Истории Евсея. Часть 2. Глава 16

       Воспоминания просачиваются из чувств дымкой образов. Там нет определённости во времени, нет расстояний, нет названий. Даже имена всплывают из чувств не сразу и не все.
       Я прожил на берегу Евфрата три или четыре весны. Сопоставления из нынешнего времени говорят, что четыре. Это было счастливое, яркое время в кругу друзей. Интересно проявляет себя память: имена помню не все, а то, что в начале февраля цветёт миндаль, а следом абрикосы и персики, помню ясно и даже чувствую запах…
       Во вторую весну мы построили новую кузню. К середине лета печь уже пахла свежей известью и раскалённым металлом. Полдня мы с Лукой проводили в кузне, во второй половине, до заката, всегда что-то строили.
       Ученики в нашей мастерской – черноволосый Агур и русоволосый Юлий, сын армянина и гречанки.
       В то же время заработала плотницкая мастерская во главе с Назиром. Алан включился в уже существующую в деревне гончарную. Харан вместе с Адонией расширил кожевенную мастерскую. Натан был старшим по строительству, с ним, как обычно, трудилась вся молодёжь деревни. А вечерами, три раза в неделю, независимо от погоды, Натан с Адонией обучали борьбе всех желающих мужчин. Все мужчины деревни возрастом от четырёх до пятидесяти лет (бывало, и старше) приходили на эти тренировки. Там же учились биться на мечах, изготовленных Назиром. В тренировках с мечами использовались приёмы рукопашного боя…
       Когда перестаёшь быть вестником на длительное время и жизнь становится оседлой, и все друзья имеют семьи, где часто рождаются красивые дети, желание быть рядом с любимой звучит внутри неизбежно и часто. Обилие дел и общения занимают внимание весь световой день, но когда наступает вечер и добираешься до горизонтального положения, вот тут мысли о любимой заполняют тебя всего, желание близости перекрывает всякие рассуждения.
       Я не принадлежал к редкой в те древние времена разновидности мужчин, которые умели жить без женщины, обходиться без её присутствия рядом. Мало того, ещё и мечтал о трудноисполнимых, возможно, несовместимых задачах – обойти мир с вестью об учении Любви и прийти к единству мужского и женского. Хотелось осуществить и то и другое, но допускал, что кое-что сделать не получится и доделывать надо будет уже в следующем рождении, где очень хотелось бы оказаться вместе с Учителем и Дедом.
       А здесь, на берегу Евфрата, я учился проводить вечера и ночи без Ани. Меня сильно тянуло к ней. К тому же я часто ощущал её мысли, а иногда, как мне казалось, и её присутствие рядом.
       Обычно после вечерней молитвы, перед отходом ко сну, моя голова трудилась последовательно в трёх направлениях. Просматривал свои слова, действия и мысли в событиях прошедшего дня и сверял с пониманием правильного, чтобы в следующий раз в подобных ситуациях иметь возможность поступить по-другому. Потом копался мысленно в способах закалки сталей разного назначения, обдумывал понравившиеся идеи, чтобы потом попытаться их исполнить.
       А перед тем, как уйти в сон, я отправлялся к Ани: восстанавливал в памяти наш дом, расположение некоторых вещей, как любила размещать их Ани… А вот и сама Ани, её взгляд, улыбка, её дыхание, нежность… Дальше начиналось самое непростое, но очень желаемое: я учился соединяться с Ани, сливаться с ней в одно.
       В начале этой учёбы со мной случалось или перевозбуждение, или засыпание от усталости. Последнее было лучшим выходом, ведь во сне иногда продолжалось то, что я представлял, засыпая: тогда наше соединение с Ани приводило к яркому естественному завершению. Но если я перевозбуждался, что поначалу случалось часто, то не знал, как поступать с этой собравшейся в точку силой; ходить по ночам в кузню было не лучшим решением. И воспитан был Дедом в древних правилах – не позволял себе сбрасывать семя самоудовлетворением…
       Но всё же третьей весной я научился так соединяться с Ани, что сочная природная сила разливалась волшебным нектаром по всему телу аж до макушки головы, и это не было кратковременным событием. И я надеялся, что Ани испытывает в эти мгновения что-то не менее замечательное, ведь наибольшее удовлетворение получалось от того, что я ощущал её восторг от такого свидания.
       Это умение, наконец-то проявившееся в моей жизни, не уменьшало, а наоборот, разжигало желание вернуться в свой час к Ани, на берег Эгейского моря. С наступлением четвёртой весны я сказал себе, что община наша уже достаточно крепка, а значит, наказ Деда выполнен и надо начинать думать о движении в Парфию. А находилось Парфянское царство уже совсем недалеко, в половине луны пути, там, где несла свои воды великая река Тигр.
       И теперь я ждал знака, какого-то события, чтобы продолжить путь вестника…
       В моём рассказе о полноте ощущений от воображаемого слияния с Ани можно поискать вопрос: неужели нельзя было найти женщину в деревне, которая с пониманием и желанием сделала бы шаг к близости со мной?
       Если коротко… Такой свободной женщины со взаимным чувственным притяжением не было в нашей небольшой деревне. А главное, я понимал, что моя любимая сразу почувствует присутствие в моей жизни другой женщины, и это принесёт Ани переживания и боль, несмотря на её отважное согласие на моё возвращение со второй женой. Ани умеет чувствовать меня, ей достаточно переживаний обо мне и без появления другой женщины в поле моих чувств…
       Возможно, все эти умные рассуждения могли бы поколебаться, если бы в реальности появилась женщина, которая тронула бы мои чувства. Но мне тогда повезло – этого не случилось…
       Конец лета. Уже блестит паутина. Мальчишки переправили с другого берега реки одинокого путника. Это был пророк – проповедник из Иудеи Авишай. Он шёл с вестью о наступлении конца времён и приходе Машиаха.
       Правило первых общин – принять пророка, дать ему кров и пищу, предоставить ему возможность возвестить перед общиной своё откровение, но не оценивать истинность пророка по услышанному от него. Пророк мог задержаться на второй день, но будет ли он снова говорить, решала община.
       Если пророк задерживался на третий день и не приступал к труду, который ему предлагала община, то он считался лжепророком.
       Обычно истинность пророка определялась по его нраву. Считалось, что за первых два дня, отведённых ему, можно было увидеть, соответствует ли сам пророк тому, о чём говорит, к чему призывает.
       Если люди видели несоответствие, они должны были отправить его дальше в путь, дав ему еды в дорогу, и передать через посыльных в близлежащие селения, что по их землям идёт лжепророк. В такой ситуации у бывшего пророка оставалась возможность покаяться перед всеми и принять тот труд, который ему предложит совет старейшин общины (совет диаконов), если собрание общины решит предоставить ему такой шанс. И такая возможность – через труд и смирение вернуть доверие к себе – обычно предоставлялась…
       Выслушали Авишая в доме молитвы. Он шёл из порабощённой Римом Иудеи, где под страхом смертной казни запрещалась всякая попытка восстановления иерусалимского Храма – разрушенной до основания святыни Израиля. Целью его пути были города Месопотамии: Нисибин, Ашшур, Ктесифон, Селевкия, Вавилон – там находились крепкие, богатые иудейские диаспоры. Авишай возвещал явленным ему откровением о наступлении конца времён и приходе Машиаха – царя, который воссоединит избранный Богом народ, освободит его от рабства, восстановит Храм. И призывал иудеев к покаянию и очищению через полное погружение в воду. Сто лет назад подобное уже происходило: Иоанн призывал к покаянию, крестил в Иордане и возвещал о приходе пророка над всеми пророками. Иоанн тогда не только возвестил, но и имел смелость указать иудеям на Помазанника. А вскоре лишился и головы, и звания пророка…
       Когда Авишай закончил говорить, Лука вознёс хвалу Всевышнему, поблагодарил гостя за сказанное. Коротко рассказал, что мы есть те, кто уже дождались Помазанника. Предложил Авишаю участвовать в утреннем омовении в реке с предшествующим этому покаянием пред Отцом.
       Авишаю было предложено от совета диаконов отдохнуть после долгих дорог, участвуя по желанию в жизни общины, а через три дня продолжить свой путь. Авишай с благодарным поклоном принял предложение и попросил дать ему возможность потрудиться во благо общины.
       Появление Авишая было для меня знаком: пора. Решил идти в Парфию вместе с ним, ведь тогда мне не надо будет брать в попутчики никого из друзей, они очень нужны здесь, в нашей молодой общине. Со мной рвались в дорогу Агур и Юлий, но я твёрдо сказал им «нет» – пусть мужают рядом с друзьями и близкими, их час ещё придёт…
       Уходили мы рано утром, после омовения и молитвы. Тогда в дорогу недолго собирались. Рубаха-хитон, свободные штаны с низким пахом, накидка из грубого полотна, сандалии, сшитые Хараном, заплечная сумка с писаниями и едой.
       Я шёл без серебра, как и положено апостолу. Авишай имел с собой серебро денариями, которыми его снабдила диаспора ещё в Антиохии сирийской.
       Провожали меня всей общиной. Родные глаза преданных друзей. Никто не уговаривал меня остаться, все знали, что я должен идти. И знали, что хочу вернуться.
       Шли мы на юго-восток, наверное, не меньше двух недель. Хотели выйти на берег Тигра между Нисибином и Ашшуром, там намечали расстаться. Авишай собирался идти дальше на юг вдоль Тигра до Ашшура. Я хотел переправиться на восточный берег Тигра и дойти до ближайшего парфянского города.
       Идти по Месопотамии нетрудно: вода есть, плоды тоже. Есть и сладкие корневища, не помню их названия. У камышей – вкусная, сочная нижняя часть. Если не торопиться, можно рыбу на костре приготовить. А если некогда, то и кузнечиков хватает…
       Разговоры у нас не ладились. Я предложил Авишаю озвучить наши разные взгляды на мир, не доказывая их друг другу. Одному из нас удавалось придерживаться этого соглашения, поэтому Авишаю не с кем было спорить. Он, конечно, не раз возвращался к попыткам донести до меня своё откровение. В такие мгновения я переставал его слушать: улыбаясь в ответ, попросту погружался в воспоминания о своих друзьях среди людей и среди Хранителей.
       Иногда повторял Авишаю одну и ту же мысль: «Только время может подвести итог нашим взглядам на мир и размышлениям. Я верю всем сердцем, что Иешуа – Посланник Отца, Он принёс Путь Любви, исполнение которого освободит нас от рабства перед Сатаной».
       Вывод Авишая, если максимально его укоротить, был таков: «Иешуа – праведник и проповедник, наказанный Всевышним за не свою ношу. Он не может быть Машиахом, Помазанником Всевышнего, по той причине, что он не царь из рода Давидова, не спас избранный народ от рабства Рима, не воссоединил Израиль, не восстановил Святыню».
       Однажды, когда Авишай в очередной раз рассказывал мне свои откровения, а я вспоминал общение с настоящей богиней Хэвой, получилось так, что Хэва не ушла из воспоминаний, а сказала мне: «Завтра будь осторожен. Не изменяй себе, не доставай меч».
       Весь следующий день я был внимателен в пути, мы даже обошли стороной небольшое селение…
       Медленно наступал вечер. Мы наконец-то дошли до великого Тигра. Решили омыться, вознести молитвы. Посмотрел по сторонам – на обозримом расстоянии никого не было. Спустились с небольшого обрыва к реке. Из камышей вылетела птица. Поднявшись над нами, что-то крикнула… Сотворили молитвы, каждый свою, разойдясь в разные стороны. Умываясь в реке, я обернулся. Над обрывом стояли шесть бородатых мужчин в одеждах из шкур. Откуда они появились? «Караванные разбойники», – пронеслась в голове мысль.