Александр Третий. Главы 31 и 32

Энтузиазм, с которым добровольцы отправлялись на помощь братьям-славянам, улетучивался. Вместе с лишениями, кровью и страданиями пришло понимание, что воевать приходится с умным, хорошо вооруженным противником. Да и настроение местного населения не всегда оправдывало изначальный оптимизм русских спасителей.
«Не знаю, что будет дальше, но до сих пор болгары не вызывают моей симпатии, –– признавался лейб-медик Сергей Петрович Боткин. –– Нужно сказать, что большой радости и гостеприимства русским они не показывают».

Зато плененные враги вызывали его симпатию: «Турки –– народ крепкий и много у них красивых; без всякого сомнения, они смотрятся гораздо интеллигентнее и даже добродушнее наших братушек».

Профессор Боткин был не одинок в своей оценке болгар и турок, в письме другого участника боевых действий говорилось: «От солдата до генерала вы только и слышите, что не стоят братушки понесенных трудов и пролитой крови наших воинов... Изобилие замечается у болгар во всей жизненной обстановке, а спроси чего-нибудь у них –– один неизменный ответ: „Нету, братушка!..“»

Александр высказался еще категоричней: «Все Балканы не стоят жизни одного русского солдата!»


XXXII

Перевал Шипка шел по узкому отрогу главного Балканского хребта, постепенно повышаясь до горы святого Николая, откуда дорога круто спускался в долину.
Растянувшись по перевалу на несколько верст, русское воинство подвергалось перекрестному огню с соседних высот, и все-таки было необходимо удерживать этот проход, чтобы группировки Сулеймана-паши и Мехмета-паши не могли соединиться.
Был убит близкий родственник Долгорукой, она написала царю, чтобы он вызвал резервы, но Александр II ей ответил: «Резервы истощены...»

Турки несколько раз безрезультатно шли в наступление на Шипку, и когда стало ясно: осада затянется, Мехмет-Али начал наступление на Рущукский отряд.
9 августа главнокомандующий русской армией телеграфировал цесаревичу: «Будь готов встретить неприятеля».

Рущукский отряд к тому времени увеличился до 76 тысяч человек, и  позиции растянулись от Дуная до Балкан. 20 августа разведчики донесли Александру: Мехмет-Али с главными силами движется на разгром 13-го корпуса, прежде чем к нему подоспеет 12-й корпус великого князя Владимира Александровича.

Отдав приказ по войскам, Александр перенес свой штаб в Копровицу, где должен был сосредоточиться 13-й корпус под командованием генерала Дризена. Но Дризен застрял в тесном ущелье, забитом повозками с ранеными, и на пути стотысячной турецкой армии оказался лишь штаб цесаревича с небольшим казачьим конвоем! Офицеры суетливо обговаривали варианты безопасности Александра, но он оборвал:
–– Вы словно забыли об оставленной армии!

Отправил по всем направлениям казачьи разъезды, чтобы проверили сведения, и оказалось, что панику посеяла банда черкесов. Вскоре в Копровицу подошли войска Дризена. «Только благодаря спокойной распорядительности командующего великого князя Александра Александровича, войска Рущукского отряда смогли сохранить полный порядок и осуществить сложный фланговый маневр практически незаметно для противника. Недаром знаменитый фельдмаршал Мольтке считал маневр Рущукского отряда одной из лучших тактических операций ХIХ века»  (С. Назаревский).

Сосредоточив оба корпуса на небольшом участке фронта, Александр ожидал наступления турок. 9 сентября разгорелся бой под местечком Чаиркой, где войска цесаревича одержали серьезную победу, имевшую несколько важных последствий. Во-первых, на следующий день после поражения началось отступление турецкой армии, стоящей против Рущукского отряда, и таким образом в один день противник потерял всё, чего с большими жертвами смог добиться за август месяц. Во-вторых, генерал Мехмет-Али, обвиненный в поражении, был смещен, а его место занял Сулейман-паша, значительно уступавший предшественнику в тактическом искусстве. Сократилась и общая численность неприятельской армии, из которой были выведены египетские войска, не проявившие стойкости и склонные к паническому бегству.

За руководство войсками в этом сражении  цесаревич был награжден орденом св. Владимира 1-й степени. Писал Победоносцеву: «Благодарю Вас, добрейший Константин Петрович, за Ваши длинные и интересные письма, которые меня очень интересуют, так как, кроме газет, мы ничего не получаем из России, а в частных письмах не все решаются писать правду. Но Вас, конечно, более интересует знать, что делается у нас. Как Вы знаете, одновременно с большими успехами на Кавказе (усмирил Абхазию и Дагестан наместник Михаил Николаевич. –– Н. Б.) были, хотя и не столь блестящие, маленькие успехи и под Плевной, где заняты были новые, весьма важные для нас позиции. Теперь, кажется, можно надеяться на полный успех под Плевной, но когда она сдастся –– это решительно невозможно сказать и зависит от количества продовольствия, которое турки имеют в городе. Прорваться они не могут, и если даже удалось бы им это сделать, то с громадной потерей и не много бы их ушло оттуда.

Теперь главный вопрос, что успеем мы сделать в нынешнем году и до чего довести в этом году кампанию. Что всего более нас беспокоит –– это продовольствие армии, которое до сих пор еще шло кое-как, но теперь с каждым днем становится все более и более затруднительным, а фуража для кавалерии уже нет в Болгарии, и приходится закупать всё в Румынии, откуда доставка весьма затруднительна. Вам, конечно, известно существование жидовского товарищества для продовольствия армии; это безобразное товарищество почти ничего не доставляло войскам, а теперь почти уже не существует, но имеет сильную поддержку в полевом штабе.
Что касается моего отряда, то ничего нового, к сожалению, не могу Вам сообщить: стоим мы на месте и ничего не можем предпринять до окончания дела под Плевной, и все наши резервы пошли в дело под Плевну, где теперь сосредоточена армия до 130 тысяч, вместе с румынами.

Хотя мы живем в Болгарии и принадлежим к действующей армии, а почти ничего не знаем, что делается в Главной квартире, а если что узнаём, то совершенно случайно от приезжающих оттуда, и то очень мало. Кажется, тот же сумбур и отсутствие всяких распоряжений продолжается, как и вначале, да и не может быть иначе при тех же условиях и с теми же личностями.

Да, невесело будет здесь оставаться в случае отъезда государя в Россию. Теперь все еще держалось только благодаря присутствию государя при армии, а не то бы наш главнокомандующий так бы напутал со своим милым штабом, что пришлось бы еще хуже нам. Мы все с ужасом смотрим на отъезд государя из армии при таких условиях, и что с нами будет, одному Богу известно. Грешно оставлять нашу чудную, дивную, дорогую армию в таких руках, тем более что Николай Николаевич положительно потерял популярность в армии и всякое доверие к нему. Пора бы, и очень пора, переменить главнокомандующего, а не то опять попадем впросак. Надежды мало, но, Бог даст, и будет перемена в военачальнике».
Интендантство возмущало цесаревича не меньше чем некомпетентность главнокомандующего: «Воровство и мошенничество страшное, казну обкрадывают в огромных размерах!»

Царь тоже был в бешенстве от воровства. В письме к Долгорукой прямо назвал главных виновников: графа Шувалова и любовницу главнокомандующего балерину Числову. «Наша армия благодаря им почти без провианта. Пользуясь этим, турки наседают. В столь же отчаянном положении и наша санитарная часть. Я посетил госпиталь, рассчитанный на 600 раненых, а застал в нем 2 300 человек!»

Главным подрядчиком по интендантству была компания, состоявшая из  Грегера, Горвица, Когена и Варшавского. Громадный подряд ей выклянчил  Грегер, знакомый с начальником Главного штаба и Числовой. Долгорукая тоже были замешаны в этой бесчеловечной афере. (После войны компания потребовала «недополученные» несколько миллионов рублей, и благодаря ходатайству Долгорукой перед государем, деньги, в которых компании было отказано как правительственной комиссией, так и судом, отдали).

12 октября турецкой пулей сразило двоюродного брата цесаревича, двадцативосьмилетнего Сергея Лейхтербергского. «До того нас  всех поразила смерть бедного Сережи, –– сообщал Александр жене, –– ты можешь себе представить, когда видишь человека веселого, здорового еще за несколько часов и вдруг узнать, что он убит!..»

Наконец 14 ноября у Трестеника и Мечки произошел решительный бой, в котором победа вновь досталась Рущукскому отряду. Дризен полностью приписывал одержанную победу стойкости и храбрости офицеров и солдат, которые дрались против четырежды сильнейшего врага. За бой под Трестеником 150 солдат получили георгиевские кресты. Этим сражением окончилась активная боевая деятельность Рущукского отряда. Сулейман-паша, видя невозможность прорыва линии Трестеник –– Мечки, больше не пытался штурмовать русские позиции.

В каждом письме Александр успокаивал Минни:
«... не грусти и не печалься, и не забывай, что я не один в таком положении, а десятки тысяч нас, русских, покинувших свои семейства за честное, прямое и святое дело. А  ты молись за меня, и Господь, верно, не оставит нас. Иногда становится тяжело и грустно здесь одному, и думаю о своих, и как бы хорошо быть всем вместе, но это, конечно, когда стоишь так долго на месте и ждешь, всё ждешь, когда-то будет дело. Иногда у меня положительно бывает тоска по родине, но я стараюсь прогнать от себя подобные чувства, и не следует давать им волю, тем более что столько десятков тысяч людей в таком же положении, как и я, а служат и идут, куда прикажут».

Александр был заботливым командиром: «... Переходя за сим к состоянию войск вверенного мне отряда, имею честь уведомить ваше высочество, что в санитарном отношении оно удовлетворительное, причем люди имеют вид бодрый и здоровый. Дух войск хорош», –– докладывал  главнокомандующему. А в письмах к Победоносцеву рассказывал:  «Большею частью мой отряд выстроил себе землянки, в которых и тепло и сухо, и устроены печки, так как разместить по деревням нет никакой возможности: так мало помещений в здешних селах, и дома очень малы. Больных, слава Богу, значительно уменьшилось, и вообще санитарное состояние армии еще относительно в очень хорошем виде и жаловаться нельзя».

Написал жене: «…вчера в 11 часов утра получил присланные тобой вещи для офицеров и солдат.  Первый транспорт уже роздан во все части, где в каждом полку устроена была лотерея и доставила большое удовольствие людям, и этим путем никто не был обижен, а иначе не знаешь, как раздавать вещи. Тюк с двадцатью пудами табаку, который по ошибке остался в Систове, я на днях получил и послал в части.
Если будешь еще присылать, то, пожалуйста, побольше табаку и именно махорки; это главное удовольствие бедных солдат, и даже более удовольствие делает им махорка, чем чай, который они получают иногда от казны, а табак никогда. Одеяла, чулки, колпаки и проч. –– все это хорошие вещи и нужны. Папиросы для офицеров тоже нужны, здесь трудно достать, да и дороги.  Датские фуфайки –– чудные и теплые, и будет весьма приятно и полезно, если ты выпишешь еще подобные для офицеров и солдат».

«Как скучно без тебя. Ты этого и представить не можешь, потому что я тебя гораздо больше люблю, чем ты меня, –– отвечала Минни. ––  Все более и более непереносимым становится для меня жить вдали от тебя, в разлуке...  Я только что пришла из церкви, где горячо молилась Господу Богу за твое спасение, мой ангел, и за всю нашу дорогую доблестную армию».

Она активно занималась в Красном Кресте, принимая сестер милосердия, обученных на медицинских курсах, отправляя их с санитарными поездами на фронт. Проверяла склады, куда  жители города приносили дары для армии, и отправляла в воинские части. Организовала в  Аничковом  дворце мастерские, где  на «Зингерах» шили белье для раненых.

Это была уже не прежняя  Русалочка, это была сильная, волевая женщина, требующая неукоснительного исполнения того, что касалось армии. (24 апреля 1878 года указом Александра II Мария Федоровна будет награждена знаком отличия Красного Креста первой степени за попечительство о раненых и больных воинах).
 
Александр попросил ее, зная, что выполнит: «Закажи на мои личные деньги шесть колоколов для здешних церквей, потому что у них совсем нет, и они колотят в доски вместо колоколов. Колокола должны быть все шесть одинаковой величины, не очень большие, немного более колоколов, которые обыкновенно висят на гауптвахтах, но с хорошим звоном. Если возможно купить готовые, было бы лучше и скорее прислать их ко мне».

Он с уважением относился к любой религии, с неприязнью смотрел, как болгары занимают мечети под пороховые склады, рвут священные мусульманские книги, разбрасывая их по улицам. Подобрал листок какого-то писания, отослал Минни. И с ненавистью смотрел на  зверства мусульман –– отрубленные головы болгар, накиданные кучами. Ничего нельзя было объяснить потерявшим человеческие чувства противникам! «Я видел все ужасы, связанные с войной, и после этого я думаю, что всякий человек с сердцем не может желать войны, а всякий правитель, которому Богом вверен народ, должен принимать все меры для того, чтобы избежать войн», –– делился он с Минни.

28 ноября пришло наконец долгожданное известие о взятии Плевны. Император телеграфировал Александру: «Ура! Победа полная. Осман-паша пытался сегодня утром прорваться через наши линии, но был отброшен нашими гренадерами обратно к Плевне, уже занятой нами, и принужден сдаться со всей своей армией. Ты поймешь и разделишь мою радость и благодарность Богу. Сообщи Владимиру и Алексею».

Александр не только сообщил братьям радостную весть, но и, отслужив благодарственный молебен со всем отрядом, выслал парламентеров к турецкому командованию, предложив, учитывая сложившиеся обстоятельства, капитулировать.
Турки отказались, но были деморализованы и уже  не пытались активизироваться. Рущукский отряд с честью выполнил поставленную задачу, не дав противнику за всю кампанию нанести фланговый удар по основным русским силам.

«Милый Саша! Нет у меня достаточно слов, чтобы тебе выразить всю мою глубокую и душевную благодарность за всё время кампании, в которую тебе выпало на долю столь трудное дело сохранения моего левого фланга. Ты поистине выполнил эту нелегкую задачу вполне молодецки», –– вынужден был признать «любимый» дядя Низи.
 Александр был награжден орденом святого Георгия 2-й степени и золотой саблей с бриллиантами. В манифесте Александра II говорилось: «Рядом доблестных подвигов, совершенных храбрыми войсками вверенного Вам отряда, блистательно выполнена трудная задача, возложенная на Вас в общем плане военных действий. Все усилия, значительно превосходящего численностью неприятеля прорвать избранную Вами позицию, в течение пяти месяцев оставались безуспешными».

Генерал Николай Алексеевич Епанчин, состоявший на службе трех императоров и не понаслышке знавший нелегкую боевую жизнь, писал, что цесаревич «был вне упреков и добросовестно исполнял свои нелегкие обязанности; в этот период проявились особенные черты его характера –– спокойствие, медлительная вдумчивость, твердость воли и отсутствие интриг».

Наконец наступил момент, когда великие князья Александр и Владимир смогли на несколько дней выехать в Динабург, где их ждали жены и  младшие братья ––  двадцатилетний Сергей, состоявший при свите императора, и  двадцативосьмилетний Алексей –– начальник  морских команд на Дунае, заслуживший Георгиевский крест и золотую саблю за провод понтонов из Никополя в Систово мимо неприятельских позиций.

Поезд пришел поздно вечером. «Тотчас сели за стол, и ужин самый радостный, самый оживленный продолжался до глубокой ночи, –– вспоминал граф С. Д. Шереметев. –– Особенно памятен мне великий князь Алексей, придававший особое оживление своими шутками и истинным весельем, песнями, сопровождаемыми остроумным разговором и громким смехом Владимира. И долго раздавалась беззаботная песня, повторяя свои настойчивые припевы».