Открытый Огонь

Как сейчас помню. Алый оттенок в кастрюле. Я тушил в карамели помидоры. Готовил основу для соуса. Сзади подходит молодой парень, чуть старше меня, в засаленном кителе. Су-шеф. Протягивает мне заполненную карточку с анкетой. В ней имя: «Ангелов Михаил». Я посмеялся, представив божий одуванчик. Нечто святое, что спустилось с небес поработать в адское пекло.

— Ты на подпись посмотри, — говорит он.

А там будто бы подростковая подпись. Небрежно нарисованная. Явно левша. В жизни не видел левшу, который писал бы красиво. Все они пишут одинаково. Одинаково криво. И эта подпись была похожа на то. Но с попыткой изящности. Со всеми этими завитушками. По бокам крылышки. А сверху нимб. Прямо в подписи. Одним движением, без отрыва от бумаги. Самая милая самоирония.

— Уау, — отреагировал я. — Это же круто.

— Ага.

— Ты его видел?

— Нет. Он только с шефом разговаривал.

— По-любому максимально странный. И судя по подписи до жути милый. Нужны ли нам милашки на кухне?

Су-шеф молча пожал плечами.

Работа была сущим адом. Здесь нет места мягкотелым маменькиным сынкам. Они быстрее остальных убегали от нас.

Насколько человек действительно выбирает ту работу, которой посвящает свою жизнь? Или хотя бы её отрезок. Куда не глянь, везде не то. Не найдёшь работу своей мечты. И всегда будет что-то, что мешает.

Так вот. О первом дне, когда я его увидел.

Я всегда трудился в довольно жёстком графике работы. Тогда у меня была шестидневка. Три дня полных смен — как полагается, 13,5 часов. Ещё три дня по восемь – десять, по необходимости. Выходной ставился на усмотрение шеф-повара, когда я гарантировано не был нужен. Чаще всего во вторник.

Именно на вторник пришёлся первый рабочий день нашего нового стажёра. Я и не узнал бы об этом, если по стечению обстоятельств не оказался бы в единственный выходной на работе.

Так получалось, что выходные я вынужден был тратить на попытку вместить в один день решение всех накопившихся проблем и задач с попыткой как-то отдохнуть от тяжёлой рабочей недели.

В тот день я должен был поставить печати в санитарной книжке. Так получилось, что клиника, с которой мы были в партнёрстве, находилась в пяти минутах пешком от ресторана. Я поставил все печати и решил занести санитарку сразу на работу по пути домой.

По вторникам и средам шеф сам работал на раздаче, так как су-шеф был на выходном. Книжку я должен был отдать лично шефу, который к тому моменту уже ругался на меня трёхэтажным матом за просрочку по медосмотру. Поэтому со служебного я направился прямиком к раздаче.

— Привет, шеф, — сказал я.

— О, какими судьбами?

— Санитарку пришёл занести.

— Да ну на ***! Что случилось?

Кухня — команда. Одна большая семья. Шеф был на десять лет меня старше. И всё равно я ощущал его скорее как второго отца, чем как старшего брата. Поэтому любые упрёки с его стороны отражались во мне робостью и стыдом. Смущался я каждый раз, как где-то косячил перед ним.

— Как по заказам? — спросил я.

— Вторник. Один раз полная посадка на обеды была. Хорошо ударила доставка. Но пик быстро спал. Не знаю, что вечером будет. Вряд ли бомбанёт. Но в целом плевать. Все заготовки есть. Короче, всё как обычно.

И тут я увидел его.

— А это кто?

— Наш новый стажёр.

В нём были две отличительные черты. Они бросались в глаза. Во-первых, это его размеры. Парень был раза в два больше меня. Хотя выглядел скорее разросшимся пупсиком, нежели крепким тяжеловесом. Не сказать, что толстым, и не сказать, что крепким. Просто большой парень. Во-вторых, его чрезмерная манерность. Он был слишком мягким. Его руки двигались аккуратно и мягко. Он трепетно относился ко всему, чем занимался. Его внимание всецело было сосредоточено на том, чем он занимался.

— Странный он, — говорю я шефу.

— Почему?

— Не знаю. Выглядит как-то… Не знаю. Будто он либо пидор, либо маменькин сынок.

— Да? — шеф посмотрел в его сторону. — Вроде бы для первого дня хорошо справляется.

— Ну я надеюсь. Хотелось бы, чтобы стажёры задерживались у нас.

После чего я наконец-то отдал проклятую санитарку и пошёл домой. Пытался отдохнуть. Поэтому провёл весь оставшийся день за просмотром всяких каналов на ютубе. Низкосортный юмор, приторные дешёвые кулинарные шоу и парочка серий любимого сериала.

На следующий день прошёл мой первый рабочий день с ним.

У нас в горячем цеху обычно работает четыре человека. Один на раздаче, — шеф или су-шеф, — трое в цеху. Как правило, двое на заказах и третий на заготовках. Стажёр всегда третий.

Принято приходить за час – два до открытия ресторана. Этого времени вполне достаточно, чтобы подготовиться к работе и принятию заказов. Но редко, кто действительно послушно исполняет это правило. Чаще всего заготовок вполне хватает, чтобы не суетиться с утра.

Но стажёр пришёл послушно к указанному времени и что-то суетился вокруг плит и холодильников. Я же пришёл с опозданием где-то около получаса. Но к тому времени никого ещё не было. Даже шефа.

— Привет, — сказал я ему. — Тебя как зовут?

Хотя я и знал, как его зовут, я хотел, чтобы он лично представился.

— Миша.

Я протянул ему руку. Он пожал мне в ответ очень робко. И мы принялись за работу.

Обычно я активно общаюсь со стажёрами, в отличии от большинства поваров, засидевшихся на одном месте. Задаю уйму обыденных бытовых вопросов: откуда ты, учишься ли где-то или отучился, почему решил прийти сюда. Нередко получаю настолько же банальные ответы. Но в целом это всё на пользу. Получается контакт. И вот вы уже непринуждённо беседуете о всяких каждодневных мелочах. А это важная часть работы.

Но только не в отношении Михаила. Я почувствовал в нём такую робость и отстранённость, что желание как-то выяснять у него о нём же у меня пропало быстро. Возникло ощущение, что эти вопросы были бы для него допросом, если и вовсе не пыткой. А от того и взаимное отстранение. Я быстро увлёкся работой, не желая никакого контакта с ним.

Ближе к двенадцати подошли шеф и второй сотрудник. а. Именно его я мог считать за напарника. В отличии от остальных, работающих чаще всего в графике два через два или три через два, или что-то в том же духе, он работал пятидневку полных смен.

Я поздоровался с ним.

— Привет. А это кто? — спросил он у меня.

— Наш новый стажёр.

Он закатил глаза. Он недолюбливал новые лица.

Мало, кто способен обучать. Большинство предпочитают получать уже умеющего всё сотрудника. В общепите это распространённое явление. Что сильно портит впечатление о профессии повара. Но деваться некуда. Мы работали в слишком тяжёлых условиях. И мы хотим минимум затрат ради максимума выгоды.

По средам у нас нередко бывало много заказов. Именно в тот день, когда Миша работал со мной впервые, началась запара. Мне всегда становилось жалко стажёров, вынужденных в первые свои дни сталкиваться с неповседневными трудностями. Они суетятся, паникуют и теряются в пространстве. Не знают, за что схватиться. А ты стоишь и ненавидишь их за то, что они стоят и ничего не делают, просто потому что растерялись, когда работы умотаться.

По понедельникам и четвергам приходила большая поставка.

Поэтому после отработанной с Мишей среды в четверг я сказал Диме:

— Слушай, Миша ещё теряется пока…

— Да, раздражает своей беготнёй.

— Может, мы займём его чем-нибудь? Заготовки на день вроде бы есть. Сегодня поставка должна прийти. Пускай он поразбирает там камеры, чтобы поставку нормально принять. Ты, главное, покажи ему, что и как, чтобы мы потом за ним не перебирали всё.

— Отличная идея, — сказал он и тут же крикнул: — Миша!

Дима имел удивительное качество, он с ходу подхватывал любую идею.

Миша тут же прибежал к горячий цех.

— Ты звал меня? — спросил он.

— Да. Миш, пойдём, покажу тебе кое-что.

Тем самым мы решили проблему по крайней мере на следующие несколько часов. С одной стороны стажёр нам не мешается под ногами, с другой он задействован в важной работе, где может и поучиться чему-то, и помочь команде в долгосрочной перспективе.

Затем по нам ударили заказы и о Мише мы забыли совсем. А он и не подавал никаких признаков жизни. Работал и работал себе. И даже не появлялся в горячем цеху.

Единственное, только шеф один раз спросил:

— Где стажёр?

— Мы отправили его готовиться к поставке, — сказал я.

— Ммм.

Шефу было глубоко плевать на стажёров. Его волновала только команда в целом. Ему важны лишь опытные сотрудники. А чтобы стажёр таковым стал, он совсем не забился об этом. Поэтому в вопросе, где стажёр, шеф куда больше волновался, чтобы тот не прохлаждался за счёт компании.

Когда пик обеденных заказов спал, я сказал Диме:

— Я отойду ненадолго. Проведаю там нашего стажёра.

Зайдя поочерёдно в холодильник и морозильник, я был приятно удивлён, с каким энтузиазмом Миша привёл всё в порядок. От всё отсортировал, прибрал, выбросил лишнее, провёл ротацию продуктов и отмыл все поверхности.

Нашёл я его в сухом складе, когда тот тщетно пытался прибраться на полках с мукой.

— Привет, Миш, — сказал я.

Тот с удивлением посмотрел на меня.

— Мы же уже вроде здоровались, — сказал он мне.

— Да я так. Решил проведать тебя. Как дела?

— Да нормально.

— Скажи, тебе нравится вообще у нас здесь?

— Да, конечно. Вообще потрясающе.

— Это очень хорошо. Пойми меня правильно, у нас слишком часто приходят и уходят стажёры. Многим работа кажется слишком сложной. И очень многие по началу слишком рады этой работе.

— Нет, нет, правда, мне очень нравится здесь.

— Здорово. Здорово.

Я похлопал его по плечу и вернулся в горячий цех. Вскоре, ближе к концу смены, спала запара, заказы стали медленно выходить по одному друг за другом, к нам в цех вернулся Миша. Он помог закончить с заготовками на следующий день и замыться.

Военная максима древнего мира гласит: марши разъединяют, сражение сплачивает.

Когда шеф входит на кухню, чтобы провести инспекцию, это делает команду уязвимой. Но когда наступает уикенд, начинается сражение. Мы не просто боремся — мы выживаем.

С пятницы по воскресенье я особенно готовлюсь. Ещё больше готовлюсь, если рядом будет стажёр, который не понимает до конца, где он находится и что тут делает.

Я помню себя стажёром. «Что я вообще тут делаю?» — слишком частый вопрос. Почему не бросишь это всё? Сам не знаешь. Просто выживаешь в ожидании, когда это всё закончится, а потом начинаешь по новой, пока не привыкнешь. И в этом вся суть общепита. Я не понимал, что меня держало в эти моменты, поэтому ещё больше не понимаю, что держит остальных.

И я удивлялся каждый раз, когда Миша приходил на смену. Ждал тот день, когда он перегорит и скажет всем нам «спасибо за работу», и уйдёт навсегда…

Но он неизменно каждое утро появлялся в раздевалке. Я здоровался с ним, а он в ответ неловкое «привет».

В этом был весь он. Его манера общения. Слегка скованная, углублённая в себя. Стоит ему задать какой-нибудь вопрос, он тут же терялся и будто бы искал подходящий ответ. Вместо того, чтобы просто быть искренним.

Мы вышли к плитам. Вышли к своим кастрюлям и сковородкам. К вчерашним остаткам и утренним заготовкам. И начали работать.

— Миша, ты же первый раз работаешь в пятницу и субботу?

— Да.

— Надеюсь, ты готов морально.

— К чему?

— В выходные всегда заказов куда больше. Сегодня работы будет раза в два больше, чем обычно, если не в три.

Он ничего не ответил меня. Лишь раздосадовано продолжил дальше работать.

Понедельник и пятница были очень похожи, когда речь шла об обеденным перерыве. Одинаковый завал по всем позициям в меню. В такие дни мы не думаем о плане запасов. Заготовки делаем по максимуму, сколько успеваем.

Только вот в понедельник наступал тихий вечер. В пятницу же к вечеру заказов становилось только больше.

Дима пришёл с опозданием. Как обычно.

Мне кажется, у него была философия. Во-первых, его никто не наказывал за это. А если на дисциплину плевать руководству, почему за ней должен следить сотрудник? Во-вторых, даже если схватятся за дисциплину, кто и что ему сделал бы? Ведь кроме нас с ним постоянных сотрудников больше нет. В-третьих, он считал, что с его графиком работы, ему в каком-то смысле позволены определённые поблажки.

В открытую он это не заявлял, конечно же. В какой-то момент я и сам был таким, поэтому понимаю его. Другое дело, что я больше не придерживаюсь такой же философии. Точнее, отошёл от неё. Во многом потому что приходящие к нам стажёры наблюдали за отсутствием дисциплины у стареньких сотрудников и начинали повторять за нами. Всё-таки примером является не начальник, а более опытный коллега. И как прекрасно не работал бы шеф, если себе позволяет расслабиться другой повар, почему за ту же зарплату я должен работать больше? Правда, новенькие никогда не поймут, что в представлении старенького, это просто проявление дедовщины. Поэтому я в какой-то момент понял, что нарушать субординацию плохо и решил стать примером для тех, кто прикрывал мне тыл на смене.

Пятница вышла чертовски тяжёлой. Мы носились из стороны в сторону как подожжённые. Не могли расслабиться или хотя бы разогнуться часов десять без остановки. Как открылась смена, повалили заказы до конца ужина.

При таком потоке заказов у тебя особенно нет времени что-то объяснять. Ты не успеваешь приготовить заказ, как у тебя вылазят чек за чеком. На тебя обрушается список из дюжины блюд каждые пять минут. И ты уже не знаешь, куда деваться. И когда за твоей спиной неопытный сотрудник, который не понимает, что в данный момент времени важнее, у тебя нет времени объяснять ему. Летят лишь оскорбления и манипуляция.

У меня даже был с ним разговор во время запары:

— Миша, смотри, пока ты возишься с этим стейком, я уже пять паст отдал. Подумай над этим.

— Но я же должен научиться, — сказал он мне.

— Да. Но не в запарные дни.

Пауза.

— Скажи мне, Миш, вот представь, что ты пришёл в ресторан. Что для тебя важнее, получить свой заказ вовремя или же получить красивое блюдо.

— Ну для меня важнее получить красивое блюдо, если честно.

— Да? Твой стейк люди ждут уже пятьдесят минут, Миша. О какой красоте может идти речь? Люди с голоду уже умирают. Да, у нас высокая авторская кухня. Но это не говорит о том, что мы возимся с заказами часами. Это говорит о том, что мы способны быстро работать, как и любой другой повар, но на высоком уровне, а не как ебучая столовка, Миша.

Но как показала практика, мои слова не были для него чем-то определяющим.

Суббота от пятницы отличалась только тем, что заказы выходили не пиками, а плавно в течение всей смены. В остальном всё по прежнему. Запара, нулевые заготовки, ожоги и Миша.

Обычно сотруднику, который после получения порции унижения не потерял интерес к работе, трёх тяжёлых смен подряд достаточно, чтобы понять, как работать лучше. Но в случае с Мишей всё было иначе. Никаких существенных изменений в его работе в течение субботы и воскресенья я не заметил.

На стажировку даётся одна неделя. По её результатам шеф смотрит, как работает сотрудник, приглашает на разговор и просит рассказать, что тот знает. Аттестации как таковой у нас не было. Но в чём-то это куда лучше того, к чему привыкли многие. Чаще всего, для того, чтобы пройти аттестацию, стажёру достаточно просто выжить эту неделю. Дальше тебе будет уже проще.

В конце смены в субботу, Миша подошёл к шефу и спросил:

— Я хотел бы сегодня пройти аттестацию.

Шеф тяжёлым усталым взглядом молча посмотрел на него.

— Или скажите, когда я могу её пройти? — добавил Миша. — Я просто хотел бы на следующей неделе уже работать как полноценный сотрудник.

— Слушай, я завтра забегу после шести вечера, — сказал шеф. — Ты готов будешь сдать мне всё завтра?

— Да, конечно.

По воскресеньям, как правило, заказывают много, но в ограниченные часы. Примерно с трёх дня до шести вечера. Правда, в эти три часа вмещается такое количество работы, порой, как за целую субботу. Но в остальные часы ты практически свободен.

Шеф приехал чуть раньше шести. Миша хотел было уже бежать сдавать, когда были ещё несколько не отданных заказов. Я остановил его:

— Куда помчался?! А ну обратно к плите. Сначала заказы, а уже потом всё остальное.

Когда всё закончилось и Миша вернулся в горячий цех от шефа, никто не стал расспрашивать его, как всё прошло. Чувствовалось напряжение между нами после тяжёлого уикэнда.

По воскресеньям я прихожу только до конца пика заказов. Поэтому после того, как Миша вернулся, я подошёл к шефу отдельно и спросил:

— Ну что? Он сдал?

— Да. В целом парень уже всё знает. Сам то, что думаешь о нём?

— Ну-у-у. Может, он и всё знает, но руку ещё набивать и набивать.

— Согласен. Но особо не давите на него. Он мне тут уже пожаловался, что ему тяжело работается.

— Да? Ему то?

— Он попросил меня график два через два. Вернее, он спросил, какое наименьшее количество смен он может брать, а я уже предложил ему график два через два.

— Не люблю таких.

— Ну не знаю. Не всем же жить работой. Да и глупо это как-то, ставить рабочее выше личного. Он просто не хочет тратить всё время на заработок денег. Вот и всё.

— Ну, у меня мнение такое, что нет ничего важнее в жизни, чем работа, любовь и искусство. Если у тебя есть что-то, ради чего ты готов этим пожертвовать, значит, ты дурак. Особенно, если это какая-то глупость, вроде компьютерных игр, сериалов и иной чепухи.

Миша нравился шефу. Он работал качественно и был маньяком в вопросах чистоты. Мы с Димой тоже работали качественно, но скорость была для нас важнее чистоты. Шеф сам по себе был чистоплюем. А качество выставлял на первое место. Вставая на раздачу, он мог терять время на то, чтобы педантично оформлять блюдо до тех пор, пока оно ему не покажется совершенным. Но это шеф. Ему за это ничего не выскажешь. Стажёр же, который для стареньких сотрудников остаётся таковым даже после аттестации, своей медлительностью будет только раздражать. У шефа есть право на педантичность в своём меню, у стажёра этого права нет.

После уикэнда, в понедельник, у Миши был выходной. После традиционного утреннего завала, вечер выдался слишком тихим. Поэтому мы с ребятами вечером наконец-то смогли обсудить, что думаем о нём.

— Слушай, что думаешь о Мише? — спросил я у Димы.

— Ну-у-у, в принципе, нормально.

— Слушай, он работает очень медленно, — говорю я. — Это просто невозможно. Сколько я ему не говорил, что нужно быстрее, всё в пустую.

— У него есть идиотская какая-то привычка, — сказал Дима. — Если он уходит что-то делать, например, какую-то заготовку, то, что бы не случилось, он пока её не доделает, вообще с места не сдвинется, чтобы срочные заказы сделать.

— Слушайте, хоть какой-то стажёр лучше, чем вообще никакого, — сказал су-шеф.

— Ты смеёшься? — спросил Дима. — Нам с тобой то мириться тяжело, а тут ещё стажёр-идиот. Ну, спасибо.

Я как-то уже сказал, настоящая кухня как семья. Но семьи редко можно назвать образцовыми. Чаще всего это что-то слишком личное. Очень много ссор, склок и скандалов. Чем больше семья, тем больше конфликтов. Наша же семья была многодетной.

Шеф всегда хотел быть для нас старшим братом. Но слишком непогрешимый авторитет не давал ему этого. Он всё-таки был для нас как отец. Главой всей нашей ублюдской банды. И мы его любили таким, какой он есть. Со всеми прилагающимся недостатками.

А вот су-шеф совсем другое дело. В идеальном мире карьеру строят те, кто знают своё дело лучше остальных. В реальном же мире всё обстоит иначе. Слово «карьерист» не ассоциируется с трудоголиком или передовиком. Мы то знаем, что к шефу ближе те, кто умеют его правильно уболтать.

Мы ненавидели нашего су-шефа. Он тот, кто должен был стать старшим братом. А вместо этого стал мачехой. Причём мачехой — ровесницей. Да уже звучит мерзко. Но на деле было куда хуже.

Его отчислили на втором курсе. За неуспеваемость. Из кулинарного техникума, который заканчивали даже откровенно дебилы. Поработал годик в нашем ресторане. А как исполнилось восемнадцать был призван в армию. А через два месяца его уже комиссовали. Потому что он был жирный. Больше ста килограмм при росте в сто семьдесят. Только вот выперли его даже из срочной службы не из-за веса, а из-за давления в 150 на 90. При этом весь тот год, что я его видел, он хлестал энергетики по две – три штуки каждый божий день. Но за этот год он успел сдружиться с универсалом, который впоследствии и стал нашим шефом. И вот вернувшись из армии, он решил обратно устроиться в наш ресторан и затребовал место су-шефа. А разве старый друг откажет? О его способностях я, пожалуй, умолчу. Он был неплохим поваром. Но именно что поваром. Не универсалом. И уж тем более не су-шефом. Жарить стейки — вот его умение. Всё остальное же. Пасты, роллы, пицца и так далее? Лучше его даже не подпускайте к плите.

И теперь он смеет вмешиваться в наше с Димой общение с нравоучениями:

— Он же ваш коллега. Член вашей команды. Ваш сменщик. Только от вас зависит, как он будет работать. Вы если не будете его учить с толком, он вам и будет оставлять ужасные смены.

Я согласился бы с ним. Многие повара неспособны к толковому обучению. Они хотят всё готовенькое. Но когда ко мне приходит стажёр, во мне просыпается какой-то материнский инстинкт. Мне хочется его всему научить. Поэтому я прилагаю максимум усилий, чтобы научить тем или иным навыкам. Претензия су-шефа беспочвенная.

Но что бы он там не говорил, у меня было своё представление об обучении стажёров. Он должен был пройти три стадии.

Сперва к новенькому я относился как с ребёнку. Когда он только пришёл, ему чужд мой мир, его нужно было подготовить к нему. Жалеть, лелеять и любить, в конце-концов. А главное, ждать момента, когда он привыкнет.

Но как только он привыкал к месту и такому отношению к себе, тут же начинал воображать о себе невесть что, а то и наглел вовсе. Тогда то я и выстраивал жёсткую иерархию. Доминировал. Жёсткая дисциплина и никакой пощады. Дедовщина, если потребуется. Если стажёр не готов был к такому, значит, он мне и не нужен был.

Бывало, что новички были необучаемы. Я учил их всему необходимому в момент, пока относился к ним как к детям (не своим конечно же). Когда стажёр привыкал, обучать было поздно. Если он не научился к этому времени работать как следует, я начинал ему залечивать. Как лечат жёны своих безответственных и безалаберных мужей. Как лечат матери своих шалопаев сыновей. Что ж, бывало и это не помогало. Никто не застрахован от тупых людей. Тогда приходилось уже действовать радикально. Я тыкал стажёров как котят в собственное дерьмо, если что-то было не так. Если стажёр не понимал суть ни при обучении, ни при откровенной долбёжке по мозгам, такой сотрудник тебе и даром не сдался. Приходилось создавать условия, когда он хотел либо уволиться, либо исправиться. То и другое меня устраивало.

Это основная концепция второй стадии. По сути естественный отбор в искусственных условиях. Но если уж стажёр преодолел его, справился со своими профессиональными трудностями, он сам вступает в третью стадию — лучший друг.

Именно так в своё время я отстажировал Диму. Помню его испуганные круглые глаза. Как проводил ему экскурсию и показывал, как всё работает. Обучал каждому рецепту. Как я кричал на него на слишком выпаренный соус или сгоревший стейк. Как улетали в него разваливающиеся роллы. Как я ударял кулаком по недожаренному мясу для бургера и кричал переделать. А потом в какой-то момент над ним будто бы засияла лампочка и он стал для меня лучшим напарником.

Настоящего напарника не находишь, его надо воспитать в стажёре и в очень жёстких условиях. Отношение как к ребёнку располагало ко мне. Отношение как к новобранцу воспитывало. А отношение как к лучшему другу возникало само.

— Знаешь, что он мне тут сказал как-то? — заинтриговал Дима.

— ?

— Он такой спросил, кто тут самый лучший повар. Я сказал, типа, ну типа ты.

Мне это польстило.

— И он такой говорит, что раньше, когда работал в бургерной…

— Он работал в бургерной?

— Да. Причём в какой-то приличной, но только сетевой. Так вот, говорит, что там он по началу тоже был медленный и неопытный, а потом стал самым быстрым. И что ещё готов будет составить тебе конкуренцию.

Я посмеялся.

— Ну пусть попробует. Посмотрим, вывезет ли.

Когда парень слышит вызов, тем более повар, это вызывает в нём бурю эмоций. С одной стороны тебе смешно, но смех этот надменный, презрительный, а с другой ты раздражаешься, что кто-то вообще посмел сделать тебе вызов.

— Это, может, в какой-то задрипанной бургерной он был самым быстрым. Но мы в ресторане высокой кухни. Пошёл он на хрен. Уточни у него, что это за бургерная была, в которой он был лучшим. Чтобы я знал, куда точно не стоит ходить. Места, в которых есть повара хуже, чем Миша, вряд ли оправдывает своё право на существование.

Медленная скорость стажёра самая распространённая проблема. За качество бороться нет смысла. Они поэтому и медленные. Пытаются работать на качество. Даже в ущерб всему остальному. А вот выйти за пределы этого мышления они редко способы самостоятельно.

Когда рядом наставник, у стажёра нет чувства ответственности. Он чувствует, что есть кто-то, кто за него отвечает. Поэтому, если я видел, что стажёр перестаёт расти в скорости, я бросал его одного на заказах и вставал на второстепенные роли. И помогал только тогда, когда заказов становилось слишком много.

После ещё одной недели с Мишей, в течение которой он не ускорялся, а все в цеху только поторапливали его, мы с Димой пришли к выводу, что пора бы уже перейти к жёстким мерам.

Это морально очень тяжело. Каждый раз приходится через себя перешагивать. Потому что по началу ты действительно относишься к нему как к ребёнку. Ведь он теряется. Не знает, где что находится и где что лежит. И вроде как ты ответственен за всё, что он делает. Поэтому его медлительность всегда переводишь на свой счёт. И когда ты начинаешь стажёра уже «дрочить» не по детски, тебе немного жалко его и совестно за такое поведение.

А вот Диме не было жалко Мишу. Даже несмотря на то, что жёсткие меры были моей инициативой, я помогал ему, когда было слишком много заказов. Дима же и шагу не ступил в его сторону.

В остальном же Миша справлялся сам. Насколько трудными не были бы заказы. В какой-то момент его скорость стала раздражать даже су-шефа. Что бы тот не говорил, что мы команда и всё такое, но Миша не мог быстро справиться даже с одним заказом. И тогда су-шеф уже сам прибегал к тем методам, о которых говорил я.

Когда Миша был слишком медленным, он встал у него за спиной и через плечо следил за тем, что тот делает. Его это сильно напрягало и вместе с тем сразу давало понять, что от него ждут.

— Ты следишь за мной, потому что хочешь, чтобы я быстрее работал? — спросил он.

— Да.

— Но я не считаю, что я медленно работаю.

— Нет, ты медленно работаешь. Что бы ты там не считал. Нужно быстрее.

Су-шеф был раздражён. И говорил с Мишей почти с надрывом.

Когда ты смотришь, как кто-то делает так же, как и ты, становится неловко. «Ах, вот как это выглядит со стороны». Но быстро приходишь в чувство. Может, и жёстко, но необходимо.

Пара недель таких мучений и это дало свои плоды.

Только осознание, что у тебя за спиной не будет того, кто тебя прикроет, отрезвляет.

В какой-то момент любой сотрудник становится «своим». Любой. Люди привыкают друг к другу.

Но случается и печальное. Когда общее раздражение становится привычкой.

Миша старался. Действительно старался. Он не прислушивался к нам, но всё понимал. Понимаю что, скорость в нашем деле главное. Иначе не говорил бы, что ещё станет самым быстрым. И со временем его старания увенчались успехом. Мы и не заметили, как рядом с нами стажёр вырос в хорошего полноценного повара.

Мы всё чаще стали работать, особо не замечая его. Ну пришёл. Ну отработал. Особо не разговаривает. Во мне есть компанейский дух, конечно. Поэтому я всегда заходил на смену со словами:

— Миша! Привет! Как дела? Рассказывай.

Но мой энтузиазм разбивался о его вечный ответ:

— Нормально.

И никакого интереса в ответ. Ничего совсем.

Бывали дни, когда мне было особенно интересно преодолеть его закостенелость и я продолжал давить его всякими насущными вопросами.

— Миша! Боже мой, я смотрю как ты вечно бегаешь по цехам и не могу не удивляться. Скажи мне, пожалуйста, откуда ты берёшь силы? Я просто зверски хочу спать. А ты? Я ни разу не видел, чтобы ты хотя бы присел отдохнуть.

— Не знаю, — сказал он и задумался. — Наверное, я просто высыпаюсь?

И то верно, — подумал я.

В этом и проблема, что стажёр, который вырос в полноценного сотрудника, становится привычкой для остальных. Как бы не развивался он внутри команды, он обречён на приобретённый за это время статус.

Шли месяцы и Миша очень быстро стал незаметным. Он работал всегда молча и мы привыкли уже не следить за ним. Поэтому во всём остальном он был для всех таким же, как и прежде.

Бывало, заходишь в холодильную камеру, а там Дима сидит на корточках, роется в стеллажах и матерится. Я спросил у него:

— Что случилось?

— Да этот уёбок опять криво принял поставку. Ничего не понимаю, где что лежит.

И так было каждый раз. Потому что каждый раз мы отправляли Мишу на поставку. Никто больше не хотел ею заниматься. Да и представление о нём как о медленном сотруднике не исчезло. Хотя это было дело привычки.

Су-шеф, который по идее сам нас упрекал в неправильном отношении к стажёрам, привык его гонять. И гонял его даже спустя пару месяцев. Хотя тот работал уже на порядок лучше. Опять таки дело привычки.

Я не был человеком привычки. Моё отношение к Мише изменилось. Нередко я подходил к нему и говорил:

— Миша! Так держать! Ты хорошо работаешь. Мне нравится.

А ответ я слышал лишь вопрос:

— Почему?

Будто бы он мне не доверял. Считал, что я могу сказать такое лишь с насмешкой.

Со временем казалось, что Миша становился всё более отстранённым от нас. Хотя с другой стороны мы просто перестали его замечать. Ведь в сущности он и так был всегда замкнутым и отстранённым.

— Слушай, а может, он аутист? — спросил я как-то у Димы.

Тот посмотрел на меня вроде бы даже немного осуждающе.

— Нет, серьёзно. Я без приколов. Может, у него какое-нибудь расстройство аутистического спектра? Он как-то слишком уж сильно зацикливается на одной задаче и раздражается, стоит его только отвлечь.

— А знаешь что? А ведь замечал за ним некоторые странности.

— Что такое?

— Короче, знаешь, может, это даже хорошо, что он так делает. Но вот ты сколько раз в день чистишь зубы?

— По утрам обычно.

— Один раз в день?

— Ну да.

— Странно. Я обычно два раза в день. Но не суть… Я понимаю, что это дело каждого. Но он чистил зубы после каждого приёма пищи. Понимаешь? Сколько раз я не видел бы, что он уходит покушать, после этого он уходит в туалет с щёткой и пастой. А самое интересное, он всегда стеснялся этого как-то. Типа, иду я по коридору, а он из туалета выходит и смотрит на меня так, знаешь, как будто я его с поличным поймал.

— Ну в этом нет ничего такого, по-моему.

— Да. Но просто, знаешь, насколько это отражает суть, понимаешь? Если я кого угодно другого застукал бы с этим, я удивился бы. Но Миша? Знаешь, ни капельки не был удивлён.

— Да, я понимаю о чём ты. Я что замечал за ним некоторые странности. Ну это скорее милые странности. Типа, знаешь, он по костяшка на кулаке отсчитывает, сколько дней в месяце, тридцать или тридцать один.

Мы проработали с Мишей вот так вот бок о бок уже несколько месяцев. Как это часто случается с командой, когда в ней есть кто-то молчаливый, он неизбежно сливается с пространством. Хорошо работает — это главное. А то, что всегда молчит, что ж, так это ж ему так удобнее.

За это время успели уволиться несколько сотрудников. К ним на смену пришла дюжина стажёров, большая часть из которых отсеклась в первую же совместную запару. Кто-то всё-таки оставался. Но чаще всего это те, кто нуждался в деньгах. Они уходили при первой же возможности, стоило только найти на стороне место получше.

И тут, когда мы уже привыкли к Мише к такому, какой он есть, начали проявляться странности.

Первая странность случилась в понедельник. Пришла поставка. С самого открытия смены повалили заказы. Белые воротнички решили пообедать больше обычного. А я взял выходной, о чём с шефом специально договорился пораньше.

И вот, двенадцать часов дня, телефон бьётся в истерике. Я смотрю: абонент «Шеф».

— Слушаю.

— Выходи! — кричит он.

— В смысле? Я же просил выходной.

— Я знаю! Пожалуйста. Выходи. У меня у самого выходной, и я тут как долбоёб стою на раздаче, потому что один ***сос не вышел и вообще не отвечает на звонки, а другой проспал. Выйди на пару часов. Запару разгребём и я не буду тебя задерживаться.

— Шеф, ты же понимаешь, что я пока соберусь и приеду, уже пройдёт не меньше часа, если не полтора? Насколько актуально будет моё присутствие к этому времени?

В общем, я всё равно выехал.

Полтора часа я сказал, конечно, ради оправдания. Очень уж не хотелось ехать. Но моментально собравшись, я был на кухне уже через чуть меньше пятидесяти минут. Проблемы к тому моменту только ещё больше накопились. Парни бегали по кухне, кидали из стороны в сторону предметы, безбожно ругались и с облегчением выдохнули, когда на кухню я вбежал и встал к плитам.

Когда ты прибегаешь помогать, ты подсознательно чувствуешь, что это не твоя смена и ты не несёшь за неё ответственность. А ещё ты можешь свалить в любой момент. Другое дело, когда ты приходишь с утра с пониманием, как должен пройти день, а потом всё рушится, потому что кто-то просто не вышел. Какое будет отношение к нему после этого?

Интересное произошло на следующий день.

Мне пришлось выйти во вторник, так как я выпросил выходной в понедельник и мне пришлось поменяться с другим сотрудником. Тот день прошёл без особых сюрпризов. Но к вечеру внезапно пришёл Миша.

Он прошёл к раздаче, держа в руках два пакета.

— Что это? — спросил шеф.

— Я очень сильно извиняюсь на вчерашнее. К сожалению, я никак не могу объяснить, почему не смог вчера прийти.

— А это что? — спросил шеф, указывая на пакеты.

— Ребятам.

— Оставь на стаффе. Ребята сами разберутся.

Он отнёс всё в комнату для персонала. Потом, когда все освободились, а Миша уже ушёл, ребята посмотрели, что в пакетах. Пара коробочек из Синабона и пара пакетов из той самой бургерной, в которой он работал. Парень не скупился не извинения. Единственная проблема была только в том, что принёс он их не тем, кого подвёл.

Кстати, большую часть пончиков сожрали официанты.

Следующая странность случилась буквально на той же неделе. Отработав пятницу как обычно, взорвав холодильник и потеряв все стратегические запасы сливок и сливочного масла, мы закрылись и уселись в раздевалке в ожидании такси.

Вдруг Миша у меня спрашивает:

— А я могу вызвать такси на другой адрес?

— Ты можешь поменять адрес только на другой постоянный. То есть если ты теперь живёшь в другом доме. А что?

— Да мне всего пару кварталов надо.

— Зачем? Что-то случилось?

В тот момент я почему-то соотнёс его просьбу с тем случаем, когда он не вышел на смену. И в голову стали тут же лезть только самые худшие мысли.

Но он ничего не ответил мне.

— Что-то в семье? — спросил я.

А он всё так же молчал. Смотрел в сторону. Может, смущался. Я не стал донимать.

Потом он то же самое спросил у су-шефа. Тот объяснил всё тоже самое, что и я. И только тогда Миша сказал:

— Я просто хотел шаурму купить. Неподалёку от дома. Не хотел идти сначала туда, а потом обратно.

Интересно, придумал ли он эту историю, чтобы скрыть праву, или же действительно так сильно хотел шаурму? Это осталось загадкой. После этого у меня были большие сомнения каждый раз, когда Миша что-то говорил.

На следующей неделе, в среду, когда всё было тихо и спокойно, Миша работал активнее обычного. И всего за полчаса до окончания смены, закрыв всё, за что был ответственен, он вдруг подошёл к нам с Димой и сказал:

— Ребят, мне надо срочно уйти.

Причём сказал он это, не выходя с кухни всё это время. Не было никаких звонков, внезапных новостей из дома, что было бы поводом смыться с работы в непроизвольный момент.

Мы спрашиваем:

— Что случилось?

— Я не могу сказать, — говорит.

— Хорошо. Но ты же понимаешь, что так нельзя?

— Почему?

— Могут оштрафовать.

— И всё?

— Ну всё. И как на счёт такси? Нам же вызывают только после смены. Тебе сейчас никто не вызовет. Только если ты отпросишься у шефа.

Он молча посмотрел на нас. Даже не кивнул. Резко развернулся и ушёл в раздевалку.

Мы с Димой посмотрели друг на друга и пожали плечами. За оставшееся время заказов больше не было. И быть не могло. Для нас не принципиально было, останется Миша до конца или нет. Просто всё это было достаточно странно.

Спустя пару минут мы видим его переодетым в коридоре. Пробегая, он лишь крикнул:

— Ещё раз простите.

И ушёл.

— Ладно, — посмеялся Дима. — Пускай будет так. Максимально странно.

— Он что? Просто ушёл?

— Ну как видишь. Захотел и ушёл. Вообще не проблема.

— Нет, я в смысле, он что, просто ушёл? Без такси? Сейчас же ничто не ходит. А ему через весь город ехать. Ему же до дома не меньше трёх часов идти пешком.

— Может, за ним кто-то приехал?

— Ага, кто?

— Ну, не знаю, друг какой-нибудь.

— Друг? Серьёзно?

— Ну да. Согласен.

На следующей неделе по графику у него должны были быть две смены: в среду и четверг. В среду утром ко мне подходит шеф и молча показывает свой телефон. В нём переписка с Мишей и его последнее сообщение:

«Простите, что снова подвёл, но я сегодня не выйду на смену».

Шеф написал в ответ:

«Я могу узнать причину?»

Но сообщение даже не было прочитано.

— Вот подонок, — сказал я.

— Что такое? — спросил Дима.

— Миша не выйдет на смену.

— Почему?

— Не знаю. Не отвечает.

— Да и пошёл он на ***. И без него справимся. Не дай бог только, если завтра не придёт.

И… Он не пришёл!

— Сука! — прозвучал крик в раздевалке.

Не было вопроса «Что случилось?». Пришёл Дима и узнал, что мы вновь работаем вдвоём. Этого достаточно, чтобы вывести его из себя на всю смену.

— Жирный пидарас! — кричал Дима, входя в горячий цех.

Он бегал, суетился, пытался как можно быстрее нагнать всё то, что мы не успевали. Но всё тщетно. В тот день мы облажались. И искренне ждали того дня, когда можно будет всё высказать Мише в лицо.

Я понимал Диму. Разделял его чувства. Но он без конца бегал по кухне. Когда уборщица помыла пол, из-за этой беготни он подскользнулся и упал с соусом, превратив свой китель в произведение искусства. Из-за чего ещё сильнее начал психовать и швырять по сторонам еду, чем превращал белые стены в абстракции. А главное не иссякал на гадости в сторону Миши.

Выглядело это настолько комично, будто цветная 3D-проекция Чарли Чаплина забралась нам на кухню. Видя, как я смеюсь, Дима возмущался. А я лишь спрашивал, чего он ещё ждал от меня, когда вёл себя так.

Те, кто не понимает, что из себя представляет работа на кухне, вряд ли смогут понять, каково было нам в тот день.

— Почему вы так агритесь? — спросил один из официантов. — Может, у него что случилось?

Он спросил это в самый неподходящий момент, когда сгорал по времени уже десятый заказ подряд.

— Да пошёл ты на ***! Чмо! Сгинь с глаз моих! — кричал Дима.

Потом уже, когда смена подходила к концу, я подошёл отдельно к этому официанту и объяснил:

— Да, не дай бог, надеюсь, с ним ничего не случилось. Но вероятность этого сколько? Десять процентов? Двадцать в худшем случае? В остальном же, я уверен, он просто поругался с родителями. Парень мой ровесник и до сих пор живёт с родителями. А ты видел его? Не сомневаюсь, что у них до сих пор отношения такие же, как будто ему до сих пор двенадцать лет. Да и по развитию он особо не перегнал. И что делает обычно подросток, когда поругается с родителями? Убегает из дома. По-любому, он сейчас тусуется у друга, играет в компьютерные игры и пытается делать вид, что вся прошлая его жизнь это неприятный сон.

— Слушай, а ты дело говоришь. Ничего себе ты надумал.

— Знаешь, главное, что я не представляю, что с ним может такого случиться, чтобы не явиться на работу. Я здесь страдал от болезней, личных переживаний и семейных проблем, но работал каждый день, когда у меня стояла смена. Ничто не было для меня оправданием, чтобы подвести команду. И что бы там у него не случилось, это не оправдание. Особенно для меня.

Я был настроен скептически. Кто-то выражал обеспокоенность, я же выражал сомнения. Но Дима… Дима совсем другое дело. Он не прекращал откидывать шутки. Хотя шутками это назвать было сложно. Скорее просто колкие фразы в адрес Миши. Настолько нелицеприятные, что неловко их даже вспоминать.

На следующий день посреди смены к нам в цех зашёл шеф и сказал:

— Мне только что позвонила мама Миши.

— Да? И что говорит? — спросил Дима.

— Миша пропал. Два дня как уже. Спрашивала, не знаем ли мы, где он.

И ушёл обратно в свой кабинет.

Все стали обсуждать это. Потому что звучало это неоднозначно. С одной стороны это вполне соответствовало моим домыслам. С другой стороны звучало это уже довольно-таки серьёзно. Если мама ищет, значит, ребёнок не просто сбежал к другу.

Здесь от Димы раздалась самая грубая шутка:

— А может он того?

И сделал жест рукой, будто бы повесился.

— Над этим не шутят, долбоёб, — резко осадил су-шеф.

Всем стало неловко. Но именно в ней в полной мере отражалось его отношение к Мише.  И шуток таких было навалом.

Прошло ещё два дня. Как сейчас помню. Было воскресенье. В тот день было мало заказов. Меня очень рано отпустили домой.

Вдруг в беседу сотрудников пришло сообщение от шефа:

«Ребята, у нас случилась трагедия. Мне позвонила мама Миши, нашего повара. Миша погиб. Попал под поезд.»

Шок.

Прошло несколько минут, прежде чем у всех прошла реакция и сотрудники начали писать слова соболезнования.

Хотя всё звучало, как будто произошёл несчастный случай, очень быстро вопросы «Да как так?» и «Почему?» сменились вопросом «Может, он сам?».

Кто-то возмущался, как вообще можно такое спрашивать. Но в ответ кто-то тут же скинул новость двухдневной давности, когда как раз пропал Миша. В ней говорилось о том что некий мужчина попал под поезд. Обстоятельства выясняются. Но по фотографии с места событий почти сразу всё стало ясно.

В комментариях люди разное писали. Но большинство сошлось на том, что это было самоубийство. Потому что пару лет назад подобное уже случалось. Подростки  массово совершали самоубийство. А главное, точно таким же образом. Причины так и не были выяснены. Но что важнее, полистав новости, я обнаружил, что за последние несколько дней подобных самоубийств было несколько. И точно также причины не ясны. Можно только предполагать. А тут в ход уже идёт всё.

Кто-то написал, что это просто совпадение.

Кто-то, что сумасшедшие часто массово сходят с ума по сезону. Поэтому нормально, что количество самоубийств периодически увеличивается, а затем спадает.

Кто-то прибегал к теориям заговора. А что если дети вновь заигрались в какие-то нелегальные неформальные игры, доводящие их до самоубийства? А такое уже бывало. Происходило это с детьми из конфликтных семей. Например, неблагополучных. Или благополучных, но с тиранией. Такие родители обвинят кого угодно в случившемся, но только не себя. Им проще обвинять, чем давать повинную. Ведь во всём виновато влияние Интернета и Телевидения. Но только не та среда, в которой жили их дети, полной стресса, агрессии, ненависти и унижений.

А возможно, предположили в комментариях, это результат неразделённой любви. Мальчик очень сильно любил девочку, которая хотела быть с другим, но уж точно не с ним. Сколько таких случаев в истории? Достаточно. Молодые люди убивали себя, когда плохо сдавали государственные экзамены. Так что любовь или стресс далеко не самые малозначительные причины для самоубийства.

Так или иначе мы никогда уже не узнаем, что побудило к самоубийству того или иного человека. Только если он не оставил предсмертную записку. Но о ней и речи не шло.

На следующий день я не хотел идти на работу. Я предвкушал траурные разговоры. И мне было не по себе от них. Ковылял. До последнего оттягивал момент появления на работе. Опоздал на полчаса.

На кухне всё было также, как и за день до этого. Повара копошились, мойщицы уткнулись в телефоны, официанты болтали без умолку в коридорах. Я впервые столкнулся с трагедией на работе. Поэтому был удивлён, насколько жизнь остаётся прежней, что бы с нами не случилось.

В горячем цеху никого не было. Только су-шеф. Я спросил:

— А где Дима?

— Он заболел, — сказал су-шеф.

— Заболел?

Он молча кивнул.

— Кто-нибудь придёт ему на замену?

— Он никого не нашёл. Возможно, шеф сейчас подыщет кого-нибудь.

— Ладно.

— Если хочешь услышать моё мнение, — он до последнего сдерживался, чтобы не поднимать эту тему. — Знаешь, ведь он и сам не знает, чем заболел.

— Как это?

— Я спросил у него, что случилось. Он сказал, не знаю. Описал своё самочувствие. И знаешь, это не вирус, и не отравление, как это обычно бывает.

— Хочешь сказать это с ним из-за случившегося?

— Я так думаю. Знаешь, он же всякого наговорил за последние дни. Он явно не думал, что всё так обернётся. Просто шутки. А оказалось, что не просто шутки. Нам то наплевать. Но это на его совести. И он понимает.

— Думаешь, нервный срыв?

— Посмотрим. Если это грипп или пищевое отравление, он быстро придёт в норму. Ну а если же нервный срыв, мы его не меньше недели не увидим, я думаю.

Вопреки моим ожиданиям, никто ничего не припоминал мне. Объяснения просты. Во-первых, я говорил достаточно аргументировано. И ошибиться в том, в чём ты был убедителен, не так страшно, чем когда ты был явно дураком. Во-вторых, рядом со мной всегда был Дима, который перегибал палку со своими шутками. И на фоне его, мне особо нечего припоминать.

И хотя я ошибся на счёт Миши, у меня очень быстро нашлось весьма удобное мнение.

Почему я был так уверен в том, что с ним ничего не могло случиться? Потому что это говорило бы о нём только плохое. Вот так вот взять и уйти из мира означает трусость. У всех проблемы, но никто не бежит под поезд. Чем его проблемы хуже, чем у остальных? Бросить свою маму, потому что ты не мог справиться с проблемами, при этом взваливая их на неё? Конечно, я не мог помыслить об этом.

Насколько я верил в такое мнение? Не знаю.

Мы все очень разные. Кому-то было очень жаль Мишу и произошедшее для них было тяжёлым. Кто-то же ненавидел его, а после случившегося слёг с нервным срывом. Мне же было наплевать. В любой момент рассказанных мною событий, мне было безразлично. И я был такой не один. Ведь смерть все воспринимают по разному. Кто-то слишком серьёзно, кто-то слишком легко, кто-то по философски.

Но главное, что мы не можем обойтись без навязывания остальным своего «уникального» мнения даже в самой обычной повседневной беседе. Потому что слишком большого мнения о себе. Каждый из нас.

Сказав однажды гадость и убедив в ней остальных, пути назад уже нет. И если  ты облажался, ты должен уметь доказать остальным, что это на самом деле не так.

Как настоящие политики. Двуличность, лицемерность, а главное, убедительность.

И это работает. И работало всегда. И сработало сейчас.

В чём сила, брат? — В умении говорить.

Вот только один из официантов как-то спросил меня:

— Ну что? Как ты?

— Я? Нормально. Почему это ты мне такой вопрос задаёшь?

— Ну ты же с ним работал. Что вообще думаешь по этому поводу.

— Я скажу так. Маму его мне куда больше жалко, чем его самого.

— Оу! Как ты можешь так?

— Ну а что? Хотя бы правда.

— Говорят, она выпивала.

— Ты то откуда знаешь?

— Ты почаще общался бы с ним, может тоже что узнал.

— Ага, хочешь сказать, ты с ним много общался?

— Нет. Она вчера звонила. Разговаривала с шефом.

— И что?

— Он говорит, он пьяная была.

— И что? Представь, у тебя сын был бы и он такое сделал бы, ты не нахуярился бы с горя?

— Ну, знаешь, мне девочки из холодного цеха говорят, что он жаловался на неё, что она выпивает.

Мне стало немного стыдно. Неужели мне настолько было наплевать на то, что творится у него на душе, что я ни разу даже не полюбопытствовал у него, как дела?

Но это не так. Каждую смену я начинаю с того, что у каждого спрашиваю, как у него дела. Причём искренне. Потому что мне важно знать, в каком состоянии сейчас находятся люди, с которыми мне предстоит работать целый день.

Миша же ни разу не спросил, как дела у меня. И вряд ли спрашивал у других. Волновало ли его, испытывает ли депрессию кто-нибудь на кухне? Может, кто-то хотел свести счёты с жизнью, помимо него?

В этом проблема страдающих депрессией. Они чувствуют тяжёлую тоску. Но неспособны сопереживать таким же, как они сами. Им настолько тяжело, что не хватает сил помочь тем, кому также тяжело. Мысль об этом убила во мне угрызения совести.

В холодном цеху у нас работали две девушки. В принципе всего две девушки. Без сменщиков. С графиком шесть через один каждая. Во вторник и среду они поочередно отдыхали. В остальные дни работали вместе.

Холодный цех был словно в своём маленьком мирке. Он был смещён с ещё более маленьким кондитерским цехом. Повар там сменялся каждые два месяца. Шеф годами не мог найти толкового сотрудника, который его устраивал бы. У него было слишком завышенное видение в десертах. Он требовал высокую утончённость. Так что даже действительно хорошие кондитеры иногда сбегали чаще, чем повара с горячки.

Мы не общались с ними. Ни с холодным цехом, ни с кондитерами. Пусть они славно живут друг с другом. Мы слишком заняты приготовлением настоящей еды.

Да! Горячий цех занят приготовлением настоящих блюд. А холодный чем?

Всё, чем они занимаются, в Италии называют «антипасти». По-русски переводится как «закуска». Но буквальный перевод гласит «до еды».

Горячий цех готовит еду, а холодный то, что подаётся перед ней. Про кондитерский цех и вовсе молчу. Красивое оформление дорогого заменителя сахара для того, чтобы просто оставить сладкое послевкусие после шикарного вечера с основными блюдами от горячего цеха.

Паста, пицца, супы, равиоли, бургеры, стейки, гарниры и даже горячие закуски. Это всё мы. Горячий цех. Мы создаём вкус. А всё остальное лишь массовка и декорации к нашему выступлению.

Если мы сделаем плохое блюдо, вечер будет испорчен и никакой десерт не загладит вину. А вот пресный десерт не испортит впечатления от идеального стейка.

Мы не общаемся с ними, не потому что такого высокомерного мнения. Просто мы заняты в разы больше. Мы едва успеваем разговаривать между собой. А что они? Как не заглянешь к ним, всё время прохлаждаются.

Но своё высокомерное отношения я не скрываю. Его мне привил шеф. Ещё будучи универсалом, и уж тем более су-шефом, он не выдерживал вид сидящего без дела повара.

И ничего же не скажешь. Вот вышел чек из трёх паст, супа и стейка, что делать холодному цеху? Трое как подожжённые бегают здесь, а там трое сидят играют в карты.

Шеф вообще говорил:

— Если температура ниже комнатной, значит, в ней работает не повар.

Для меня оказалось большой загадкой, почему это Миша как оказалось активно общался с девочками из холодного цеха.

Во-первых, потому что я этого вроде как не замечал. С другой стороны, я не особо то и следил за тем, чем был занят Миша, пока работа идёт так, как мне надо.

Во-вторых, именно потому что он вроде как активно работал. Я не понимаю, где он находил время разговаривать с ними. Так или иначе, это было, а теперь уже ничего не поделаешь.

Обе девушки – нерусские. В принципе русская девушка на кухне в XXI веке уже диковинка. С мужчинами дела обстоят получше. В горячем цеху нередко можно встретить парней самых разных национальностей.

Одна из них была азербайджанкой. Она выглядела как повариха из столовой. Очень злая. Будто бы обиженная на весь мир. Не прекращала бурчать в течение всей смены.

Она всё время ругалась на Россию. И дело было не в стране. И не в русской нации. Она была недовольна российскими органами. Почти каждый день она приходила и начинала рабочий день со слов:

— Я ненавижу Россию.

Бывало, ей прилетало в ответ: «Ну так и вали отсюда». Но чаще всего она очень быстро переходила на очередную историю, почему именно она сегодня её ненавидит.

Рассказывала как в очередной раз сходила в миграционку. Простояла в очереди тысячу лет. А потом оказалось, что в этом не было необходимости.

А то, что русские везде сталкиваются в тем же самым, её не волновало. И что в Азербайджане дела обстоят не лучше, тоже не волновало. Но что-то никто, кроме неё, не кричал «ненавижу Россию» или «ненавижу Азербайджан».

Вторая же девочка была полной противоположностью. Молоденькая, стройная и добрейшей души казашка. Она приехала в Россию вместе с мужем. Он долгое время работал с нами на горячке, пока не перешёл в мясной цех. А там уже ни с кем не контактировал. Просто из-за занятости.

У меня не было сомнений, что Миша навряд ли шёл со своими переживаниями к этой азербайджанке, отпугивающей даже самых стойких и многое повидавших. Так что решил сразу поговорить с казашкой:

— Привет.

— О, привет, дружище. Как дела?

— Прекрасно. А у тебя?

— Ну пойдёт.

— Почему ты в официанты не пошла?

— Что за вопрос вообще такой? Тебе не нравится, как я работаю?

— Нет, о чём ты. Просто мне кажется, у тебя настоящий талант в общении с людьми.

— Возможно.

— А учитывая, что официанты это те ещё болтуны. Уверен, ты получала бы бешеные чаевые. А тут что? Работаем чисто за ставку. Ни премии, ни процента, ни чаевых.

— По-твоему я болтунья?

— Если только в самом хорошем смысле этого слова.

— Ну что поделать? Я уже тут работаю. И некому меня заменить.

— Да. Понимаю. Слушай, спросить хотел, а ты с Мишей разговаривала?

— В смысле?

— Говорят, он с тобой общался.

— Я не хочу об этом говорить.

— Ладно, понял.

— Не обижайся. Мне просто тяжело. Вся эта история. Всё так грустно. Понимаешь?

— Да, понимаю. Нужно, чтобы прошло время.

— Да нет. Просто, он признавался мне в депрессии в последнее время. Он обещал рассказать, что у него случилось. Но ты ведь знаешь, у нас у всех всё время какая-то запара. И нам не до разговоров. И уж тем более не до чувств другого человека.

— Да. Мы слишком заняты работой, что не замечаем других.

— Более того, эта работа делает нас слишком бесчувственными. Весь этот стресс. От него мы куда больше начинаем заботиться только о себе. Как те, кто работает на убое скота. Они очень быстро пропитываются бесчувственностью ко всему живому.

— Ничего себе, ты меня только что сравнила с мясником из скотобойни? — посмеялся я.

— Нет, нет, что ты.

— Надеюсь, ты же не думаешь, что это я его забил? — мне стало неловко от своих же слов и я решил опередить: — В моральном плане.

— Нет, я не думаю, что это вообще с работой связано. Знаешь, если у тебя проблемы на работе, ты просто берёшь и увольняешься. Конечно, есть причины, по которым многие остаются на ненавистной работе.

— Типа потерять доход, когда только что взял кредит или ипотеку?

— Или страх потерять статус. Вот станешь ты, например, су-шефом и не справишься. Верный путь – увольняться, верно? Но так ли легко ты откажешься от должности в шаге от шефа на то, чтобы вновь откатиться назад? Понимаешь?

— Да, согласен. Думаешь, его работа не раздражала?

— Раздражала, конечно. Мы же в чертовски невыносимых условиях работаем. Ты только задумайся. Почему никто здесь не задерживается? Это нормально повару ненавидеть свою работу. Просто такие как ты, например, фанаты своего дела, слишком проникаются атмосферой. Большинство остальных же, кто задерживается, просто не могут найти место получше. Что было и с Мишей. Но в целом он, как ни странно, был доволен ею. Что бы там не было, это всё мелочи, на которые он закрывал глаза. Да и он признался как-то вскользь, что у него мама выпивает. Поэтому гадать, были ли у него проблемы дома или нет, какой теперь уже смысл?

Дома я решил поискать информацию в интернете.

Залез в социальные сети.

С его именем оказалось очень много людей. Но найти именно его не составляло труда. Он был зарегистрирован во всех известных мне соцсетях. В большинстве из них у него был пустой аккаунт. То есть была фотография, имя, немного личной информации и на этом всё. И только во Вконтакте мне повезло.

Там он сидел часто. Нередко что-то сохранял. Не сказать, что я нашёл много информации. Но достаточно, чтобы понять, что он из себя представлял.

Из двухсот с лишним фотографий, лишь на одной был он сам. Причём именно эта фотография была во всех остальных соцсетях.

Всё остальное же это были загруженные им скриншоты игр. Он сильно гордился своими достижениями и хотел ими поделиться. Вот только, кроме его самого ими никто не интересовался.

Я вспомнил разговор с шефом, произошедший за несколько месяцев до этих событий. Миша попросил как можно меньше смен. Я задался тогда вопросом, зачем ему столько свободного времени. Ещё сказал, что было бы глупо, если ради игр. И вот ответ на мой вопрос.

Больше ничего интересного я не нашёл.

Решил вбить его имя и дату рождения в поисковике. Нашёл несколько интересных ссылок.

Самая поздняя – его имя, числящееся в списке выпускников школы. Следующая ссылка сразу же его имя в списке поступивших в экономический институт. Кстати, находился он прямо напротив нашего ресторана. Но мне это показалось совпадением. Судя по отсутствию ещё каких-либо ссылок на его имя, похоже, что он его не заканчивал. Поступил он на очень странную специальность. Что-то вроде: информационные технологии в бухгалтерском учёте.

Ещё была ссылка на бургерную, в которой он работал. Он числился кассиром на электронных чеках. Мне стало интересно, с чего это он вообще вообразил себя поваром, если был каким-то кассиром.

Поискав эту бургерную в сети, понял, что она работала как ларёк с шаурмой. Принимает заказ и готовит один и тот же человек. Универсальный работник. Не хватало только посуду мыть, толчки драить и ремонт в помещениях делать.

Последнее, что я решил поискать, это адрес, по которому он проживал. Посмотрел панорамы на картах. И ужаснулся. Это был почерневший барак. Ещё лет десять назад он был зелёным. Тогда же было на его улице дюжина таких домов. Теперь же их сохранилось не больше половины. Я и представить не мог, что он живёт в таких условиях.

В беседе написал шеф:

— Ребята, что думаете на счёт того, чтобы скинуться и отправить деньги маме Миши для помощи с похоронами?

Я промолчал.

У меня были опасения на этот счёт. Но выглядеть сволочью не хотел. Было интересно, кто что напишет. Но ребята молчали. Видимо, никто не хотел писать первым.

Я написал шефу лично:

— Привет. Я слышал, что у него мама выпивает. Не думаешь, что рисковано вот так вот легко деньги отдавать? Ты не подумай, не хочу показаться сволочью.

— А ты откуда знаешь?

— Ну слышал. Общался с ребятами. Знаю, в общем. Неважно же, откуда я знаю, главное, что это так.

— Хорошо. И что предлагаешь?

— Не знаю. Поэтому и написал тебе.

— Ты же не думаешь, что не собирать деньги вообще хорошая идея?

— Я к тому, что даже благотворительные фонды требуют отчётности, чтобы знать, что деньги не уходят на ветер. Мы же не налоги платить собрались.

— Но в целом ты не против собрать деньги?

— Да, конечно. Но что-то никто не проявляет энтузиазм в беседе. Может, лучше ты обойдёшь всех и поговоришь с каждым об этом?

— Да, согласен, так будет лучше.

Он немного тянул с этим. Он шеф, ему можно. Всегда есть дюжина задач, которые в приоритете. Но что-то начиная, он не бросает остальное позади. И в какой-то момент деньги всё-таки были собраны. Тогда шеф позвал к себе меня.

— Да, шеф, хотел меня видеть?

— Да, слушай, мы тут собирали деньги маме Миши. Надо, чтобы кто-нибудь передал.

— В смысле?

— Ну-у-у. Ты знаешь, где он живёт. Плюс ты высказал некоторые опасения на счёт того, стоит ли доверять его маме.

Меня смутила такая откровенность. Из чужих уст, эти слова показались мне циничными.

— Поэтому я хочу доверить тебе, — сказал он. — Чтобы ты сначала проведал его маму. Посмотрел сперва, тот ли она человек, которому стоит вручать деньги в руки. А уже потом что-то предпринимать. Понимаешь?

Я согласился.

Миша жил далеко. Это даже не было окраиной. Это словно было за чертой города.

Есть районы, плавно перетекающие из одного в другой, делая город единой монолитной структурой, а есть отрезанные, где люди живут будто бы в своём собственном мире.

Я жил в другой стороне города. Он на юге, я на севере. Я никогда не ездил с ним в одном такси. Его адрес я узнал благодаря бланку с адресами всех сотрудников. Сколько живу, ни разу не был в той части города. Так что ехал практически наугад.

Чтобы доехать до его дома, мне пришлось сесть на автобус, доехать до метро, на нём добраться от конечной до конечной, чтобы опять сесть на автобус и потом ещё полчаса пройтись через весь микрорайон.

Как вообще наш ресторан согласился взять на работу сотрудника, живущего так далеко? Это же бешеные траты на такси. А главное, где он находил столько сил, чтобы каждое утро вставать и ехать на работу?

Найти дом не составляло проблем. Большую услугу мне сыграло, что жили они не в новостройке с десятью подъездами и двадцатью этажами, а в бараке с одним подъездом, двумя этажами и восемью квартирами.

Я подошёл к дому. Уже на подступах стоял этот затухлый запах старого барака. Вокруг точно такие же бараки. Разрушенные детские площадки. Очень много зелени, сорняка, тополиных пней и всякой раскинутой вокруг арматуры. На секунду я усомнился, точно ли я до сих пор нахожусь в полутора миллионном мегаполисе.

У входа на лавочке сидели бабушки. Я подошёл к ним и сказал:

— Здравствуй, молодёжь.

Бабушки засмеялись. 

— Слушайте, хотел спросить, а вы знаете такого мальчика как Миша Ангелов?

— Да, конечно, — сказала одна из бабушек. — Он живёт в этом доме как раз.

— А не могли бы подсказать, в какой именно квартире?

— Да, в шестой.

— Спасибо большого. Хорошего вам дня.

Внутри всё было как в теремке. Деревянные покрытия, деревянные двери, деревянный пол, деревянные лестницы, деревянные перила. Я подошёл к нужной двери. Такой же деревянной, только обтянутой дешёвым заменителем кожи и поролоном. Рядом был звонок. Но похоже, что сломанный. Сколько бы я его не нажимал, ноль реакции.

Я постучался. Дверь мне открыла явно не выспавшаяся тощая женщина лет сорока во всём домашнем с тонкими сальными волосами по плечи.

— Да, чего хотели?

— Здравствуйте. Я хотел бы принести свои соболезнования в связи с Вашей утратой.

Женщина озадаченно посмотрела на меня.

— Я коллега Миши, — решил я дополнить.

Она выпучила на меня глаза и захлопнула дверь.

Может, это просто отрицание? — подумал я. — Без разницы, что у неё в голове. Мне то что с этим прикажете делать? Просто уйти? А как же деньги? Как глупо будет выглядеть шеф, раздавая эти деньги обратно. Может, постучаться ещё раз?

Но она сама открыла дверь.

— Извините. Квартира была немного не в форме.

Что значит не в форме?

Квартира была не в форме в принципе. Она была как лаконичное продолжение всего дома.

— Проходи, пожалуйста, — сказала она.

И провела меня на кухню.

— Чай, кофе?

— Спасибо большое, но я откажусь.

Она выглядела как взволнованная бабушка, встретившая своего внука на летние каникулы. Всё время суетилась, бегала по квартире, пыталась что-то привести в порядок.

Почему она так себя вела? У меня не было ответа на этот вопрос. Но оно мне было на руку. Мне было слишком неловко. Я никогда прежде ещё не бывал в такой ситуации. Кажется, совсем уж не гожусь на роль того, кто способен выразить моральную поддержку. А так мне не приходилось ничего делать.

— Извините, пожалуйста, — обратился я к ней в надежде хоть как-то привлечь внимание.

— Да-да, что такое?

— Я не могу взглянуть на комнату Миши?

Женщина опешила от моего вопроса. Её суета тут же исчезла.

— Извините, если я спросил что-то тяжёлое для Вас.

— Нет, нет, что ты. Не извиняйся. Просто. Просто… Пойми тоже нас. Я очень хотела бы сохранить в его комнате всё так, как есть. Вернее, как было. Поэтому не хочу, чтобы кто-нибудь посторонний заходил.

— Понимаю. Как у Вас обстоят дела с похоронами?

— Похоронами? Я ещё не думала над этим. Слишком тяжело. Мне нужно сначала прийти с мыслями.

— Понимаю. Ребята хотели бы простится с Мишей. Хотели бы знать, когда они состоятся. И помочь, если потребуется.

— Да, да, конечно. Понимаю. Как ты можешь уже заметить, живём мы не в самых лучших условиях. Едва получалось сводить концы с концами. А теперь ещё и это.

— Мы с ребятами тут собрали немного. Не знаю, насколько этого хватит. Но… Нам правда очень жаль. Миша был очень хорошим парнем.

Я не стал задерживаться в гостях.

Покинув квартиру, у меня осталось чувство незавершённого дела. Вроде бы всё сделано. Деньги отдал. Всё решено. Но какое-то чувство внутреннего неудовлетворения у меня осталось.

Всего в метрах ста от дома Миши находилась его школа. Я решил прогуляться до неё в надежде, что встречу в ней кого-нибудь, кто его знал.

Внешне это была обычная школа. Отделка как у брежневки со всей монолитной монотонной советской внешностью. Я подошёл к центральному входу. Двери оказались закрыты. Внутри никого. Постучался – ноль реакции.

Я уже было хотел отчаяться и пойти обратно, когда из-за угла ко мне подошёл по всей видимости охранник, по крайней мере у него была такая форма, и спросил:

— Что Вам надо?

— Здравствуйте. Я хотел бы получить некоторую информацию на счёт одного ученика, который уже выпустился несколько лет назад.

— А Вам это зачем?

— Сложно объяснить. Видите ли, молодой человек умер, а я его коллега, и мне не с кем даже связаться сейчас. Попросту не знаю даже с кем. Вот и хотел получить хотя бы здесь информацию.

— Ну, слушайте, сейчас июль на дворе. Школьники на каникулах, учителя в отпусках. Кого Вы вообще ожидались здесь увидеть? Вам никто сейчас не поможет.

— Ладно, спасибо и на этом.

— Да не за что.

Я отошёл от школы к дороге.

На другой стороне улицы я увидел подозрительно знакомый силуэт. В нём было всё. Рост, объём, причёска, одежда, манера ходьбы. Всё то, что я видел почти каждый день и легко мог отличить от остальных. А моё зрение – сто процентов. Значит, и вероятность такая же.

Мгновение, всего какое-то мгновение мой мозг отказывался реагировать, но оно мне показалось вечностью.

Я в стопоре стоял во дворе школы и наблюдал, как человек как две капли воды похожий на Мишу шёл на той стороне и с каждой секундой удалялся от меня. А как ещё я мог реагировать? Ведь передо мной только что будто бы воскрес человек.

Какова вероятность, что это он? И если это действительно он, какова была вероятность, что я точно встречу именно его, именно здесь  и именно в это время? Слишком много совпадений, чтобы это было правдой.

Но что же делать? Как проверить наверняка?

Меня начала одолевать паника. Я чувствовал, что должен был что-то предпринять. Но одолеваемая шоком, моя голова не могла трезво и быстро соображать.

Я достал телефон и начал снимать, скрывшись за кустами. Затем я крикнул:

— Миша!

Он тут же остановился, обернулся и оглянулся по сторонам. Но к счастью, он не увидел меня. Затем он лишь ускорил шаг.

— Какого чёрта?

Я перестал снимать.

— Что Вы тут делаете? — спросил охранник, подошедший из-за спины.

— О Господи! Чего же Вы так пугаете?

— А ты чего разорался на весь район?

— Да, просто обознался. Не берите в голову. Я уже ухожу.

Сначала я хотел проследить за ним. Но охранник так сильно меня перепугал, что встречи с Мишей глаза в глаза я не пережил бы, наверное. Меня бросило в пот, а руки тряслись. И теперь уже мне хотелось только убраться от сюда как можно дальше.

Я позвонил Диме.

— Чувак, какого хрена ты мне звонишь посреди смены? — спросил он.

— Я сейчас приеду. Отпросись у шефа на несколько минут. Это очень срочно и очень важно.

— Похоже, ты не шутишь. Хорошо, я попробую его уболтать.

Я приехал к ресторану. Дима вышел со служебного выхода.

— Мужик, что такое?

— Иди сюда, — схватив Диму за руку, я отвёл его в укромный уголок подальше. — Курить с собой есть?

— Ты же не куришь.

— Главное, что ты куришь.

Он вытащил пачку сигарет и поделился со мной одной.

— Мужик, ты меня пугаешь, — сказал он мне.

— Это ещё что. Сейчас я тебя начну пугать по-настоящему. Смотри.

Я показал ему записанное видео. Чёткость на нём плохая, но суть была вполне ясна.

— Это он?

— Похоже на то.

— Реально он?

— Я понимаю, что здесь ни *** не разберёшь, но поверь, в моих глазах чёткость получше, чем у камер даже твоего айфона. Это он. Сто процентов.

— И когда видео записано?

— Ты дебил? Думаешь, я пришёл бы к тебе весь такой с тряской просто так? Я только что это записал.

— И что делать?

— Я с этим же вопросом к тебе пришёл.

— Может, просто в полицию обратиться?

— И что им сказать?

— Всё как есть. Ты же понимаешь, что это преступление? Они обязаны будут отреагировать.

— По-твоему, можно прийти, сказать всё что угодно, и они помчатся проверять? Даже если и так, сколько времени уйдёт, прежде чем они соберут всю информацию?

— Ладно. Да. Наши доблестные сотрудники правопорядка не всегда действуют оперативно. Но мы можем собрать побольше информации для них. Тогда есть шансы, что всё быстрее пойдёт. Может, обратиться в ту бургерную, где он работал раньше? Тоже интересно, как и из-за чего он уволился от туда.

— Слушай, а ты прав. Пожалуй, этим я сейчас же и займусь. Ладно, не буду отвлекать.

— Кто-то сегодня работает поваром, а кто-то частным сыщиком?

— Типа того.

Я решил поискать информацию о том месте, где раньше до нас работал Миша. Они вполне претендовали на конкуренцию со всеми известными бургерными. С одной стороны они пытались делать вид, что делают качественный продукт. С другой стороны натыкали столько точек, что только Бургер Кинг их опережал.

Главный офис находился в здании через дорогу от нашего ресторана. Я был в двух минутах от места, куда когда-то в своё время на собеседование сходил сам Миша.

Сначала я хотел позвонить. Но человеку по телефону куда проще отказать. Поэтому я решил прийти лично в отдел кадров. Может, получится на ходу придумать какую-нибудь историю. Неважно. Главное, чтобы мне дали информацию. А выгнать человека из кабинета куда сложнее, чем повесить трубку.

Пришёл к офисному зданию. На первом этаже несколько небольших кофеен и охрана с турникетами. Я подошёл к нему и не успел ничего сказать, как он первый спросил:

— Куда?

— Здравствуйте. Слушайте, я тут у вас впервые. Не могли бы подсказать?

— Да, что такое?

— У вас тут одна бургерная есть…

— А Вам с какой целью туда?

— В отдел кадров надо.

— Зачем?

— Как это зачем?

— Ладно, слушайте, объясню как есть. У них здесь нет офиса. Только один кабинет. В нём сидит только региональный директор. Никакого отдела кадров у них нет. Ни бухгалтера. Ни каких-либо ещё сотрудников.

— Да? А как же собеседования, например?

— Как я понимаю, весь привычный в Вашем понимании офис, у них это неопределённое число временных сотрудников на фрилансе. Нужны люди? Директор нанимает рекрутера-фрилансера. А собеседование проходит уже непосредственно на точке. Кто там с ними разговаривает, не знаю. Шеф, управляющий, менеджер или кто у них там ещё?

— Понятно.

— Так что, не то чтобы я не хочу Вас пускать. Просто уверен, что Вам там делать нечего. Не с кем будет разговаривать. Тем более, что директор их почти всегда отсутствует.

— Почему?

— Не знаю. Может, в разъездах по точкам, а может в командировках, а может просто не самый ответственный директор.

— Ладно. Спасибо большое, что разъяснили.

Облом.

Я вышел наружу. Подышал свежим воздухом (насколько только он может быть свежим в центре российского мегаполиса). Ситуация мне казалась патовой.

Потом поразмыслил немного и решил позвонить Диме.

— Что такое? — спросил он.

— Чего ворчишь?

— Чего? Я вообще-то работаю, в отличии от некоторых.

— Не ной. Помощь нужна. Сгоняй, пожалуйста, до кабинета шефа, достань мне Мишины документы.

— Какие документы? Мы уже неделю как отдали их. Опомнился.

— В смысле? Кому отдали?

— Маме его, кому же ещё?

— Она заходила что ли?

— Ага. На следующий же день после того, как всё случилось.

— Надо же. Кто бы мог подумать. Ладно. Слушай, по-любому остались же какие-нибудь копии. Все всегда копируют документы. Разве нет?

— Слушай, ты можешь поконкретнее, что тебе нахрен надо? Я вообще-то работаю, а не прохлаждаюсь. У меня нет времени с тобой болтать.

— Мне нужен адрес той бургерной, в которой он работал. В их офисе я ничего не нашёл. Может, в санитарной книжке есть? Там же пишут место работы.

— Ничего там не пишут. Только первое место работы и должность. Всё.

— Ты уверен?

— Да, чёрт возьми. На сто процентов.

— И что же делать?

— Ну, может быть, в трудовой книжке можно что-то найти. Но только если он был трудоустроен, конечно.

— По-любому был. Он был кассиром там. Его имя есть на электронных чеках. А без трудоустройства до такой работы не допускают.

— С чего ты решил?

— Закон.

— Да, точно. Российское законодательство самое правоверное же.

Вскоре мне на телефон пришло сообщение.

«Надеюсь, ты доволен».

А к нему прикреплена фотография с копией страницы из трудовой книжки. В ней зарегистрированное название бургерной. Вбив его в сети, мне вышел электронный бланк регистрации со всеми реквизитами, включая адрес.

Я вновь пришёл без приглашения.

Я подошёл на кассу и сказал:

— Здравствуйте, я хотел бы встретиться с кем-нибудь, кто у вас тут главный.

Кассир тут же пошёл в служебное помещение, откуда вернулся с ещё одним сотрудником, но уже не в форме, а в белоснежной рубашке.

— Здравствуйте, я менеджер смены. Могли бы сказать, что у Вас случилось?

— У Вас раньше работал один сотрудник. Мне хотелось бы узнать, остались ли у него знакомые здесь.

— Хорошо. Я сейчас позвоню нашему директору. Спрошу у него, подъедет ли он сегодня.

— Хорошо. Спасибо большое.

Менеджер вернулся минут пять спустя и сказал мне, что директор подъедет максимум в течение тридцати минут. Я поблагодарил и остался ждать.

Спустя около двадцати минут в бургерную подъехал рослый крепкий мужчина. Он прошёл к кассе, что-то спросил у менеджера смены и следом подошёл ко мне.

— Здравствуйте, — сказал он.

— Здравствуйте.

— Мне сказали, что у Вас какой-то вопрос по сотруднику прошлых лет.

— Да. Хотел бы найти знакомых.

— Хорошо. Можете сказать, кто именно Вас интересует.

— Михаил Ангелов.

— Так. Да, он работал у нас.

— Не можете сказать, по какой причине он уволился?

— Эм, что? Разве Вы не по этой причине здесь?

— Что Вы имеете в виду?

— Миша умер. Именно по этой причине нам и пришлось его увольнять. Просто формальность. Я думал, вы именно поэтому ищите его знакомых.

— Забавно. Именно по этой причине я и пришёл. Видите ли, Миша работал у нас в ресторане. Сразу же перед тем, как погиб. И устроился он к нам сразу после того, как ушёл из Вашей бургерной.

— Что?

— Да, я понимаю, что это звучит несколько странно.

— Я сказал бы, что это звучит невозможно.

— Да. Но поверьте, так оно и случилось. Поэтому я пришёл к Вам. Именно потому что это всё очень странно и невозможно.

— Ладно, слушайте, не подумайте неправильно, но могли бы Вы хотя бы описать его?

— Это ни к чему. У меня есть копия документов, включая трудовую книжку, где указано его трудоустройство в Вашем заведении, а следом сразу же запись об трудоустройстве в нашем ресторане. Думаю, этого вполне будет достаточно, чтобы доказать, что я не лгу, если у Вас есть сомнения.

— Да, я не против был бы ознакомиться.

Показав снимки, которые мне прислал Дима, я дал мужчине немного подумать.

— Значит, он тогда не умер?

— Да. В этом и проблема. На днях я приходил к его маме, чтобы дать деньги на похороны, собранные всеми ребятами. И я совершенно случайно наткнулся на него. Вполне живого, как ни в чём не бывало. Вот и решил прийти к Вам, узнать, по какой причине он был уволен в прошлый раз. Вдруг тут какая-то ошибка или просто совпадение. А как Вы видите сами, это система.

— Это так давно было…

— Интересно, сколько ещё таких же случаев было?

— И что нам теперь делать? Надо в полицию обращаться.

— Да, безусловно. Но мой шеф ещё не в курсе событий.

— В смысле? Вы ему ещё ничего не сказали?

— А как я сказал бы, не удостоверившись во всём? Я просто обнаружил на улице парня, очень похожего на него. Тоже поймите меня, мне духу не хватило подойти к нему. А проверить, что это не глюки у меня какие-то, я должен был. Так что иначе никак. Только сейчас я могу пойти и всё рассказать шефу.

— Хорошо. Слушайте, давайте договоримся так. Я оставлю Вам свой номер телефона. Вы его передадите своему начальнику. А тот пусть свяжется со мной. Мы с ним скоординируем действия и может совместно уже обратимся в суд или в полицию, или не знаю куда ещё нужно. Этот вопрос я ещё поизучаю.

— Как скажете.

Я не стал тянуть и отправился из бургерной прямиком в ресторан. По пути я позвонил Диме. Рассказал ему всё как было и попросил предупредить шефа, что я иду к нему  и с серьёзным разговором.

Уже в кабинете у него я долго рассказывал о произошедших событиях. Всё это время он молчал и внимательно меня случал. Кажется, он был куда в большем шоке, чем я. Но оно и понятно. Я всё видел воочию, ему же пришлось пользоваться воображением.

— Никогда ещё ни с чем подобным не сталкивался в жизни, — сказал он.

— Знаешь, Костя, что угодно в этом мире всегда бывает впервые. Свяжитесь с директором бургерной. Уверен, он сейчас как никто другой чувствует тоже самое. Ведь до сегодняшнего дня он тоже считал его мёртвым.

— Ужасно. Только вот всей этой волокиты нам всем не хватало.

Процесс был ужасен.

Уполномоченные приходили каждый день. Показания собрали с каждого. С кого-то по несколько раз. Часто приходили с новыми вопросами. И всё это в первую очередь только для того, чтобы разобраться, в чём дело.

В конечном итоге обвинение не было предъявлено. Сумма была слишком маленькой. На неё едва можно было свести концы с концами. Никто не согласится угробить чужую жизнь ради пятиста рублей. На большую сумму денег никто и не решился.

Как выяснилось, женщина была нетрудоспособна. В отличии от сына. Несмотря на то, что он был вменяем и психически здоров, психика у него была весьма сложной. Ей постоянно приходилось искать ему работу, что было трудно, а если и удавалось, ещё сложнее ему было на ней задержаться.

Не имея возможности зарабатывать самостоятельно, ей приходилось как-то выживать. Тот постоянно терял интерес к работе и просто переставал выходить на связь. Как недобросовестный студент, который учился, а в какой-то момент перестал появляться. Того отчисляют, а когда он объявляется, просто вручают ему документы.

Ему было наплевать на документы. Поэтому мама забирала их сама. Когда в бургерной спросили, что с ним случилось, она на эмоциях сказала, что он умер. Без преступного умысла. Просто была зла на него. А последовавшая реакция в виде сбора средств была слишком уж большим искушением. Деньги очень были нужны.

Когда это случилось во второй раз, она подумала, что, возможно сработает снова. Но не сработало.

Все поняли, что из этой ситуации никто не выйдет победителем. Обвинения не предъявили, но женщина встала на учёт в полиции. Они продолжили жить также, как и раньше, только теперь уже под надзором правопорядка. А о дальнейшей их судьбе мне было неизвестно.

*

Я не Лев Толстой. Не люблю писать большие тексты. Не люблю изображать из себя крупного мыслителя. Если у меня есть идея, я попытаюсь объяснить её кратко. Без многотомных эссе. Не вижу смысла распинаться в доказательствах чего-то сугубо личного.

Но Лев Толстой великий, поэтому и работы его велики, ему можно.

А ещё, чем я так сильно отличаюсь от него – мой эпилог не будет таким уж расширенным. Для меня эпилог скорее как в басне. Две строки, объясняющие мораль всего сюжета. И вот мой эпилог:

В жизни всё совсем иначе. Даже самое трагичное и грустное художественное произведение не сравнится с тяжестью и отвратительностью реальной жизни. Даже самый худший поворотный момент в любой книге будет лишь пародией на жестокую деятельность. Реализм как литература лишь попытка притронуться к действительности. Но в жизни всё совсем иначе. И те, кто воскресают на бумаге, в действительности никогда не способны подняться наяву.