Наши корни. Глава 11. О судьбе отряда Тарана

Иван Яковлевич Прасолов отступил из Кустаная вместе с отрядом Тарана. Он был членом военного совета и заместителем Тарана по политической части. Судьба отряда Тарана была трагической. Отступив из Кустаная, отряд Тарана двигался по направлению к Тургаю, где сохранилась Советская власть. Таран и военный совет были убеждены, что движение их отряда прикрывает отряд Жиляева А. А на деле получилось так, что с полпути Жиляев повернул обратно и пошел на Боровое.

Отряд Тарана шел к Тургаю. Незадолго до прихода кустанайских  партизан военкомом Тургайского уезда был назначен герой казахского народа большевик Амангелъды Иманов, которого лично знал Карп Максимович Иноземцев. 19 апреля 1919 г. алаш-ордынцы устроили в Тургае контрреволюционный переворот и арестовали Амангельды Иманова и ряд других коммунистов.

25 апреля 1919 г. отряд Тарана подошел к Тургаю. Алаш-ордынцы встретили его от имени Тургайского Совета и предложили выслать в город своих представителей. Будучи  уверены, что в Тургае Советская власть, что ее возглавляет Амангельды Иманов, от отряда Тарана отправились в качестве парламентеров в Тургай Таран, Иноземцев, Романов и Свиридов. При въезде в город парламентеры партизан были арестованы алаш-ордынцами. На время отъезда в Тургай Таран передал командование отрядом Прасолову Ивану Яковлевичу.

Алаш-ордынцы тоже обманным путем разоружили отряд Тарана и доставили его в Тургай. Весь рядовой состав  тарановцев  алаш-ордынцы под конвоем отправили в Орск в распоряжение колчаковского начальства (В составе этапированных были некоторые члены военного совета как, например И.Грушин). Прасолова Ивана Яковлевича заключили в тюрьму вместе с Тараном и Иноземцевым. Через несколько дней руководители партизанского движения на Кустанайщине были алаш ордынцами расстреляны.

Приблизительно на полпути к Орску после одной ночи, утром тарановцы не обнаружили ни одного конвоира. Конвой бросил их, не сказав им ничего. Хозяин двора, на котором они ночевали, казах объявил им, что они свободны. Конвой получил сообщение, что Орск занят Красной Армией и поэтому они покинули тарановцев и в срочном порядке вернулись в Тургай. Состоялось совещание бойцов Тарановского отряда, на котором было решено возвращаться домой в Кустанайский уезд отдельными небольшими группами.

Летом 1919 г., точно месяца и дня не помню, я вернулся с поля. Вышла из хаты моя сестра Поля и предупредила меня о том, чтобы я вел себя как можно осторожно. В поселок приехал старшина Курманов в сопровождении двух незнакомых человек. Только, только сестра успела войти в избу, как ко мне подъехал на добротном саврасом коне мужчина лет тридцати. Конь был не оседлан, на нем лишь лежал потничек из-под седла, богатая уздечка с медными удилами. Всадник весьма дружелюбно поздоровался со мной, спросив: "Ну как живете?" Я ответил:
      - Живем, хлеб жуем, квасом запиваем... А вы откуда и куда путь держите?
      - Я сам боровской. Вот там за леском наш стан, мы убираем хлеб.Кончилось курево... Я и подался сюда. У вас тут табачку можно купить.               
Я с незнакомцем разговаривал, а сам внимательнейшим образом рассматривал - изучал. Думал: "Кто ты?" Я обратил внимание на руки... Руки не рабочие... холенные и пришел к выводу - это подосланный беляк. Только успел я так подумать, мой незнакомец сразу перешел к "делу".
      - Ты парень не бойся меня. Я так же ненавижу колчаковцев, как и ты.
      - С чего это вы взяли, что я ненавижу колчаковцев?
      - С того, что они твоего отца расстреляли, Прасолова И.Я. расстреляли. За что же тебе их негодяев любить?
Упоминание двух самых дорогих мне человек настолько взволновало меня, что я покраснел с головы до пят.
       - Не волнуйся, парень, немного им осталось царствовать. Скоро им будет корачун... Вот, вот Красная Армия освободит весь Кустанайский уезд от бандитов, которые хотят на шею русского народа опять посадить царя.

Слова незнакомца с одной стороны безгранично радовали меня, а с другой стороны слова предупреждения сестры... "Смотри осторожнее, в поселок приехал старшина Курманов с двумя неизвестными лицами. Держи язык за зубами".
Решив про себя окончательно, что со мной разговаривает подосланный беляк, я перед ним "козырнул":
      - Без царя, брат, народ, что стадо баранов без пастуха..."

В это время из избы вышла моя мачеха, увидев незнакомца, обратилась к нему со следующими словами:
      - Здравствуй, Василий! Ты как сюда попал?
      - Здравствуй, тетка Соломея! Да мы вот за леском убираем сено. А приехал я сюда, чтобы купить табаку.
      - Ну, Василий, табаку ты здесь не купишь. У нас в поселке нет лавки и ничего невозможно купить. Мы ездим за покупками в Боровое или в Александровку.
Заходи Василий, самовар на столе, попьем чайку, и ты расскажешь как там живут мои родственники.

Василий слез с коня, привязав его здесь же под окном, и они пошли в дом. Я пошел за ними. Мачеха открыла дверь, пропустила вперед гостя и закрыла дверь. Оставшись по эту сторону дверей, я спросил у мачехи:
     - Мама, кто это?
     - Наш сосед по Боровому Василий Турчанинов (Василий Турчанинов - дядя Якова Семеновича Турчанинова, моего сверстника и приятеля по работе в комсомоле).
     - А он не служит в колчаковской милиции?
     - Не знаю, Яшенька, не знаю... и пошла в хату.

Я был крайне озадачен и расстроен. В это время подошел ко мне Митька Клейменов и предложил пойти вместе с ним на улицу, ко двору Климановых, там собрались девчата и ребята... будут танцы. Вместе с Митей мы отвели лошадей за лесок, спутали и пошли к молодежи на танцы.
1
Приблизительно через час-полтора ко мне подбежал Антошка Бахтинов  и весьма взволнованным голосом сказал мне, чтобы я немедленно шел домой, сообщив при этом, что сестру мою, Пелагею Васильевну арестовали...
Дома я застал плачущих сестру и мачеху, а за столом сидел старшина Курманов, продолжал допрашивать сестру.
Обращаясь к Поле старшина спросил:
     - Как фамилия вашего гостя?
     - Я не знаю его фамилии. Мама называла его Василием.
     - Да это наш сосед по Боровому Василий Турчанинов. Он вырос на моих глазах. А сейчас они за леском косят сено.
      - Ваш косарь дезертир и большевик, который скрывается в прилегающих лесах. К вам он приехал за продовольствием. Сколько раз и когда он приезжал к вам?
      - Он у нас никогда раньше не был... Сегодня я видела его первый раз", - сказала сестра.
При этом допросе присутствовал Федор Дмитриевич Лукьянов, староста пос. Русского.
      - Завтра утром я отправлю вас троих в Кустанай. Там все вспомните и расскажете о своих тайных связях со скрывающимися дезертирами.

Федор Дмитриевич Лукьянов знал, что если старшина отправит нас в Кустанай, то из Кустаная будет выслан карательный отряд, который может сжечь весь поселок. Поэтому он немедленно побежал по дворам, рассказывая о нависшей над поселком беде. От нее можно только откупиться. Для этого не жалейте вносить кто сколько может. Федор Дмитриевич, как он потом рассказывал, собрал приличную сумму. Туда же пошли  мои пара волов, которых я только что продал в девятую пятницу на александровской ярмарке. Старшина, конечно, с удовольствием принял взятку и никому по начальству не сообщил, что дом Вострикова навещают скрывающиеся партизаны.

Через несколько дней, ночью постучался к нам в хату Михаил Яковлевич Прасолов. Он был вместе с братом Иваном Яковлевичем Прасоловым в отряде Тарана. Он был в группе тех пленных таранцев, которых конвоиры бросили на полпути от Орска.
Михаил Яковлевич рассказал, как их разоружили алаш-ордынцы, как доставили в Тургай. Последний раз он видел брата в середине мая, когда его переводили из одной кибитки в другую. Они успели лишь обменяться взглядами. Иван Яковлевич, по словам Михаила, был в весьма подавленном состоянии. Вскоре Иван Яковлевич Прасолов, Карп Максимович Иноземцев, Таран и др. были алаш-ордынцами расстреляны. Об этом уже тогда знали плененные тарановцы.

Михаил Яковлевич сказал, что их группа в количестве семи человек скрывается в лесах, прилегающих к пос. Русскому, что он сейчас пришел за хлебом и приварками и что он через каждые 4-5 дней будет приходить. Он будет приходить не один, его будут сопровождать наши два товарища. Сегодня я пришел к вам тоже не один. Со мной пришли еще два моих товарища. Они залегли в канаве огорода и следят за тем, чтобы не наскочили сюда беляки.

Сестра покормила Михаила Яковлевича, наполнила мешок продовольствием и он ушел.Ночные посещения Михаилом Яковлевичем нашего дома продолжались вплоть до освобождения Красной Армией от колчаковцев Кустанайского уезда.

От Михаила Яковлевича, а позднее и от других тарановцев, мы многое узнали об Иване Яковлевиче Прасолове, как коммунисте, как члене военного Совета и заместителе командира отряда по политической части. Все они характеризовали его как честного большевика, боровшегося против белогвардейцев и проводившего большую политико-воспитательную работу среди бойцов отряда Тарана.

С тех пор, как я стал коммунистом и убежденным атеистом, меня глубоко волновал нелепейший поступок Ивана Яковлевича Прасолова летом 1918 г., когда он объявил себя баптистом и крестился. Что с ним случилось? Почему он согласился креститься? Я вспоминал его поведение, разговоры и никак не получалось, что он стал баптистом. Так продолжалось до 1957 года.

В 1957 г. издательство "Московский рабочий" опубликовало сборник воспоминаний участников Октябрьских боев 1917 г. в Москве и документы, посвященные 40-летию Октябрьской социалистической революции. В этом сборнике были опубликованы статьи соедующих авторов:
П.Федотова "Солдаты-двинцы",
П.Федосова "Из записок двинца",
С.Цудына "Первый бой",
В.Ростовцева " За власть Советов",
П.Солонкова "Незабываемые дни".

В этом сборнике меня интересовала, главным образом, статья моего друга и товарища Федосова Петра Михайловича, с которым мы три года учились в Ленинградском коммунистическом университете в 1924-1927 гг. и поддерживали наши дружеские отношения на протяжении всех последующих лет.
За минувшие годы у нас было бесчисленное количество встреч и бесед. Но ни разу ни он, ни я не назвали фамилию Летунова. Назови он фамилию Летунова, я бы немедленно зацепился за эту фамилию и рассказал бы, что у нас на Кустанайщине был Георгий Летунов, вожак Кустанайских партизан. На мой рассказ о Летунове наверняка бы Петр Михайлович рассказал о двинцах, о подвиге Летунова. Если бы это случилось в 1924 г., то я уже тогда бы перестал осуждать Ивана Яковлевича за то, что он в 1918 г. объявил себя баптистом и крестился. Я понял бы, что он это сделал по совету Летунова и сделал это для того, чтобы прикрыть деятельность партизанского подполья.

В сборнике "Двинцы", в статье П.Федосова я прочел о Летунове следующее:
"Строило ли командование полка догадки или до него дошли кое-какие сведения о нашей пропаганде большевистских идей, - неизвестно. Только однажды в дом, где была размещена часть команды связи, в том числе Фролов, Летунов и я, неожиданно пришел подпоручик Серцов. Летунов, исполнявший обязанности старшего, отдал рапорт, что "... происшествий никаких не случилось".

Подпоручик Серцов подозрительно оглядел нас, обвел взглядом помещение и спросил:
      - Что вы тут читаете? Может быть  у вас книжонки есть какие, а?
Летунов обращается ко мне:
      - Федосов, покажи, что у тебя в сумке!
Я застенчиво вытаскиваю сверток из сумки и передаю Летунову. Летунов бросил на меня сердитый взгляд, развернул медленно газету и вытащил самое настоящее евангелие, раскрыл его и прочел что-то "от Луки"...
      - Вот, ваше благородие, примерный солдатик у меня, религиозный (Двинцы, изд. Московский рабочий, 1957 г., стр. 12.).

Свой способ прикрытия подпольной большевистской работы в полку царской армии евангелием Г.Летунов, конечно, не замедлил перенести в практику работы кустанайских партизан. Я уверен, что Иван Яковлевич в 1918 г. объявил себя баптистом по совету Г.Летунова. Явно его почерк...

Спустя, примерно, месяц или полтора судьба свела меня с Василием Турчаниновым при следующих обстоятельствах. Километрах в 2-х - 3-х находилось мое овсяное поле. Овес уродился на славу. По моим расчетам я должен был вот-вот приступить к уборке. Утром в воскресение я пошел посмотреть, не поспел ли овес, не пора ли приступить к уборке. Подойдя к полю, я увидел пасущихся на нем пять добротных сивой масти лошадей. В поселке Русском не было таких лошадей. Я понял, что эти лошади принадлежали кому-то из жителей с. Борового. Сколько времени они паслись в овсе, не помню, но почти весь овсяной участок в две десятины был испорчен. Видно было, что бродячие лошади паслись в овсе не одну ночь и не один день. Поблизости был водопой и лесок... Одним словом лучшего курорта, чем мое овсяное поле лошади не могли найти, да они и не искали. Овес  достиг уже молочной спелости. Дня через три-четыре должен был приступить к уборке, а тут такое несчастье.

Лошадей я пригнал, привязал, пошел к старшему брату Андрею, рассказал ему о случившемся. Он мне посоветовал немедленно заявить в сельсовет о том, что я в потраве поймал чьих-то лошадей. От брата я зашел в с/совет и зарегистрировал "нарушителей". Пойманные лошади прибавили мне работы и заботы. Я ждал день, два, три - никто не является за лошадьми.

Наконец на пятый день является житель с Борового, кулак – Согуляк (фамилия не точно) и сказал, что эти лошади его. Я рассказал ему, где и когда я поймал его лошадей, что лошадей я отдам только тогда, когда он возместит мне нанесенный лошадьми материальный ущерб. Хозяин лошадей спросил меня: "Чем же я могу выкупить лошадей?"
       - Как чем? Овсом.
       - И сколько же я должен тебе привезти овса?
       - Пятьдесят пудов...
       - Да ты что, парень, часом не очумел? Что же за одну ночь каждая лошадь съела по 10 пудов? Ха, ха, ха...
       - Напрасно вы смеетесь. Конечно, лошадь не только за ночь, но и за две и больше не съест столько. Вы, как старый человек, понимаете лучше меня, что лошадь, забравшись на посев не столько съест, сколько истопчет и приваляет колосьев. Съест она, допустим на рубль, а испортит на десять.

Долго мы убеждали друг друга. Наконец хозяин лошадей предложил мне, как выкуп, десять пудов овса, которые, по его мнению, вполне компенсируют потраву. Мне это показалось слишком мало. Я отказался.
Тогда хозяин лошадей сказал, что он вынужден обращаться с жалобой на меня, в милицию. На это я ему ответил:
      - Обращайтесь.

А сам торжествующе подумал: "Обращайся, обращайся - власть то наша, советская. Милиция поддержит, конечно, меня, а не тебя толстопузого кулака.
Кулак уехал в Боровое, домой... Часа через три-четыре вернулся с милиционером. Проехали все трое на поле. Осмотрели потраву и снова заговорили о том, сколько пудов овса попортили и поели лошади. В этом разговоре я почувствовал, что приехавший милиционер на моей стороне. Я настаивал на своей оценке причиненного мне убытка. Тогда милиционер предложил нам поехать в Боровое к начальнику милиции  М.Метелеву. Я, мол, доложу ему, и он вас рассудит.
Мы согласились. Сестра угостила нас чаем.

Через часа два мы были с милиционером в кабинете начальника милиции, а владелец лошадей почему-то не пошел. Не успел сопровождавший меня милиционер сказать и двух слов, как в кабинет начальника вошел Турчанинов Василий. Я был весьма обрадован встречи с партизаном, который в дни колчаковщины скрывался в прилегающем к Русскому поселку лесах и который навестил наш дом.

Расплываясь в радостной улыбке, я, было, рванулся к нему. И вдруг он точно обухом по голове долбанул меня, сказав н-ку милиции Метелеву ( Метелев был мужем Антонины Ивановны Турчаниновой):
    -Вот этот парень на поселке Русском предал меня. Когда я зашел в дом тетки Соломеи, он, по-видимому, сообщил белякам, которые пытались поймать меня. Метелев, не спросив меня, кто я, по какому делу пришел к нему,  милиционеру властно скомандовал: "Посадить его в подвал". Милиционер, козырнув, взял меня за шиворот и повел вниз в полуподвальное помещение дома, который занимала милиция. Снял замок, открыл дверь и втолкнул меня.

Арестное помещение было просторное, но оно было переполнено арестантами. Среди них было несколько белогвардейцев, которые в момент отступления находились в других селах и отстали от своих частей, там были арестованы несколько спекулянтов, несколько человек как-то держались отдельно от других. Они не вступали в разговор с другими. Кто они и за что были арестованы, я не знаю. Окно в полуподвале было, как в тюрьме, с железной решеткой без стекла. Через него поступал свежий воздух. Но его поступало так мало, что в каталашке было душно.
Как только вошел в каталашку, я оказался окруженным ее обитателями, злющими антисоветчиками. Они с нескрываемым любопытством некоторое время рассматривали меня.

Один из них, обращаясь ко мне, спросил:
         -За что же это тебя упрятали сюда?
        - Не знаю, - выпалил я с огромной обидой и огорчением. Стоявший рядом быв. белый офицер с глубоким сочувствием промолвил:
        - Они скоро будут арестовывать детей.
        - А вы, конечно, детей не арестовывали, а просто убивали. Притом, я не ребенок, мне уже шестнадцать лет!
        - Ой, как много! - с усмешкой сказал беляк.
Все рассмеялись.

За окном послышался колесный стук многих телег, говор людей. Я подошел к окну и увидал несколько подвод, остановившихся около дома, с которых соскакивали красногвардейцы и подходили к крыльцу дома. Сюда же подходили местные жители, и между ними и бойцами завязалась беседа. Один из красноармейцев, глядя в сторону нашего окна, что-то спросил у женщины. Она показала ему на наше окно. Он подошел вплотную к окну и стал рассматривать нас. Почему-то его взгляд задержался на мне больше чем на других, и он запел:
"Ах попалась птичка, стой, не уйдешь из сети..."
      - Костин! - кто-то из толпы, стоявших красногвардейцев, позвал бойца.
      - Слушаю вас, тов. политрук.
      - Кого вы там развлекаете?
      - Контру, тов. политрук.
      - Какую еще контру, где вы ее увидели?
      - Самую что ни есть настоящую контру. Все в добротных костюмах, в гамбургских сапогах, при часах с золотой цепочкой через все брюхо. Только вот не знаю, как замешался между этими акулами мальчонка. Видать, хороший мальчиш.

Политрук подошел к окну и стал рассматривать находившихся в подвале людей. Через правую щеку и ухо его проходил большой шрам. Переведя взгляд на меня, политрук спросил:
    - А как ты сюда попал тов. гимназист?
    - Да какой я гимназист...
    - Надо полагать настоящий гимназист. В каком классе учишься?
    - Да ни в каком.
    - А форму на прокат что ли взял?
    - Форму мне купил в 1918 г. в Троицке командир партизанского отряда Прасолов.
    - Постой, постой парень. Какой это Прасолов?
    - Самый настоящий.
    - А как его зовут?
    - Зовут его Иван Яковлевич.
    - А как он выглядит, каков он из себя?
    - Он выглядит так, как все инвалиды войны, потерявшие ногу. В 1914 г. на германском фронте он получил ранение. У него было размозжено правое колено.
    - Иван Яковлевич ваш брат?
    - Нет, он муж моей сестры.
    - А где он теперь?
    - На том свете... Его расстреляли колчаковцы в Тургае. А моего отца они расстреляли в Александровке.
    - Ну, а за что же посадили в подвал?                -   - За то, что кулацкие пять лошадей потравили мой овес.
    - Что-то парень не получается... Кулацкие лошади потравили твой овес и тебя же посадили в кутузку?
    - А что тут не получается? Все получилось. Советская милиция поддержала не меня, а кулака...

В это время к дому милиции подъехала подвода, с которой сошли председатель с/совета пос. Русского Федор Дмитриевич Лукьянов и мой старший брат Андрей. Я сказал моему собеседнику через железную решетку, политруку:
     - А вот и наш председатель сельсовета, - и показал на подходившего к окну Федора Дмитриевича.
Политрук поприветствовал его, спросил:
     - Вы председатель сельсовета пос. Русского.
     - Так точно тов. политрук, - по-солдатски ответил Федор Дмитриевич.
     - Можно попросить вас пройти вместе со мной к н-ку милиции?
     - Конечно можно, к тому же у меня к нему есть дало.

Как потом мне рассказали, к начальнику милиции пошли политрук, Федор Дмитриевич и мой брат Андрей. Там состоялся крупный разговор. Речь шла обо мне. Политрук и председатель с/совета с возмущением допрашивали М. Метелева за что посадили меня в кутузку... Оправдываясь, М.Метелев сослался на партизана из отряда Тарана Василия Турчанинова, заявившего, что в прошлом году в пос. Русском "этот парень донес на него белякам".
       - А теперь послушайте, что я вам скажу: Случай, о котором рассказал вам В.Турчанинов произошел при мне, на моих глазах. С самого начала приезда старшины Курманова и сопровождавших его двух беляков, я как быв. староста, все время пребывания его в поселке находился при нем. Старшина Курманов попросил меня показать поселок. Сначала я провел его по улице Смоленской, а потом прошли на улицу Оторвановку. Проходя мимо дома Вострикова мы увидели, что напротив, на расстоянии 20-30 саженей; на бревнах сидят мужики. Мы подошли к ним, сели. Через некоторое время старшина обратил внимание на коня, привязанного около окна землянки Вострикова, и спросил у сидевших мужиков: "Чья это лошадь?" Ему ответили:
- На этой лошади подъехал какой-то человек и о чем-то разговаривал с хозяином этого дома. Потом вышла из избы мачеха его, что-то сказала и они пошли все трое в хату. Яшка немедленно вернулся и стал продолжать распрягать своих лошадей. К нему подошел Мйтька Клейменов и они вместе повели лошадей на выгон. Старшина приказал Петру Бахтинову позвать незнакомца, вошедшего в дом к Востриковым, к нему. Что и было сделано Петром Ивановичем. Незнакомец вышел из дома Востриковых, вскочил на коня и был таков. Старшина, двое его сопровождающих и я вошли к Востриковым, там мы застали Пелагею Васильевну Прасолову , ее мачеху Соломею и двух детей Ивана Яковлевича Прасолова. Старшина Кураманов стал, на чем свет стоит, ругать Пелагею Васильевну и жену покойного Василия Максимовича. Ругая, старшина сказал, что он отправит их в Кустанай. Я понимал, что если семью Востриковых старшина арестует и отправит в Кустанай, то им оттуда не вернуться. А за этим последует присылка в пос. Русский карателей, которые могли учинить расправу над другими семьями, а может быть и над всеми жителями Русского.
Уговаривать старшину, чтобы он сменил гнев на милость, было безнадежно. Я понял, что от этих трех бандитов можно только откупиться, дав им солидную взятку. Я прошел по всем дворам поселка, рассказал им о нависшей угрозе и что можно ее отвести, дав старшине и двум белякам, сопровождавшим его, солидную взятку. У меня таких денег нет. Такую сумму можно сколотить только общими усилиями. Надо, чтобы каждый внес на общее дело столько, сколько у него сейчас имеется денег.
Не было ни одного жителя поселка Русского, кто бы не внес свой вклад. У меня дома хранится список, кто сколько внес. Две недели тому назад на общем собрании граждан я объявил, сколько тогда много было собрано и передано Курманову денег. Кроме денег колчаковцам было отправлено в Александровку по одному барану.
Что касается Якова Васильевича (Я уже говорил, что все взрослые жители поселка звали меня не иначе, как по имени и отчеству. Меня это смешило, но я старался держаться как можно с достоинством), то он вернулся домой после того, как партизан ускакал. Только тогда он встретился со старшиной, который объявил, что он, как и его сестра и мачеха, арестован.

Обращаясь к  Василию Турчанинову, председатель с/совета сказал: "Чего же вы наплели на парня? Что же вы забыли, что после вас в дом Востриковых много раз приходил ваш однополчанин Михаил Яковлевич Прасолов, который именно от Востриковых приносил вам хлеб, масло, мясо и крупу?"

Мой старший брат Андрей, присутствовавший при этом разговоре, потом мне рассказывал:
      - Когда Федор Дмитриевич говорил, политрук все время ходил по кабинету н-ка милиции и явно нервничал. Как только тот кончил, политрук, обращаясь к Металеву, сказал:
      - За что же вы посадили в каталашку парня? Ведь вы же здесь олицетворяете Советскую власть, призваны к тому, чтобы охранять интересы труженников от кулаков, от воров, от хулиганов.
      - Напрасно вы учите меня. Я свои обязанности знаю и их выполняю.
      - Знать-то их, может быть, и знаете, но что касается выполнения, то вы их выполняете так, как не надо выполнять. Живой пример, история с арестом Вострикова. Вы послушали кулака, поплелись за ним, поддержали его, а нашего советского человека, сына партизана, расстрелянного колчаковцами, обидели. За потраву хлеба наказывать надо было кулака, надо было заставить его возместить причиненные потери Вострикову, а вы закатали его в тюрьму.
М.Метелев все еще не сдавался и отметал обвинения политрука.
      - Я не кулака послушал, а заслуженного человека.
      - Допустим так. Но, а если ваш заслуженный человек ошибся? Тогда как? Вы же прежде, чем сажать в кутузку вместе с нашими врагами, должны были проверить, внимательно выслушать человека, обратившегося к вам за правдой, за помощью... А обратился-то к вам мальчиш без опыта и без знания жизни. А как вы поступили с ним? Вы освободили кулака от уплаты материального ущерба, причиненного молодому человеку целым табуном лошадей.
       - Да не освобождал я кулака от законной уплаты за потраву.
Он получит лошадей только тогда, когда заплатит положенную сумму Вострикову.

В разговор вмешался мой старший брат Андрей. Обращаясь к начальнику милиции, он сказал:
   - О какой же законной уплате может идти речь, если гр-н по вашему же распоряжению лошадей взял, не заплатив ни за потраву, ни за кормление и уход в течение 4-х дней. Мне кажется, что вся история с арестом брата была затеяна для того, чтобы матерый кулак мог беспрепятственно увести лошадей, и он их увел.
    - Я никакого распоряжения не давал,- и, обратившись к сидевшему здесь дежурному десятнику, сказал:
    - Позовите Петрусева...
В кабинет начальника милиции вошел дежурный милиционер.
     - Ты на Русский ездил?
     - Так точно, т. начальник, ездил. Сделал все так, как вы сказали. Согуляк взял своих лошадей.
     - Выпустите из арестного помещения Вострикова. С его задержанием произошла ошибка и пусть он зайдет ко мне.
     - Есть, тов. начальник, выпустить и привести его к вам.
     - Да не надо его приводить. Он сам придет без твоей помощи.
Ты только скажи ему, что я прошу его зайти ко мне.
     - Понял, товарищ начальник.

Разговор со мной политрука, приезд Федора Дмитриевича и моего старшего брата Андрея окрылили меня. Я был уверен, что меня немедленно выпустят.
Меня выпустили. Я зашел к начальнику милиции. Тот сказал:
     - Товарищ Востриков, я внимательно выслушал председателя вашего сельсовета тов.Лукьянова, товарища политрука и вашего брата и понял, что я поступил с вами дурно. Простите меня. Владельца лошадей, пойманных вами в потраве, я обяжу возместить вам причиненный вам ущерб...
Я, по простоте моей душевной, поверил М.Металеву. Но он не выполнил своего обещания. Кулак не возместил мне ни одной овсинки.