Лавровы. Роман. Часть 11

Глава 11. Самотлор.

В том году пылающее солнце взяло да устроило на подвластной ей земной территории настоящую пустынную засуху. Даже клейкие по весне тополиные листочки скукожились нынче до малюсеньких размеров, свернулись в трубочки и висели так, не шевелясь в зыбком мареве. Даже красные червяки повылазили из потрескавшейся земли и смотрели теперь на людей глазами полными мольбы. Даже кривобокие коровы сильно похудели и сбавили надои до половины. И понапрасну хозяйки в цветастых фартуках дёргали их за вымя, понапрасну хлестали бадиками по голому коровьему телу, не помогало.
Горел вековой Мещёрский лес, дым, особенно по утрам выплывал из чащи атакующими волнами и повисал на проводах, печных трубах и ретрансляционной вышке в Сусово. Если по шоссе ехал пустой автомобиль, то в его кузове, как стог сена, был заскирдован голубоватый с подпалинами, огромный по физическим меркам объём дыма. По ночам было жарко и люди маялись на террасах, под тонкими простынями, съедаемые пронзительно пищавшими комарами. Зверьё то безнаказанно распоясалось по всей округе. Картошка, огурцы и прочие овощные культуры зацвели, но дальше этого не продвинулись в своём развитии, были оттого грустные с серовато – пепельными листьями. Росли только лопухи, крапива да мать и мачеха около Тёп – речки. Матвей Гаврилович поливал из колонки вечерами, да толку было мало. Все четыре соседки Матрёны всё больше грустили, ожидая трудной зимы.
А потом вдруг пришёл дождь. Он лил два дня и две ночи, потом поливал ливнем ещё сутки. И уж после пришла на Потапово засадная тучища, низвергала дождь ещё часов двенадцать. Вышла из берегов речка, а в лужах можно было утонуть, не живя век. На третий день после этих событий, на огурцах появились залепушки. А картошка начала расти выше белены заполонившей её.
Матвей Матвеевич Лавров покончив со службой в ракетных частях, работал теперь учителем труда в родной Потаповской школе. Работа так себе, средней тяжести, но не особо денежная. Пришлось подрабатывать шофёрским делом, на единственном в школе грузовом автомобиле. Иногда вёл физкультуру, но это если болел стареющий Косоруков. Иван Михайлович теперь довольно часто занемогал. Особенно по осени в холодную морось. И в февральские метели.

- Ты Матвей Матвеевич парень исключительно молодой, вот тебе и карты в руки – доверительно говаривал он. – А мне пора на заслуженный отдых, тяжело педали крутить становится, так что набирайся опыта, уйду на пенсию, буду тебя рекомендовать, не всё скворечники с учениками мастерить. Да и материальная подмога не последняя в нашем деле, женишься поди скоро. Детишки пойдут, одеть, накормить, выпестовать.

- А помнишь Иван Михайлович, года два или три назад училась в нашей школе Настя Овечкина? – откровенничал Матвей. – Приедет скоро ко мне.

- Подожди – подожди, худенькая такая, на соревнованиях в Шастках первое
место заняла по прыжкам в длину – вспомнил Косоруков. – Хорошая девочка, ты же к ней в интернат захаживал.

- По молодости мы все куда – то захаживали – перебил постаревшего учителя Матвей. – Другое дело, что из одних мест нас выгоняли, а из других нет. Сам поди в обходчицкую бригаду Ивана Васильевича Фёдрова на общественных началах входил. Устраивали облаву в интернате.

- А чего? Помню и тебя несколько раз на самом месте преступления залавливали – усмехнулся Иван Михайлович. – Я хоть и Косоруков, а схвачу, не вырвешься. Шурка Никишин в один раз лягаться стал, так мы его с Рындиным связали по рукам и ногам.

- Стыдно поди, здоровенные мужики, а пацанов ловили, перед подружками их позорили, родителей на педсовет вызывали – разговорился Матвей. – Мне вот тоже теперь предлагали, а я отказался наотрез, за что поплатился месячной премией в размере десяти рублей.

- Нынче в интернате свободное посещение, Фёдров ослабил хватку, времена другие.

- Времена всегда одинаковые, люди меняются – поспешил Лавров.

Настя наконец приехала, когда дожди уже прошли и установилось обычное среднестатистическое лето. Сопровождали её две пожилые женщины неизвестно кем ей приходившиеся. Матвей Лавров – младший был сказочно счастлив. Она тоже не скрывала улыбок и была со всеми будущими родственниками приветлива. Одна только пришедшая вечером из стада корова, увидев её, неожиданно враждебно наклонила голову и потрясла острыми рогами.

- Ну – ну – заругался на неё Матвей Гаврилович. – Иди в сарай, нечего здесь добрых людей пугать. Белены объелась?

Все добродушно засмеялись этому маленькому происшествию, а корова с чувством выполненного долга паинькой прошествовала на место ночлега. Там ещё повздыхала немного о чём - то своём личном и принялась ожидать хозяйку с подойником.

- Можно мы чуть – чуть посмотрим, как доить будете – дружно заговорили бабки. – Интересно нам. У нас никогда коровы не было, как – то обходились без неё. Хотя молочко и творожок со сметанкой любим.

- Наверное в городе жили? – спросила Матрёна Матвеевна.

- Да где только не ютились, и в городу, и в селе, и в деревушке – откровенно гомонились гостьи. – На северах всё.

- Эка куда вас далеко занесло – искренне удивилась хозяйка. – А у нас завсегда коровка, дети были маленькие, парное пили, а уж яблочное варенье с молочком и сейчас все любят.

- Много денег на севере платят? – после всех поинтересовался старший Лавров. – Говорят там чуть не в несколько раз больше нашего, коэффициенты разные. Цингой не болеют?

- Когда это было, мил человек – широко улыбнулась ртом в котором не хватало многих зубов одна из сопровождающих. – Излечили всех, зимой яблоки в магазине продают, правда дорого.

- Ну да – почесал под фуражкой Матвей Гаврилович. – Тогда конечно жить можно. А мы яблоками поросят кормим, бесплатно, куда их девать? Целая прорва созревает по осени. Ну а свадьбу сыграем в следующие выходные. Молодые в среду распишутся в Потаповском сельсовете, я договорился. – И покосился на две трёхлитровые банки мутного самогона привезённые сопровождающими бабками в качестве приданного.

- Ура! – захлопала в ладоши Настя. – Я буду невестой.

В Потапово любили свадьбы. Праздник. Приходили посмотреть, разодетые в пух и прах дородные бабы даже с соседних улиц. Даже из – за речки, откуда только узнавали про всё? Это уж потом стало ясно, что почтальонша доносила до населения свежие новости. Вроде сарафанного радио.
Матвей Матвеевич Лавров, в выглаженном щегольском костюме - тройке, при белой рубашке и галстуке в горошек, обутый в чёрные туфли, был неотразим. Свидетельствовал у него хорошо нам известный Генка Мордашов, собственной персоной, а у неё сначала свидетельницы не было, пока не выручила Лиза Миронина, одевшая ради такого случая свой лучший парик. Волнистые локоны спускались прямо до самых девичьих плеч и лежали там не причиняя неудобств обладательнице.

- Раскудрит твою мать – высказался про него Семён Шарин и все вокруг весело засмеялись.

Гуляли, курили, пели песни, кричали «Горько», снова курили, пели песни, в самом конце пили самогон из трёхлитровых банок. В общем хватило всем. А в заключении, когда вечер перестал быть томным, завязалась драка. Ну как же на свадьбе без неё? Сашка Аршинин, сын Матрёны Аршининой и Петруха Лузин, сын Матрёны Лузиной не поделили Таньку Сыкину, дочку Матрёны Сыкиной. Бабка Сенягина всё подзуживала, то Петьку, то соответственно Шурку. Сначала инициативой завладел Лузин, потом её перехватил Аршинин, а потом выпили по стакану и расцеловались. Случилась боевая ничья и Танька не солоно хлебавши отправилась домой одна. На что бабка Сенягина продержавшаяся в самом пекле гулянки до самого конца глубокомысленно изрекла:

- Ну и хорошо, целей будет девка.

Молодые не вставали долго, вышли из – за закрытой двери только к обеду. Когда уже все знакомые мужики пришедшие к Матвею Гавриловичу покурить, приняли по стакану и отправились восвояси, вершить свои деревенские домашние дела. Благо выпали они на воскресение. К позднему вечеру повезли старух из сопровождения на вокзал в Сусово. Поехали они почему – то в столицу, но не в Москву, а центр нечерноземья, город Воронеж.

- У нас тама бывший близкий родственник время коротает на вольном поселении – прошамкала одна и тягуче посмотрела на Настю. – Проведаем и на самолёте назад до Нижневартовска.

Честно скажу я вам уважаемые читатели, продвинутые по современному сказано старухи, презиравшие опасности, с элементами авантюризма. Но это их не останавливало, да и не могло остановить, так как вкусив свободу в неволю не хочется. Уехали, будто не было и больше их Лавровы никогда в своей жизни не встречали. Впрочем, мы отвлеклись, уже не в первый раз.
Меж тем месяца через два – три пополнела молодая жена в талии, заметно было издалека. В те времена коммунисты не оставляли своих молодых граждан один на один с суровой правдой жизни. Помогали. Настя не захотела жить с родителями Матвея, надувала губы, сердилась. Молодой муж дёрнулся к Фёдрову, тот развёл руками. Навестил РОНО – тот же эффект. Тогда он не постеснялся в райком КПСС, и через неполные две недели перевозил вещи в двухкомнатную квартиру, на соседней улице, у пруда на выезде из Потапова. Дом принадлежал «Сельхозтехнике», но резерв для педагогов и врачей в нём имелся. Настя благополучно не работала. С утра (часов около одиннадцати) умывалась, причёсывалась, красила губы и садилась завтракать. Хорошо хоть ела справно, не жеманилась. После трапезы тяжело поднималась, бережно поддерживая рукой круглеющий живот, шла к себе в комнату, закрывала за собой дверь. И что она там делала до обеда одному богу известно. В обед всё повторялось. К ужину приходил из школы Матвей, и изолировались уже вдвоём.

- Папа ты не кури в доме – обращался к родителю Матвей. – Настя не любит табачного дыма, да и тошнит её от него.

Добрейший Лавров – старший не артачился, но когда молодые съехали в собственную служебную жилплощадь, облегчённо вздохнул. И глазастая корова стала идти вечером во двор гораздо охотнее, всем видом показывая облегчение.

- Ты кури теперь дома – разрешила мужу Матрёна. – У нас беременных ныне
нет в доме. И не предвидится.

- Не говори гоп – смеялся Матвей Гаврилович.

- Вот балбес старый, а всё туда же – однако улыбалась супруга.

Так и жили потихоньку. Таисия в огромной Москве. Виктор с Наташей да дочка Ольга в посёлке Сапожково, что в родной области. Виктор там хорошо работал – главным инженером. Матвей с Настей в Потапово, ждали наследника. Константин тоже в стольном граде, городе – герое Москве. Матрёна Матвеевна кашеварила. Матвей Гаврилович работал.
Иван родился в снежную, метельную зиму. Был он лобаст как все Лавровы и громогласен. Кричал навзрыд так, что серые воробьи перестали сидеть на проводах тянувшихся к их квартире. Видимо у этих непритязательных птах всё же существовало чувство самосохранения и осторожности. Матвей посерел от недосыпа, похудел телесно и ходил теперь постоянно спотыкаясь. Приходил вечером с работы и качал малюсенького наследника в коляске. Тот закаченный до предела может и не спал, но вёл себя тихо, как и подобает человеку мыслящему. Настя тоже спала в тёмной комнате, сладко посапывая.

- Ужинать сегодня будем? – через какое – то время голодным голосом спрашивал жену Матвей. – Живот к позвоночнику прирос.

- Ой, а я ничего и не приготовила – щебетала в ответ та. – Пожарь яичницу на двоих, яйца и масло в холодильнике.

- Хлеб хоть есть?

- Есть, Матрёна Матвеевна утром принесла из магазина, представляешь на Ванюшку ещё не дают – пожаловалась та. – В сельсовет надо идти за справкой, в магазин предоставить.

- Ну так сходи, чего ждать! – не выдержал Лавров. – Ивана родителям занеси и шагай спокойно. С горки спустишься, там за магазином и находится он, ты же знаешь, что я объясняю?

- Всё я! – обиделась Настя и отвернувшись уставилась в окно. Там за окном было пустынно, никто никуда не спешил, даже собаки не лаяли от безделья. Тишь да гладь, да божья благодать. Ей это не нравилось.

В выходные Матвей собирал Ивана и отправлялся к родителям. Мать обладала удивительной способностью воспитания малышей. Внук увидев её начинал блаженно улыбаться, распускал во все стороны слюни. А уж когда в поле зрения появлялся дед, малыш выходил из себя от радости. Высовывал розовый язык, округлял глаза до максимального размера и урчал от удовольствия. Мигом
засыпал после того как его попотчуют кашей из бутылочки с соской. Грудью малыша не кормили с двух месяцев. Днём гулял в коляске во дворе и огромный индюк сделав угрожающий вид отгонял от него петуха, другого петуха, кур, уток и прочих цыплят. Хрюкали закрытые в стойле справные поросята, им хотелось на улицу, сделать пятаками подкоп под сарай да повалять свои бока в грязной луже. Сотворила же природа жирные создания.
В воскресенье к вечеру приходила выспавшаяся Настя. Нехотя сидела со свекровью на скамеечке около дома, грызла семечки. Иногда приходили соседки. Разговаривали.

- Говорят Ивана Камнева дочка Полина три дня назад приехала с мужем в отпуск – доложила свежую новость Матрёна Сыкина. – И пока тот пьяный спал, возле речки к ней Витька Савосин подкатил на мотоцикле. Весь из себя в военной форме. Чуть не силком тянул её уехать с ним на прогулку, только она упёрлась, а потом отец вышел с берданкой. Отбились совместно.

- Ты глядииии – удивилась Аршинина. – Сколь много времени прошло, а всё помнит. Мало что ли ему девок холостых, всё норовят к замужним, романтика сплошная.

- Кто бы ко мне в военной форме теперь подъехал – блаженно потянулась Настя. – Не видно на горизонте. Ни с той стороны, ни с этой.

- Ты что Настя! – не понравилось Матрёне Лузиной, даже семечки перестала лузгать. – У тебя муж вон какой справный имеется, учитель. Постыдилась бы при свекровке.

- Муж – объелся груш. И помечтать нельзя.

- А вон говорят Володька Шарин жениться собрался, будто на Валентине Кладовой – продолжила разговор Сыкина. – Уже отец – то Семён Шарин свататься приходил, сказал: мол у вас товар, у нас купец, и про мать добавил, с восклицательным знаком.

- Она же в Рязани – засомневалась Матрёна, теперь уже Лаврова.

- И он к ней собирается – знала всю подноготную соседка. – Семён прямо туда на машине школьной отвезёт.

Однако к Новому году снова обнаружилось у Насти утолщение в талии. Вторая беременность началась гораздо труднее, чем первая. Подурнела лицом, на лбу и щеках появились странные пятна, разрыхлилась походка и начали расслаиваться некогда красивые ногти. Ходила уточкой и перестала совсем присутствовать в семейных делах. Смотрела все подряд программы по телевизору и слушала, как буянила январская метель за стенами дома. Матвей грустил вместе
с ней, хотя полагалось радоваться. Квартира есть, работа есть, Иван растёт бутузом, родители готовые всегда помочь, рядом. Для отопления аккуратная печка, удобства правда на улице.

- Тебе – то что? Ребёнка не вынашивать, ходи себе спокойно на работу, покуривай - выговаривала она мужу. – С Иваном Михайловичем в зарплату можно водочки выпить, с добрым Евгением Ивановичем Мишиным в зашуганный бильярд перед кино поиграть. А тут сиди как царевна – несмеяна, жди у моря погоды. А рак может и не свистнет.

- Ну в этом я совсем не виноват – отговаривался муж. – Ты же женщина умная всё понимаешь. Бог дал женщинам материнства, а нам мужикам не дал. Мать хранительница очага.

В воскресение поехали на вихляющей колёсами школьной машине в лес, учителям в то время коммунисты выделяли пять кубометров отборных берёзовых дров бесплатно, но самовывозом. Верные Генка Мордашов да Шурка Никишин чувствовавшие запах магарыча и жареной картошки на сале, тесно примостились в кабине. По обочинам почищенной трактором дороги чуть – чуть подметала метель, а потом и она вдруг закончилась, появилось огромное зимнее солнце, стало светлее, но не потеплело. Кладки дров расположились прямо возле начала просеки, снега было ещё мало, да и почищено хорошо, видно было, что тракторист не отбывал номер. За это могли и навалять справедливо по одному месту, упаси бог. Погрузили довольно споро, троим молодым и здоровым мужикам раз плюнуть. Уложили в кузове брёвна ровненько, штучка к штучке, связали прочной верёвкой. Закурили «Приму».

- Эге - гей, освобождай дорогу! – явилась - не запылилась ещё одна машина, в кабине которой улыбался главный врач районной больницы Иван Семёнович. Врачам тоже полагалось пять кубиков – Кончили дело – гуляй смело.

Мигом побросали чинарики, наполнили своими телами кабину, поехали. Машина урчала с натугой. Зимой ведь как рассвело, так и потемнело сразу. Но уже выехали на широкую дорогу в сторону Потапова, когда высыпали на небо звёзды, исполнявшая роль пастуха тусклая луна выглянула чуть позже. Была она сегодня размера арбузной дольки, оттого и темнота навалилась подстать ей. Матвей включил фары, что – тихонько дзинькнуло и лампочки мигом, как по приказу, погасли. Пришлось выключиться, снова зажечь, эффекта никакого. В чистом поле ни огонька, ни светлячка, ни тлеющей головёшки. Сплошная темь снизу, полумрак млечного пути сверху.

- Проверять надо обязательно машину перед выездом, в перемать – грубо заругался Никишин. – Вот чего теперь делать – то?

- Да пока ничего – хрипло и отрывисто вздохнул Матвей. – Перекур пока, а
так можете идти пешком, тут недалеко. Я в машине переночую, печку включу, бензина за глаза хватит.

- Друзей грех в тяжёлый момент бросать – закурил Мордашов. – Зря ты склянку с собой не взял. Сейчас бы по граммульке приняли и скатертью дорога. А так и мысли достойные сложившейся ситуации голову не посещают.

- Кто же знал?

Но уже далеко сзади, километрах может в двух, распахала двумя лучами тьму – таракань попутная машина. Тогда в деревнях быстро не ездили. Минут через двадцать только затормозил сзади синий «ЗИЛок». Из него кряхтя и ворча себе под нос матерные слова, выбрался дядя Саша Серый.

- Чего застряли, мужики? Бензин кончился? – взревел прокуренным басом он. – Я вон в Сусово ездил, на станцию, шкаф мне в почтово – багажном из Рязани доставили, везу вот. Хороший мебель, светло коричневый, с зеркалом посередине. Два часа уже еду.

- Фары у меня погасли – растерянно откликнулся Матвей. – Не знаю, как двигаться. Первый раз в такую заварушку попал. Ей богу.

- Эх, молодо – зелено, ты давай трогай потихоньку, а я сзади подсвечу дальним светом. По чуть – чуть доберёмся. Тут до Потапова рукой подать, а там из изб свет, да на столбах лампочки кое - где.

Поехали благословясь. Пошли голые, зимние посадки по сторонам дороги. Деревья отбрасывали назад себя огромные тени. Где то далеко – далеко в сторону соседней деревни горели в темноте волчьи глаза. Матвей напрягаясь смотрел впереди себя сквозь лобовое стекло. Машина подрагивала на ухабах и брёвна, стукаясь друг о друга в тесном кузове, грустно охали от боли. Справа по ходу движения появился Потаповский погост. Перед ним ярко и сполошно горел большой костёр. Странный мужик сидел на корточках возле него, протягивая к огню руки. Одет он был в огромные валенки с заправленными в них ватными штанами, серую засалившуюся телогрейку и треух с одним оторванным напрочь ухом. Огромная цигарка в подрагивающей от холода руке дымила никотиновым дымом. Был он худ и обладал сосулькой под носом, с которой капало.

- Эй мужик, ты чего здесь костёр развёл? – наполовину высунулся в боковое окно Никишин. – Замёрзнешь насмерть. Не май месяц.

- В Сусово иду, на поезд, из Тёп – села – откликнулся незнакомец. – Может попутка какая пойдёт, прицеплюсь к ней. Откинулся только неделю как.

- А  чего у  нас – то забыл? Вроде Мордовские зоны от нас далеко – не отстал от него Никишин.

- В Елатьме у родственников был, сказали вроде как жена моя где – то в местных деревнях поселилась – откликнулся мужик. – Я под Воронежем нары грел. Прибыл оттуда на поезде, да денежки закончились. Почти всё кум забрал, решил, что ему нужнее. Падла.

- Всё пешком что ли? Нашёл?

- Да где там. Велика Россия.

С тем и уехали, оставив того наедине с костром. Всё же без приключений добрались до дома, выгрузили дрова, сложили аккуратно. Машину до утра к забору поставили, что б не мешала бабам к колонке за водой идти. Всё честь по чести, как учил старший Лавров. Ввалились гурьбой в квартиру.

- Мужики руки под умывальником мойте и к столу – уверенно распорядился Матвей. – Закусим с устатку, чем бог послал.

- Я и не готовила нынче, поэтому и посылать нечего – вышла из другой комнаты Настя. - Потише колготитесь, Ванюшка только уснул, весь светлый день куксился, наверное, приболел чем, может горло. К деду с бабкой не отправляла. Температура ещё чуть – чуть.

- Как так? – опешил Матвей – младший. – Такого не бывает, помогали же мне друзья. Сделали доброе дело, выходной на меня потратили, давай хоть огурцов похрумкаем на закуску.

- И закусывать нечего, я в магазин и не ходила.

- Ты Матвей не заморачивайся – поддержал его Мордашов. – Мы с Сашкой двинем по домам, в понедельник наверстаем по полной.

И ушли не солоно хлебавши. Матвею захотелось поругаться, да так что руки зачесались. Настя испуганно присела на краешек дивана, включила телевизор. Муж нервно походил пять минут из угла в угол, покашлял. Пришёл с кухни кот, помурчал когда тёрся боком о его ногу, мяукнул. За окном по дороге пробежала огромная непричёсанная собака. Остановилась, посмотрела на горевшее окно и мгновенно вспомнила, что бежит она тут не просто так, а по делу. Оскалила пасть и двинулась дальше. Снова остановилась, подбежала к машине и подняла ногу на ещё не успевшее остыть заднее колесо. Деревенская луна смотрела искоса на все эти собачьи происки, мотала на ус. Ближе к горизонту на западе, упала в ночь яркая звезда, за ней, немного подумав, вторая. В другой стороне, на востоке, рубил винтами морозный воздух реактивный самолёт, с сонными пассажирами в пластиковом чреве. Слышно было как сосед Юрка Зябликов настраивает свой и
так отлично звучащий баян. Видно концерт какой юбилейный намечается.
Вечером понедельника Матвей Матвеевич Лавров вернулся домой в лоскуты пьяный. Даже, можно сказать, в лохмотья. Снял, прислонившись к притолоке, один зимний ботинок, второй не смог. Пошатался – пошатался, голова перевесила и он больно стукнулся ею об самый угол двери. Зафиксировался на минуту, после чего сполз на пол и успокоился. Никто не подумал его поднять, может даже положить в горизонтальное положение. Спал тяжело, куда – то рвался, ближе к утру покачиваясь встал, со всей силы хлопнув дверью, вышел по нужде на улицу. Заговорщицки светила под ноги ущербная луна. Где – то переговаривались вставшие ни свет, ни заря Русские люди. Наполненный метелью ветер собирался с силой непосредственно в дальних оврагах, а пока было тихо. Вернулся, сел около печки, попытался закурить, но не смог. Скоро за входной дверью кто – то яро зашебуршился и немедленно постучался.

- Матвей! Давай открывай, автолавка с похмелином прибыла – пьяно провозгласил Никишин. – Открывай говорю!

Лавров открыл и в коридор ввалился иссиня – красный приятель с бутылкой самогона наперевес. Был он в расстёгнутом на все пуговицы полушубке, без шапки и в домашних тапочках на босу ногу.

- Мне на работу, я не буду – попытался вначале сопротивляться Матвей, но сопротивление то было мало против неистовой атаки.

- Я с Фёдровым вчерась договорился, отгул он тебе дал, так что ты свободен как горный орёл.

- Где же ты его видел?

- Специально ходил ради друга – заверил тот и весело ухмыльнулся. – К обеду пойдём дрова пилить, ты ж меня знаешь, сам буду замерзать, а Матвея Лаврова согрею.

- Ну тогда ладно. Только не кричи, Ваньку разбудишь.

Часа в три пришла мать. Со свойственной ей твёрдостью, конфисковала у приятелей (к которым ровно в одиннадцать тридцать присоединился Мордашов) средство от похмелья. Подняла на ноги и выставила в коридор одеваться, дрожащую словно переспелая пшеница в ветреном июльском поле парочку Укоризненно посмотрела на Настю.

- Тётя Матрёна, будь спокойна – корёжил слова Никишин. – Мы ребята тихие и больше Матвею дрова грузить помогать не будем. Пускай жена корячится.

- Во – во, раз такая умная – встрял Мордашов. – Моя ещё с собой в лес пару штук даёт. Я даже отказываюсь, но она наступает как танк на пехотинца. А вообще мы больше так не будем. Прошу прощения – попытался поклониться в пояс, но чуть не упал подхваченный вовремя Шуркой.

Дни шли. Наступила весна, за ней комариное лето. А там и пришло время родиться ещё одному сыну. Назвали Матвеем. Какой по счёту? Боюсь ошибиться, но кажется третий. И второй подряд Матвей Матвеевич. Настя отгородилась от всех непроницаемой стеной и целый день дремала. Малыш спал и она вместе с ним, Ванюшка почти всё время находился у деда с бабкой, Матвей – второй кормился там же. Так и жили.
В тот день Матвей Матвеевич Лавров вернулся из школы чуть раньше обычного. Дверь в квартиру была закрыта. Постучал. Было тихо, где – то закукарекал петух взгромоздясь на забор, в ответ одна или две собаки громко залаяли. Постучал сильнее, собаки прислушались, но не встряли в процесс. Открыл дверь своим ключом и чувствуя как останавливается сердце, осмотрелся. Вокруг царил беспорядок. Валялись на полу детские игрушки, Ивановы солдатики и соска Матвея – третьего. В распахнутом шкафу висел костюм хозяина дома, рубашки, свитер. Женская и детская одежда отсутствовали там как класс.

- Настя! – ещё на что – то надеясь позвал тихо. Никто не ответил, лишь пошевелилась пыль в углу, да посмотрели с фотографий на стене запечатлённые там люди.

Пока шёл в отчий дом, к родителям, в голове роились всякие мысли. Всё ещё рассчитывал, что семья там и весело встретит его.

- Да нет её и не было сегодня – ответила на вопрос мать. – Вчера же забрали Ивана домой. Мы с дедом вдвоём ночевали, наше дело такое.

Тогда он поспешил в «Сельхозтехнику». Благо близко.

- Так машин много в Сусово ушло за удобрениями – словоохотливо доложил сторож на воротах. – А Настя была, с обоими сынами. Два чемодана ещё у неё. Крутилась возле мужиков. Кто ни будь подхватил. Даст на бутылку, те про всё и забывают от радости. Ага. У механика спроси.

- А я не знаю, вроде была поутру, а кто взял её до станции или нет, не моё дело – отнекивался тот. – Своих забот хватает.

- Ну – ну.

Попытался отыскать отца, оказалось он с бригадой уехал в соседнее село ещё восьми не было. Там трубы от автопоилок в коровнике прорвало. Вернулся домой. Всё осталось по – прежнему. Пустота, разбросанные игрушки, тоска. Вот
ведь как бывает в этой жизни. Кто же мог догадаться. Вечером Зябликов доложил:

- А её Лытаев прямо в поезд посадил. Младший всё плакал. Но она с виду довольная.

- Поезд – то в какую сторону.

- В столицу.

Через полгода она прислала письмо. Писала, что всё хорошо, дети растут. И словно нарочно подробный адрес места её нахождения. Матвей засобирался в дорогу сразу, благо впереди каникулы, да взял ещё две недели за свой счёт, без содержания. Горел надеждой, что всё уладится, вернётся в прежнюю колею жизнь и Настя с детьми будет рядом. До Нижневартовска дорога дальняя, оттого подзанял у родителей денег (как обычно без возврата), купил новый чемоданчик. Не ехать же голодранцем.
Через неделю пришла в Потапово телеграмма в которой не много, не мало, а было указано, за заверенной подписью мужа, что бы Матвей Гаврилович, совместно с Матрёной Матвеевной выслали контейнером, по железной дороге имущество из квартиры Матвея и Насти.

- Надо слать – покряхтел глава семейства.

- А я бы не стала – воспротивилась жена.

Но ведь с незапамятных времён было известно – куда иголка, туда и нитка. Ну вы меня, надеюсь, поняли. Квартиру очистили, запаковали в ящики и поминай как звали. Жилую площадь вернули тем, кто её и выделял молодожёнам.

- Дай Бог им сговориться – молилась перед иконой мать. – Детишки – то не должны стать сиротками.

- Время покажет – поддакивал отец.

Матвей вернулся с Самотлора один спустя некоторое время, сильно пожёванный жизнью. Хмуро ходил по родительскому дому, всё думал. Несколько дней отец с матерью не докучали его вопросами, ждали. Наконец однажды вечером разговорился. Ронял тяжёлые слова, напрягался:

- Муж её первый в прошлом году вернулся с зоны под Воронежем, помните две бабки приезжали с ней на свадьбу? Обеим им он родной внук, у них в Нижневартовске покосившийся на один бок дощатый домик.

- Она что же не разведённая за тебя вышла – закрыла рот платком мать. – Вот это да! Как теперь соседям в глаза смотреть? Они уж так о чём – то догадываются, смотрят искоса. Матрёна Лузина намедни спрашивала, не прописали ли мы её здесь, в нашем Потаповском доме. Квартиру то твою вернули государству, живи снова у нас.

- То одно, то другое – закурил отец. – Не расслабишься. Она что же к нему ушла?

- Сначала глазки строила мне, пока контейнер с пожитками из Потапова не пришёл, а уж потом поиздевались досыта. Милицию вызывали.

Грустно в семье Лавровых. Два Матвея работают, Матрёна одна дома, иногда поплачет, да смотрит в оконце. Соседки заходят, пытаются отвлечь сельскими новостями. Изредка получается, та засмеётся иногда, забывшись. Шумит в палисаднике огромный, вечно радостный, посаженный Таисией, ещё когда та училась в школе. Дерево это растёт быстро, заслоняет собой угол неба.
Но жить надо всегда, хоть в радости, хоть в неприятности. Собственно так и происходит. И это пройдёт. Потихоньку – полегоньку время лечит.