Три тополя перед балконом. Гл. из романа

           В деревянном двухэтажном доме Валентина Константинова доживала уже третий год. Именно, доживала. Поскольку такую жизнь нельзя было назвать нормальной жизнью.
           Дом был старый, построенный ещё задолго до её рождения, и, казалось, все его составные части давно существовали сами по себе. Входная дверь, то еле закрывалась, то расхлябанно скрипела – в зависимости от времени года и погодных явлений. В сырую погоду она разбухала и не входила в створ проёма, в вёдра – ссыхалась, и потому приходилось её постоянно держать на задвижке.
           Окна тоже нельзя было оставить без присмотра, открыл створку и, того гляди, отвалится, или улетит, как крылышко бабочки, по ветру. Окна открывались на улицу.
           Потолок… О потолке тут особая повесть. Первое – он был деревянным, изнутри из комнаты обитый фанерой и побеленный. Второе – сверху чердак он засыпан шлаком, как утеплителем. Но шлак был ко всем его достоинствам неплохим и влага накопителем. Когда шёл дождь, то вездесущие струи, сквозь дыры в шифере, несли свои воды по капельке, по струйке в него и если прозевал начало дождя, то, не дожидаясь его завершения, можешь быть уверенным – в квартире по углам или на стенах будут мозаичные разводы. Пол тоже подмочит, но не много, поскольку благодаря щелям и щелочкам на нём и в нём, вода стекает на первый этаж. И в эпилоге - разборки с соседями снизу. Хоть и с понятием люди, но зло и на ней срывают.
           Жизнь Валентину научила не мешкать, и она предусмотрительно на чердаке держала пару тройку вёдер, тазик и детскую ванночку. Разумеется, когда была дома, и не застигнутая врасплох. Иногда в этом процессе помогают и соседи, если в этот экстренный случай находятся дома.
           По причине дождей или оттепели осенней, зимней, весенней, в жилом помещении стоял перенасыщенный влагой воздух. От него у самой Валентины было постоянное ощущение заложенности в груди, а у дочки с недавних пор доктора обнаружили астматические заболевания. Беспокоясь за девочку и вооружившись медицинским заключением, взволнованная мать уже второй год обивала пороги инстанций, начиная от ЖКХа и до управления предприятия, на балансе которого находился этот образец строительного совершенства ещё средины пятидесятых годов уходящего столетия. Но, не всегда ногами можно исправить то, что сделано головой.            И хоть дом давно признан к сносу, а жильцы к переселению, но какие-то крючочки-заморочки сдерживают осуществление этой процедуры. Хотя нет, Валентине объяснили: мол, пока нет жилфондов. Ждите, потерпите. Скоро Перестрой закончится, тогда уж... Дожить бы. И она терпела, и она ждала, боясь за жизнь дочери и свою слегка.
           Пережив зиму, летом они с дочерью немного приоживали. Но летом, однако, было плохо тем, что рассыхался пол, и увеличивалась слышимость. Слышимость увеличивалась в разы, словно звукоизолирующий материал, та же штукатурка, дранка, доски, становились пористыми, со сквозными отверстиями. Осенью, зимой пол набухал от влаги, – видимо, и стены тоже, – делался хоть и холодным, но беззвучным, как и соседи за стеной. Летом же стонал, словно под досками давили домовых, сосланных за какую-то провинность нечистой силой, или скрипел и свистел, как будто сверчки всего дома собрались под ним и именно этой квартиры на музыкальные разминки. Человек с тонким слухом, несомненно, оценил бы всю прелесть такого представления, а обладающий юмором хохотал бы, не закрывая рта. Но и он бы заплакал на исходе третьего года проживания в музыкальной шкатулке. Ибо слух и юмор от однообразия звуков и шуток притупляются, если не отмирают. А вместе с ними угасаем и мы. А Валентина по конституции своей меломанкой не была, и юмор воспринимала только свежий. Потому необходимость в переменах испытывала органически.
           Однако не всё зависит от нас, кое-что от сил нам неведомых.
           И однажды в пессимистической жизни квартиросъемщицы промелькнула надежда. Породил её заурядный случай – перед окнами упало дерево, едва не обрушив балкончик.
           Среди лета поднялся жуткий ветер. Он нагнал тучи, из которых на землю обрушился сплошной поток воды. Дома, дороги потемнели. Кусты, деревья отяжелели, и от порывов ветра гнулись в дугу, с них срывало ветви. Не только на улице, но и в квартире находиться было страшно. Казалось, ветер вот-вот поднимет дом. "Хоть бы крышу снесло!" – испуганно и в то же время с мольбой шептала Валентина, глядя на потолок. Но дом стоял, крыша завывала, а с потолка закапало.
           Превозмогая страх перед грозой, хозяйка поднялась на чердак, чтобы переставить посуду, наполнившуюся водой. Но, нет худа без добра, – теперь можно будет дать дочке волю: попрыгать, побегать, поиграть – дня на три оргАн, состоящий из деревянных клавишей на полу, перестанет вытягивать нервы.
           На другой день утро выдалось ясным, солнце, поднявшись над землей, было словно умытое, и от него стало как будто бы теплее в квартире и светлее на душе.
           Балкончик, как и весь дом, был некогда покрашен зелёной краской, но за несколько лет (возможно, не одного десятка) её потихоньку сменила бархатистая плесень, и, узрев в том рациональное зерно, ЖКХа перешло на жесткую экономию, перестав дом со всеми его надстройками подкрашивать. И в тени это творение рук человеческих стало выглядеть свежо, под стать листве деревьев, стоявшими перед ним, сливался с зеленью природы.
           Выйдя на балкончик, Валентина только теперь поняла, отчего в квартире стало так солнечно. Перед домом лежал тополь. Тень его была придавлены к сырой земле, а в образовавшийся проём, как сквозь брешь в стене, лучи солнца лились в квартиру второго этажа рекой.
           У Валентины даже дух перехватило от восхищения.
           Внизу с деловой сосредоточенностью ходили двое: пожилой мастер Валентин Филиппович и знакомая Валентине толстая тетка, начальница ЖКХа Стародубцева. Они осматривали поваленное дерево, обходя его то с вершины, то с комля, видимо, прикидывая, с какого орудия его повалило.
           Мастер скрипуче говорил:
           – Хорошо, что на дом не упало, не то б рассыпало его, как спичечный коробок. – И, заметив молодуху на балконе, хохотнул, кивнув в её сторону. – Не то б вышла она утром…
           Женщина посмотрела туда, куда кивнул Филиппович и, признав на балконе одну из завсегдатаев её канторы, сказала:
           – Повезло вам…
           От такого сочувствия у Валентины чуть было не вырвалось из души: а не пошли бы вы!.. Ей вдруг нестерпимо захотелось заплакать. Есть люди, на которых низвергаются водопады, обвалы, землетрясения… А тут упало одно дерево, и то мимо балкона! Где тот наводчик, глянуть бы ему в глаза...
           Валентина посмотрела на стоявшую перед домом аллею деревьев и про себя взмолилась:
           – Господи, если ты есть, сотвори чудо!..
           За два дня поваленное дерево перепилили на чурбаки и вывезли. А ещё за пять дней очистили всю территорию микрорайона от наломанных веток и деревьев. Тут надо сказать, что мы очень не любим, когда что-то мешается под ногами, колет глаза, если эти ноги и глаза принадлежат лицу случайно залетевшему к нам и авторитетному. Тут мы всё предпримем, всё изыщем: и средства и людей, даже процедим лужу на обочине, чтобы не ударить в грязь лицом. Ведь это не пол, не потолок, что скрыты от глаз под коробкой дома, а ходатайства, жалобы – под сукном служебного стола. Тем и живём.
           Однако поваленное дерево пролило свет не только в окно, но и в наивной душе женщины обнажило честолюбивые помыслы. Ей почему-то поверилось, что второе дерево, стоявшее как раз напротив окна, обязательно должно упасть на балкончик.                Валентина даже выходила на улицу, прикидывала его траекторию и находила, что иного пути у него нет. Осматривала бруски, подпорки, на которых он держался. И спрашивала себя:
           – Неужели их не перешибёт? Да тут как следует, топни!..
           И она топала. И не раз. Но такие разминки ещё больше ожесточали, и она покидала балкончик в слезах.
           – Господи! Господи, сотвори чудо!..
           Уж очень ей хотелось пожить в нормальной квартирке, где не течёт потолок, не скрипит пол, где никто по ночам не стучит в стену кроватью, как вибратор, не ругается в подъезде. Ах, неужели есть такая райская жизнь?.. И она верила – есть! Об этом в газетах часто пишут. И помоги ей, господи…
           И Всевышний не оставил страждущую душу без внимания, подал знак. Послал ей ангела.
           Словно бы предчувствуя гостя, Валентина пришла с работы пораньше. Войдя в квартиру, услышала в ванной комнате стон. Бросив сумку в прихожке, она едва не закричала – каррраул! – и не побежала за соседями. Но в последний момент отвага Валентину не покинула. Она робко приоткрыла дверь в ванную комнату, совмещенную с санузлом, и остолбенела.
           Её, как и всякую одинокую молодую женщину, несомненно посещают в мыслях и в снах ангелы в образе славных херувимов: брюнеты, шатены, блондины, в зависимости от световой гаммы ночи, но чтобы вот так вот, наяву, через проломанный потолок… В ванной лежал здоровенный детина с поломанным крылом, то есть бедром. Чёрный от угольной пыли, с мерцающими белками глаз, засыпанный углём и обломками дерева. Это был молодой технический смотритель ЖКХа, - как потом узнала квартирная хозяйка.
           – Я проходом… Обследовал дом… – стонал херувим, – на предмет его технического состояния… И провалился…
           Ах ты, Боже мой! У Валентины, от такого несчастья, навернулись слезы от счастья. Не-ет, ты не технический смотритель, ты ангел спаситель! Дай Бог тебе здоровья!
           И Валентина всё сделала, чтобы спасти божье чадо.
           Всё! Теперь уж всё! – облегченно и радостно вздохнула квартиросъёмщица, когда "скорая помощь" увезла пострадавшего. Ей уже яснее виделась новая квартирка где-нибудь на третьем этаже. Нет, на пятом! (Бог с ним, пусть будет на пятом, на третьем могут и не дать по молодости лет.)
            Представлялось, как она перетирает посуду, моет кафельную плитку на стене кухни, чистит газовую плиту, а дочка бегает, прыгает по полу, покрытому линолеумом, катает в коляске куклы, плачет, смеётся, и, наконец, не слышать надсадный скрип кровати за стеной, нагоняющий тоску до слёз.
           Но чему Бог потворствует, с тем чёрт играет.
           Через неделю, после неоднократных заявлений и хождений по местным инстанциям, где Валентина настаивала на переселении из аварийного жилья, наконец, инцидент разрешился – пришли люди из ЖКХа с большим и толстым фанерным листом и заколотили в потолке дыру. А на чердаке завалили её, за неимением угля, опилками.
           – Живи хозяйка и будь здорова, – сказал один из рабочих. – Извини, что натоптали.
           На что хозяюшка не нашлась чем ответить от растерянности: как живи?!..
           И Валентина со слезами на глазах распаковала чемоданы, которые мысленно когда-то собирала.
           Однако фанерой закрыли только дырку, но не надежду. Валентине казалось, что в её деле не хватает ну совсем чего-то ничтожненького, чего-то крохотного, тонкого, ну… с куний волосок, чтобы исполнилась её вожделенная мечта.
           – Господи! Неужели мы с тобой такие бессильные? Ну, сотвори чудо! Доведи начатое дело до конца!..
           Здесь мы опускает двадцать два листа с описаниями молитв, обращенных к Всевышнему. Но присоединяемся к ним.
           И Господь вновь услышал страстные стенания молодой измученной души.
           Однажды Валентина глянула в окно и испугалась – на дворе опять поднималась буря! Женщина невольно перекрестилась, закрыла форточки, и на всякий случай переселилась с дочерью ближе к выходу, как бы в предвкушении желаемого – обвала балкона, – чтобы самим не оказаться погребенными под обломками дома.
           Ночью ей снился обрушившейся балкон, растекшаяся половая эмаль из двух банок, которые она специально купила для ремонта, возможно, новой квартиры, и поломанный детский велосипедик, который она, кажется, забыла занести в квартиру. Как в бреду, сквозь сон она шептала: Пусть!.. Пусть!.. Пусть!.. Всё куплю… Всё наживу…
           Но Валентину, к сожалению, и на этот раз ожидало разочарование, и благоустроенная квартирка, которую она облюбовала на пятом этаже, вновь ей улыбнулась. Это она поняла сразу же, как только утром вышла на балкон – дерево лежало в том направлении, как она и рассчитывала, но макушка его почему-то была сломлена прежде, словно её, перед тем, как упасть дереву, подсекли.
           И балкончик висел, зеленея ещё ярче.
           У Валентины опять занялось сердце от досады.
           Под балконом ходили все те же: Филиппович и начальница ЖКХа Стародубцева. Было ясно, что они не остались равнодушными к случившемуся. Их, наверное, покоряла аккуратность, с какой был положен и второй тополь. Они кружились вокруг него, как похоронная команда.
           – Вам снова повезло, – сказала женщина из ЖКХа, увидев над собой хозяйку балкончика.
           От такой насмешки, как показалось, у Валентины перехватило дыхания. И немало усилий ей стоило, чтобы не сбросить толстухе на голову две гранаты, начиненные половой краской.
           У Валентины побледнело лицо, а по щекам потекли слёзы. Оставалась последняя надежда: на третий тополь, стоявший не далеко от дома. Вершину которого, хоть привязывай к балкону.
           Сложив руки лодочкой, Валентина возвела глаза к небу. Еле уловимые слова молитвы сошли с её уст:
           – Господи! Смени наводчика!..
           Не успела Валентина зайти с балкона в комнату, как услышала с улицы голос, нервный, захлёбывающийся в негодовании:
           – Да когда же это кончится!?. Сколько можно ждать и надеяться? Господи! Да развали ты этот коробок на хрен!
           Валентина узнала голос соседки, тётки Полины, проживающей за стенкой в такой же квартире. И вернулась на балкон.
           – Тётя Полина, что с вами? – испуганно спросила Валентина, увидев её горящие глаза, багровое лицо.
           Полина была в ночной сорочке, с растрёпанными волосами, видимо, со сна.
           – Валя, ну что это за наказание? Второе дерево падает и опять мимо дома! Это разве не издевательство!?.
           В Полине, казалось, кипело всё внутри и нагревало её, как титан. И эта горячая энергия не находила себе выхода: губы дрожали в негодовании, сжатые кулаки возносились кверху, и она стала от негодования топать, прыгать.
Валентина была удивлена и порадована совпадению их обоюдному желанию, их чаяниям.
           На Полину снизу смотрели с удивлением работники ЖКХа.
           Полина запрыгала на балконе, как когда-то Валентина, видимо, с целью обвалить балкончик. И её упражнения оказались удачливее. Может быть, оттого, что соседка была ростом выше и весом вдвое тяжелее, и потому такую "дизбабу" балконные доски не выдержали – и Полина ухнула в пролом по самые подмышки. Возможно, она и вывалилась бы с балкона вся, но её не пропустили пышный бюст и подол ночнушки, зацепившийся за расщелины пролома. И женщина оказалась в висячем положении, как манекен в витрине со всеми прелестями нагого тела под балконом.            Только в отличие от манекена – ноги у этого экспоната болтались, и сама она от испуга взвизгнула. Что продолжала и далее, перемешивая восклицания: о, Господи! о, матерь божья!.. Иногда прослушивались слова не из святого писания.
           Наступила немая сцена, как внизу стоящих, так наверху, с Валентиной.
           Полина пыталась вытянуть себя из пролома, но руки были слабее и оказались слишком прижатыми к полу балкона. Женщина в усилиях кряхтела, перебирала в воздухе ногами, но свой вес отжать не могла.
           Из-за перил, сквозь дощатое ограждения, плохо виделась соседка. Но хорошо была видна свисающая часть, во всём её грешном виде.
           Валентина вытягивалась из своего балкона, чтобы увидеть на балконе соседку, но видела только её серую кудель и глаза, наполненные ужаса и боли.
           – Валя-а, п-помоги…
           – Счас!..
           Она опрометью бросилась с балкона в квартиру, из неё в общий коридор. Схватилась за дверную ручку соседской квартиры. Дернула её раз, другой… Дверь не подалась.
           Валентина вновь поспешила на свой балкончик.
           – Тёть Поля! Дверь у вас закрыта!
           – У-у-у…
           – Где ваш, Валерий Михалыч?
           – На раааабооотееее…
           На достопримечательности женщины смотрели сотрудники ЖКХа и стоящие и проходящие внизу люди.
           Полина, увидев их через пролом, завыла:
           – Филиппыч, отвернись! Чё уставился? Помоги лучше…
           – Не, не могу. Твоя магнетка глаза примагнитила.
           – Бессовестнааай… – кряхтела женщина, пытаясь как-то вытянуть себя из пролома.
           – Даже не знаю, что лучше: тебе помогать, то ли тебя созерцать? Ведь редкостное представление, – с насмешкой осматривал он экспонат, по телу которого стекали капли крови из царапин.
           Стародубцева одернула мастера:
           – Будет тебе изгаляться. Вон, машина бортами гремит. Останови.
           С улицы Октябрьской на Пионерскую поворачивала ГАЗ-53.
           Филиппович вышел ей на встречу. Встал почти на середину улицы и скрестил руки над собой. Машина остановилась, из кабины высунулся усмехающийся шофёр.
           – Чё, Филиппыч, никак хочешь загрузить на меня статую Венеры? – кивнул на балкон. – А где голова? Ни рук, ни головы.
           – Так уж… так уж вывалилась. Вся верхняя часть на балконе осталась, – ответил мастер. – Тут операция посложнее будет. Подгони поближе к дому борт.
           – Так как? Ветви, деревья навалены…
           – Давай, подгоняй, поможешь и убрать.
           – Не-е, у меня другой наряд.
           – Жень, пожалей бабёнку, ведь разорвётся пополам. Это ж не статуя.
           Водитель рассмеялся, и стал колёса выворачивать к газону.
           Газон с дорогой почти на уровне, без кювета, подъехать можно было.
           А на улице собирались люди, любопытствующие.
           – Что встали? Ну-ка, помогите, сучья сдвинуть, – скомандовал мастер, и сам взялся за один из них. Потянул сук в противоположную сторону от балконов.
Несколько мужчин и женщин, к ним присоединилась и Валентина, стали помогать.            Вершину оттаскивали в несколько рук.
           Водитель, подогнав под балкон машину, выскочил из кабины. Ноги болтались над кузовом.
           – Красота! Да пусть бы висела. Такой аттракцион!..
           И на этот аттракцион подходили, кто с удивлением и с сочувствием, кто-то с ехидненькими насмешками, с комментариями.
Водитель с молодецкой удалью вскочил на колесо, ухватился за борт и забрался в кузов.
           – Ну, мать честная, давай так договоримся, – смеясь, говорил он. – Верхнюю часть я тебе, так и быть, помогу вытащить. А нижнюю оставляю себе.
           – О-о… – стонала несчастная, – Охальник, совесть у тя есть?
           – Есть, конечно. Иначе не подал бы машину под твои прелести, и не стоял бы,  не обнимал бы их. Становь ноги на мои ладошки… Да не дрыгай имя!
           – Щекотки боюсся-а…
           – Ну, баба! Больше ничего не боисся?
           – О, Боже… Толкай шибчей!
           – Я те что, Власов, Жаботинский?
           Водитель стал с усилием отжимать ступни ног, а Полина стонала от боли, поскольку по доскам вновь протискивались ушибы и ссадины на бёдрах.
           – Женька, пощекочи за пятки, сама заскочит.
           – А зря. Такая прелесть. Пусть бы вялилась...
           Как только руки смогли освободиться, Полина, опираясь на них и совместными усилиями, её и водителя, вытащила зад из пролома, села на пол балкончика и заплакала, как заскулила:
           – И-и... Господи-и! За что же такие страдания? Насмехаловка на-до-мно-ю-у… Когда только снесут эти развалю-ухи к чёртовой матери?..
           – Эй, там, наверху! Хоть спасибо скажи, уж не до сладкого, – крикнул водитель, намериваясь спуститься с кузова.
           – Ох, Женька, попозже как-нить… самогоночкой угощу.
           – Спасибо и на том. Зайду как-нибудь.
           От болельщиков и зрителей послышались недовольства:
           – Ну, паря, что это за плата?..
           – Натурой бери. Сейчас бартер входу.
           – А самогонкой взбадривай.
           – Ножки зря обнимал что ли?
           – У меня и свои ножки есть, получше, – отвечал Женька. И наверх: – Поля, Михалычу привет передавай.
           – Передам, Жень, передам, – со стоном отвечала женщина. – Спасибо тебе, заезжай.
           – Ладно, как-нибудь.
Теперь в роль режиссера вступил Валентин Филиппович. Подал команду:
           – Так, всё! Спектакль окончен. Расходись! Или нет, помогите, вот, дерево перепилить, и на машину загрузить.
           Однако, на данное мероприятие охотников не нашлось. Своих забот хватает, некогда отвлекаться на глупости.
           Но Валентину этот спектакль напугал. Она не только прыгать, но и выходить перестала на балкон.
           - Господи, да смени ж ты наводчика...
           А третий тополь под лёгким ветерком весело шелестел листвою. Словно бы подшучивал над суетой и бытием страждущих.