Зима учебной тревоги нашей

На учения надо ездить летом, когда тепло и можно сесть на травку, сдёрнуть с ног чёртову кирзу и подставить босые ноги солнышку. А тут нашим приспичило — они дождались когда землю припорошит снежком, и выгнали нас из части в январе-месяце.

Хорошо, хоть не всем полком, а поэкипажно.

Полк всегда выезжал в один и тот же лес, где в мягкий, песчаный грунт были понатыканы высоченные сосны. За несколько километров до съезда в лес, начиналось заколдованное место: каждый раз на нём коварный враг накрывал нашу колонну химической атакой. Приходилось натягивать резиновую харю противогаза и смотреть на мир удивлённо выпученными линзами.

В лесу всё оставалось так, как и в казарме. Только комаров больше. Мы разворачивали радиостанции, установленные на машинах, копали отхожее место и спотыкались о растяжки палаток. Близость начальства мешала вольному житью на природе и приходилось нести караул и чтить устав.

Но тем январским днём мы все разъезжались в разные стороны.

Главное перед зимним выездом — проверить работу отопителя, а затем получить продукты на складе. Крупы, консервы, макароны и — украшение походного стола! — тушёнка ВКС. «Великая китайская стена» с иероглифами на этикетке.

Это одно из лучших китайских изделий, с которыми я сталкивался в своей жизни.

Первым до места всегда добиралась радиостанция «Кристалл». Машина выезжала из парка, принимала метров через тридцать вправо и тыкалась в забор части. «Кристаллу» не надо было далеко ездить — на спине у него распускалась антенна, находила где-то в небесах спутник и — всё! Связь пошла.

А нас запёрли километров за сто пятьдесят от расположения.

Два мощных «Урала» с кунгами — это и есть станция. В одной машине аппаратура, во второй — дизель-электрический агрегат.

И вот, защитного цвета, «Уралы» сматывают на колёса серую, асфальтовую ленту дороги, а ты сидишь и с высоты кабины смотришь на, мелькающих на обочинах, селян, делаешь гордый вид защитника Родины и думаешь: сука, ну когда же домой!

Потом капитан ткнул пальцем и сказал: «Где-то здесь!» Наш капитан был специалистом в деле радиосвязи и разгильдяем во всех остальных сферах службы. Подчинённым личным составом он тяготился, армейский образ жизни ему приелся и он, наверное, рад был бы сбежать на гражданку. Но куда ж ты, родной, сбежишь, в маленьком городке в 1991 году?

Приходилось тянуть лямку.

«Уралы», осторожно нащупывая заснеженную целину, выехали на большое колхозное поле. На горизонте чернели силуэты деревенских домиков.

Дальше всё было отработано. «Уралы» встали параллельно друг-другу и мы соединили их толстым, чёрным кабелем. Кабель был моим мученьем: я долго приноравливался свивать эту тяжеленную, непослушную змею аккуратными кольцами, когда укладывал его в машину. Зато это умение пригодилось мне позже на гражданке, когда пришлось иметь дело с корабельными канатами.

Заострённые штыри заземления лего вошли в замороженную землю и теперь надо было было развернуть антенны.

Два «лопуха» были закреплены по-походному на крыше станции. Один мы подняли легко — помогал ветер. Второй пришлось поднимать против ветра. Напарник мой был из семьи пасечника и до армии сидел на медовой диете и других натуральных продуктах. От такой жратвы он раздался в плечах и морде, и сил у него стало как у домкрата.

Поэтому он остался держать антенну, а я зашёл с обратной стороны, чтобы закрепить, удерживающий тросик.

Но армейская кормёжка пошла не на пользу пасечнику и силы у него были уже не те, что на батиной пасеке. Борьбу со стихией он проиграл, ветер повалил антенну и приятель мой оказался зажат между двухметровой тарелкой и крышей кунга.

Я поспешил ему на помощь, а так как другого пути не было, пришлось пройти прямо по антенне и накинуть к её весу свои 70 килограммов.

Сквозь свист ветра до меня донеслось кряхтение и пыхтение усталого бойца.

Победив гравитацию, мы спустились в кунг аппаратки. Капитан уже разворачивал антенны и щёлкал тумблерами.

Связи не было.

Полчаса капитан ругал нас, станцию и командование. Срок выхода в эфир уже подошёл, а связи всё не было.

Потом капитан сказал:

— Эти тупые твари на узле связи снова всё сделали не так!

«Тупые твари» находились в части, за сто пятьдесят километров от нас и вели разнузданную тыловую жизнь, пока мы загибались на передовой на промёрзлом, колхозном поле.

И тут я узнал, что техника — техникой, но в солдатской службе всегда есть место подвигу! Капитан записал на бумажке номер телефона и приказал добраться до деревни, позвонить в часть и объяснить тамошним специалистам, что нужно делать с аппаратурой.

Когда я выкинул из послания все маты и лишние междометия, оно сократилось до нескольких предложений, которые было способно запомнить даже такое, лишённое интеллекта существо, как солдат срочной службы.

Я побрёл через заснеженное поле, оставляя позади себя тонкую цепочку следов. В голову лез Джек Лондон со своим Белым Безмолвием и я пару раз обернулся, боясь увидеть, крадущегося по пятам, волка.

От околицы наша станция выглядела маленьким чёрным пятнышком, затерянным в этом белом мире.

В деревню я сунулся без разведки.

Последний раз её жители видели человека в военной форме в 43-м, когда наши гнали немца на запад. Я невольно ожидал встретить за поворотом мотоцикл, с торчащим из коляски пулемётом и две откормленные рожи в стальных касках.

— О-о, русиш зольдат! — сказали бы эти рожи.

А мой автомат с пустым магазином стоял в пирамиде в кунге, а патроны капитан предусмотрительно запирал в оружейном ящичке.

Но вместо немцев я увидел двухэтажную школу. На оконные стёкла изнутри налипла детвора и отчаянно махала мне руками. Я помахал в ответ, и на их рожицах вспыхнуло пламя восторга.

Наверное, разговоров о том, как по улице шёл настоящий солдат, им хватило на неделю.

Я сначала сделал дела второстепенные — то ли на почте, то ли в сельсовете нашёл телефон, позвонил в часть и передал им все капитанские пожелания.

Потом занялся основным.

Нашёл магазинчик и купил печенья и две бутылки водки.

Продавщица не задавала глупых вопросов о возрасте, а пожелала:

— Не замёрзните там, солдатики!

Все встречные отнеслись ко мне очень радушно.

Когда я вернулся на станцию, связь уже наладилась и всё пошло в обычном, неторопливом ритме. Мы поочерёдно дежурили за пультом, травили байки и втихаря от капитана пили водку в дизельном кунге.

Ночью все улеглись по отсекам. Капитан повесил свой любимый гамак, а у нас были спальники на овчине. Ужасно тёплые! Но в кунге и так было комфортно — отопитель гнал горячий воздух как зверь. Сорокалитровая алюминиевая фляга, в которой мы хранили запас воды, стояла у воздухопровода и вода в ней к утру почти закипела.

Свободные от службы спали, а кто-то один сидел в полумраке за пультом, на котором светились разноцветные лампочки и блестели красные буквы предупреждения: «Внимание! Противник подслушивает!»

И было очень уютно сидеть в металлической, прогретой коробке кунга посреди темноты, снега и безлюдности.

Когда ты открывал входную дверь, чтобы выйти наружу, в кунге сразу гас свет и зажигалась малюсенькая синяя лампочка дежурного освещения. Такой холодильник наоборот!

И ты выходил наружу, делал свои дела, потом поднимал голову вверх и видел множество звёзд, незатенённых электрическим светом большого города.

И думал: «Неужели это происходит со мной?»

А потом, вприпрыжку, спешил в тёплое нутро станции.