Isola d Elba. Воздушный корабль

Изгнание

Я все чаще и чаще вспоминаю тот октябрь на острове – последнее путешествие с родителями. Особенно, когда закрываю глаза. Как нас забросило тогда на Isola d`Elba в Тоскану, почему именно в то время, когда все оттуда бегут, – не знаю, но я с детства чувствовала, что меня кто-то ведет. Мы сняли старый господский дом – c виноградником, спускавшимся в сторону моря, с огромным гранитным столом под перголой - в саду, где под зонтами пиний торчали кислые лимоны. Бывало, по острову гулял ветер - он нагонял тучи, пробирался в щели виллы, стелился по устланному плиткой полу, щекотал кожу ступней. Вечерами мы прятались в гостиной, соединенной с библиотекой, затапливали камин, усаживались с ногами на диванах. А днем – днем на влажной песчаной полоске мы оставляли следы, которые тут же смывали волны; бродили по одетым в камень средневековым деревням, выше к небу – довольно вымершим, ближе к воде – чуть более оживленным; срывали в окрестных садах спелые солнца хурмы; забирались в крепость за могучими стенами и даже поднялись к тюрьме на скале над морем.

Остров как тюрьма? Граф Монте-Кристо? Маленький корсиканец, объявивший себя императором французов? Конечно, мы заглянули к Наполеону, отсидевшему в изоляции на Эльбе целую беременность. К слову, изолировать значит заключать на острове, а карантин – сорок дней. Заморских купцов, завозивших в Венецию товары, для начала отправляли на один из ее островов-спутников (на очевидный из контекста срок), чтоб не подцепить от них заразу (что тоже очевидно из контекста, только более широкого). Пройдясь по залам виллы Сан-Мартино, где злой гений вынашивал мысль о побеге и реставрации власти, мы спустились к князю Демидову - Сан-Донато.Говорят, не было тогда в России семьи, кроме императорской, богаче Демидовых. Анатолий Николаевич, первый из Сан-Донато, унаследовал уральские заводы, металлургические и оружейные, золотые и платиновые прииски и самый большой на свете малахит. Этого русского, обосновавшегося на ПМЖ во Флоренции и породнившегося с Наполеоном, связала с моим папой одна, но пламенная страсть - бонапартизм. А еще - одна вещь: первый ею владел, а второй упустил.

Свидание

Мой папа, его одноклассники и соседи – дети Арбата. Герои Анатолия Рыбакова росли в тех же надломленных переулках, набивали шишки и царапали коленки в тех же московских дворах. Когда папа рассказывает о себе в конце сороковых и пятидесятых, меня завораживает не только эпоха, ее жестокость и величие, но и звук имен, точнее - «говорящих» фамилий, которые будто сходят со страниц энциклопедии, обретают плоть и кровь и становятся трехмерными, осязаемыми. В Староконюшенном переулке с тезкой Сашей Сталиным первоклашка Саша Тукалло сидел за одной партой и с ним же оставался на дополнительные по неуспеваемости. В нежном возрасте соседствовал и дружил с Женей Вахтанговым, внуком режиссера и основателя театра. Тинейджером, уже после переезда в Ленинград, вместе с Тарковским (кажется, братом Андрея) перегонял мотоцикл из северной столицы в Москву. В юности бывал с красавицей-мамой (своей, а не моей), периодически и бессистемно, в гостях у Менделеевых; с ней же наносил визиты к Победоносцевой, родственнице могущественного чиновника и жуткого ретрограда.
 
Вот эта старушка, в свое время вкушавшая царские обеды бок о бок с Распутиным и однажды поставившая его на место за грубость, которую он сморозил, а теперь промышлявшая пошивом шляпок, особенно запомнилась папе. Жила Ольга Николаевна Победоносцева на упирающемся в Невский Владимирском проспекте, в характерной дореволюционной петербургской квартире, где высоченные потолки и огромные окна создают пространство и свет, а обстановка, от мебели (как правило, красного дерева) до многочисленных фарфоровых статуэток (как правило, совершенно бесполезных) и живописи на стенах – атмосферу музея. Думаю, она и сама вполне могла стать претенденткой для музейного каталога, хотя папа утверждает, что пенсионеркой она была довольно обыкновенной и ничем, на первый взгляд, не примечательной. А незабываемой для него оказалась ее настольная лампа - с большим абажуром и с латинским N на массивном овальном пьедестале. Светильник, доставшийся Ольге Николаевне, как она утверждала, от одного из маркизов Демидовых – Сан-Донато (она именно так и говорила – маркизов), мозолил Саше глаза и не давала покоя из-за вензеля Наполеона.

В него в те юношеские годы папа, увлеченный военной историей, но отнюдь не советской, был без памяти влюблен. Он вел дневник, где записывал, когда позволял материал, каждый день из жизни своего героя, собрал альбом антикварных открыток и скупал или выменивал все, что имело отношение к Бонапарту. В общем, стал самым преданным из преданнейших маршалов. Так что в нашей с братом детской плюшевые мишки полностью отсутствовали. А заменял их по грудь ампутированный бронзовый дядька, надменно глядевший на меня из-под шляпы с полки секретера, и тот же персонаж, только в другом аутфите и ракурсе, с чуть более доброй физиономией наблюдал за мной со старинной гравюры.
 
Когда в комнате темнело, и я, освободившись от бонапартских взглядов, натягивала на себя одеяло, подключался папин голос: «По синим волнам океана, Лишь звезды блеснут в небесах, Корабль одинокий несется, Несется на всех парусах». «Воздушный корабль» - баллада об императоре, об изгнании на остров, о вселенском одиночестве, и о том, как можно многим овладеть и всего лишиться - стала моей колыбельной. Я стараюсь не жалеть потерянного, папа жалеет о трех ускользнувших от него вещах.  Одна из них – настольная лампа с вензелем Наполеона. Однажды, когда Александр Тукалло пришел на свидание со светильником, на месте, где он раньше так самодостаточно располагался, зияла бездна. Оказалось, что Ольга Николаевна отдала его на продажу перекупщику. В отчаянии папа принялся обзванивать все комиссионки города, но объекта желаний, как вы догадываетесь, так и не обнаружил. И свет погас.

Розыск

Блуждая в темноте, не понимая, где искать источник света, за что зацепиться, чтобы приступить к моему крошечному расследованию, я решила – насколько возможно - выяснить происхождение лампы. Демидовых, из князей Сан-Донато, обнаружилось пять. Анатолия Николаевича, блистательного и экстравагантного, мецената, коллекционера и альтруиста, бонапартизм довел до того, что он сватался к племяннице своего героя. Матильда жила с отцом Жеромом, младшим братом Наполеона, в благодатной Флоренции в своеобразной ссылке - родне императора как претендентам на престол перекрыли доступ к Франции. А Анатоль владел одним из самых фантастических имений в Европе – флорентийским Сан-Донато с роскошным господским домом, с двумя церквями, католической и увешанной иконами православной, с реками и озерами, с напоминавшими хрустальные дворцы оранжереями, заселенными растениями-экзотами, со зверинцем, где под небом голубым разгуливали зебры да кенгуру, а огнегривый лев оглушал тишину ревом. Прибавьте телеграф, театр, частный музей (арт-объекты из него сейчас можно увидеть в Лувре, дОрсе, Нэшнл Гэллери и тому подобных небезызвестных заведениях), библиотеку в сорок тысяч книг и пыхтящий паровоз, соединяющий все эти радости жизни по железной дороге, и получится государство в государстве. Анатоль совершает заплывы в частном бассейне на вилле, а в это время Жером Бонапарт утопает в долгах.
 
Встретились Он и Она во Флоренции, у нее в доме. Чтобы юная и соблазнительная Матильда, выйдя замуж, не лишилась статуса принцессы, ее отец, бывший король Вестфалии, пожелал от Демидова - кроме материальных благ - апгрейда родословной. И незадолго до свадьбы жених получает от Тосканского правителя Леопольда титул князя Сан-Донато, по названию сказочного государства. К венчанию Анатоль готовит невесте бесценный подарок – лично у короля Франции Луи Филиппа он испросил разрешение на то, чтобы Матильда могла присутствовать при перезахоронении дяди в Париже. (Забегая вперед – останки императора прибудут с острова св.Елены в Шербур 7 декабря 1840 года, через месяц после свадьбы).
   
Матильда влюблена, ей не терпится быть вместе со своим избранником, она торопит отца, но приданое Жером не может предложить не то, чтобы нулевое, а только в минусе. Чтобы поддержать будущего тестя, героя Ватерлоо, и не сорвать намеченную свадьбу, Анатоль выкупает у Жерома драгоценности его жены, матери Матильды (на страшную сумму), а также приобретает у бедного короля многочисленные наполеоновские реликвии. Они свозятся на флорентийскую виллу Сан-Донато и в парижский демидовский особняк неподалеку от Дома инвалидов. Среди скульптур, например, изваяние императора французов и даже самого Жерома за одиннадцать и десять тысяч франков соответственно. В это же десятилетие и позже русский миллионщик скупает связанный с Бонапартом и отмеченный латинской буквой N антиквариат на многочисленных европейских аукционах. Лампа, от которой глаз не мог оторвать мой папа, скорее всего появилась в семье Сан-Донато именно тогда.
 
Детей у Анатоля не случилось. Все его состояние вместе с титулом перешло к потомству его старшего брата Павла. Скорее всего, Победоносцева получила подарок с вензелем от Елима Павловича, который княжил почти шесть десятков лет, до 1943-его. В том году, за дефицитом сильного пола, титул был утерян, а род прервался - к счастью, только по мужской линии. Недавно по какому-то чудесному стечению обстоятельств я познакомилась с потомком Сан-Донато. Расчищая культурные слои, он копает мощную историю своей семьи, и в этом мы с ним совпали. С ангельским терпением на королевском английском Александр Тиссо Демидофф отвечает на мои вопросы и присылает свои статьи. Благодаря одной из них я узнала, что Анатоль много лет поддерживал французского художника Поля Делароша и что именно с его портрета Наполеона снята та старинная гравюра, с которой я сожительствовала с первых дней жизни до той точки невозврата, когда я выехала из родительского дома. А еще Александр помогает собирать средства для благотворительных фондов, которые заботятся о больных и бездомных детях в России.  Вот так -  искала лампу, а нашла, как мне кажется, светлого человека.   

Верность

История любви и союза Анатоля и Матильды продлилась недолго, завершилась скандально. В ней есть все для авантюрного романа или блокбастера: финансовые махинации, похищенные драгоценности, любовный треугольник (а также более сложные геометрические фигуры), побег и герои, которые как будто сходят со страниц учебника истории. Но это не мой сюжет, и я мысленно возвращаюсь к Isola d`Elba. Изменявший племяннице императора, Анатоль остался верен самому императору. Уже после развода он купил виллу Наполеона Сан-Мартино и поставил прямо под ней что-то вроде храма. Будь он чуть более компактным, выцветшим на тосканском солнце и потрепанным морскими ветрами, вполне сошел бы за античный. Если приглядеться, то на ленте между крышей и стенами фасада (если не ошибаюсь, эта архитектурная деталь называется фризом), с ритмичностью медитации на дыхание повторяется латинская буква N. В этой «Галерее Демидофф», первом в мире музее Наполеона, Анатоль выставил вещи из собственности короля Жерома и аукционных лотов.
 
Хотя некоторые бурные семейные сцены порядком отравляли мне детство, мои родители, Саша и Наташа, прожили долго и, наверное, счастливо. Во всяком случае, что полностью отсутствовало в их браке, в отличие от Демидовского, – так это расчет. Но была и до сих пор жива любовь, и в ее свете под пронзительным взглядом Бонапарта росли мы с братом. Золотая свадьба родителей застала нас в Петербурге, когда сезон мрака и дождей уже подступал к городу, и чтобы продлить лето, мы с мужем пригласили маму с папой на Эльбу – на медовый месяц, который длился несколько дней. Несколько золотых дней. Помню, что в такой изоляции я чувствовала себя очень свободной и что на террасе у виллы Наполеона с видом на зеленые холмы и на полоску моря под синим небом, папа рассказал мне про светильник маркизов Сан-Донато.

 Я все чаще и чаще вспоминаю тот октябрь на острове – последнее путешествие с родителями. Другого уже не будет, я это знаю наверняка – папа, мой любимый папочка, тяжело болен. Его жизнь не перегорела враз, одним махом, как электрическая лампочка. Она утекает по капле, как если бы тот чугунный умывальник, который в детстве висел в саду у нас на даче, проржавел, прохудился, и вода в нем кончилась. И я, тварь дрожащая, стою на коленях у кровати моего императора, моего Александра I, и касаюсь губами иссохшей, шершавой руки.

Призрак

Весной того года, когда во Флоренции венчались Анатоль Демидов и Матильда Бонапарт, а во Францию на траурном, окрашенном в черный фрегате Бель Пуль прибыл прах Наполеона, в ордонансгаузе - офицерской тюрьме на Садовой – Лермонтов сочиняет «Воздушный корабль». Открыв сегодня эту балладу, которую я – в свободной интерпретации - еще помню наизусть, я как будто увидела ее в новом свете. Это текст не о романтическом герое, не об одиноком и преданном судьбой гении, как я думала раньше, а о мертвеце, которого призрак прошлого не отпускает даже в гробу. В полночь то, что когда-то звалось императором, поднимается из могилы, ищет и кличет свой фантом, кличет и ищет. И не находит. «И капают горькие слезы Из глаз на холодный песок...» Горько. Холодно. Больно.