Лучше бы этого не было

Человек знал, что придёт зима. Он наготовил дровишек и опустил в погреб соленья, варенья, маринады, компоты, мешок картошки и ведро моркови. А на стене уютные вязки луки и чеснока. Стол накрыт. Снедь не незатейливая, но дающая сытость и добавляющая леность – щи, каша, или варёная картошка, а к ней солёная селёдка, буханка чёрного хлеба, крепкий чай с сахаром и булочкой. По воскресеньям можно побаловаться оладьями или блинами. А уж если к ним есть сметанка, маслице, молочко – праздник живота! На улице белый снежок. Кто-нибудь непременно этим воспользуется, слепит снеговика, и проходя мимо, можно будет удивиться не старой шапке на нём, и на одной реке – прутике кем-то утерянной рукавичке. Такие двойные вещицы слишком любопытны, убегают друг от друга, и вовсе расходятся, пропадают; у него самого теряются постоянно то варежки, то перчатки, да и носки давно развелись со своей парой, и старой маме приходиться вечно удивляться разноцветным носкам сына. А тому отговариваться, что нынче так модно. У кого свои дома долго не расслабишься, хотя пребывать в некоторой лености духа после напряжённых дней сбора урожая, и всех операций по сохранению его, приятно и благодатно даже. Но утренняя физзарядка с лопатой в руке по разгребанию выпавшего за ночь снега утреннюю сонливость, как рукой снимает. Бодрячком уже на работу бежишь. А с вечера свои заботы. Вернуть в остывший за день дом, тепло и уют скворчащей на своём огненном наречии печке. А протопив, в остывающую золу сунуть пяток картофелин, чтобы удивить себя поздним вечерком или даже схватить утренний кайф, и вернуть воспоминания летнего кострища ночной рыбалки с котелком ухи, когда есть повод для общения с другом, и можно друг друга историями накормить, не только печёной картошкой. Но друг и сам может зайти на огонёк, на кипяточек, и попросить  подбросить в чашку травки с пряностями, так, как заваривать умеет только он, и ни у кого больше такого не попробуешь! А испив необыкновенно живительного травяного секретного настоя, а может и искушав мёда, купленного у частника, пасечника ещё в летнюю пору, получить волшебное расположение духа, в котором хочется возноситься над обыденным, мечтать о дальних странах и кругосветных регатах, впадать  в детские фантазии, и сетовать, что почему-то представления детства не совпадают со взрослой действительностью, но всё же строить планы на весну, на лето, на будущее, мечтать, фантазировать. «Мыслим – значит, существуем!» А хорошо бы не существовать, а жить начать! Вот только работу он смог найти со своим незаконченным высшим филологическим только приёмщиком товара, а по простому сказать, грузчиком в «Пятёрочке», иногда за охранника просили посидеть. И он видел, как молодцы – удальцы, норовят незаметно что-нибудь вынести из магазина. На его смене  один  шкет десять коробок конфет и бытылку вина умудрился в пальто упрятать. Заставили вернуть. Из-за молодости пожалели, не стали в полицию звонить. Всё временное  часто становиться постоянным. Работы по душе не находилось, и учиться дальше по материальным соображениям возможности не представлялось. Так и завис там. Долгое время у него в доме жила одна художница, как бы её дом сгорел, а жить было негде, вот временно и пустил. Только временное затянулось.  Дама стала считать себя хозяйкой. Постирав однажды постельное, и прихватив туда же в машинку, заодно и пару его вещиц, то ли по доброте душевной, то ли по нужде взаимной, решила, что её время настало, притянула его по-женски, когда не смог он противиться естеству мужскому; воспользовалась общими обстоятельствами места и времени; случилась у них общая постель. То, что хотелось потом не помнить; дама постарше хозяина оказалась. Однажды пригласил понравившуюся девушку, а та с дамой ему сцену разыграли. Ревность ли это была или истерика, а только и с девушкой расстался, и даме пришлось на дверь указать. Безвыходное положение сразу разрешилось к облегчению настоящего хозяина жилища, хотя картины ещё долгое время болтались в его доме, переходя из угла в угол в ожидании своей участи. Но дама исчезла. Итак, хорошо попользовалась и пожила, и покушала за его счёт, и его соблазнила. Верно, решила облагодетельствовать, и натурой рассчитаться за всё добро. Но хозяйкой дома он её делать не собирался, будь ты трижды гениальной художницей - засрамили бы однокашники, что на десяток лет старше себя взял, что сын у неё подросток на восемь лет его младше, смотрится чуть не сверстником его, не в восемь же лет он его заделал; смешков бы было как снежков, и все в мордувин – ветер так в мультике про капитана Врунгеля назывался, тот, который дует в морду… вот зато и за это сейчас один и живёт. Только как-то и не живёт, а прозябает, всё что-то не хватает, хотя вот и машинка старинная печатная стоит со вздёрнутым листом. Ждёт продолжения романа. Муза вдохновения только в гости не заходит. Может, художница эта её с собой забрала.  Выйти хоть размяться, дрова порубить в щепу для растопки, как Андриано Челентано в фильме. Примерился было, а тут друг идёт, Вадим, с которым на рыбалку-то ходил.
- Слышь, дрова, что ли, рубишь, хозяин?
- Да так, разминаюсь только! Щепу для растопки готовлю.
- Сейчас такую картину наблюдал, что оторопь взяла! Такие дела, знаешь!
- Я на днях тоже наблюдал, кое-кто даже снимал на телефон!
- И чего ты наблюдал?
- Колонна бронников через город прошла на боевую точку. ДНР спасать от полного уничтожения. Геноцид остановить в Малороссии.
- Круто, ничего не скажешь…
- А чего ты хотел сказать?..
- Да чего уж и говорить после такого…
- Ну, пошли! Отваром, мёдом угощу. Может, и картошка дошла в печке в золе! Навернём с солькой, как на рыбалке летом, помнишь?
- Бульбочка – это хорошо. А я вот что видел – плохо…
- И?..
Хозяин оставил дрова, они  уже были с гостем на кухонке. Хозяин ставил самовар, потому что знал за Вадимом слабость к антуражу деревенского уклада жизни, пусть самовар был и электрический. А к чаю, конечно, не простому, а со всеми премудростями из трав и приправ, полагался мёд и колотый сахар с обязательными щипцами, опять же для антуража; сушки, хоть и самые дешёвые, старинные конфетки – подушечки, какие теперь не в каждом магазине найдёшь, а только там, где «места знать надо». Только вступление затягивалось. Не хотелось,  видно, вносить дискомфорт в устоявшийся уют дома. Гость долго мялся, пока, наконец, не выложил, как на духу подоплёку своего нежелания рассказывать… « лучше бы этого не было…»
- Да чего, скажешь уже? –
- Лучше тебе не знать…
- А не лучше уже рассказать, что случилось, а то я уже не знаю, на что и думать!.. – в мыслях завертелась почему-то ушедшая обиженная дама…
- По Садовой, по трассе баба шла – голая… метров за сто наблюдал… и ни один водила не притормозил, не остановил… думаю, может, и проститутку, кто из машины выкинул, а может, и не проститутку… - наконец, выдавил силком, словно против воли, Вадим.
- Проститутка тоже человек… - обронил хозяин, - и чего ж ты её к себе не позвал, не согрел, полицию не вызвал?
- Я, что? Один на свете за всё человечество в ответе? Ты бы позвал?
- Что, хочешь, чтобы  я подорвался её искать на дороге?..
Вадим покачал головой в отрицательном жесте.
- Вот все так и думают… 
Они долго сидели, молча, в размышлениях каждый о своём. На столе остывал не пригубленный чай, не откушенный мёд, лежали щипцы для колки сахара, к которым никто не притронулся, и невостребованные сушки… аппетит куда-то пропал. За окном падал чистый белый снежок, завтра из него кто-нибудь слепит снеговичка, и потерянная кем-то рукавичка будет умильно красоваться на прутике-ручке…