Чаю-чаю накачаю...

Не отношу себя к счастливчикам, которые помнят себя чуть ли не с пелёнок. А может, они придумывают себе красивые истории?

…Из глубин моей памяти всплывают отдельные сценки, где мне годика четыре. И все эти воспоминания связаны не с городом, где родился, и тем более не с советским детским садом, который я не любил, а с деревней, где проводил все лета маленькой жизни.

Один из самых первых и ярких эпизодов – баня. Жарища. Темнота. Дышать нечем. Кажется, это конец, тут я и умру. А выедающее глазёнки мыло! Только когда берут медный ковшик и начинают в тазу готовить воду, чтобы окатиться, – понимаю, что, может, ещё выберусь отсюда живым.

Помню много раз произнесённый шёпотом заговор-молитву:

– Как водичка матушка Божья всё смывает, смой с раба Божьего Артемия всю болезнь душевную и телесную, чтобы не было отныне и во веку веков. Аминь.
 
В прохладном предбаннике, где пьяняще пахнет зверобоем, мятой и ещё кучей каких-то травок, я хочу остаться жить. Как здесь хорошо! Но меня быстро заворачивают, как бабочку-кокон, в пелёнку и несут в избу.

Бабушка Саня, приговаривая «Чаю-чаю накачаю, сахару нагрохаю-ю-ю», кладёт добрую горсть заварки прямо в литровую банку, где только что кипятильник закончил гнать пузыри. Бухает, не жалея песка, и приправляет всё пахучим смородиновым листом.

…Сегодня от моей первой в жизни баньки остался один сруб, крыша давно упала. Рядом с развалинами печи каким-то чудом вырос здоровенный куст чёрной смороды. Может, это внучок той самой смородины, с которой брала листочки бабушка? Куст перебрался с огорода – ведь в баньке, пусть и без крыши, расти ягоде теплее...

Держу в руках тот самый медный ковшик. Ручная работа: заклёпки, неровно изогнутый край... Делал дед или даже прадед. Значит, ковшу лет сто, не меньше. Его не украли, когда мародёры шерстили деревни в голодные девяностые годы и не гнушались даже алюминиевыми ложками и чайниками. Ковшик завалился в бане за лавку – спрятался от лихого глаза, да так и выжил.

Теперь он на почётном месте – тоже в бане, только современной, дачной, где печь железная, а не сбитая из глины. И всё другое: яркий свет, мёртвый запах металлической печи, а вот ковшик – старый…

Второе детское воспоминание тоже деревенское. Я иду от баньки к дому в матросской бескозырке «Северный флот», который дал поносить дядя Лёня. Он был на Соловках юнгой самого первого призыва. Дядя Лёня никогда не рассказывал о войне, а мы особо и не спрашивали. Это сейчас известно, что у Соловецких юнгашей первого призыва, безусых мальчиков, даже землянок не было – они их сами копали.
И вот на эту бескозырку – большую для моей маленькой головёнки – садится птичка. Я иду – она сидит. Не улетает. Наверное, решила на мне проехаться. И это видят мои родные, улыбаются…

Где сейчас бескозырка? После смерти дяди Лёни племянник продал дом вместе со всеми вещами. Нет больше исторического головного убора…

Недавно в городском краеведческом музее посетил новую выставку, посвящённую предметам советской эпохи. Экспонаты в музей приносили жители. Среди разных вещей увидел часы – точь-в-точь, как у бабушки Сани на комоде в деревне. За трудовые успехи их подарил на бабушкино пятидесятилетие председатель совхоза: она была ветеринаром – уважаемым человеком.

Часы тоже привезены в город, стоят на видном месте. Завожу… Их мерное «тик-так» словно переносит меня в деревенскую избу и в то время. Говорят, что звуки и запахи больше всего способны вернуть в прошлое.

– Если у вас в семье есть такие вещи, приносите в музей, – возвращает меня в действительность энергичный экскурсовод.

– Нет, ни за что! – отвечаю так громко и отчётливо, что ко мне оборачиваются все посетители.

Эти часы много лет каждый день заводила бабушка. Крутила ключ и думала: «Завтра надо встать в четыре, чтобы успеть на ферму пораньше. Что-то телята беспокойные… Потом в контору. Ещё надо успеть…». Ну как отдать эти часы!?

Уверен, вещи несут в себе энергию родных. Не запах нафталина, а теплоту рук, прикосновений, мыслей, чувств. Такое не купить ни за какие деньги. Для меня бабушкины часы – самый ценный экспонат из всех музеев мира.

Из книги "Счастье прошедшего времени" (Северодвинск, 2018 г.)