Путь

В 25 лет у меня было все, о чем я мечтала – муж, сын, квартира, профессия, старенькая машина и даже собака породы ньюфаундленд. Я жила в военном городке Марьина Горка, была в отпуске по уходу за ребенком и слушала 3-ий канал Российского радио. Там то я впервые узнала о Роне Хаббарде, о том, что он разработал систему, позволяющую эффективно обучаться. А спустя какое-то время в газете встретилось объявление о курсах. Так я попала в дианетику. Курсы были достаточно дорогими, но можно было помогать организации и учиться бесплатно. После трех лет сидения дома я была полна сил. Меня бросили на связь с общественностью. Я ходила по организациям и министерствам достаточно результативно. Попала на радио и познакомилась с журналисткой Еленой Степановой. Как все сектанты, я была убеждена, что так называемая наука о разуме дианетика – путь спасения. Вот в этот период мой двоюродный брат слезно просил меня сходить к его знакомому священнику отцу Олегу Шульгину. Молодой батюшка встретил меня в строящемся храме «Всех скорбящих радость». Я показала книгу Хаббарда и поделилась кое-какими основными мыслями его «учения».
-- Последователей «Дианетики» и «Саентологии» отлучили от Церкви, -- строго заявил отец Олег.
-- Ах так, -- когда меня крестили, никто не спросил, хочу ли я, а теперь отлучили, даже не предупредив.
Я была в гневе. Хлопнула дверью. И ушла из храма. И из Церкви.
Как описать это время падения? Господи, прости грех юности и неведения. Я погружалась во тьму. От меня ушел муж. В 27 лет у меня не было машины, собаки и почвы под ногами. Вот в это время одна моя приятельница рассказала об удивительном священнике, который проводит по вторникам беседы. Не сразу, но я дошла до двухэтажного здания около Петро-Павловского собора. Узкая лестница, в коридоре у двух дверей стоят люди. В тот раз отца Андрея я не увидела, но услышала его голос. Кто-то задал вопрос про дианетику и саентологию. Теперь уже не помню, что ответил батюшка. Помню только, что его слова сильно на меня подействовали. Я ушла из дианетики. Больше я не продвигала «учение» Хаббарда, а по возможности в газетах и на радио говорила о вреде этой секты.
Зов
На радио я познакомилась с автором и ведущей программы «Для тех, кто дома» Еленой Степановой. Когда человек влюблен в свое дело, он вдохновляет и воодушевляет. Елена Николаевна была настоящим мастером. Я попала к ней дефектологом-психологом, искателем приключений и вечной студенткой. Елена Николаевна давала мне репортер – записывающее устройство -- и свободу действий. Я записывала интервью с разными интересными людьми и числилась внештатным корреспондентом. Так я встретилась с московским режиссёром Олегом Рудюком. Он снял фильм «Зов». Основная идея фильма – позови Бога в свою жизнь, и Он придет.
На крутом берегу моря в час восхода, когда первые лучи солнца скользят по водной глади, ты поднимаешь к небу руки и … Это красиво и романтично, но все было по-другому.
Я бежала по темному подземному переходу с какими-то авоськами, без сил и надежд. И поняла, что все. Точка. Я больше не могу жить без Бога. И тогда я внутренне закричала: «Господи, приди! Я больше не могу без Тебя!»
Это правда, что Бог приходит, когда Его зовут. Приходит снова и снова. Так одним прекрасным майским днем я получила подарок – знание, что Бог Есть и Он нас Любит. Пока не буду писать, как – это долго и не по теме. И сразу же я получила еще один подарок – меня взяли на работу в газету для подростков «Переходный возраст».  Прекрасный коллектив. Главный редактор Елена Васильевна – человек с огромным добрым сердцем.  Кланяюсь. Это была настоящая журналистика, искренняя и неподкупная. Тогда у газеты не было учредителя и это было ее сильной стороной.
Готовили специальный выпуск газеты, посвященный проблеме СПИДа. Каждому дали задание.  Мне надо было взять интервью у священника. Мои коллеги посоветовали найти духовника Свято-Елисаветинского монастыря..
И я поехала в Новинки. Помню, что в Никольском храме стояли леса и с потолка, в специально подставленный тазик, капала вода. Батюшка. Здесь заканчиваются слова и начинаются чувства. Море, она какое? А солнце? А Христос? Зачем люди за Ним ходили? Из-за чудес? Нет, чудесами наполнен этот мир. Люди искали любовь. Пожалуй, самое главное, что есть в отце Андрее – это любовь. Любовь к Богу, любовь к человеку. К каждому человеку.
И еще простота. Скромность. Чуткость. Внимание. Задор. Живой ум. Свобода.
Я пришла в монастырь. Отец Андрей сказал, что всегда соглашается на интервью, потому что это возможность говорить о Боге. Вдруг какая-то душа услышит его слова. Батюшка говорил о том, что СПИД – болезнь души и что Бог, воскресающий мертвых, может исцелить и больных СПИДом (кстати, на подворье такое случалось). Статья была готова. Наша газета заняла первое место в конкурсе. За статью я получила 25 долларов премии. Жизнь потекла дальше.
Это было не ровное течении глубоководной реки, а бурный поток, несущийся с кручи и разбивающийся о камни. Жизнь журналиста интересная и захватывающая, особенно, если повезло с коллективом и руководством. А я была в лучшей команде. Честно.
Не помню, как я оказалась на исповеди. Наверное, боль от моей неправды была такая сильная, что пошла в самую главную лечебницу – Церковь.
Вечер. Петро-Павловский собор. В левом углу исповедают трое священников. Отстояв очередь, я оказываюсь около одного из аналоев. Поднимаю глаза и вижу отца Андрея. Не знаю, как бы сложилась моя жизнь, окажись на месте батюшки другой священник.
Мне было в чем каяться. Гора страшных грехов. Было стыдно за себя и свои поступки. И казалось, что батюшка находится не среди обвинителей и даже не в числе наблюдателей. Он был со мной. На скамье подсудимых. Он разделял мою боль и было видно, что отцу Андрею тоже больно от моих грехов.
-- Да, много разрушено, -- сказал он в конце исповеди, но будем созидать.
Моя знакомая сказала, что за занятия дианетокой на нее священник наложил епитимью, и запретили причащаться сорок дней. Я боялась, что тоже получу наказание.
-- Батюшка, а можно мне причаститься?
-- А ты хочешь?
-- Да!
-- Тогда причащайся.
«Иди и не греши», —сказал бы Христос.
Я вернулась в Церковь. Я, которая никогда не курила, была честна, гордилась своими поступками, а в 24 года считала, что могу излучать сияние праведности, вернулась побитой собакой, падшей грешницей. Говорят, что видеть свои грехи куда полезней, чем видеть ангелов. Я видела.
Это вообще был трудный период жизни. Я работала в газете «Знамя юности». Жила в однокомнатной квартире в Марьиной горке со своей мамой, шестилетним сыном и бывшим мужем. Мама стала ходить на службы. Каждый воскресный день она предлагала пойти с ей. Не просила, не уговаривала, не настаивала, а тихо звала. За забором, на территории военной части начали строить храм в честь святого благоверного князя Александра Невского. Поставили вагончик. Маму взяли туда свечницей. Мне разрешили петь на клиросе. Хочется сказать несколько теплых слов про отца Александра и его матушку Ирину. Батюшка – строгий, приветствующий дисциплину во всех ее проявлениях. Матушка – прекрасный руководитель, мудрая женщина и надежный тыл батюшки.
Отец Александр сказал мне, что клирос – это святое место и всякий поющий Богу должен жить в святости. Это мне помогло отказаться от некоторых греховных привычек.
Скажу честно, что для меня пение в храме было отдушиной.  Я не могла бы просто стоять на службах. Когда поешь, время летит быстрей.
     Я ездила на работу и с работы на электричке. Универсальный транспорт. Тут можно читать, спать, сочинять, думать, глядя в окно. Я садилась в вагон, как в личный кабинет. Как ни странно, люди мне не мешали. Как не мешают деревья в лесу. Я начала читать душеполезную литературу. Книги Андрея Кураева, Антония Сурожского, жития святых Серафима Соровского и Сергия Радонежского. Говорят, когда человек читает житие святого, святой о нем молится. Как-то так получалось, что на работе я все время мигрировала из одного кабинета в другой. Среди личных вещей вместе со мной путешествовала икона преподобного Серафима Соровского. Образ лежал в столе не первый год. После очередного переселения я решила не прятать преподобного старца – пусть все видят. Через пару месяцев батюшка Серафим пригласил меня в Дивеево.
У женщины из нашего хора старшая дочь была инокиней Дивеевского монастыря, а вот младшая сторонилась Православия. Меня попросили составить компанию молодой девушке. Так я впервые поехала в паломничество.  Монастырь. Какая первая ассоциация приходит в голову? Это некое скучное место, где люди с неудавшейся судьбой сидят по маленьким комнатушкам и молятся. Я была готова потерпеть две недели, если так НАДО. Нас с Зариной разместили в архиерейской гостинице. Инокиня Мария (Царахова) заботилась о нас с материнской любовью. Кстати, инокиня Мария хорошо знала отца Андрея. Он был одним из немногих, кто поддержал ее в стремлении уйти в монастырь.
Мне дали послушание здесь же в гостинице. Я утюжила белье, помогала на кухне и мыла полы. Каким же жизнерадостными оказались матушки! Любая работа спорилась у них в руках. Был такой курьезный случай. Во время большой стирки, чтобы все успеть, утренние молитвы читал один человек, а все остальные слушали и занимались каждый своим делом.
-- Залазь на стул и читай, -- сказала мне одна монахиня.
Я залезла и стала читать с выражением: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас». Я очень старалась и думала: «Вот как хорошо читаю, четко, с интонацией,  ни то что некоторые».
-- Слазь, -- сказала та же монахиня.
Тогда я поняла, что в молитве важны не чувства и выразительность, а направленность и внимание. Ничто не должно отвлекать от разговора с Богом.
Я ходила на службы, прикладывалась к святыням и слушала удивительные истории о чудесах. Бог был очень близко. В гостиницу приехал архиерей из Англии. Сам он был чехом, но неплохо говорил по-русски. Я уже писала, что очень увлекалась проповедями владыки Антония Сурожского. У меня была тайная мечта – написать владыке письмо. А тут оказалось, что приезжий архиерей служит у Антония Сурожского викарным епископом. И он согласился передать мое письмо. Это была любовь. Любовь Бога, который видит самое сокровенное и готов сыпать щедрой рукой. Меня переполняли чувства благодарности и счастья. В монастыре я праздновала свое тридцатилетие. Матушки что-то испекли, пели «многая лета», подарили четки.  Никогда мой день рождения не был таким счастливым. Господи, -- молилась я, -- полжизни я была без Тебя. Сделай так, чтобы вторую половину я была с Тобой.
Я уезжала другим человеком.  С тех пор я знаю, что монастырь – самое живое место на земле. И жизнь здесь простая и красивая.
У вас, наверное, так бывало. Ты участвуешь в каких-то событиях, с кем-то встречаешься, куда-то бежишь. Все очень реалистично. А потом просыпаешься и понимаешь, что это был только сон.  Я просыпалась. Как описать радость неофита? Все ощущения становятся ярче. Хочется лететь. Всех спасти. Тебе уже все равно, что думают окружающие. Ты ходишь в черном и ищешь подвигов. Младенец, который ползал и вдруг стал на ножки. Ого, как я могу! Сколько можно наворотить, когда сила уже есть, а ум еще не прибыл! Я была как оголенный провод. Помню, что тщательно выискивала в чужих статьях намек на потустороннюю силу. Любые указания на язычество и особей с рогами воспринимала, как личное оскорбление. Я писала про Рождество, а на соседней странице частенько оказывались рок-музыканты или кто-то на метле. Меня это СТРАШНО огорчало. Периодически каждый журналист дежурил по номеру – читал сверстанные страницы и искал ошибки. Однажды услышала, как наш ответственный секретарь Геннадий Сугако (привет, Гена) после моих правок сказал: «Ничего не вносите, это Дворянчук исправляла». Думаю, со мной было нелегко. Но все терпели. Прошу прошения у всех, кого обидела тогда и продолжаю обижать сейчас.

                ***
 Глядя на эти прошедшие 20 лет, я с удивлением замечаю, как много было вокруг меня прекрасных светлых людей. Сестра Галина (Буэль) – одна из них. Мы познакомились в подземном переходе на вокзале, где я оказывалась с завидным постоянством. Постоянством отличался и мой, тогда еще маленький, сын Владик. Каждый раз, когда мы проходили мимо сестры милосердия, он просил деньги на пожертвование и бросал «копеечку» в монастырскую скарбонку. Потом у сестры появилось имя – Сестра, Которая Всегда Улыбается. Меня всегда притягивали интересные люди. Я стала останавливаться около сестры Галины. Мы познакомились поближе.  А потом еще поближе.
-- Сегодня собрание Сестричества, -- как-то сказала сестра Галина, -- я на послушании и не могу пойти, а ты сходи.
-- Там ведь только свои собираются, как-то неудобно.
-- А ты подойди к отцу Андрею, он разрешит.
И вот я в небольшой комнате. В тесноте, но не в обиде. Мелькают кадры. Помню, как я была рада БЫТЬ ЗДЕСЬ. Помню, как показывали какую-то постановку, и Дима Кунцевич прекрасно играл роль волка.  Помню, как одна монахиня говорила о том, что не ожидала получить такое тяжёлое послушание. Я ей посочувствовала. «Что ж это за послушание?», -- думала я. Гораздо позже узнала, что выступающей была настоятельница монастыря монахиня Евфросиния.

Я хочу поблагодарить всех, кто вдохновляет меня делиться своими воспоминаниями. Эти тексты – не плод моего таланта и не результат кропотливой работы. Они просто звучат у меня в голове, мне остается только их записывать. Пользуясь случаем, хочу извиниться за ошибки. Еще прошу прощения у людей, которых упоминаю в своем повествовании без их на то согласия. Всех вас я считаю своими друзьями и благодарна за то, что вы были в моей жизни.
«Представляешь, монастырь организовывает на своем подворье лагерь для детей. Туда поедут самые лучшие сестры и братья. Свежий воздух. Натуральные продукты», -- сестра Галина задумчиво на меня посмотрела, --«Сестра Татьяна там старшая. Спроси, может быть тебя кем-то возьмут».
Меня взяли. Поваром. Когда-то на УПК я получила третий разряд повара. Может быть поэтому, а может быть потому, что больше желающих не нашлось или это был ПРОМЫСЕЛ. Но прекрасным июньским днем мы вместе с семилетним сыном оказались в живописном месте в тридцати километрах от Минска. Воинская часть одолжила палатки. Печку сложили здесь же, в чистом поле. Когда я вернулась, то умела готовить только на 44 человека. Меня, как повара, огорчало то, что, закончив с завтраком, надо было успеть в срок приготовить обед (удавалось это редко), и, едва посуда оказывалась вымытой, стремительно настигал ужин. «Было бы куда удобней есть раз в день, а лучше через день», -- вздыхала я. (шучу).
Это было настоящее погружение в Православие. Утренние и вечерние молитвы. Литургия. Разговоры у вечернего костра.  И люди, в которых сиял свет Христов. К сожалению, мои скудные слова не могут передать все ощущения. Представьте. Вечер. Небо заволакивают черные тучи, вот-вот начнется гроза.  Мы идем крестным ходом вокруг лагеря. Кто-то с распятием, у кого-то иконы. Мы поем слова молитвы. Поднимается ветер и кажется, что пространство начинает сгущаться. В воздухе зависла тишина. И вдруг, разметав черноту, из туч выглядывает луч солнца. Свет. Мне очень хотелось написать об этих лучших сестрах и братьях. Каждый – индивидуальность. У каждого свой талант. Но объединяло их всех одно -- свет, который невозможно скрыть. Свет, который просвещает всех, прикоснувшихся к нему.
В этом первом лагере было много и радости, и грусти. Я узнала о родстве во Христе. У меня появилось две сестры Фотинии, которые мне стали родней кровных родственников. А что касается детей. Многие из них дружат до сих пор.
Хочется в моем повествовании вернуться немного назад. Отчима насмерть сбила машина, отношения с бывавшим мужем были далеки от дружеских, от молодежной политики мутило. И так во всем. Я уперлась в стену. Отчаяние и безысходность. Такие стены обычно говорят: «Ну все. Тебе крышка». В вагончике, временном храме, со слезами на глазах я просила святых о помощи. Я просила и знала, что никто не в силах мне помочь. Так действует молитва. Даже, если ты почти не веришь в просимое, даже, если зерно веры почти не видно на ладони. Молитва действует. Помощь приходит.
После лагеря «Незабудка» я решила учиться церковному пению.  Поехала с друзьями в Жировичский монастырь к старцу Митрофану. Я была уверена, что получу благословение. «Ребенка корми, -- строго сказал старец». И, когда я, опешив, стала спрашивать, где же мне лучше жить, посоветовал переехать в Минск. У мамы была однокомнатная квартира в Серебрянке. Там жили квартиранты. Проблемы была в том, что мама не хотела расставаться с Марьиной Горкой. Здесь у нее было послушание и единомышленники. Но я знала, что должна быть ближе к монастырю. Наступал сентябрь. Сыну надо было идти в школу. А я ничего не могла придумать.
«Моя мама сейчас в санатории, -- как-то между прочим, сказала одна из наших сотрудниц, -- ты можешь пожить у меня».
Да, Господь помогает.  Порой, через тех людей, от кого и не ждешь подмоги.   Моя благодарность Ирочке не имеет границ.
Это был настоящий побег. Я быстро сложила вещи и вместе с сыном сбежала.
Через месяц мы смогли переселиться в мамину квартиру. В этот же время я стала сестрой милосердия Свято Елисаветинского монастыря. 
Я стала сестрой милосердия. Скорее, стала становиться сестрой милосердия. Еще в Дивеево, целыми днями прикладываясь к святыням, я увидела во сне икону. Некие девы несли образ Богородицы.
-- Можно мне приложиться? -- спросила я,
-- Да, -- ответили девушки.
Икона была необычная, как будто в дымке. С утра я стала всех расспрашивать про приснившуюся икону. И узнала, что это был образ Богородицы «Призри на смирение». В Киеве икона отразилась на стекле, поэтому и была почти прозрачной. Святые отца рекомендуют не увлекаться сновидениями. Про икону я вспомнила только спустя восемь месяцев. 29 сентября, в белом облачении, я впервые стояла со скарбонкой. Меня переполняла радость. Вечером, глянув в календарь, я узнала, что это был день памяти иконы «Призри на смирение».
Я стояла около рынка в Серебрянке по выходным. Христианин – это, прежде всего, воин. Стоять надо было четыре часа. В мороз валенки помогали. Первые два часа. Потом ног просто не чувствуешь. Помню, как я стояла в зимнем пальто. Шел дождь. По воротнику струйками стекала вода. Никто ничего не жертвовал. Но Бог давал радость. Радость, которую не купишь ни за какие деньги. В воскресенье я пела по памяти песнопения Литургии. Как-то сестры в шутку сказали, что я могу прославиться только в лике блаженных. Блаженный -- то есть сумасшедший.  По-моему, лучше быть сумасшедшим с Богом, чем нормальным в мире, где Бога нет.
 
 Пусть никто не подумает, что я пришла в своем духовном развитии в такое место, откуда можно учить других. Каждый день я ошибаюсь и падаю.  Пишу, пока тексты «ходят за мной». 
Как сказал мой знакомый психолог: «Это невроз, но ты пиши. Это полезно».
Я думаю о том, что наша жизнь зависит от того, с какого места мы в нее вглядываемся. Стоя со скарбонкай, я видела людей, которые куда-то бежали. Особенно яркое это ощущение суетности в переходе метро. «Куда они спешат?», -- раздумывала я, стоя на послушании. Иногда какой-то человек вырывался из потока.
Мужчина средних лет:
-- Хочу крестик купить?
-- Почему? —интересуюсь я.
-- Недавно попал в аварию. Машина не подлежит ремонту, а на мне не царапины. Вот решил креститься.
Молодая женщина:
-- Я обещала Богу, что пожертвую 100 долларов, если моя сестра забеременеет. Вот принесла деньги.
В будние дни я работала в газете. О такой работе можно только мечтать. Я писала о том, о чем хотела. Ездила в командировки, куда хотела. Со мной рядом были талантливые и творческие люди. Чуткие и внимательные. Ко мне тепло относились. Лучше, чем я того заслуживала.
По выходным дням я стояла со скарбонкой. Это было другое измерение. Здесь я чувствовала себя живой.
Через полгода я пришла на исповедь к отцу Андрею и сказала, что больше на могу совмещать работу и послушание. Что душа моя рвется.
-- Можно, я перейду на полставки в газете.
-- Иди работать к нам в издательство, -- сказал батюшка.
Меня отпустили, не уговаривая. Всем было понятно, что в газете я – не жилец.
***
Монастырь – это не здание, не люди, не службы. Монастырь – это представительство Неба на земле. Жизнь здесь течет по другим законам. Здесь тот, кто хочет быть главным, должен быть всем слугой. Здесь время не старит человека, а наоборот, делает его красивее год от года.
То издательство, куда меня направил отец Андрей, было небольшой комнатой, где работали несколько человек. Тогда вышла первая брошюра. Все большое начинается с малого. Мне поручили заниматься газетой «Встреча». В нашем издательстве была волшебная полка с надписью «драйвера». Геночка, а ныне иеромонах Свято Троице-Сергиевой лавры, клал в нее сладости. Каждый, в момент печали, мог воспользоваться сладким утешением. Эти драйвера здорово помогали. Здесь же трудился в то время брат, а ныне инок Сергий. Ночами, он под чутким руководством Олечки (монахини Марфы) занимался оформлением «Встречи».
— Вот, написала житие Иоанна Златоустого, -- говорю я.
-- А разве оно ранее не было написано? -- поднимает брови брат Сергий.
Проработав ночь у компьютера, он спал пару часов прямо тут же за столом, а потом шел на раннюю Литургию. И так каждый день.
Олечка была старшей в детском интернате. Она вместе с другими сестрами и братьями водила детей на службы, организовывала праздники с подарками, помогала с отпеванием усопших.
Однажды стало известно, что детей, которые умиряли, интернат кремировал. Так дешевле. Тогда мать Марфа добилась, чтобы детей хоронили … за счет монастыря. К слову, на Радуницу сестры и братья навещают могилы ребят.
Бог дал мне три квартиры. Первую -- в Марьиной Горке. Мой муж был военным. Он служил первый год. Жили мы в общежитии. Из Германии выводили войска. Финны строили дома для тех, кто раньше служил в Германии. То есть, не для нас. Однажды муж пришел радостный:
-- Представляешь, нам дают однокомнатную квартиру в старом жилом фонде.
-- Откажись, -- сказала я.
-- Да ты представляешь, как нам повезло? Люди годами ждут квартир.
-- Не соглашайся, -- не уступала я.
У каждого человека свои отношения с Богом. У меня они были коммерческими. «Господи, -- дай нам квартиру в новом доме, а я буду поститься». Я верила, что нам дадут новую квартиру. Такой верой дикаря, основанной только на том, что «ну нам же нужна квартира». И нам дали. Бог дал. Но, к сожалению, я не ценила то, что имела. И вот 9 лет спустя я разъезжалась с мужем и съезжалась с мамой.
Вторую квартиру тоже дал Бог. Ее покупка была настолько чудесной, что парень, совершивший сделку, оставил риэлторскую работу и уже 15 лет работает в монастыре.
К моменту покупки я уже почти жила в издательстве. Мой сын тоже частенько ночевал в монастыре. Мама была сестрой милосердия.
 Как- то на службе меня посетила, как мне казалось, гениальная мысль.
-- Батюшка, давайте мы не будем покупать квартиру. Деньги отдадим монастырю, а сами будем где-то тут жить.
-- Нет, нет, обязательно покупайте квартиру -- сказал отец Андрей.
Я вышла замуж второй раз. Родила двоих детей. И Бог дал мне третью квартиру. Из окон можно увидеть три храма, а в бинокль, наверное, и монастырь .Слава тебе Боже наш, слава Тебе.
Когда оказываешься в монастыре, первым делом в глаза бросается красота строений, благолепие, мощевики на иконах, умилительное пение, длинные службы. Потом ты замечаешь изделия многочисленных мастерских, вкусную выпечку, целебные травы. Но не в этом соль. Самая главная работа обители сокрыта от глаза. Не случайно монастырь вырос на территории психиатрической больницы. За высокими стенами много корпусов. Здесь живут, лечатся, страдают люди. Много людей. Здесь есть интернаты – пожизненное пристанище тех, кто туда однажды попал.  Этим людям нужна любовь, свет, надежда, доброе слово. Мир выкидывает человека и говорит: «Ты больше никому не нужен, я спрячу тебя подальше и забуду о тебе». Но приходит сестра, и ее глаза говорят: «Ты нужен Богу и мне».
Слова звучат пафосно, я, к сожалению, не могу передать того, что происходит с больным, когда его навещает сестра милосердия. И с сестрой, которая чувствует, что это не она (слабый, душевный человек), а Бог посещает тех, кому нужен больше всего.
Но в крайней точке больной становится здоровым, а сестра – святой. Дела любви и милосердия – самая важная работа монастыря. Они не приносят материальной прибыли, но духовно эквивалентны самым дорогим сокровищам мира. Любовь не имеет цвета и запаха, но сердце замирает в монастыре и чувствует – здесь океан любви.
Дивная книга
Если грустно, страшно, тревожно, одиноко, больно, есть лекарство. Сильнодействующее. Без противопоказаний.  Псалтирь. О свойствах этой книги я узнала из собственного опыта много лет назад.
У моей подружки был брат—двойняшка. Родители погибли, когда они еще были достаточно молодыми. Так получилось, что они стали опорой друг для друга. Когда выросли и создали семьи, казалось, их отношения только улучшились. Все праздники отмечали вместе. Все вопросы решали сообща. У дочери моей подружки был день рождения. Ее брат не пришел – он лег в больницу на незначительную операцию. Собрались гости. Накрыли стол и вдруг звонок. Звонили из больницы. Брат умер на операционном столе. В соседнем доме жила моя знакомая. Я побежала к ней: «Дайте псалтирь на время». Терять близких людей всегда больно. Когда гроб с телом вносили в дом, моя подружка и жена покойного не могли сдержать крик. Волна отчаяния затопила все кругом. Я открыла книгу и, сбиваясь, стала читать незнакомые слова. Постепенно крики затихли. Мы читали по очереди всю ночь. Отчаяние ушло, уступив место тихой скорби. Утром батюшка совершил отпевание. Мне, как наиболее воцерковленному человеку, поручил развязать веревки и высыпать песок в могилу. Помню, что мне было очень страшно. Я развязывала веревки на руках и ногах и говорила покойному: «Все хорошо, не волнуйся…». Прошло 40 дней. Я пришла к своей подружке и говорю:
-- Я бы хотела забрать Псалтирь и вернуть ее хозяйке
-- Я не могу ее отдать. Знаешь, я сроднилась с этой книгой. Читаю и мне становится легче.
Моя знакомая все поняла и не обиделась, когда вместо ее книги я принесла другую Псалтирь.
-- Батюшка, я нечего не понимаю, когда читаю псалтирь, -- говорила одна прихожанка.
-- Ты читай, бесы все понимают и разлетаются в разные стороны, -- отвечал священник.
А вы читаете Псалтирь?


Первая серьезная книга издательства «Письма Макария Оптинского» просто разлеталась. Каждый уважающий себя человек должен был иметь ее у себя дома. Потом вышли жития Киево-Печерских святых. Меня поразил язык этой солидной книги. Живой и даже не лишённый юмора.
В Минске прошла первая православная выставка. Сколько книг покупали люди. Пачками! Я люблю книги. Иногда какая-то совсем обветшает. Ее бы выбросить. Но жалко. Это так прекрасно, когда люди читают. Я стала ездить на выставки в Москву и Петербург. Было такое чувство, что кругом одни знакомые лица. Братья и сестры во Христе. Я ночевала в издательстве, утром ходила на Литургию и думала, что мое место – монастырь.
У вас, наверное, так бывает. Встречаешь человека и кажется, что он такой тебе близкий. У меня появилась новая семья. Сестра Ирина Ольховик (а теперь игуменья Дарья). Мы вместе продавали книги в Москве. Когда сестра Ирина начинала рассказывать о какой-то книге, собиралась толпа. Так интересно она говорила. Слушал бы и слушал. Пару лет назад я была в Слониме, встречалась с игуменьей Дарьей.  Мне было немного страшновато: ведь говорят, что власть портит людей. Но, к моей радости, матушка осталось такой же веселой, внимательной, родной. Мне говорят, что в монастыре нет святых. Не верю. Я их видела. Иногда такая красота в человеке открывается, дух захватывает. А инокиня Валентина (ныне убиенная игуменья Василиса). Сколько в ней было любви и заботы. Матушка брала меня с сыном в Польшу. После трудового дня она покупала всем мороженое. И так тепло от этих воспоминаний. Однажды оказался свободный день и мать Валентина договорилась с каким-то фермером, чтобы мы собирали клубнику (самим поесть и для монастыря). Мы бодро начали. К концу дня мне казалось, что трускавку лучше всего собирать из положения лежа.
Святые – это не те люди, которые не грешат, а те, кто, не смотря на свои немощи, выбирает свет в себе и другом. Многих сестер я помню до монастыря, потом послушницами, инокинями… и не перестаю восхищаться теми переменами, которые в них происходят.

Заходишь в Никольский храм, одни ступеньки ведут вниз, другие –вверх, а на сгибе перила примостился голубок. Кто-то вырезал из дерева. Можно было бы и так, без фантазий, но, когда я касаюсь рукой этой резьбы, думаю, что хорошо, что есть люди, которые могут вдохнуть красоту даже в обыденные вещи.
 Я влилась в монастырскую жизнь, как ручей в реку. Меня перестало бросать из стороны в сторону. Мне многое нравилось в монастырском укладе.
Например, что жизнь здесь никогда не замирала. Даже среди ночи можно встретить живую душу -- кто-то еще не ложился спать, а кто-то уже вставал. Мне нравился чин прощения. Мало ли, что может произойти за день, и вот шанс все исправить. А еще в монастыре, как в большой семье, у каждого, в том числе и игуменьи, есть возможность подержать тряпку в руках.
А знаете, почему насельницы не живут в комнатах по два человека?
Одна монахиня как-то рассказала: «Если я буду жить одна, то могу подумать, что уже стала святой, а тут рядом сестра. Я хочу открыть форточку, а ей холодно, я хочу спать, а она молиться ночь напролет, и так во всем. И я вижу, что до святости ой как далеко. Приходится смиряться, а это очень полезно для души».
Мне предложили петь на клиросе. Нашим регентом была монахиня Марфа. Во время службы всякое бывает. Но меня всегда поражало, что наша регент никому не делала замечания, никогда нас не ругала даже за явные промахи. Она, как будто, брала все наши ошибки на себя и из-за этого мы все старались меньше ошибаться.
Я благодарна монахине Марфе за терпение, смирение и любовь.

По традиции, на Крещение после ночной службы отец Андрей вместе с хором ездил на Подворье освещать купель. Подворцы (люди, борющие вредные привязанности) всегда серьезно готовились. Это умиляло и радовало. После освещения все шли окунаться в прорубь. В один год температура упала чуть ли не до 24 градусов. Очень холодно. Ветер бросал в лицо снег, и я подумала, что окунаться и не обязательно. «Вот побуду на освещении, а в воду не пойду». Приехали. Батюшка отслужил молебен и стал говорить проповедь. Закончил ее он такими словами: «А теперь мы все окунемся ради Христа». Батюшка умеет найти слова. Я поняла, что отступать некуда. Иногда бывает полезно не думать о том, как же я? А что со мной будет? Христос, ради которого ты что-то делаешь, уже подослал соломку. Иди, душа моя, не бойся!