Александр Третий. Глава 30
–– Турки перерезали тридцать тысяч безоружных стариков, женщин и ребят! В Сербию едут даже некоторые, кончившие курс у нас в институте по первому разряду, Николай Курмаков, например (через несколько лет Курмаков откроет богатейшее месторождение платины в Абиссинии. –– Н. Б.). Если они едут, то нам и сам Бог велел!
Но английская пресса обвиняла в зверствах не башибузуков, а русских. Лживые сведения проникали в Петербург, распространяли их даже чины Главной квартиры. Долгорукая внушила императору, что в центре этой лжи стоит друг цесаревича Воронцов-Дашков. Царь упал духом и заболел.
Добровольцев ехать на помощь славянам вызвалось до восьми тысяч. Военные –– чтобы помочь своим опытом, а гражданские отправлялись по разным причинам: одни из сострадания, другие из патриотических побуждений, третьи в поисках приключений, четвертые, чтобы разжиться на чужой беде.
Во главе сербской армии встал генерал-майор Михаил Григорьевич Черняев, который в Крымскую войну героически защищал Севастополь, а спустя десятилетие овладел неприступным Ташкентом. Взятие Ташкента было почти бескровным благодаря полководческому таланту Черняева и умелому обхождению с местным населением, вставшим на сторону русских. Но когда генерал возвратился домой, то интригами военного министерства был отправлен в отставку с унизительной пенсией в 400 рублей. На Балканы Черняев отправился одним из первых.
По всей России собирали продукты и вещи в Герцеговину, где скопилось огромное количество беженцев. Общество попечения о больных и раненых воинах отправило в Черногорию лазареты во главе с выдающимся хирургом Николаем Васильевичем Склифосовским. Одесский и Петербургский Славянские комитеты собирали средства восставшим, Санкт-Петербургский митрополит Исидор благословил тарелочный сбор в церквях города.
Ключевая роль в организации помощи принадлежала Московскому Славянскому комитету и его председателю Ивану Аксакову, купцу Сергею Третьякову (брату создателя Третьяковской галереи), историку Дмитрию Иловайскому, писателю Федору Достоевскому и будущему руководителю Министерства государственного контроля Тертию Филиппову. Иван Сергеевич Аксаков организовал заем сербскому правительству. Опираясь на купечество, учредил денежную помощь болгарским дружинам. Отправлял транспорты с продуктами и медикаментами. О нем говорили, что славянское движение получило своего Минина.
Не обученная, плохо организованная сербская армия легко поддавалась панике, и русские добровольцы не смогли изменить положения. После первых же боев Черняев убедился в бесполезности этой войны. Развязка наступила 18 октября. В сражении у Джуниса сербская армия не выдержала турецкой атаки и беспорядочно побежала к единственному мосту через Мораву. Чтобы дать сербам спастись, Черняев бросил на турок русско-болгарскую добровольческую бригаду. В этот страшный день бригада стяжала себе славу –– задержала противника, но почти половина добровольцев погибли. Потом говорилось: «Все сербы убежали, все русские убиты».
Грустная судьба выпала на долю Черняева. Александр II не простил ему самовольства, поскольку генерал формально состоял в распоряжении командующего войсками Варшавского военного округа. И все-таки Михаил Григорьевич, даже при сильном его притеснении, сумел собрать средства на памятник добровольцам. Памятник был установлен у стен Шуматоваца.
А в честь балканского рыцаря Михаила Черняева до 1944 года звучал в Болгарии национальный гимн:
Шуми Марица
Окровавлена,
Рыдай, вдовица,
Люто ранена.
Марш, марш
С генерал наш!
В бой да летим,
Враг да победим!
За честь и свободу
Для милого роду
Марш, марш
С генерал наш!..
«Вся Россия говорит о войне и желает ее и вряд ли обойдется без войны. Во всяком случае, она будет одна из самых популярных войн, и вся Россия ей сочувствует», –– записал в дневнике Александр.
К началу апреля 1877 года стало понятно: конфликт неизбежен –– султан провел мобилизацию 120 тысяч запасников и перевел флот ближе к своим берегам.
Русское правительство предусмотрительно подготовило специальные части войск для эксплуатации железных дорог соседних государств, способные быстро и успешно исправлять линии, поврежденные неприятелем, но наступать Александр II не решался, не заручившись нейтралитетом Австро-Венгрии и не имея договора с Румынией об условиях прохождения войск через ее территорию. Эти задачи решили российские дипломаты.
В качестве компенсации Румыния потребовала миллион франков. Кстати и Бисмарк потребовал выгод за нейтралитет, что очень обидело Александра II, «я разве их спрашивал за нейтралитет России во франко-германской войне?»
12 апреля канцлер Горчаков отправил турецкому поверенному в Петербурге паспорта членов посольства для выезда их из России, а император подписал манифест о начале войны: «Исчерпав до дна миролюбие Наше, Мы вынуждены высокомерным упорством Порты приступить к действиям более решительным. Того требует и чувство справедливости, и чувство собственного Нашего достоинства».
Из России к границе с Румынией шла единственная одноколейная ветка со сложным профилем. Кроме того, не совпадала ширина колеи с румынской железной дорогой –– грузы, пересекавшие границу, приходилось перегружать. Более того, румынские дороги оказались хилыми, неспособными перевозить большие тяжести.
Железнодорожные роты в срочном порядке прокладывали вторую колею –– в соответствии с российским стандартом. Давая оценку деятельности рот, современники отмечали: «Несмотря на то, что в продолжении де-сяти месяцев по этой линии прошло, за исключением императорских, пассажирских, экстренных, санитарных и рабочих поездов, 2496 поездов с войсками и грузом, не произошло ни одного несчастного случая».
21 мая император и цесаревич выехали в действующую армию. Александр II направлялся, как он говорил, «братом милосердия», а цесаревич получил командование 50-тысячным Рущукским отрядом, который состоял из сорока девяти батальонов, двух рот, двадцати двух кавалерийских эскадронов, девятнадцати казачьих сотен, и, кроме того, к отряду были прикомандированы 7-й саперный батальон, две роты 2-го саперного батальона, дивизион лейб-гвардии Атаманского полка и скорострельная батарея.
Рущук являлся одним из углов четырехугольника крепостей, имевших важное стратегическое значение во всех многочисленных войнах России с Турцией. Город был обустроен по последнему слову тогдашней фортификационной науки, гарнизон насчитывал до 30 тысяч человек.
Кроме крепостного гарнизона, состоявшего из регулярных турецких войск, в округе бродили русские и ту-рецкие дезертиры, черкесы и местные разбойники, объединявшиеся в интернациональные банды. Все они не только грабили и мародерствовали, добивая раненых, стаскивая с убитых вещи, забирая оружие, но при случае могли напасть и на отдельные воинские части.
Оставлять рущукскую группировку противника у себя в тылу было нельзя, поэтому главнокомандующий –– великий князь Николай Николаевич-старший поставил перед Александром задачу овладеть крепостью в кратчайшие сроки.
10 июля отряд, сосредоточив главные силы на реке Янтре, взял направление на Рущук, но уже 12 июля не-удача основных русских сил под Плевной заставила Александра приостановить наступление. «Начало войны было столь блестяще, а теперь от одного несчастного дела под Плевной все так изменилось и положительно ничего мы не можем сделать. Но я твердо уверен, что Господь поможет нам и не допустит неправде и лжи восторжествовать над правым и честным делом, за которое взялся государь, и с ним вся Россия. Это был бы слишком тяжелый удар по православному христианству и на долгое время, если не насовсем уничтожил бы весь славянский мир», –– написал он жене.
И следом отцу: «Грустно, страшно и тяжело, но не следует падать духом и Бог нам поможет, я уверен, выйти из этого положения… Что еще более грустно, это та страшная потеря в войсках, и сколько несчастных наших раненых в руках этих извергов».
Как и при всяком отступлении, на долю армии вы-пало много трудов, бессонных ночей и голодовок. Нередко полки и батальоны становились на отдых глубокой ночью с тем, чтобы едва забрезжит, двигаться дальше. Размытые проливными дождями дороги, непроглядная мгла южных ночей, громадные обозы, толпы болгарских беженцев, шайки мародеров, следовавших за войсками, замедляли движение, раздражая и без того утомленных людей.
Следующий штурм Плевны главнокомандующий Николай Николаевич-старший назначил на 30 августа, уверенный в победе, желая тем самым сделать подарок императору в день его тезоименитства.
Стремление отличиться перед государем ценой солдатской крови дорого обошлось армии. После двух дней наступательных боев, потери русских составили: 2 генерала, 297 офицеров и 12 470 нижних чинов; союзная румынская армия потеряла около трех тысяч человек.
Цесаревич, беспокоившийся о каждом своем солдате, возмущенно писал жене: «Непростительны и преступны со стороны главнокомандующего подобные необдуманные действия, и нет сомнения, что он должен будет отвечать перед всей Россией и отдать отчет Господу Богу за эту непростительную драму! Это несчастье и большое несчастье, что папа сам был под Плевной, потому что он, не видевши никогда в жизни ни одного сраженья, попал прямо на эту ужасную бойню, и это произвело на него такое страшное впечатление, что он только об этом и рассказывает и плачет, как ребенок. Невыносимо грустно и тяжело то, что мы опять потеряли такую массу людей, дорогой русской крови пролилось снова на этой ужасной турецкой земле! До сих пор брали все прямо на штурм, от этого и была у нас страшная потеря, дошедшая за последнее время до ужасной цифры».
Жуткие разрывы земли, вопли раненых, обезображенные трупы людей и животных, ночные шакалы в человеческом облике, гной и кровь в лазаретах, гангренозные конечности... –– всего Александр успел навидаться, и этого было достаточно, чтобы возненавидеть любую войну. Отношения дяди Низи, как звали в семье великого князя Николая Николаевича-старшего, и племянника-цесаревича стали крайне натянутыми: Александр видел в нем и его окружении главных виновников неудач на фронте. Красноречива его реплика: «Если бы я не знал, что он такой дурак, то я бы назвал его подлецом!»
Со своей стороны, Николай Николаевич-старший относился с иронией к цесаревичу и его брату Владимиру –– командиру 12-го корпуса Рущукского отряда, считая их неотесанными, малообразованными, ничего не смыслящими в военном искусстве. Не однажды Александр намеревался просить отца об отставке со своего поста. С Владимиром он был откровенен:
–– Да уж, угостили нас с тобой в эту кампанию, положительно выезжали на нашей шее, а теперь того и смотри, что закидают грязью. Подчас руки опускаются, хочется проситься вон, и если бы не присутствие отца при армии, я бы давно это сделал. Не думаю, что мне грешно думать о своей репутации, она мне, может быть, более чем кому-либо нужна, и потерять ее из-за бездарности и глупости главнокомандующего мне бы не хотелось.
Написал отчаянное письмо отцу, предлагая ему взять на себя верховное командование: «Что ни говори, в полевом штабе царствует полный хаос… Прости мне, милый па, но теперь –– твой долг перед войсками и Россией».
Однако император смог критически отнестись к своему полководческому дару. Сам же цесаревич твердо и добросовестно командовал Рущукским отрядом, прикрывая левое крыло русской армии от Мехмета-Али.
Свидетельство о публикации №222031300692