. Мы вплотную приблизились к сцене, на которой разместились ораторы и старшина. Почти все мужчины и женщины, выходившие из церкви, вливались в общую массу людей, ждавших начала собрания. Вскоре вся площадь была заполнена жителями трех сел.

Собрание открыл один из приезжих ораторов. Он сказал, что их прислала сюда новая революционно-демократическая власть уезда для ознакомления вас с последними событиями, происшедшими в стране. "Слово имеет гражданин..." - фамилию которого я, конечно не запомнил. Докладчик говорил долго и эмоционально.

Он сказал, что "Император всей России Николай Александрович, внемля требованиям русского народа, отрекся от престала в пользу своего брата Михаила Александровича. Но Михаил Александрович счел для себя невозможным принять царский венец из рук своего любимого брата. Передовые деятели Государственной Думы для управления государством в такую тяжелую годину создали Временное правительство, которое принимает все меры к тому, чтобы навести порядок в стране, укрепить фронт и довести войну против нашего исконного врага - Германии до победного конца".

Это было все, что мы школьники поняли из доклада оратора. Большую часть доклада мы, конечно, не поняли. Докладчик называл партии, называл фамилии людей, боровшихся между собою, которые были для нас пустым звуком. А все, что "поняли", мы поняли по-своему, по-детски.

Несколько лет спустя, когда уже я был студентом, вспоминая александровские события 1917 г., я понял, что ораторы, посетившие Александровку, были оборонцами, служившими верой и правдой буржуазному Временному правительству.

Александровское 2-х классное училище я окончил в 1917 г. Мне так хотелось учиться и учиться, но для этого нужны были средства и немалые. А их у отца не было.
В 1916 г. неожиданно умерла мать. Она болела всего одну неделю. У нее были сильные головные боли. Смерть матери я сильно переживал... Дело доходило до галлюцинаций. Когда я выходил из передней в прихожую, то видел мать, занимавшейся своими обычными делами около печи, то она ставила чугуны в печь, то чего-то переливала. Эти видения кончались припадками. Я заболел. Лечила меня бабушка Бадаженчиха (мать моей матери). Подводила меня к печи, заставляла смотреть в печь и произносить какие-то слова -заклинания, чем-то поила, кропила "святой" водой. Одним словом, были использованы, наверное, все знахарские средства. В бабушкино лечение я безгранично верил. Ее поглаживания и приятный старческий шепот каждый раз успокаивали меня и я засыпал богатырским сном. Так продолжалось недели две и я выздоровел. Выздоровел, конечно, не от "святой" воды, не от бабушкиного шептания, а по-видимому, время лучший лекарь и юный организм переборол рецидив старого недуга.

Прошел год после смерти матери и в 1917 г. отец женился на вдове Марии Дейнего. У нее было пятеро детей. Две старшие дочери были замужем, ст. сын Кузьма жил в батраках и с ней мл. дочь моя ровесница и мл. сын Савелий года на 4-5 моложе меня. Андрей был крайне недоволен женитьбой отца. Но свое недовольство он не высказывал отцу.

Мачеха оказалась очень хорошим человеком. Она одинаково чутко и тепло относилась как к своим детям, так и ко мне, и к детям Андрея. Она очень быстро расположила к себе всех членов нашей большой семьи. Я ее просто полюбил. Мачеха, как и моя мать, была неграмотной, но от природы умной, тактичной и душевной женщиной. Очень скоро я стал делиться с ней своими сокровенными мыслями, обращаться к ней за советами и помощью