Глава XX III. И всё же, кто первый?

Прожили в имении гораздо больше чем планировали, около трёх недель, побывав в Росскиле и Копенгагене. Показавшееся неуютным и ветреным с первого взгляда место, в итоге понравилось им. Местное солнце, благодаря разгоняемым ветрами облакам было частым гостем на небосклоне, что радовало, не давая возможности впадать в уныние. Но, прочувствовав здешнюю природу, возможно даже и поняв её преимущества по сравнению к более суровой Карельской, стремились домой. Да к тому же из газет стало известно, Германия ввела войска в Судетскую область Чехословакии.
Всё же здесь, рядом с Германией было не менее тревожно, нежели в Выборге, в непосредственной близости от России. Вопрос заключался лишь в том, кто первый из этих двух пока ещё находящихся в мире государств нападёт друг на друга первым.

- Яшенька! - бросилась обнимать брата Ангелина, как только тот появился на пороге их гостиничного номера в центре Копенгагена.
- Мы и не думали о том, что встретимся с вами, когда-нибудь, в этой жизни, - признался, как всегда сдержанный Иван Павлович, целуя руку Торбьорг Константиновне.
- Ах! Будет вам! Что вы такое говорите! Впрочем, как дипломат, имеете право. Но, от этого на душе становится ещё тяжелее.
- Ну, не будем о плохом, - уже держал в своих руку Елизаветы Фёдоровны.
- Прошу проходить в залу. – поздоровавшись с Фёдором Алексеевичем, указал на просторную комнату, с окнами, выходящими на Фредериксхольмский канал, отделявший дворец Кристиансборг от города.
- Всё произошло так быстро. Мы и не думали никуда выезжать. После того, как ещё в восемнадцатом Иван Петрович оставил государственную службу, ощутили на себе, что такое настоящая безмятежность и тишина, уединившись под Лондоном, в Чигелле, где приобрели маленькое именьице, - как всегда, возбуждённо радовалась встрече Ангелина.
- Современная жизнь так стремительна, что, порою и не замечаешь уходящее сквозь пальцы время. Копенгаген, подозреваю, как и для вас, не знакомый нам город. Но, думаю, сегодня всем следует отобедать вместе в одном из его ресторанов, - предложил Иван Павлович.
Здесь, вдали от Родины, он был ещё больше похож на Англичанина, нежели в самом Лондоне. Ведь там находился среди подобных себе. Здесь же, будто пропитавшись неспешностью задавал такой же спокойный, умиротворяющий тон окружающим.

- Всё идёт к войне. И, посему, считаю важным, пусть и лишний раз поставить на вид; любая близость к одному из двух, показывающих своё стремление к её развязыванию государств, чревато серьёзными последствиями, - когда все сделав заказ ожидали за одним, большим столом в ресторане, объявил Иван Павлович.
- Главное, чтобы в случае развязывания войны первыми, в Европе не было агрессии к русским. Простой народ отождествляют с властью и Сталиным. Для многих ещё остаётся лидером молодого, строящегося государства. Но, если совершит ошибку, что будет с русскими в Англии, Франции, Германии и даже в Америке?
- Вы просто не хотите переезжать! Неужели в Финляндии всё по-другому!? - увидев появившийся со стороны Фёдора Алексеевича, довод, набросилась на него Ангелина.
- Возможно их простят, - не обращая внимание на супругу, ответил Иван Павлович.
- Судя из газет, происходит разделение на яро-агрессивно настроенных, как правило демократов и думающих, желающих понять происходящее. Две волны. Массовая информация формирует взгляды. Впрочем, как и у нас.
- Фёдор Алексеевич, эта пропаганда напоминает вавилонскую башню, - переживала за брата Ангелина, всю силу убеждения бросив теперь вместо него на его зятя.
- Безусловно. Народ разделился и перестал понимать друг друга. Но всё же если стоять в стороне, больше видно. Как картины из далека, - спокойно ответил ей.
- Яков, ты с Фёдором Алексеевичем, ну, совершенно не желаете прислушиваться к моим с Иваном словам.
- Находясь внутри мясорубки, даже если не хочешь, принимаешь навязанную сторону, подчиняешься ей. Синдром толпы.
- Яков, умоляю тебя!
- Многие, внутри толпы впадают в эмоции, кризис и совершенный ужас. Они абсолютно зависимы. Будто от наркотиков. Им требуется каждый день - доза информации.
- Мы с вами говорим на разных языках, - вздохнул Иван Павлович, взглянув на Якова Карловича. Тот продолжил:
- Это меняет людей и сознание. Они уверены, совершенно здоровы как прежде, но, увы – больны.
- Что ж, безусловно, любое яркое высказывание, уверенное и бескомпромиссное - ложь. Истина тиха и проста, её никто не прячет, она на поверхности, но не видят. Потому что уверенный и громко орущий, намного ярче и статусней. Лжец, авторитет и ведёт за собой, - смирился Иван Павлович, взяв супругу за руку. Хотел сменить тему.
- Идолопоклонство продолжается! - выпалила та, впрочем, не вырывая своей руки.
- Сейчас, как никогда, ярко управление толпой. Это отчётливо видно по всему миру. Достаточно взглянуть на факельные шествия нацистов в Германии. Впрочем, в СССР не лучше. В русских не было и нет веры. Оттого и бесчинствовали, убивали в гражданскую, - вновь разгорелся Иван Павлович.
- А мне кажется, и с верой неизменимы, - дополнила мужа Ангелина.
- Почему вы так ненавидите Россию? – не сдержался Фёдор Алексеевич, сам не понимая к кому из супругов всё же обратил свой вопрос.
- Милый мой друг — это такая нация которой можно манипулировать с помощью чего угодно наконец. Чёрт возьми! Православие с этим хорошо справлялось, когда-то прежде. Они управляемы как скоты и верят всему что скажет господин. Русскому человеку нужен не царь прогрессивный а тиран. в том-то и заключается различие менталитетов. Если в Европе люди более послушны и верят в демократию то в России народу требуется диктатор ибо теперь лишённый Бога верит в своего властителя. В виде конституционной монархии, или не дай Бог демократии с работающими законами не примет власть никогда будучи лишён прав столетиями.
- Безусловно в тяжёлые для стран времена народы легко поддаются агитации. Но, всё же я бы не стал привлекать в наш спор православие, - еле сдержал возмущение Фёдор Алексеевич.
- Вы действительно не исключаете возможности первого нападения со стороны СССР? – перевёл тему в иную плоскость Яков Карлович.
- А, почему бы и нет? Ведь это так просто. Всего-то и нужно, как быть чуточку посмелее, - поддержал направление Иван Павлович, которому стало не по себе из-за проявленной им, несвойственной его бывшей профессии горячности.
- А, как же социализм?
- Ах Торбьорг Константиновна. Неужели вы считаете, строительство этого фантома невозможно слегка перенести, сдвинув во времени, ну, скажем на пару, тройку лет.
- Иван Павлович, социализм и фашизм такие разные по своей сути вещи, - отметил Фёдор Алексеевич.
- Вы считаете!? А по мне – одного поля ягоды. Нацисты, социалисты, и где-то совсем рядом, стоит лишь чуть больше нагнуться и под прогнувшимися от утренней росы листочками, на тебе – фашизм! Он всегда так и норовит прикрыть собой такие схожие между собой ягоды.
- И всё же Иван Павлович, кто первый?
- Разве это имеет, какое-то значение Торбьорг Константиновна?
Официант принёс вино. Налив на пробу в бокал Ивана Павловича, получив одобрение, разлил всем.
- И, что же вы предлагаете конкретного, мой дорогой друг?
- Всё то же милый мой Яков Карлович. Переезд в Англию.
- В Англию!?
- Ну, не обязательно в Англию Торбьорг Константиновна, можно и в Данию, Швецию, - высказала мнение Елизавета.
- Главное отделиться морем от агрессора, - поддержал супругу Фёдор Алексеевич.
- А вы не допускаете возможности молниеносной войны?
- Молниеносной!? – искренне удивился словам Елизаветы Яковлевны Иван Павлович.
- Ну, да. В таком случае будет меньше жертв. Ведь, что нужно прежде всего России? Победа мирового интернационала. Мы видим это из войны в Испании.
- Война, это прежде всего деньги Лизавета Яковлевна. А, такие вещи, как какой-то там, извините интернационал, тут вовсе ни при чём. Одна лишь видимость. Вот, посудите сами. Неужели Гитлер не ищет процветания своей стране? Но, прежде всего думает о деньгах. Именно они способны построить рай на земле. Тот новый мир, о котором мы говорили прежде, если вы помните, - Иван Павлович посмотрел в сторону Якова Карловича, продолжил: - не так просто вступает в свои права. Для этого требуется ещё чуть-чуть крови. И, мне бы очень не хотелось, чтобы хотя бы капля в ней оказалась моих родственников, близких мне по духу людей.
- Вы считаете, в наше время, когда, как сами сейчас признались, всё ещё происходит некий передел мира, возможно где-то спрятаться от предстоящей, неизбежной катастрофы?
- Именно! Фёдор Алексеевич. Именно! Чего и вам желаю, пока ещё не поздно. За, что и предлагаю выпить.
- Но, почему же вы так уверены в неизбежности происходящего. Ведь на сегодняшний день всё ещё более-менее спокойно?
- Ах Яков. Ты совершенно забыл тот крейсер, что чуть было не потопил наш пароход.
- Крейсер!?
- Ну, да, мой милый. Под Хельсинки. Он шёл со стороны полуострова Ханко, прямо на нас. Но, безусловно пугал.
- Это ли Яков Карлович не подтверждение того, что война неизбежна, и нагнетается прежде всего со стороны соискателей поддержки мирового интернационала?
- Возможно, возможно Иван Павлович. Но, я не могу никак свыкнуться с надвигающимся ужасом. Доведшееся пережить уже оставило настолько сильный след, что не могу представить себе подобного повторения.
- Напрасно. Всё дело, как раз и заключается в том, что самые масштабные перемены, происходящие в мире, как правило незаметны до самого того момента, как не обрушатся нам на голову с такой силой, что о дороге обратно уже и не будет возможности помыслить.
- Иван Павлович, неужели вы считаете, мы настолько слепы? - всерьёз испугалась Торбьорг Константиновна.
- То, что считаю, мною озвучено. Остальное, дело рук окружающих. А, пока же, предлагаю выпить за нашу встречу. Точнее, за то, чтоб она повторилась, и не раз, – видоизменил тост Иван Павлович.
- Несмотря на расстояния и войны, - охотно присоединилась Ангелина.
 Торбьорг Константиновна не на шутку задумалась сегодня о будущем. Чем оно было для неё? Прежде всего её дочь и внучка, а в последствии правнуки. Хотелось жить, и как можно больше пользы принести своей семье. О таких высоких материях, как страна, или Родина, она уже давно не задумывалась. Будучи не раз предана ими, теперь старалась держаться от таковых понятий подальше.
Заказанное и одобренное Иваном Павловичем вино, разлитое по бокалам официантом, наконец дождавшись окончательного варианта первого тоста будучи пригублено всеми положило начало ужина.
Поддержав его, все пили молча. Каждый думал о своём. Эта встреча с родителями, оборачивалась в голове Торбьорг Константиновны некоей обречённостью. Казалось; не увидит их больше.
После смерти отца, последнее время Фёдор Алексеевич часто ловил себя на мысли о том, что ему чего-то не хватает в жизни. Но имея возможность не работать, воспитывая, дочь, всё же был не удовлетворён этим. Чаще вспоминал детство. Научившись финскому, отвыкая от русского, скучал по России. Именно сейчас, за этим столом, сидя в Копенгагенском ресторане, ему впервые стало ясно, что именно с ним происходит. Тоска по тому, прежнему миру, овладела им сполна, обрушившись водопадом воспоминаний на его плечи.
Теперь, когда похороны отца и продажа его имения были позади, вспомнил о маленьком, неприметном отступление в отцовском завещании, говорящем о том, что в случае падения режима, просит сына перезахоронить его с матерью останки в России.
Сбудется ли это желание? Как бы и сам хотел того же. Остаться навечно в родной земле. Но, пока был полон сил. Не желал думать о том, что, когда-то придётся и ему определятся с местом. Либо принимать, как должное, то, что способен преподнести ему Господь, либо так же, как и отец писать в завещании об этом.
Отпив вина, будто ища поддержки у Елизаветы, положил свою руку на её. Взглянула на него. Не требовалось ей сейчас объяснять, что происходило в его душе. С годами умела понимать, хоть и не всегда принимала. Так же, как и ему, вспомнилось ей то, хорошо забытое прошлое. Папина усадьба под Киевом, молодой, смешной в своих ухаживаниях за ней Феденька, что был теперь иной, будто потерял в себе некий стержень, позволявший прежде оставаться сильным. Стал беззащитен, и, будто бы…  но, нет, показалось. Он не мог быть слаб. Просто все они слишком устали от того состояния, присущего людям, не имеющим твёрдой почвы под ногами.

Уезжая Яков Карлович не мог понять почему, несмотря на то, что ветра здесь в имении родителей жены были не менее суровыми чем в Выборге, не пришлись они ему по душе. Слишком уж сильно выдували из него тепло, что не в силах был удержать в себе, как бы ни кутался в пальто, не обматывался тёплым шарфом. Нет, всё же далёк был от тех мест, где когда-то одноимённый ему Яков плавал в море, ловя рыбу сетями. Да и не приспособлен к тому ветру, что никогда не встречая на своём пути преград в виде скал и возвышенностей, научился пронизывать людей до самых костей. Равнины Рюгена располагались не на много выше уровня моря, тем самым так же давая основным ветрам проникать в глубь острова