Наши корни. Глава 9. Иван Яковлевич Прасолов

               
Иван Яковлевич муж моей сестры Пелагеи Васильевны, дед Владислава Васильевича Анохина. Родился и вырос в селе Александровна в семье Якова Романовича Прасолова и Устиньи Павловны Левиной. У них было четыре сына: Иван, Сергей, Михаил и Николай. Иван был старшим сыном. Он окончил церковно-приходскую школу с похвальной грамотой. В отличие от своих сверстников Ванька Прасолов рано пристрастился к чтению художественной литературы.

Он был первым "парнем на деревне", а в деревне 500 дворов. Он был гармонистом, любимцем девушек и лихим спортсменом-бегуном. В те годы в селе, конечно, не было спортивных организаций, но исстари на Руси стихийно проводились среди молодежи соревнования на силу, ловкость и быстроту. Эти соревнования были одиночными, парными и массовыми. К массовым организациям относились кулачные бои, когда молодежь одной половины села Александровки сражалась с молодежью другой половины. К одиночным спортивным выступлениям относились такие, как - отдельные силачи демонстрировали свою силу, показывая какую тяжесть он может поднять, пронести, бегуны, пловцы, ныряльщики. К парным спортивным выступлениям относились борьба, тяжба (кто кого перетянет, взявшись за палку или за конец веревки), переплясы, скачки на конях, бег в мешках и др. Ванька Прасолов поражал всех быстротой бега. Не каждая лошадь могла его обогнать.

Семья Прасоловых не была похожа на другие крестьянские семьи. С сельским хозяйством у них как-то не клеилось. Одно время у них, как и у других жителей Александровки были волы лошади, необходимый с/х инвентарь. Они сеяли зерновые. Но от посевов почти ничего не получали, т.к. сев проводился с большими нарушениями агротехники тех лет. Рабочий скот содержался плохо, его плохо кормили и не всегда вовремя поили. Сыновья Якова Романовича росли почти без отца. Отец их больше всего находился на отхожих промыслах. Сыновья его вырастали недисциплинированными и не приученными к крестьянскому труду. При всем при этом уровень жизни в селе был высоким, обеспеченным. Источником обеспеченности были деньги, присылаемые Яковом Романовичем, заработанные им в Сибири. Кроме того семья Прасоловых всегда пользовалась поддержкой тещи Якова Романовича, бабушки его сыновей, Аксинии Левиной. Она выросла в очень богатой семье Гончаровых. Ее брата Матвея Ивановича Гончарова я хорошо знал. Аксиния Гончарова, в свое время, вышла замуж за очень богатого купца Павла Левина. Он был туберкулезным и очень рано умер. У Аксиньи Ивановны Левиной, как рассказывали родители мои, были большие деньги. На эти средства она построила и подарила своим дочерям по пятистенному дому. Один дом получила Устинья Павловна ( мать Прасолова И.Я.), второй дом Агафья Павловна (мать Анциферова Федора Васильевича). И та и другая семья пользовались материальной поддержкой Аксинии Ивановны.

Яков Романович Прасолов был неграмотным, но от природы умным и весьма тактичным человеком. Он не употреблял хмельных напитков, не курил, честный. Эти качества заметил в Сибири один из содержателей многих станций и полустанков (в те годы в Сибири не было разветвленной сети железных дорог. Огромную ее территорию опоясывали проселочные дороги, на которых были размещены почтовые станции с большим количеством лошадей, на которых перевозили грузы и гоняли почтовую ямщину), который сделал его своим доверенным лицом на почтовой станции Боргули. Будучи неграмотным человеком, он отлично справлялся с порученным ему делом.

Приблизительно в 1910 г. Прасолов Я.Р. вернулся в село Александровку. К этому времени его сыновья подросли. Ванька Прасолов ухаживал за моей сестрой Полей, славившейся своей необыкновенной красотой и добротой. Она не на шутку приглянулась герою молодежной улицы Ваньке Прасолову. А Поля просто была без ума от своего ухажера.

В один из зимних вечеров 1910 г. к нам пожаловали сваты в составе: Якова Романовича Прасолова, его жены Устиньи Павловны, жены волостного писаря (имя ее не помню), Шубина Кузьмы, Матвея Ивановича Гончарова и др. (имена, которых не помню). Сватовство было выдержано в древне-русском стиле. Во время первого захода велись общие разговоры на отвлеченные темы, слушая их, человек, не посвященный в цели прихода этой группы людей, наверняка и не понял бы, что начинается сватовство. В таких разговорах прошел весь вечер. Закончилось чаепитием. Во время чаепития сваты расхваливали жениха и восторгались красотой сестры, говоря при этом - хорошо бы было породниться, Василий, с вами...Отец уклонился от ответа, заговорив о чем-то о другом. Через какое-то время  Устинья Павловна, обращаясь к матери, сказала, а почему бы, Степановна, и впрямь нам не породниться? На это мать ответила, что Поля еще несовершеннолетняя. Ей исполнилось только 16 лет. На это Яков Романович ответил: "Наши дети, Ненила Степановна, любят друг друга, нам не следует мешать их счастью. Жена волостного писаря Шубина, включившись в разговор, сказала: "Святое дело делают родители, когда они не только не мешают, а помогают своим детям, которые любят друг друга, вступить в законный брак".

Мой старший брат Андрей сидел молча и внимательно вслушивался в разговоры. Как только сваты сделали конкретное предложение, так он выступил с решительным протестом против того, чтобы сестру выдать замуж за Ваньку Прасолова. Отвечая на совет Шубиной, он сказал: "Конечно, родители должны помогать своим детям вступить в законный брак. Но каким детям? Взрослым. А наша Поля, как сказала мать, несовершеннолетняя. Ее и венчать священник не будет. А если обвенчает, то такой брак не будет законным браком. Торопиться нам некуда, пусть невеста подрастет, поумнеет, а там виднее будет за кого ей выходить".

Андрей был против выдачи замуж не только потому, что Поле было 16 лет, а, главным образом, потому, что семью Прасоловых он считал семьей недостойной того, чтобы с ними родниться. Он считал, что Прасоловы люди ветренные, не трудолюбивые. Сами, т.е. родители, люди порядочные, трезвые, а их сыновья картежники, выскочки и ничего-то из них путного не будет. Они горазды языком трепать, а делать ничего не умеют и не хотят учиться.

Итак, первое сватовство окончилось ничем. Сваты в немалой степени были смущены. Хотя они отлично знали, что с первого захода еще никому не удавалось получить согласия родственников невесты на выдачу невесты... Но тут сваты чувствовали, что родители невесты и ее старший брат занимают явно отрицательную позицию. И это их беспокоило. А жених нажимал на своих родителей и сватов, чтобы они продолжали сватовство, что Поля давно дала ему свое согласие.

Сватовство продолжалось десять дней и десять ночей. Поля не отставала от своего нареченного в нажиме на своих родителей. Когда родители говорили, что рано тебе выходить замуж, а Андрей ей говорил: "Дуреха ты, дуреха, за кого ты собираешься выйти замуж? За Ваньку Прасолова? За шарамыжники, за картежника!" Заливаясь горькими слезами, сестра говорила: "Это не правда.

Он в карты не играет, водку не пьет, в уличных драках не участвует. В карты иногда играют Сережка и Мишка. Ну и что? Все ребята играют в карты. Но Прасоловы водку не пьют, не сквернословят. Я люблю Ваньку, без него я не могу жить."
Такое категорическое заявление сестры поколебало родительские сердца.

На следующих заходах они уже говорили со сватами мягче. Теперь их беспокоило одно, как быть с венчанием. Яков Романович, как практичный человек, заверил родителей, что все хлопоты по этому вопросу он берет на себя и через два дня привезет от архиерея разрешение на бракосочетание девицы Пелагеи Востриковой с молодым человеком Иваном Прасоловым (на таких разрешениях архиерей и попы зарабатывали немалые деньги).

Это стоило ему 25 рублей, которые он заплатил архиерею и 5 рублей Александровскому священнику. Попы за деньги отпускали грехи грешникам, открывали двери рая, несовершеннолетним прибавляли года, во время поста "превращали порося в карася". Практически, как они уверяли верующих, именем господа бога могут разрешить почти все трудности, с какими человек встречается в жизни. Только плати. Больше заплатишь, больше получишь благ на небе.

Мне хорошо запомнился последний вечер сватовства. В принципе родители согласились выдать сестру за Ваньку Прасолова. Осталось решить один сугубо материальный вопрос - это вопрос о размерах кладки. (Кладка - это тоже, что у казахов колым, т.е. выплата родителям невесты определенной суммы денег).
Родители наши назвали определенную сумму, которая им потребуется на снаряжения невесты, а родители жениха сказали, что это слишком большая сумма и предложили свою сумму. Та и другая сторона горячо обосновывали названную сумму.

Жених в это время находился со своими товарищами под окнами, нетерпеливо ожидая того часа, когда стороны придут к соглашению и позовут его и его нареченную и объявят помолвку. Во время этой процедуры я вышел из избы. Кто-то из товарищей жениха, показывая на меня, сказал: "Ванька, это твой шуряк!" Ванька тихо заговорщицки обратился ко мне со следующим вопросом: "Яшка, что там происходит?" - "Да о кладке говорят. Твой отец говорит "сват, уступай, а тятя говорит "прибавляй Яков Романович, не скупись, все это пойдет нашим детям".-"Правильно говорит твой тятя. Яшка, пойди и скажи тяте, что я прибавляю еще три рубля".
Щедрость жениха меня приятно взволновала и я немедленно помчался домой. В избу я не вошел, а влетал. Остановившись около отца, припав к его правому уху, дрожащим шепотом сказал: "Жених сказал, что он еще три рубля прибавляет за Польку".
Вместо ожидаемой похвалы отец дал мне легкий подзатыльник и выпроводил в другую комнату. Это был первый и последний подзатыльник, полученный мною от отца. Не от боли, а от стыда и обиды я расплакался.

В этот поздний вечер стороны пришли к соглашению. На столе появился кагор и еще какое-то красное вино (водку никто не пил с обеих сторон). На закуску поставили зажаренного поросенка, гуся и холодец. К столу пригласили жениха и невесту. Их посадили не рядом, а около своих родителей. Ванька Прасолов и сестра Полька счастливо переглядывались и улыбались.

Итак, сестру Полю просватали. Свадьба была пышная и продолжительная. Полгода или год молодые жили с родителями и братьями Ивана Прасолова в деревянном пятистенном доме. Их койка была занавешена красивым пологом и помещалась в горнице.

Спустя какое-то время Яков Романович Прасолов (отец Ивана Прасолова) выехал к месту своей работы в Сибирь на станцию Бургули. Он взял с собой двух сыновей Сергея и Михаила. Дома с матерью остались Иван с женой и Николай (мл. из братьев).

Через какое-то время, по неведомым мне причинам, Иван Прасолов с женой ( моей сестрой Полей) ушли из своего дома и поселились у зятя Максима Евтеева, руководителя молоканской общины Ильи Вычканова. Он познакомился с жизнью и деятельностью молоканской общины, стал посещать их собрания и уже близок был к тому, чтобы принять молоканскую веру, как неожиданно Иван Прасолов и его мать с младшим сыном Николаем получили от Якова Романовича письмо, в котором он настоятельно требовал, чтобы они все немедленно выезжали к нему.

В 1913 г. не помню в каком месяце, жена Якова Романовича Прасолова Устиния Павловна с сыном Иваном, его женой Пелагеей Васильевной и самым младшим сыном Колей (тогда ему было лет 6-7), выехала в Сибирь. Вместе с Прасоловыми туда же выехали Карп Максимович Иноземцев (дед Аллы Михайловны Иноземцевой, ныне проживающей в Комсомольске-на-Амуре) и его средний брат Федор Максимович.

Прасоловы и Иноземцевы жили в Александровке рядом, дружили. Карп Максимович и Федор Максимович, как и Прасоловы поехали в Сибирь на заработки к месту работы Якова Романовича Прасолова, на почтовую станцию Бургули. К тому времени Яков Романович уже был не доверенным лицом содержателя почтовых станций, а хозяином и комплектовал почтовую станцию потребным количеством ямщиков.

По прибытии на Бургули Иван Яковлевич и Карп Максимович стали работать в конторе, а Федор Максимович стал работать вместе с Михаилом Яковлевичем Прасоловым ямщиками. По рассказам моей сестры Пелагеи Васильевны, всего ямщиков на почтовой станции было 12 человек. Моя сестра Поля тоже была в числе служащих. Она была кухаркой и готовила питание для всего коллектива рабочих и служащих п/станции, а также и для проезжающих пассажиров.

Работой были все довольны, зарабатывали помногу, жили хорошо и даже весело, часто бывали в г. Благовещенске. Их адрес: г. Благовещенск, станция Тыгда, почтовая станция Бургули. По этому адресу мы посылали нашим сибирякам письма. Письма писал я, как самый грамотный человек в семье. Бывало мать или отец усаживали меня рядом с собой и под их диктовку я писал письма. Поэтому-то я и запомнил на всю мою жизнь почтовый адрес сибиряков.

По рассказам Ивана Яковлевича и моей сестры через станцию Бургули проезжали ссыльные. Со станции Бургули их развозили по близлежащим населенным пунктам, где они должны были отбывать определенный срок. Таким образом у Ивана Яковлевича и Карпа Максимовича завязались с ссыльными знакомства, крепли связи. Среди ссыльных были члены социал-демократической партии большевиков, которые при общении с двумя конторскими служащими знакомили их с целями и задачами большевистской партии. Иван Яковлевич и Карп Максимович оказались на редкость контактными и сообразительными. Общение с ссыльными было первой их политграмотой.

От них они узнали, что в России существует несколько политических партий, которые вели тогда борьбу против самодержавия. Среди ссыльных были не только большевики, а их в том районе находилось всего два человека. Остальные ссыльные, побывавшие на Бургулях, принадлежали к другим партиям. От них они узнавали об их партиях. Все ссыльные хвалили свои партии и ругали другие. Это затрудняло Ивану Яковлевичу и Карпу Максимовичу понять какая же партия хорошая и какая плохая. Они совсем не были подготовлены к пониманию законов и форм классовой борьбы и продолжали оставаться людьми политически неграмотными. Такими их застала первая мировая война, разразившаяся I августа 1914 года.

Вскоре Иван Яковлевич был призван в армию, месяца через полтора или два был призван в армию и Карп Максимович. Друзья надолго были разлучены. Они служили в разных армиях и воевали на разных фронтах. Но, судя по их рассказам, оба они прошли одну и ту же хорошую жизненную школу. На фронте они видели то, чего не могли видеть в Александровке и даже на Бургулях. Под влиянием нараставших и быстро менявшихся событий, в результате встречи с множеством людей с различными характерами, с людьми, принадлежавшими к разным социальным слоям и с разными политическими убеждениями, Иван Прасолов и Карп Иноземцев быстро мужали. Особенно большое влияние на обоих оказали большевики.

Иван Яковлевич рассказывал, что он встретил на фронте одного из тех большевиков, которых он встретил на станции Бургули. Это было приблизительно в августе или сентябре 1915 г. А в декабре того же года Иван Яковлевич получил тяжелое ранение. У него было раздроблено левое колено.

Из полевого госпиталя его переправили в один из госпиталей Петрограда, над которым шефствовала императрица Александра Федоровна. Она изредка со свитой посещала госпиталь и раздавала покалеченным войной крестики. Кроме Александры Федоровны госпиталь посещали большевики, которые беседовали с ранеными, объясняли им причины войны, информировали их о положении в стране и на фронтах. Большевики раздавали раненым не крестики, а брошюры и газеты. Все это обеспечило быстрый рост политического сознания раненых бойцов.

Для выздоравливающих была организована учеба в существовавшем тогда в Петрограде в народном доме на Петроградской стороне Народном университете. Инициаторами этого мероприятия были большевики и преподаватели Народного университета, поддерживающие большевиков. Все усилия этих людей были направлены на то, чтобы как можно больше дать общих знаний пострадавшим воинам, подготовить их к выполнению какой-либо конкретной работы с учетом полученных ими травм.

Для Ивана Яковлевича Прасолова Народный университет был неожиданной находкой. Он с детства мечтал о большой учебе. Но она была, как и для многих других крестьянских детей не осуществима. Его отличало от других крестьянских ребят, а потом от солдат на фронте и от товарищей по ранению, что он очень рано пристрастился к чтению книг. Книги он читал бессистемно. Читал все, что попадало под руку. Но и такое чтение не могло не сказаться на его общем уровне. Он был грамотнее других, развитее. Все это пригодилось ему при поступлении в Народный университет.

В Народном университете, как рассказывал Иван Яковлевич, велись занятия по разработанным педагогами-специалистами программам. Очень скоро педагоги заметили исключительное прилежание и способности Ивана Яковлевича и занимались с ним с большим желанием помочь ему освоить учебную программу. Они помогли ему привести в стройный порядок полученные знания, под влиянием большевиков сложились его политические взгляды. Они складывались и шлифовались событиями 1915, 1916 и особенно 1917 гг.

В 1915 г. в Петрограде был организован Союз увеченных воинов. Он был создан и поддерживался самодержавной властью. Царь Николай П и его правительство намерены были использовать инвалидов войны, находившихся на излечении в петроградских госпиталях, как распространителей шовинизма и патриотизма. К чинам Союза увеченных воинов было повышенное внимание со стороны администрации госпиталей. Им вручали подарки, крестики и иконки, желая этими подачками приручить инвалидов войны и заставить их агитировать за войну до победы над Германией. Но власти ошиблись. Инвалиды войны действительно агитировали, но не за войну до победы, а против войны. Инвалиды войны охотно слушали большевистских пропагандистов и освистывали представителей царской власти, а после февральской революции представителей Временного правительства Керенского, меньшевиков и эсеров.

Волею судеб и сложившихся обстоятельств Иван Яковлевич Прасолов оказался в самом центре важнейших революционных событий. Это оказало на него огромное влияние. Его политическое сознание росло не по дням , а по часам. Его выбрали в состав ЦК Союза увеченных воинов. (Я не знаю, когда это произошло). Я помню письма, какие получали от него с грифом на конверте "ЦК Союза увеченных воинов".

В начале 1918 г. получили от него письмо в таком же конверте, но не из Петрограда, а из Нижнего Новгорода, в котором он сообщал, что ЦК Союза увеченных воинов переехал из Петрограда в Н.Новгород. Он разместился в бывшем архиерейском доме. Вскоре Иван Яковлевич прибыл в Александровку. Впервые он предстал перед родными и односельчанами как инвалид войны. У него не гнулась левая нога. Он ходил, опираясь на трость. За минувшие четыре года стал человеком образованным, политически грамотным. Местные учителя восторгались широтой его знаний, смелостью суждений по основным вопросам внутренней и внешней политики Советского государства. И.Я. несколько раз выступал на сельских сходках и собраниях и снискал всеобщее уважение у жителей села Александровки.

     И.Я. пробыл на родине до мая или июня месяца. Он стал собираться к отъезду в Н-Новгород, к месту его службы. Он намерен был взять с собой жену Пелагею Васильевну и малютку дочь Аню. Аня родилась в Сибири в г. Благовещенске. После того, как призвали И.Я. в армию сестра вместе с малышкой приехала к нам. Мой родители и я в это время проживали в пос. Русском, что в 20 км. от Александровки и в 12 км от села Борового. (В настоящее время Русский является отделением Боровского з/совхоза).

. Мой отец Василий Максимович, выслушав Ивана Яковлевича о его намерении взять с собой свою семью, посоветовал ему это не делать. Он сказал: "Время сейчас неспокойное, переменчивое, опасное. Брать с собой Полю с малым дитем не надо. Здесь они в полном присмотре, всем обеспечены, а там на чужбине всяко может быть. Побудь пока один там. Вот когда все успокоится, Советская власть укрепится, тогда и возьмешь их к себе. А сейчас советую взять с собой Яшку. Его надо учить, а здесь негде, да и не на что. Если сможешь его устроить учиться, то возьми его". И.Я. согласился с советами отца.

В мае 1918 г. были куплены билеты до Н.Новгорода и мы с И.Я. поездом из Кустаная выехали. Я был бесконечно рад. Но радоваться мне пришлось недолго. На станции г. Троицка объявили, что поезд дальше не пойдет, путь перерезан взбунтовавшимися быв. военнопленными чехословаками. По заключенному Сов. правительством с правительствами Франции и Англии договору, чехословацкий корпус, добровольно сдавшийся русским войскам во время 1-й мировой войны, должен был быть возвращен через Дальний Восток во Францию для участия в войне против Германии. Согласно договору корпус должен был частями Красной Армии разоружен. Но Троцкий этого не сделал. Правительство Франции и Англии это обстоятельство использовали. Они с помощью реакционного командования корпуса договорились о том, что они, растянувшись по всей сибирской магистрали, в условленный день поднимут к.р. восстание против Советов. Таким путем они собирались покончить с Советской властью в России.

Именно в этот злополучный день нам сообщили, что "поезд дальше не пойдет, ждите до тех пор, пока путь будет очищен от бунтовщиков.В г. Троицке мы остановились в номерах, кажется, Башкирова. Номер был хорошо обставлен, идеальная чистота, хорошие постели. Все это на меня произвело огромное впечатление. Позавтракали. И.Я., обращаясь ко мне, сказал: "Яков, я сейчас пойду в Совдеп, выясню обстановку, а ты убери постели"

Как только вышел мой патрон, так я немедленно приступил к выполнению полученного задания. Я застелил койки одеялами, а одеяла накрыл простынями. И.Я. быстро вернулся. Войдя в номер, он разразился гомерическим смехом. Глядя с большим удивлением, я не мог понять, что его так рассмешило. Он смеялся до слез. Подойдя к койкам, он быстро снял простыни и одеяла с коек и сказал: "Голова садовая, так койки не застилают. Их надо застилать вот так... Смотри". Он застелил обе койки.
Я никогда не видел такой, как мне казалось, роскошной постели и, конечно, не знал как ее убирать. Вырос я в семье, где простыней и одеял не было. Родители и ст. брат Андрей с женой одевались дерюгой. Мы, мелкота, спали на полу, который застилали соломой, а поверх соломы расстилали большой войлок, который называли кошмой. Одевались тулупами и шубами. Правда, каждый из нас имел свою подушку.

В номерах мы прожили дня два или три, а потом И.Я. по совету кого-то из Совдепа снял комнату по Осиповскому переулку дом № 33 у Демидовой Ольги Семеновны. У нее был большой, по моим тем представлениям, дом. Она сдавала комнаты 3 или 4 и сама с двумя дочерьми и сыном занимала две или три комнаты. Ольга Семеновна содержала постоялый двор. Она держала домашнюю работницу и рабочего по двору.

У Ольги Семеновны было шестеро детей: Иван Николаевич женатый, имел семью, проживал в г. Кустанае, Алексей Николаевич тоже семейный проживал в г. Троицке, Александр Николаевич, холостой жил с матерью. Старшая дочь Татьяна Николаевна была замужем, имела детей, Анфиса Николаевна девушка только что окончила гимназию, Лиза приблизительно моего возраста, гимназистка. Видно было, что эти люди зажиточные, образованные. Если Иван Николаевич служил в Кустанае в качестве доверенного лица по оптовой продаже с/х инвентаря и машин, то его братья, сестра Татьяна Николаевна и ее муж мне не было известно, чем точно занимались. Судя по услышанным обрывочным разговорам, было похоже, что они занимались торговлей. Они куда-то выезжали, чего-то закупали, привозили и сбывали. Все сыновья и дочери получили образование.

С Иваном Яковлевичем часто приходили незнакомые мне люди.
Они о чем-то говорили. Особенно частые встречи И.Я. были с одним тоже инвалидом войны. У него не было левой руки. Фамилию и имя его я забыл. Раза два или три я видел их входившими в Троицкий Городской Совет. Иногда И.Я. поручал мне относить письма.

Однажды Иван Яковлевич доверительно сообщил мне, что он вместе со своим другом инвалидом через 2-3 дня покинут  г.Троицк, что они попытаются на лошади объехать территорию, занятую чехословацким мятежным корпусом и добраться до Н.Новгорода. Меня он оставляет в Троицке. Я должен ждать его вызова из Н.Новгорода. Иван Яковлевич заплатил хозяйке Ольге Семеновне Демидовой за 2 месяца вперед за квартиру и стол. Он обязал меня использовать время пребывания в Троицке на подготовку для поступления в гимназию. Я был обеспечен учебниками и педагогами - репетиторами. Иван Яковлевич не забыл даже приобрести для меня форменную тужурку, брюки и фуражку с белым кантом. Все это, конечно, мне нравилось, но вместе с тем меня одолевало чувство ответственности. Я понимал, что Иван Яковлевич затрачивает на меня большие средства. А оправдаю ли я их, смогу ли за такое короткое время подготовиться для поступления в гимназию.

Познакомившись с семьей Демидовых, я понял, насколько я был далек от их уровня. Я сравнивал себя только со своей ровесницей Лизой и видел, что перед ней я неотесанный деревенский парень. Я допускал, что много, в силу своей отсталости, я просто не замечал и это у Демидовых, по-видимому, вызывало просто смех. Это меня раздражало. Поэтому я внимательно следил за манерами поведения Лизы и ее ст. сестры, моей учительницы по русскому языку Анфисы Николаевны и старался по возможности подражать им.

Утром рано в день отъезда Иван Яковлевич вместе со своим другом инвалидом въехали во двор на добротном, сивой масти, коне, запряженном в ходок, груженый мешками с овсом и подвязанным ведром. Перед отъездом И.Я. последний раз напутствовал меня о том, как я должен вести себя, чтобы лучше подготовиться для поступления в гимназию. На мой вопрос, где взяли такого хорошего коня с упряжью, Иван Яковлевич сказал, что "этого коня нам дал председатель Троицкого Совдепа Апельбаум (а может быть Абельбаум). Так я расстался, на неопределенное время, со своим шефом.

Недалеко от Осиповского переулка находился городской рынок. Там, почти всегда, было людно, по-базарному шумно. Я любил иногда заходить туда. Там можно было ознакомиться с последними новостями. Каждый день приносил новые и весьма тревожные новости об успехах чехословацких мятежников.

Кто такие чехословаки, как они попали в Россию и почему они подняли к.р. мятеж? Именно вокруг этих вопросов велись разговоры на рынке и на постоялом дворе. Ответы на эти вопросы я получил в свое время от Ивана Яковлевича. В этих ответах для меня, конечно, было не все понятно, но я твердо усвоил одно, что они хотят свергнуть Советскую власть в России и восстановить монархию, власть помещиков и капиталистов.

Дня через 4-5 после отъезда Ивана Яковлевича с другом из Троицка утром рано население города было разбужено выстрелами из винтовок и пулеметов. Это наступали чехословаки на железнодорожный вокзал. Бой длился часа два или три и красногвардейская часть, охранявшая вокзал, была разбита и обращена в бегство. Красногвардейцы бежали за реку Уй. Чехословаки открыли огонь по отступавшим красногвардейцам из орудия. А этим временем цепи пехотинцев двигались через город, занимая одно советское учреждение за другим. Всех, кого заставали около учреждений и в учреждениях мятежники расстреливали.

Приблизительно часа к 4-5 в городе прекратились выстрелы. Чехословаки прочесывали отдельные дворы. Постучались в ворота дома 33 по Осиповскому переулку. Во двор вышли все жильцы дома Демидовых. Ольга Семеновна открыла ворота, во двор вошли пять чехословаков и один переводчик. Переводчик, обращаясь к Ольге Семеновне, спросил, где спрятались красногвардейцы. Ольга Семеновна ответила, что в ее доме нет никаких красногвардейцев. В это время стоявший со мной портной-татарин подошел к чехословаку, с улыбкой протянул ему руку для приветствия. Чехословак, не говоря ни слова, дал татарину громкую оплеуху, сопровождая это какими-то ругательствами.

Чехословаки быстро осмотрели двор, надворные постройки и жилые помещения и ушли. Приблизительно часа через два горнист мятежников проиграл сбор. Чехословаки собрались на площади, построились. Откуда-то появился оркестр и победители под звуки марша двинулись к вокзалу. На звуки оркестра сбежались подростки, и чехословацкая воинская часть в количестве, примерно, 100- 150 человек двинулась в направлении вокзала. Вслед за воинской частью шли две или три подводы с телами павших в бою чехословацких солдат. Недалеко от моста через реку Увельку в последней шеренге солдат прогремел взрыв. Взорвалась граната, а скорее всего взрыватель от гранаты, от которого пострадала одна девочка лет 10-12, вместе с толпою сопровождавшая чехословаков.Она была ранена в лицо. Её перевязали и отправили в больницу.

На следующий день я вместе со своими сверстниками бегал по городу и осматривал трупы убитых красногвардейцев. Среди трупов я увидел расстрелянного председателя Троицкого Совдепа Абелъбаума.

Не помню через сколько дней в Троицке на главной площади был организован смотр к.р. сил, парад в честь победы над большевиками. Парад принимали какие-то офицеры и гражданские "деятели" к.р. В параде кроме чехословаков принял участие большой отряд конницы. Это были казаки близлежащих станиц. Они были хорошо вооружены и гарцевали на добротных конях.

Приблизительно через месяц, а может быть и больше вернулся И.Я. со своим другом. И.Я. рассказал мне, что им не удалось прорваться через образовавшуюся фронтовую линию. И они вынуждены были вернуться. Иван Яковлевич предупредил меня, что он не Прасолов И.Я., а Саушкин Алексей Петрович. Он показал мне какой-то документ, может быть, паспорт, удостоверявший, что предъявитель сего Саушкин Алексей Петрович - коммерсант. "А как же с Демидовыми?" - спросил я Ивана Яковлевича. - Все они знают тебя как Прасолова Ивана Яковлевича". "Не беспокойся, все сделано так, как надо. Демидовы мне не враги.

Примерно через неделю Иван Яковлевич купил мне до Кустаная билет и проводил меня домой со следующим наказом:" Поезжай в Александровну и передай Поле, что я скоро приеду. Ты оставайся в Александровке и ждите моей телеграммы, в которой я сообщу вам, когда надо будет встречать меня.

Ровно через неделю я встретил своего шефа на Кустанайском вокзале, и немедленно отправились в Александровну. При подъезде к родному селу со стороны ветряных мельниц, напротив улицы, на которой жили Прасоловы и Иноземцевы, мы встретили Карпа Максимовича Иноземцева, который на руках нес ребенка и гнал домой корову. Два друга встретились после многих лет вынужденной разлуки. Первым вопросом, который задал И.Я. своему другу был вопрос: "Какая обстановка в селе, и уезде? Беляки не беспокоят?" Карп Максимович ответил: "Пока не беспокоят, а дальше не знаю, как они поведут себя". "Карпей (так его называли близкие), нам немедленно надо начать работать..." "Согласен", - ответил К.М.

     Карп Максимович Иноземцев родился в семье крестьянина бедняка с.Адександровка в 1899 году. Он окончил Александровскую церковно-приходскую школу, но в последующие годы много занимался самообразованием. Он был от природы весьма способным и тактичным человеком. Карп Максимович был делегатом второго Кустанайского уездного съезда Советов, состоявшегося 3-5 апреля 1918 г. и делегатом Тургайского областного съезда Советов , состоявшегося в Оренбурге 21 марта - 3 апреля 1918 г. (Партия большевиков в борьбе за установление Советской власти в Кустанае" М.К.Козыбаев, В.У.Слуцкий, стр. 5.)

Работа двух коммунистов немедленно началась. Она протекала у меня на глазах, но я тогда не понимал самой сути... "Говорят о работе, - думал я, - а работы никакой не вижу". Я видел, что Иван Яковлевич и Карп Максимович почти ежедневно неразлучны. Они о чем-то говорили, что-то писали. К ним приходили местные крестьяне по одному, по два, а иногда по три человека, закрывались и тоже подолгу говорили. За сравнительно короткий срок Иван Яковлевич и Карп Максимович встретились со следующими жителями с. Александровой:  Богомазовым, Сухатериным, Пузановым, Андрюковым В.А. (учитель), Паршиным Степаном, Паршиным, Шиповским Осипом (он уже жил на Русском), Анциферовым Ф.В. (двоюродный брат И.Я.), Кавериным Василием (он служил в Кустанае, кажется, у воинского начальника писарем, иногда приезжал и заходил) и др.

Памятуя разговор Прасолова И.Я. с Иноземцевым К.М. о том, что "...нам немедленно надо начать работать", я все ждал и думал, когда же они начнут работать, что это за работа. Я знал работы в поле, по двору, работу мастеровых. Я знал, что рабочие на фабриках, на заводах тоже работают. Но Прасолов и Иноземцев были далеки от всех известных мне работ. Да у них не было никаких материалов для таких работ.

Через какое-то время прекратились посещения квартиры Прасолова крестьянами Александровки. Их сменили посещения приезжих из других близлежащих сел. Так, например, из с. Надеждинка навестил И.Я. и К.М. немец Густав. Он пробыл целый день. В течение этого дня я несколько раз входил и спрашивал приезжего немца, не пора ли лошадей поить и задавать овса. Каждый раз я заставал их, о чем-то важном, беседующими. Меня это сильно интересовало. Мне хотелось знать, о чем же они так долго и, видно по их лицам, о чем-то опасном, так долго говорили. О чем?Этот вопрос меня долго мучил.

Немцев из сала Надеждинка я многих знал с самого раннего детства. Они часто заезжали к нам, когда по субботам приезжали на базар или когда ехали с зерном в Кустанай, или когда возвращались из Кустаная. Я с родителями бывал у немцев в гостях. Там мы бывали у Христиана Сартисона, у Василия Гана (Василий Ган быв. матрос балтийского флота, участник штурма Зимнего дворца в 1917 г. В 1925-1927 гг. выехал на жительство в Канаду), Якова Шмидта, Андрея Шмидта и др. Но приятель Ивана Яковлевича Густав не был похож на всех известных мне немцев с. Надеждинка. Он чем-то отличался. Но чем именно я так и не определил. (Из рассказов отца: быт немецких крестьян сильно отличался от наших своей аккуратностью и чистотой, ухоженностью скота. Немцы все время что-то у себя делали, работали, а наши сидели на завалинке, лузгали семечки и обсуждали немце. Особенно привлекали наших мужиков их свиньи. Брали у немцев поросят, дескать, «порода», а вырастали из них обычные александровские тощие свиньи. А секрет, говорил отец, прост – немцы скот зимой держали в теплых помещениях, а у наших там гулял ветер).

Осенью 1918 г. стали посещать Прасолова и Иноземцева жители сел Степановки, Жуковки, пос. Чернышовки, Веденки и др. Одним из первых посетителей был Воробьев Максим Георгиевич - житель села Веденки. Тов. Воробьева я встречал у Прасолова раза два. Мне хорошо запомнилось его лицо, рост и манера говорить, но я не запомнил его фамилии. (С Воробьевым М.Г. я встретился в 1933 г. в г. Камышине при очень интересных обстоятельствах – см. ниже). Из Чернышовки приезжал Зиборов (имя не помню). Через некоторое время Зиборов женился на сестре Карпа Максимовича на Аксинии Максимовне. В доме Прасолова я встречал Калиметьева и других.

   Не помню точно месяц и число, когда мы вместе с Иваном Яковлевичем и Михаилом Яковлевичем Прасоловыми поехали на рыдванке  в поле за Кочковатое озеро в район среднего пая. Там было складировано сено. Когда мы прибыли на место там, было несколько таких же подвод (точно не помню сколько) и человек двадцать александровских крестьян, которых я хорошо знал. По приезде меня отрядили к лошадям, пасшимся около лимана, приказав мне стеречь их. Я не понимал, почему нужно было стеречь лошадей... Лошади спутаны и ни одна из них не собиралась куда-нибудь убегать. Волки? Но они днем, как правило, стараются не попадаться на глаза людям. На чьей-то повозке я заметил сажень, которым меряют землю. Я думал, что будут мерить земельные участки. Находясь около лошадей, я смотрел не столько на лошадей, сколько на съехавшихся крестьян. Я нетерпеливо ждал, когда начнут мерить землю, но так и не дождался. Потом подошел ко мне Михаил Прасолов, распутал пасшихся лошадей, помог мне сесть на коня и предложил мне гнать лошадей к пруду на водопой, сказав при этом: "После того, как напоишь лошадей, попаси их там, пока мы наложим воза. Как только все будет готово, так мы тебе поставим маяк   (условный сигнал в виде надетого на длинную палку или на поднятые оглобли пиджака, или какого-либо другого предмета)  и тогда немедленно гони лошадей на стан. Когда я пригнал с водопоя лошадей, то все рыдваны были наполнены сеном.
Позже я понял, что этот коллективный выезд был не выездом за сеном, а это было подпольное собрание партизан. К сожалению, я не мог слышать разговоров, которые там велись.

Спустя дня два или три мы с Иваном Яковлевичем поехали на бричке в лес за дровами в район Кара-тала. Когда мы прибыли к месту, где должны были нарезать добротные березы, там уже было человек 15. Среди них было только два человека, которых я знал - это Калиметьев и Зибаров, а остальных я не знал. Меня отослали с лошадьми на поляну, где хороший корм. Я уже понимал, что меня посылают пасти лошадей только потому, чтобы я не слышал их разговоров.

Собрание подпольщиков продолжалось долго. После окончания ко мне подошел один из участников собрания и сказал, чтобы я вел лошадей на стан. Когда я привел лошадей, то к моему удивлению, бричка была загружена добротными березовыми дровами (жердями). Я запряг лошадей и мы с Иваном Яковлевичем поехали домой.
День уже клонился к вечеру, когда мы подъехали к мосту. Там с большой тревогой встретил нас Клейменов Гаврил Артемьевич - отец Петра Гавриловича (Клейменов Петр Гаврилович проживает сейчас в г. Кустанае. Он был у нас в Москве. Мы с ним сфотографированы на Красной площади.) и Дмитрия Гавриловича, сказал буквально следующее: "Иван Яковлевич! В селе казаки, арестованы ваш Мишка, Иноземцев Федька, Богамазовы отец и сын, Пузанов Марк, два брата Паршиных и др., ищут Вас..."

Иван Яковлевич немедленно сошел с брички, сказав при этом, чтобы я домой не заезжал, а заехал бы к Анциферовым. "Если казаки будут тебя спрашивать, где я, то скажи, что я остался в лесу". И под покровом сумерек он пошел в кизяки и там спрятался. (Кизяки основное топливо крестьян в виде кирпичиков, сложенных в скирды высотой метра в 2 - 2,5.). А ночью его друзья переправили на нижнюю улицу к Ломшаковым (это уличная кличка, а фамилию забыл) и там его спрятали.

Трое или четверо суток беляки искали Прасолова И.Я. и не могли найти. Каратели арестовали всего 18 человек. В числе их были все те жители Алексаддровки, которые посещали подпольные собрания. Из Кустаная вернулись в тот же день возчики, которые отвозили арестованных. Они рассказывали, как их по дороге избивали и имитировали расстрел, не доезжая монастыря. Все это было передано Ивану Яковлевичу, скрывавшемуся в поле. Через какое-то время он решил добровольно сдаться белякам.

В один из дней мы с сестрой крайне были удивлены появлением Ивана Яковлевича. Сестра, всплеснув руками, расплакалась, сказав: "Ваня, Ваня, зачем же ты проявил такую неосторожность? Ведь они тебя расстреляют..." "Если расстреляют, то одного. Хуже будет, если из-за меня расстреляют 18 моих друзей. Я явился за тем, чтобы их спасти. Думаю, что это мне удастся сделать". Не успел он закончить разговор со своей женой, как в дом вбежал мой сверстник Паршин младший (кажется, его звали Ванькой) и с огромным волнением сообщил Ивану Яковлевичу, что "из волостного управления вышли один офицер и два казака. Они идут к вам для того, чтобы арестовать Вас". Сестра разрыдалась, а И.Я. выскочил во двор, сел на коня и помчался в поле в направлении ближних паев.

Беляки немедленно бросились за И.Я. в погоню. 15 вооруженных всадников, выскочив за околицу села, сразу заметили на расстоянии, примерно, 3-5 километров всадника, на полном аллюре удалявшегося от села. Это был Иван Яковлевич.
Опытные ковалеристы, разбившись на три пятерки, охватывая справа, слева и с тыла, быстро нагнали Прасолова И.Я., завернули его в сторону села и приказали ему ехать шагом в село.

В тот же день Прасолова И.Я. доставили в Кустанайскую тюрьму, в ту самую тюрьму, где сидели его друзья. И.Я. посадили в другую камеру, т.е. отдельно от 18 александровских подпольщиков. В тот же день во время прогулки И.Я. присоединился к своим друзьям и прошел вместе с ними в их камеру и пробыл там до утра.

За это время он проинструктировал всех и каждого в отдельности по поводу того, как держаться на допросе и что говорить, и о чем не говорить, и что отрицать. И.Я., наставляя своих друзей, говорил: "На допросах надо держаться свободно, не волноваться и все время удивляться тому, что их арестовали, что они не совершили никаких преступлений, что тут какая-то ошибка. Если вас спросят , были ли вы на собраниях, которые проходили в доме Прасолова. Этот факт не отрицать, подтверждать, примерно так: да, я на собраниях бывал. Можно даже сказать, где и когда вы были на собраниях. Если вас будут спрашивать: о чем на собраниях говорили, то отвечайте так: "из нас никто не говорил, мы только слушали, а говорил лишь один Прасолов И.Я. Он очень интересно рассказывал о кооперации, о совместной обработке земли, о том, какую выгоду можно от этого получить. Он говорил, что кооперативная взаимопомощь дело богоугодное. Его проповедовали евангелисты, ученики Христа. Потом Иван Яковлевич читал нам евангелие и отдельные книжечки, в которых рассказывается о евангелистах Матвее, Марке и Иоане. Если вас спросят: "Читал ли вам Прасолов политическую литературу, то с интересом переспрашивайте, а о чем мол в этой литературе пишут. Если спросят, рассказывал ли вам что-нибудь Прасолов о большевиках, то говорите, что нет, только один раз он рассказал о нашем александровском большевике, о Сергее большом,  как он однажды вытащил телегу, груженую мукой, застрявшую в грязи раскисшей от дождя дороги. (Фамилию Сергея большого я забыл. Он был действительно большой и сильный. 0 нем в селе ходили легенды. 0 нем-то подследственные с наивной наигранностью и говорили.).Иван Яковлевич не только рассказал им, как они должны были отвечать на вопросы следователя, но заставил каждого проговорить свое показание.

Первым на допрос был вызван Прасолов И.Я., который и направил следствие по нужному ему направлению. Кого бы из арестованных ни допрашивали, следователи получали одни и те же показания, подтверждавшие показания Прасолова И.Я. Подследственные рассказывали о собраниях, которые проводились в доме Прасолова открыто, на них допускались все, кто желал, но никто из них не говорил о собраниях, проводившихся в бане или на конюшне, в поле или в лесу. Если на собрания, проводившиеся открыто, проводились днем по воскресениям, то собрания в бане, на конюшне или в поле проходили ночью. На эти собрания меня не допускали и я о них ничего не знал. Во время этих собраний я и мой сверстник Анциферов Александр Васильевич несли караульную службу. Нам было строго-настрого наказано "смотреть в оба", а в случае появления казаков или каких-либо вообще незнакомых лиц в селе немедленно сообщить.

Меня и моего друга Саньку Анциферова все время занимал вопрос: о чем они говорят ночью в бане? Почему ночью? Почему в бане. Мы понимали, что они занимаются чем-то важным, чем-то опасным, но чем?

Однажды Саша Анциферов высказал следующую догадку по поводу ночных собраний:
     - По-моему, они занимаются колдовством. Ну, подумай сам, ночью в бане, с кем они и о чем могут говорить? Ясно, что только с чертями. Ты не видал у кого-либо из них зеркало?
     - Нет, не видел.
     - А кошку черную?
     - И кошку тоже не видел.
     - А ты знаешь, что недавно у Сухатериных пропала черная большая кошка?
     - Нет, не знаю.
     - То-то и оно, что ты много чего не знаешь! Тут, брат, что-то
нечисто.

Через какое-то время Прасолов И.Я. прислал телеграмму, в которой сообщал, что все арестованные освобождены и он просит жену сообщить об этом их семьям и немедленно выслать подводы! Немедленно выехали пять подвод, в том числе и моя подвода.

"Арестантов" мы застали на постоялом дворе. Все 19 сидели за столом, кушали уху и рыбу. Они весело шутили и смеялись до упада. Я внимательно слушал разговор знакомых мне людей и старался понять, над чем и над кем они так раскатисто смеялись. Но так и не понял.

Покормив лошадей, дав им отдохнуть, напоили, запрягли, усадили своих веселых пассажиров, часа через 3-4 мы двинулись в обратный путь, в свою родную Александровку. Прасолов и его товарищи возвращались домой как победители. На моей подводе ехали Прасолов И.Я., Прасолов М.Я. и Иноземцев Федор Максимович, фамилию четвертого пассажира забыл (кажется Паршин старший). Мои пассажиры, как и за столом на постоялом дворе весело шутили и смеялись над следователями, называя их баранами безмозглыми. Они то и дело возвращались к тому "как Ванька околпачил их..." Не помню точно, кто из моих пассажиров сказала: "Одним словом, наше взяло".

Иван Яковлевич, сидевший до этого молча, вдруг встрепенулся и сказал: "...говоришь наше взяло? Взяло-то взяло, но надолго ли? Если по приезде в Александровку, вы будете рассказывать своим родственникам, соседям и др. о том, как вы ловко обманули следователей, то имейте в виду, нам не миновать второго ареста. С той разницей, что тогда проститесь со свободой, а может быть и с жизнью навсегда. Поэтому, как только мы приедем домой, на все расспросы родных, соседей и др. отвечайте так, как вы отвечали следователям. Отвечайте на полном серьезе. Не вздумайте высмеивать следователей. Помните, что это очень серьезное дело. Мы боремся против сильного и коварного врага. Ему надо противопоставить не только силу, но и хитрость".

Эта реплика Ивана Яковлевича, как ветром сдунула с уст и лиц пассажиров веселое и беззаботное настроение. Все приутихли и загрустили. Этим временем мы доехали до озерков, лежащих на полпути. Иван Яковлевич сказал мне, чтобы я свернул в сторону озерков и остановился. Он сошел с подводы, встал на обочине дороги и жестом показал четырем подводам, следовавшим за нами, чтобы они тоже повернули в сторону озерков.

У озерков мы распрягли лошадей, задали им овса, а наши пассажиры, тем временем, отошли от стана, примерно, шагов на 50-60 и расселись на маленьком полуострове. Нам, оставшимся на стану, не было слышно, о чем говорили пассажиры, но было видно, что они все внимательно слушают Ивана Яковлевича. Я догадался, что он им говорил то же, что он сказал товарищам, ехавшим на моей подводе, но, по-видимому, более подробно и обоснованно. Когда они вернулись на стан, я не мог не заметить резкой перемены в настроении всех товарищей.

Утром следующего дня, после завтрака, обратившись ко мне, Иван Яковлевич сказал: "Яков, зайди на минутку ко мне..." В горнице он усадил меня против себя и сказал: "Ты слышал все наши путевые разговоры. Теперь ты понимаешь, какую работу мы ведем. То, что я говорил Михаилу, Федору, Паршину и всем другим членам нашей партизанской большевистской организации о том, как себя вести, как отвечать на расспросы относится и к тебе. С той, однако, разницей, что ты в тюрьме не сидел, тебя не допрашивали и ты, конечно, не знаешь, как мы вели себя на допросах. Но не исключено, что и тебя будут спрашивать. В этом случае ты говори, что ничего об этом не знаешь, ничего не слышал. Никаких догадок не строй, ничего не выдумывай.

Помни, что белогвардейцы никого не щадят. Они не щадят ни женщин, ни стариков, они расстреливают всех, кто вызывает у них малейшее подозрение, даже детей. Они делают все, чтобы в России восстановить царские порядки. Им помогают капиталисты Франции, Англии, Германии, Японии, США и других стран. Они помогают не только тем, что снабжают белогвардейские армии оружием, обмундированием и продовольствием. Но и своими армиями, высадив их на Дальнем Востоке, в Архангельске , Мурманске, Крыму, на Кавказе, на Украине. Советская Россия оказалась в огненном кольце. Красная Армия сражается сейчас против армий всех капиталистических стран и против множества армий русских белогвардейцев, против помещиков и капиталистов. Ей помогают рабочие и крестьяне. На территории, занятой армиями капиталистических государств и армиями русских белогвардейцев начало развиваться партизанское движение".

     - Братка, нашу Тургайскую область занимают тоже белогвардейцы, а я не вижу никаких партизан, которые бы воевали против колчаковцев. Кто такие партизаны и почему же их нет у нас?..
      - Ну, Яков, ты меня удивил. Я-то думал, что ты знаешь, кто такие партизаны, а ты, оказывается, вместе с ними живешь и чай пьешь и не понимаешь, что партизанами-то и являются те, кто в тюрьме сидел и кого ты на прошлой неделе из Кустаная вез.

Я покраснел до самых пят. Мне стало обидно за себя. Я подумал " какой же я лопух!" Заметив мое расстройство, Иван Яковлевич сказал: "Ничего, не расстраивайся. Ты и не мог знать, что наша маленькая подпольная организация и является партизанской. Такие организации существуют не только в Александровке, но и в других селах, и не только в Тургайской области, но и во всех областях и губерниях Сибири, Украины, Севера и Юга России. Сейчас они пока маленькие, но они очень быстро растут и крепнут и скоро они вырастут в миллионные армии крестьян и рабочих. Вот тогда-то они под руководством партии большевиков, под руководством Ленина и Троцкого разобьют армии белогвардейцев и армии капиталистических стран. Теперь ты понимаешь, почему ты должен держать язык за зубами? И где бы, когда бы и кто бы тебя ни спрашивал обо мне или о Карпее (Карп Максимович Иноземцев. Он не был арестован. По-видимому, его не было дома)  или о ком-либо другом из числа наших товарищей, ты ничего не слышал и ничего не знаешь".

Беседа со мной Ивана Яковлевича не на шутку взволновала меня. С одной стороны я был рад тому, что я узнал, чем занимаются Иван Яковлевич и Карп Максимович, чем занимаются вместе с ними все те, кто был арестован. Мне показалось, что я узнал, кто такие партизаны и большевики. Они мне представились такими же борцами за правду, за интересы крестьян и рабочих, как и молокане и баптисты.

Вскоре в доме Прасоловых стали появляться новые люди. Однажды проездом из Кустаная в Надеждинку у Прасоловых остановилась немецкая семья Кригеров. Они проживали в Кустанае, занимались огородничеством, выращивали капусту, огурцы и другие овощи. Они были баптисты. И вот первый раз я присутствовал, когда перед принятием пищи отец Кригер и его сын скрипач Андрюша и дочь встали, встал и Иван Яковлевич, встала сестра моя Поля, и Кригер старший прочитал на немецком языке молитву, закончив ее словом "аминь". Это повторилось после принятия пищи. Так было каждый раз, когда завтракали, обедали, ужинали. Этот религиозный ритуал радовал меня. Как мне казалось, я правильно понял и партизанское движение и большевизм и что все они за восстановление и распространение слова божия, за рабочих и крестьян, против золотопогонников и попов.

Через некоторое время проездом из Надеждинки в Кустанай у Прасолова И.Я. остановился надеждинский пресвитер баптистов Филипп Шредер. И.Я. и Филипп Шредер долго о чем-то беседовали. Мне так хотелось послушать и знать содержание их беседы, но, увы! Это было исключено.

С другой стороны беседа со мной И.Я. показала мне, насколько опасным делом занимаются партизаны. А это означало, что выполняя поручения Прасолова И.Я. и Иноземцева К.М., я подвергаю себя равной с ними опасности. Если раньше, отвозя их письма в другие села, я не испытывал никакой боязни, то после рассказа Прасоловым И.Я. о партизанах и большевиках при поездке в другие села мною овладевал страх.

Не помню точно в каком месяце и какого числа кто-то из Кавериных принес Ивану Яковлевичу телеграмму, прочитав ее, он приказал мне немедленно запрячь лошадь. Пока я запрягал лошадь, И.Я. зашел к Иноземцеву К.М., вернувшись от Иноземцевых на подводу  уселись И.Я., М.Я. и Паршин старший и поехали по нижней дороге, мимо Амурзакова аула по направлению к Русскому. Проехав мазарки  (казахские кладбища) и аулы, тянувшиеся над Тоболом напротив Борисо-Романовки, мы повернули вправо по дороге, ведущей на Кособоков кардон и на Русский. Когда мои пассажиры оглянулись назад и посмотрели в сторону Александровки, то увидели трех всадников, которые преследовали нас. Когда мы доскакали до леса, всадники были от нас на расстоянии 3-4-х километров, они остановились, а затем повернули коней и тихим  шагом двинулись назад. Позднее мы узнали, что всадники действительно преследовали нашу подводу.

Все остальные члены подпольной организации поступили так же. Они после полученного сигнала из Кустаная, немедленно разъехались по 2-3 человека по заранее условленным местам: кто в поле, кто в лес, кто на Русский, кто в Борисо-Романовку, а кто в аул.

Каждый раз, когда колчаковцы готовились к выезду в Александровку на "охоту" за партизанами, из Кустаная посылалась в адрес Ковериных телеграмма с условленным текстом. Ее посылал член александровской подпольной партизанской организации Каверин Василий Николаевич (В ряде книг, посвященных истории партизанского движения, приписывалось это отцу Василия - Николаю Каверину. Это ошибка), сверстник Ивана Яковлевича. Он служил писарем у какого-то белогвардейского начальника. У какого именно я точно не знал. Говорили, что у воинского начальника.

Не помню точно месяц и число, когда Иван Прасолов и Карп Иноземцев поручили мне доставить письмо леснику Ивану Карлову, который жил на Кособоковском кардоне, что находился на Александровско-Боровской дороге, Не знаю был ли это октябрь или ноябрь 1918 г., но уже выпал довольно глубокий снег. Я ехал на легкой кошовке. Одет был в полушубок, покрытый солдатской шинелью, в шапке ушанке и в валенках. А в валенках упаковали мне то самое письмо, которое должен был я доставить Ивану Карлову.

Не доехав до первого леса, я увидел, что из-за леса по Александровско-Боровской дороге стал спускаться с возвышенности огромный обоз, на санях сидели вооруженные военные. На передней подводе в кошаве ехал офицер. Я свернул с дороги, чтобы дать возможность обозу проехать. Поравнявшись со мной, офицер остановил свою подводу, обратившись ко мне, спросил:
      - Кто такой?
Я ответил:
      - Человек.
      - Я вижу, что не скотина. Откуда едешь?
      - Из Александровки.
      - А куда?
      - Домой на Русский.
      - А ну встань!..
Я встал
     - Так ты же дезертир мать твою..! Сколько тебе лет?
     - Пятнадцать.
     - Пятнадцать?! Брешешь..!
Обратившись к возчику, офицер спросил:
    - Ты его знаешь?!
    - Да, знаю - это соседский мальчишка Колокольчиков Яшка.
    - Считай Яшка, что тебе здорово повезло, что у тебя нашелся живой свидетель, а то бы лежать тебе здесь до весны. И обоз тронулся.

Кто же оказался моим ангелом хранителем? Им был гр-н нашего села Заводчиков (имя забыл). Он прекрасно знал нашу семью, знал Ивана Яковлевича. Заводчиков говорил обо мне с большим волнением и не удивительно. Обоз вез из Борового карательный отряд, который по дороге на глазах Заводчикова расстрелял несколько человек, предварительно задав им такие же вопросы, какие каратель задавал мне.

В течение осени и зимы 1918 г. мне неоднократно поручал Иван Яковлевич отвозить письма в другие села его товарищам и привозить ему ответы. Иногда я в качестве кучера отвозил Ивана Яковлевича с кем-либо из его друзей в другие села. В такие поездки Иван Яковлевич выезжал не иначе как, имея при себе на вооружении евангелие и баптистские гусли.

В конце лета или в начале осени 1918 г., вскоре после возвращения из тюрьмы Иван Яковлевич в Надеждинке на реке Тобол крестился. Его крестил пресвитер Филипп Шрейдер. При совершении этого обряда я не был, но об этом мне подробно рассказывала моя сестра Пелагея Васильевна. Она вместе со своей пятилетней дочкой присутствовала там от начала до конца этой странной процедуры, "странной" она мне стала казаться много лет спустя. А тогда это меня не удивляло. Как не удивляло и всех наших односельчан, которые, по-видимому, как и я считали вполне совместимым большевизм с баптизмом. Одно дело я малограмотный мальчишка и неграмотные односельчане. Другое дело Иван Яковлевич Прасолов, человек с университетским образованием, коммунист, что случилось с ним? Как он мог подружиться с баптистами вплоть до того, что согласился на такую унизительную процедуру, как крещение?

На эти вопросы, мне кажется, можно дать ответы, проанализировав поведение Ивана Яковлевича во время подготовки и проведения Кустанайского восстания крестьян против власти адмирала Колчака.