Александр Третий. Глава 38

Несмотря на расправу с верхушкой «Народной воли», Александр вынужден был переехать в Гатчину: «Я не боялся турецких пуль и вот должен прятаться от революционного подполья в своей стране».

Гатчина представляла собой дворцовый городок, в котором было чуть больше пятнадцати тысяч жителей. Здесь квартировала знаменитая императорская охота с многочисленным штатом егерей, живших в Егерской слободе; имелся зверинец, занимавший огромную пло-щадь, где на свободе паслись и бродили олени, дикие козы и разводились золотые фазаны; в образцовом порядке содержались конюшни дворцового ведомства. Построенный императором Павлом дворец на берегу озера, невольно импонировал своими размерами, величием и мрачной элегантностью.

Александр выбрал самое безопасное место для своей семьи — самая отдаленная от Петербурга резиденция. По его указанию приготовили комнаты в антресольном этаже Арсенального каре, где раньше жила прислуга. Комнаты низкие, небольшие, уютные.
Перед приездом царской семьи всё было отреставрировано, отремонтировано, дворцовые печи заменены калориферами, в залы Арсенального каре провели паровое отопление. Начиналась электрификация дворца (полностью работы закончатся через четыре года).

31 марта, посетивший Гатчину военный министр Милютин, которого еще не сменил Ванновский, записал: «Поражает вид дворца и парка, оцепленных несколькими рядами часовых с добавлением привезенных из Петербурга полицейских чинов, конных разъездов, секретных агентов и проч., проч. Дворец представляет вид тюрьмы; никого не пропускают без билета с фотографическим на обороте изображением предъявителя. Гатчина и без того носит мрачный, подавляющий отпечаток; теперь же она производит удручающее впечатление. Их величества живут в совершенном уединении. Объявлено, что государь будет принимать представляющихся лиц только по средам и пятницам».

Как отмечал в своих мемуарах генерал Н. А. Епанчин, «меры для обеспечения безопасности главы государства, безусловно, были необходимы, поскольку Гатчина, так сказать, поросла “травой забвения”. Будочники, охранявшие дворцовый комплекс, стояли у своих будок с алебардами. На ближайшей даче будочник, добродушный чухонец, в то же время был дворником. Такая средневековая стража не могла быть надежной».

По приказанию Воронцова-Дашкова охрана Гатчинского дворца была возложена на лейб-гвардии Кирасирский полк, занявший 11 внутренних и 19 наружных постов. Кроме того, специально выделенный полуэскадрон кавалерии выставлял 2 постоянных поста и высылал 2 разъезда с офицерами. Охрану парка и «Зверинца» несли назначенные от полка 4 офицера и 70 конных солдат.

Минни писала матери: «Мне стоило много сил и переживаний, чтобы покинуть любимый и уютный Аничков и отправиться в середине зимы в этот огромный, пустой и необжитой дворец. Но я старалась скрыть слезы, так как бедный Саша с таким нетерпением хотел уехать прочь из города, который был ему просто ненавистен после всего ужаса и горя, которые он там испытал. Но теперь, когда мы здесь достаточно мило и уютно устроились, я начинаю находить Гатчину намного привлекательней, чем раньше. Мальчиков мы не пускаем гулять одних. Они всегда ходят в нашем сопровождении, и мы пытаемся оградить их от всего горестного и неприятного, чтобы они не чувствовали то давящее время, в которое мы теперь живем, так как это может пагубно отразиться на них, так как первые детские жизненные впечатления всегда очень сильны».

Усиленная охрана ставила Александра III в неудобное положение, обременяла и тяготила, и нередко охранники вынуждены были скрываться от него. В первые полтора месяца ежедневно в дворцовом карауле находилось до 170 человек. Для поддержки кирасиров в Гатчину был переброшен Терский эскадрон собственного его величества конвоя, а из Варшавы вызван Кубанский дивизион. Эти подразделения сменяли кирасиров через день на постах внешней охраны и выставляли усиленные посты внутреннего наряда. Помимо того, была сформирована особая охранная команда от гвардейских полков — Сводногвардейская рота.

«Охрану дворца нес наш полк, выставляя посты вокруг него. Этот ответственный и тяжелый наряд ложился на молодых офицеров и кирасиров –– они 24 часа находились при полной амуниции и начеку. Императрица, видя как тяжело кирасирам, особенно зимой, когда морозы бывали свыше 20-25 градусов по Реомюру, давала деньги на теплые сапоги для караула, при этом наш заботливый шеф наблюдал за градусником и, как только температура опускалась ниже 5 градусов, посылал сказать, чтобы каски были заменены плоскими шапками с башлыками.
По субботам к дворцовому караулу присоединялся оркестр наших трубачей, который играл отрывки из каких-нибудь приятных пьес. Этот порядок установил Александр III. Картина, которую видели из окон дворца, была фееричной: караул в касках, освещаемый фонарями, и чудная мелодия трубачей.
Описывая службу дворцового караула, мне вспоминается одно караульное событие, о котором можно было подумать, что это выдуманный анекдот, между тем это действительно факт, показывающий всю патриархальность нашего Александра III. Караульное помещение располагалось в здании дворца и выходило на площадь.
Довольствие караулу отпускалось царским двором: офицеру полагались к завтраку и обеду 1 бутылка водки, 1 бутылка мадеры, 1 бутылка красного или белого вина, a в табельные дни бутылка шампанского; кроме того, на стол ставилась большая ваза с фруктами. Понятно, всего этого ни съесть, ни выпить офицер не мог. Остальное забирали дворцовые лакеи, подававшие завтрак и обед. И вот однажды Александр III подходит к площадке гауптвахты. По звонку часового-кирасира, стоящего y фронта, караул выбегает и строится. Молодой корнет Вишняков, вероятно в волнении от подобной неожиданности, командует “на караул” и с трепетом, салютуя шашкой, подходит к императору с рапортом.
Государь милостиво поздоровался с караулом, приказал его отпустить, a к Вишнякову обратился с вопросом:
— Сколько вы можете съесть яблок?
— Яблока три, ваше императорское величество, –– отвечает в полном замешательстве Вишняков.
— Ну, a четыре-пять можете? –– задает вопрос государь.
Представляете состояние молодого офицера, который не мог понять, к чему всё клонится?
 — Может быть, смогу, ваше императорское величество, но не пробовал.
— Так знайте, что вы за завтраком и за обедом съедаете по полдесятка яблок, груш, апельсинов, не считая винограда, –– заявляет император. И, поблагодарив за ответы, государь пошел продолжать свою прогулку.
Удалось ли его величеству навести экономию в расходах по дворцу, я не знаю, но  это очень характеризует его бережливость»  (М.А. Свечин, «Записки старого генерала о былом»).

От переезда в Гатчину Александр только выиграл. Из-за дальности  расстояния уменьшилось число родственников с бестолковыми разговорами; не стало пышных приемов с бесцельной тратой времени и средств; сократилось число совещаний, а также докладов по незначительным поводам.

Зато ребятишки всегда встречались им с радостью, и если бывала возможность, он находился с ними. Как вспоминал граф С. Д. Шереметев, «дети вообще были его друзьями; чего только не выкидывал он с ними, и сам играл, как ребенок». 
Рабочий день Александра начинался в 9 утра с докладов министров. Завтракали в час дня, после чего он работал с бумагами –– их привозили ему через день, и уже на другой день он возвращал с резолюциями. Время до обеда проводил в кругу семьи или в парке. Обедали в восемь вечера, затем Александр  продолжал работать до двух-трех часов ночи, а порой до рассвета. В своих резолюциях на полях документов часто был резок: «Экое стадо свиней!», «Экая скотина!» 

Он был очень занятым человеком, но секретаря не имел, и все документы просматривал лично. Если дети просили, он разрешал им ставить печать. Никакие трудности его не страшили. «Живи так, как если бы от тебя зависела судьба мира». Этой формуле Достоевского Александр старался следовать всю свою жизнь.
По настоянию императрицы и врачей он дал слово, что будет заниматься только до трех часов ночи. Если не прекращал занятий, то камердинер был должен напомнить, после чего тушил свет, несмотря на протесты.

Мрачноватый гатчинский дворец Александр решил сделать уютным, комнаты украшались  выбранными им и женой картинами, коврами, красивой мебелью. Некоторые картины они приобрели два года назад в Париже у русских и французских художников. Илья Ефимович Репин тогда рассказывал: «Наследник очень любит живопись, он человек далеко не суровый, простой в обращении, с удивительно мягким, располагающим тембром голоса. В сопровождении Боголюбова он запросто, на извозчике, приехал ко мне в мастерскую. Расспрашивал о работах». Тогда же Мария Федоровна была избрана почетным членом «Общества взаимного вспоможения и благотворительности русских художников», а цесаревич принял над ним попечительство. Спрашивал Боголюбова,  который был членом Товарищества Передвижных художественных выставок: «Ваши передвижники всё перекочевывают из одного городского зала в другой, с тех пор как их выжили из Академии? Я серьезно думаю о необходимости создания в Петербурге Музея русского искусства». 

Понимая, что психология передвижников –– это психология оппозиционеров, он всё-таки их никогда и ничем не стеснял.  Более того, Александр считал, что «не должно ограничивать свои заботы одним Петербургом, гораздо больше следует заботиться о всей России: распространение искусства есть дело государственной важности». Эту цель ставили перед собой и художники-передвижники.
Не размениваясь на мелкие подачки, Александр предоставлял им крупные заказы общенационального значения и покупал наиболее выдающиеся картины. Со временем передвижники стали для него олицетворением современной национальной культуры. «Я всегда смотрел на „Товарищество“ как на представителей передового русского искусства».
Тогда же у супругов состоялась встреча с Иваном Сергеевичем Тургеневым. Услышав от русского посла, что Тургенев в Париже, Александр и Минни захотели познакомиться с крупнейшим русским писателем, произведения которого знали.

 Встреча была короткой, но Тургенев не раз вспоминал о ней. В письме к Полонскому сообщал: «Я познакомился с цесаревичем, и, к великой моей радости, нашел в нем человека открытого, честного и доброго. Цесаревна тоже очень мила».
После восшествия Александра III на престол, Тургенев в статье, опубликованной в парижской газете «Обозрение новостей политики и литературы» дал довольно подробную характеристику новому императору России. Проницательный писатель-психолог уже тогда смог раскрыть характер нового русского императора и даже предугадать, что за Александром III закрепится прозвище «крестьянский император».
В своей статье И. С. Тургенев говорил, что Александр III «обладает многими из тех существенных качеств, которые создают если не великих, то, по крайней мере, хороших и настоящих государей. Всякий человек родится с особыми способностями к той или другой профессии: этот государь кажется рожденным с несомненными способностями к власти. Он в расцвете сил, здоров телом и духом, у него величественные манеры, царственный вид… Ум его глубок и просвещен. Что о нем еще можно сказать, это то, что он русский и только русский. В его жилах течет едва несколько капель русской крови, и, однако, он до того слился с этим народом, что всё в нем — язык, привычки, манеры, даже самая физиономия отмечены отличительными чертами расы. Где бы его ни увидели, везде бы назвали его родину. Что касается нигилистов, которые предполагают, что император из страха может пойти на весьма большие уступки, даже на конституцию, то они жестоко ошибаются, совершенно не учитывая его характер и энергию».

И. С. Тургенев во многом оказался прав. Министр финансов Витте в своих воспоминаниях уже после смерти Александра III высказал мысль, что если бы ему было суждено царствовать еще несколько лет, то это  было бы одно из самых великих царствований Российской империи: «Я уверен в том, что император по собственному убеждению двинул бы Россию на путь спокойного либерализма».