Власть поветрия. Глава пятая

                ГЛАВА V


" В Москве, в слободах помирают многие люди скорой смертию, и в домишках наших участились, и мы, холопи твои, покинув домишки свои, живем в огородех..."
               
                Игорь Андреев.

Шел уже сентябрь к середине своей, а зараза страшная и не думала угоманиваться- наоборот разрасталась с каждым днем, поглощая Третий Рим подобно пожару.
Пал от поветрия и боярин Пронский, верховодивший столицей- не спасли его ни кремлевские стены, ни глухое затворничество. Целыми дворами выкашивал мор,  за сутки сотнями исчислялись души померших. Царская семья покинула столицу, укрывшись в неприступных стенах  Калязинского монастыря. Не только знать и богатое сословие-  теперь уже и простой люд со страхом перед наступающей заразой валом покидал Москву, не ведая того, что несет смерть на своих же плечах. Монастыри, оградившись от мира всего, наглухо затворили стены. Город почти полностью обезлюдил- остались в нем лишь немногие- те кому либо деваться было уже некуда, либо чей разум до изумления дошел. Никакого порядка в Москве не было ныне- ни Закон Божий, ни царский указ, ни Приображенский приказ силы уже не имели. Ни то что воеводы иль боярина: ни стрельцов, ни приказных не сыскать было.  А как патриарх Москву покинул, так и духовенство будто исчезло все:  ни крестных ходов- ни служб в церквях не устраивали. Хаос первозданный воцарился да и только, каждый теперь пошел во что гораз, и хоть посреди улицы стой в самом срамном виде и ори: "Слово и дело!"-одно никто не откликнется.
Нагрянули поначалу в опустевшую столицу разные люди лихие, да холопы беглые в поисках поживы, да в скорости исчезли и они. Никому гостья страшная пощады не давала. Зачастую сам вор замертво падал средь им же награбленного. Некому было уже прибирать мертвецов- так и лежали они там где их смерть застигла: в домах, на улицах в количестве ни малом, наполняя воздух своим тлетворным дыханием...
Лишь на третий день после смерти отца решилась наконец-то мать Нектария город покинуть в числе уже последних исходящих. Совсем не было возможности оставаться более здесь-и решили выбираться прочь с Москвы- в Мологу, к брату отца.  Да не вставала больше Варька и совсем узнавать всех вокруг перестала, только в бреду тяжко металась. Санька совсем плоха была:  как и отец покрылась вся пятнами темно-багровыми с ладонь размерами, да  лежала в беспамятстве, надрывно дыша. Один Панька всё ещё вставать мог- да есть ничего не желал, только воду с жару, мучавшего его все гонял. Только Нектарий, да мать его худо-бедно на ногах держались ещё, но дом полностью на Иване уже был- только он один у них теперь и остался.  Но не было сладу уже ни хозяйство содержать, ни скотину кормить- просто нечем стало. Посему падали и овцы и куры  одна за другой... Только и осталось, что либо живот терять, либо пропадать вовсе. В тот день они с самого утра в телегу вещи таскали из дому. Самое необходимое только и брали-до Мологи то путь ох не близкий был. В основном Иван все носил- здоров мужик был, нечего сказать- сам бес, казалось одолеть бы его не смог. Мать помогала ему лишь посильно-бледная, мокрая с жару да головной боли часто она присаживалась. Сам Нектарий уже еле ноги таскал- настолько худо ему было. Только он один из чадры всей ходить пока и мог. Воспалились болячки его до огромных размеров и мешали ему уже руками и ногами двигать- стягивало его всего по членам.  Воротило его это лиходейтво изнутри- отчего и казалось, что не на яву живет он боле, а сном тяжким и страшным спит. Словом только в третьем часу после полудни двинулись они, наконец в дорогу. Самыми последними перенес Иван из дому Варвару, Саньку да Панкрата малолетнего. Усадил в телегу, укрыв заботливо. Сам на передок вскочил, мать рядом с ним уселась, а Нектарий на самый зад телеги сел, ноги свесив- так легче ему становилось гораздо.
Помолились они все втроем пред дорогой, на брошенный дом глядя. Все, что годами нажито было-все бросили там, даже скотинку оставили на волю Божью, хлева растворив. Не было сил с собой и корову забрать, да и возможности уже никакой-самим бы живыми суметь выбраться. Только кобелей цепных рядом с телегой пустили,   и то для сохранности своей.
"Во имя Отца, Сына и Святого Духа! Аминь!"- прошептала мать, крестясь.  Щелкнул Иван кнутом и скрипя, телега со двора выехала- даже ворота за собой запирать не стали- одно, пропадай все пропадом. Так и поехали они по улицам , да народу по пути почти не встречали. Только пару-тройку возов груженных обогнали, так же к окраине двигающихся, да время от времени люд попадался бредущий.  По двое, по трое, а то и один как перст покидали Москву последние жители.  Видел Нектарий как упал прямо посреди улицы одной дядька бородатый, вместе с котомкой своей лицом прямо в грязь. И остался лежать- никто не подошел к нему, дабы помочь, так и скрылся он за поворотом. В другом месте увидел он как сидел возле церковной паперти мужик длинный, да тощий, а баба, что с ним была поднять его силилась, за шиворот вверх таща. Да не вставал мужик и баба, силы теряя, садилась подле него время от времени, затем, чтобы передохнув немного, опять подымать его начинала.  Посмотрел Нектарий на равнодушное лицо Ивана, лошадью правившего, да отвернулся и на дорогу не глядел более. Видать задремал он вскоре, хворью своей измученный, и дорогой убаюканный. Проснулся от страшного шума и криков многочисленных. Опрометью вскочил, глаза продирая и чуть с телеги не кувыркнулся. Стояли они среди толпы многолюдной, что подле ворот Покровских гудела. Много собралось вокруг них и телег и конных и пеших.  И стояла их телега против самих ворот Покровских, наглухо затворенных в этот час, возле которых стояли  на карауле многочисленные разноцветные стрелецкие кафтаны при ружьях и с алебардами, мужики какие-то с дубьем, да сверками кое где медные пушки. Поперек ворот была поставлена телега на которой возвышался думский дьяк, окруженный стрельцами и посадскими. В толпе все кричали на разные голоса, кулаками, палками и кнутами в сторону ворот размахивая. Стоял оглушительный гвалт из воплей, плача, конского ржания и собачьего лая.
"Православные!- диким голосом орал какой-то пьяный мужик в разорванной рубахе, стоя возле телеги: Что же это твориться ныне! Держат нас здесь теперь силой, яко скотов на погибель!"
"Звери окаянные!-взвизгнула баба на соседней телеге. Стоя во весь рост она, протягивала по направлению к воротам младенца в тряпки завернутого: Детишек наших пощадите! Выпустите нас Христа!"
"И так в Москве жрать нечего!", "Все подохнем здесь!", "Креста на вас, ироды нету!", "Ворота отоприте, изверги!"- раздавались со всех сторон многочисленные разноголосые выкрики.  Толпа то единым дуновением напирала вперед, то опять подавалась назад перед копьями стрельцов.
"Указом патриарха Никона ноне Москву никому покидать, аки и в въезжать в оную без специального приказу строжайшим образом не велено. За ослушание повелено лишать головы на месте же!"- орал дьяк, дико размахивая бумагой. Видать много раз уже довелось ему повторять слова эти, отчего в исступление он уже пришел совершенное. Верховой стрелецкий голова, дико размахивая плетью, разъезжая взад и вперед перед рядами стрелецкими рядами.  Весь малиновый от натуги, он яростно орал на напирающую толпу.  Но по видимому ему было велено избегать беспорядков, так как сила по всей видимости ещё не была задействована.
"Расходись по домам! Нечего галдеть!"- орали то тут то там так же верховые полусотенники, разъезжая среди толпы.  Видимо не один час уже длилось это стояние, но достаточно было искры, что бы обезумевшая толпа ринулась штурмовать ворота.
 силой.
"Как в городе, так  управы ни на кого не сыщешь , ни воевод, ни посадских! А тут, пожалуйте-все они собрались!"-  крикнул какой-то мастеровой недалече от них.
"Хилков, собака! Его сия выдумка!"- бешено заорал широкий седовласый дед: Нет государя в городе, так им, боярам теперича власть полная стала! Сидит себе во Китай городе, заперевшись с Морозовым да Ивановым  этими, а мы тут подыхай как мыши!".
"Морозов то тут при чем?!- хрипло выкрикнул какой-то мужик в грешунчике  : Милославского все проделки!  Он, пёс смердячий всё в уши жужжит государю в походе энтом!".
"Никон-отступник! Вот кто всему виной! Изломал веру истинную выдумками своими и наслал на нас за то Господь кару небесную!"- злобно проскрипела маленькая, тощая старуха с большим медным крестом на шее, сердито буравя взглядом из-под нависших, седых бровей.
-"Правильно! Смылся, стервец проклятый  из города,!"
-"Двоеперстием своим в лютеранскую ересь скоро обратит всех!"
-" Перепортил еретик Грек- холоп Никоновский, писания святые!"
- "А нас тут на погибель запер!"
-"А Хилков и рад пред ним вывернуться!"
-" И Матвеев, собака, потакал ему во всем!"
- Раздались яростные выкрики из толпы.
 Открой ворота!- заорал какой-то толстый купчина, стоя на телеге во весь рост: Золотом плачу, коли пропустишь!".
"Прокляну! Анафеме предам! Антихристово племя!"- заревел  оборванный  юродивый, издали осеняя крестом собравшихся у ворот. Вонючий, грязный, с развевающейся по ветру всклокоченной бородой в которой застряли высохшие репеи, он бешено грозил стрельцам ссохшимся почерневшим кулаком, скаля гнилые, редкие зубы.
Однако продолжали стоять стрельцы неколебимо, не взирая на вопли и стенания. 
"А ну, православные!- закричал истово высокий, дюжий парень : Айда силушкой ворота откроем, коли добром не хотят! Одно-пропадать нам всем тут!"
Толпа, яростно зарычав, разом двинулась вперед.
"Назад я сказал! Назад!- заорал голова: Куда прешь, холопская морда! Царский указ! Расходись все! Нечего здесь Соддома устраивать!".
Стрельцы двинулись вперед, уставив копья, и толпа вновь подалась назад.
Нам до Мологи бы только добраться!-умоляюще сказала мать проезжавшему поблизости полусотеннику: Детки мои совсем занедужили! Христа ради! Пропадут они здесь". Тот даже не повернувшись, проехал мимо было мимо, когда перед конем его упали на колени какая-то молодка и две старухи, протягивая к нему руки.
С дороги!-яростно заорал он, хлеща их бешено плетью. Какие-то мужики ринулись с разных сторон на полусотенника, тот выхватил саблю и, отмахиваясь, рванул через толпу к воротам, попутно рубанув кого-то, попытавшегося схватить его коня под узду.  По тот момент у ворот вспыхнула короткая стычка- видать кто-то попытался прорваться. Сверкнуло несколько сабель и грохнул ружейный выстрел.
"Кого-то порешили, кажись!"- подумал Нектарий и ему стало как-то одновременно и жутко и интересно. Даже в хвори, окутавший голову его словно наступило короткое просветление. Стрелецкие всадники рванули из толпы к воротам, отчаянно отбиваясь от бросавшихся на них. Целая туча камней и палок полетела из толпы в стрельцов. Сбитый одним из них дьяк, схватившись за голову, тяжко свалился с телеги прямо на руки пригнувшихся посадских.  Какой-то из стрельцов в красном кафтане, видимо отставший от своих, наотмашь рубанул собаку, вцепившуюся было ему в рукав и пятясь, задом, отбивался саблей от тянувшихся к нему многих рук с растопыренными пальцами. Стрелецкий голова, так же подбитый, вновь выпрямился в седле и махнул палашем. Толпа с кольями, вырванными из ближайших изгородей, топорами и виллами бросилась на стрельцов. Стрельцы вновь подались назад к воротам и оглушительным эхом ударила пушка, вслед за которой затрещали ружейные залпы. Толпа остановилась, на миг замерла, а потом  рванула в беспорядочном бегстве прочь от ворот. У Нектария перехватило дыхание. Телега их едва не опрокинулась, резко развернувшись, поехала обратно во всеобщем бегстве.  Вновь сомлел Нектарий от потрясения сего, а когда очухался, то вновь лежал он в горнице дома ихнего. Понял тогда он, что не удалось им из города выбраться и ничего не осталось делать, как назад только и вернуться.  На мать страшно было смотреть: сгорбленная, исхудавшая, сидела она в горнице, о стол облокотясь и бесцельно глядя пред собой. Всю её покрыли пятна багровые с ладонь величиной и дышала она тяжко с надрывом. Хмурый Иван поведал, что слышал он от людей каких-то, дабы у ворот Таганских настоящее побоище произошло и много люда пало тогда под стрелецкими саблями и пулями.  А кое кого, горластого дюже, и в Преображенский приказ забрали- вроде и порядка как и нет, а тайная канцелярия  все ж бдит... Так что миловал Господь ещё их грешных. Ничего не ответила мать ему, только рукой устало махнула.  Ушел тогда Иван вниз, да больше в доме не показывался. А вечером преставился Панька, хоть лучше ему на малое время и стало.  Так и остался он лежать в светелке- только прикрыла его мать одеялом с головой. Утром узнал Нектарий, что бросил их Иван на погибель одних, сбежав, покуда они все спали, вместе с конем и телегой.  Даже собак своих у ворот они растеряли в сутолоке общей...