Наши корни. Глава 15. Без меня меня женили...

С тех пор, как я стал комсомольцем, я много уделял внимания общественно-политической работе. Я часто выезжал на консультации и собрания в Боровое. Много раз по собственной инициативе мне приходилось выезжать в поселки, где не было комсомольских ячеек. Туда меня тянуло желание организовать комсомольские ячейки, побеседовать с молодежью. Мне тогда казалось, что я могу в любой поселок заехать, собрать собрание молодежи и провести там беседу о комсомоле.

Я не знал, что это является прерогативой райкома комсомола, что могут собирать собрания работники райкома комсомола или партии, или местная партийная ячейка. Мне никто не поручал и никто не обязывал этого делать. Но какая-то внутренняя сила толкала меня на встречи с молодежью чужих населенных пунктов. Мне хотелось без конца разъяснять молодежи, что такое Советская власть, какие выгоды она принесла трудящейся молодежи, или что такое комсомол и почему каждый молодой человек и девушка должны были вступать в него.

Когда я вычитывал, узнавал чего-либо новое из газет, из брошюр, мне хотелось обо всем этом рассказать другим. Для своих рассказов и выступлений я не писал конспектов, даже планов (Так поступал не только я, но все докладчики, которых я слушал). У меня настолько была хорошей память, что я мог пересказать всю прочитанную газету или даже маленькую брошюру со своими комментариями.

Моя "кладовая" памяти долго хранила факты, цифры или какие-либо события, которые я узнал из газет, брошюр или из рассказов докладчиков, агитаторов-беседчиков, и я брал их на вооружение.

Когда мне удавалось встретиться с молодежью, выступить перед ней или хотя бы поговорить с кем-либо из них о вопросах, интересовавших меня в те годы, я испытывал большое удовлетворение. Мне казалось, что я выполнил свои комсомольские обязанности.

После того, как из поселка Русского уехали все коммунисты, мы, комсомольцы на своих собраниях не раз высказывали свое сожаление по этому поводу. За спиной партийной ячейки мы были как за каменной стеной. Мы были помощниками по проведению в жизнь очередных народнохозяйственных и политических компаний. А теперь сельсовет опирался на нас, как на основную политическую силу. А эта "сила" была очень слабой, неопытной и многое из того, что приходилось делать, было непонятно, а спросить, получить объяснение не у кого.

Это обстоятельство натолкнуло меня на мысль сделать попытку организовать партийную ячейку из сверстников отца, которых я знал, как людей весьма преданных Советской власти и партии. Я был убежден, что они вступят в партию. Этими мыслями на очередном комсомольском собрании я поделился со своими комсомольцами.

Пожалуй это был  беспрецедентный случай, когда комсомольская организация выступила в качестве организатора ячейки РКП(б). Среди комсомольцев пос. Русского не было ни одного члена партии, был только один кандидат в члены РКП(б), им был я.

Я был принят кандидатом в октябре 1920 г., тогда, когда еще по настоящему не был готов к этому, я был религиозным человеком. С православием я давно расстался, я понял, что православная религия и ее служители - попы всех рангов корыстолюбцы, обманщики. Они потомки тех самых мытарей и фарисеев, которые распяли Христа. До этого, конечно, я не сам дошел, а воспринял от молокан и баптистов. Но о том, что есть бог или нет, я решал однозначно - есть, и он является творцом всего.

При вступлении в коммунистическую партию, заполняя анкету на вопрос, какого вероисповедания? - я попал в затруднительное положение. Я подумал: "В самом деле, какого же я вероисповедания. От православия я отошел, к молоканам и баптистам - не дошел, в бога продолжаю верить. Между тем как коммунистом надо быть безбожником.

Некоторые мои сверстники и товарищи этот вопрос решили очень легко. Они перестали верить в бога. Так, например, Турчанинов Яков Семенович не только не верил в бога, но и при случае на собраниях, в беседах выступал как безбожник. Я же старался этот щепетильный для меня вопрос обходить. А тут в анкете вопрос поставлен ребром. Кто я? Православный, магометанин, молокан или еще кто.

Я понимал, что с точки зрения принадлежности к религии, я никто. Написать, что я безбожник, но я еще не убежден в этом. В момент моих размышлений над вопросом анкеты мне вспомнилось одно из положений священного писания: "...Без воли божьей единый волос не упадет с головы человека".  Я рассудил так. Раз без воли "Его" не падает даже волос с головы человека, то судьба человека целиком определяется "Им ". И безбожниками люди становятся, по-видимому, по "Его" же воле.

Коммунисты безбожники, а они абсолютно правильно решают социальные вопросы. Решают их в интересах трудящихся масс. Они против насилия, за равноправие всех наций и народов. По-видимому, это и угодно "Ему"... И я в анкете написал: "атеист". Написать-то написал, а самого еще долго мучили сомнения по поводу того, правильно ли я решил такой важный вопрос.

Чтобы окончательно убедиться в том, что нет бога, я стал самым активным посетителем антирелигиозных диспутов  (в первые годы Советской власти антирелигиозные диспуты проводились очень часто),  докладов и бесед. Я с большим вниманием выслушивал как одну, так и другую сторону. С  точностью стенографической записи я запоминал их доводы. Потом их сопоставлял и анализировал, и каждый раз приходил к выводу, что правы пропагандисты коммунисты, а не полы.

Каждый раз, когда я выступал с несложными докладами перед молодежью, я вспоминал замечание председателя Кустанайской Ч.К. тов. Журавлева, сделанного мне осенью 1919 г. на Базарной площади Кустаная: "А ты, парень, следи, следи за произношением слов, которыми ты пользуешься". И почти каждый раз я ловил себя на том, что моя речь корявая, малограмотная...

Еще больше я огорчался, когда я начинал сравнивать свои доклады с докладами С.С.Ужгина и А.Д. Сырова. Мои  казались мне очень и очень примитивными. Их нельзя было сравнить с докладами Я.С.Турчанинова или Спиридона Головко. Чем больше я над этим думал, тем больше расстраивался и каждый раз я приходил к выводу: "Надо учиться, учиться долго и многому". А пока надо было решать вопрос, который нас так волновал, надо было организовать ячейку РКП(б).

В один из воскресных дней октября, а может быть ноября мы, комсомольцы пригласили на собрание Гаврила Артемовича Клейменова, Федора Дмитриевича Лукьянова, секретаря с/совета (фамилию не помню), Перевалова, Семакина, Якова Макаровича Шиповских, Осипа Макаровича Шиповских и поставили перед ними вопрос о необходимости создания в поселке ячейки РКП(б), что ее можно будет создать только в том случае, если вы вступите в партию. Все приглашенные нами тт. приняли участие в обсуждении поставленного вопроса и каждый из них высказал желание вступить в РКП(б).

Я составил протокол организационного собрания и подписал его сам, как председатель собрания. В постановляющей части было записано: "Заслушав доклад т. Вострикова, собрание постановило организовать ячейку РКП(б) из следующих т.т. (перечислил фамилии, а в конце было записано: "Просить Боровской райком РКП(б) утвердить нашу ячейку и выдать нам партийные билеты". Этот протокол подписали все изъявившие желание вступить в партию. Собрание закончилось пением интернационала.

У нас, комсомольцев, от успеха кружилась голова. Мы безгранично были рады тому, что обрели в лице партийной ячейки своих руководителей. Довольны были и наши старшие товарищи, вступившие в партию.

Утром на следующий день по домашним делам я вместе с женой старшего брата Серафимой Степановной поехали в Борисо-Романовку. Там мы пробыли допоздна. Когда я вернулся, сестра моя Пелагея Васильевна сообщила, в разное время дня ко мне приходили "вновь испеченные коммунисты. Спрашивали тебя. О том, для чего ты им нужен, никто из них не сказал. Но я и без них узнала, для чего ты им понадобился».

     - Для чего же я им понадобился?
     - А для того, чтобы ты их выписал из коммунистов.
     - Чего ты, Поля, мелишь?
     - Я не мелю, а говорю то, что мне Клеймениха сказала.
     - Чего же она тебе сказала?
     - Она ругала тебя...
     - Ругала?
     - Да, ругала.
     - За что же она ругала меня?
     - За то, что ты записал ее Гаврила Артемовича в коммунисты.
     - Что ты, Поля! Я никого не записывал, а все они записались сами, т.е. они сами изъявили желание вступить в партию.
     - В этом ты прав... Я сама слышала и видела, как они говорили о своем желании вступить в партию... А потом же они подписали какую-то бумагу.
     - Да не бумагу, а протокол. И этим самым подтвердили свое желание быть коммунистами.
     - Подтвердили, да не спросили своих домашних комиссаров.
     - Это кто же такие домашние комиссары?
     - Известно кто - жены. Они устроили такой скандал, что твои коммунисты как зайцы побежали к тебе просить, чтобы ты их выписал из партийной ячейки. Вчера они так весело и уверено пели "Это есть последний и решительный бой...", а он оказался не последний. Дома им жены дали такой бой, что они бедные заикаться стали.

Во вторник утром я еще спал, ко мне пришел Гаврил Артемович Клейменов. Он действительно производил впечатление человека, попавшего в большую беду. Обратившись ко мне, он сказал:
     - Яков Васильевич, старуха, словно с ума сошла, нервничает, плачет, ругается, требует, чтобы я немедленно выписался из коммунистов. В противном случае, говорит, с коммунистом жить не стану, лучше удавлюсь, или, мол, тебя изничтожу.

Минувшее воскресенье было для нас самым счастливым днем, когда нам удалось уговорить наших советских активистов вступить в ряды коммунистической партии, когда нам удалось создать ячейку РКП(б). Не успев насладиться плодом своей фантазии, во вторник мы получили величайший нокаут. Его нанесли нашим молодым коммунистам их жены. Они принудили своих мужей - бородачей выйти из еще неоформленной ячейки.

Во вторник вслед за Гаврилом Артемовичем Клейменовым побывали у меня все, кто подписал протокол организационного собрания и каждый просил меня Христом богом  "выписать его из партии..."

Каждого, позавчера вступившего в ячейку, я пытался уговорить остаться в рядах ВКП(б), но увы, никто не пожелал. Как ни тяжело было мне "...выписывать из коммунистов" весьма уважаемых мною и всеми комсомольцами товарищей, я это сделал. Протокол порвал.

Сейчас я весьма и весьма сожалею, что я порвал этот бесценный документ нашей комсомольской наивности.

Чем больше я увлекался комсомольской работой, тем меньше оставалось время для работы в хозяйстве. Мне не раз приходилось выслушивать от сестры жалобы на то, что ей очень тяжело справляться с хозяйством и с детьми, что я занимаюсь не тем, чем должен заниматься настоящий хозяин. И вот в один из вечеров, читая мне очередную нотацию, моя сестра Пелагея Васильевна поставила передо мной вопрос ребром:
     - Я не хочу больше быть твоей работницей. Хочешь быть хозяином, уважаемым человеком, надо быть дома и заниматься хозяйством, а ты скачешь как блоха от одного села к другому... И чего это тебе дались все эти собрания и заседания. Конечно, раз ты партийный, то в своей ячейке работай, делай все, что надо делать. Но зачем же разъезжать по другим поселкам. Я думала, что ты, бывая в других поселках, встречаешься с девчонками и выбираешь себе невесту, а ты чем больше ездишь, тем дальше от этой мысли. Пора бы, браток, тебе подумать. Ты видишь, что мне уже невмоготу справляться с хозяйством. Женись и обслуживайте свое хозяйство вдвоем, а я буду на подхвате, помогать. Если ты не женишься и не перестанешь разъезжать, то я немедленно ухожу к братке (Андрею), а ты как знаешь, так и живи

Ультиматум сестры меня ошеломил. С одной стороны я действительно видел и понимал, что ей очень трудно справляться с хозяйственными делами... А с другой стороны - какой же я жених? Мне всего лишь 17 лет. Я все время мечтал и мечтаю об учебе, о том, чтобы быть грамотным человеком, как Ужгин С.С., как Сыров А.Д., наконец, как члены семьи Ольги Семеновны Демидовой, которых я встретил в г. Троицке на Осиповском переулке дом 33. А тут женись...

Ну, допустим, я послушаю Полю - женюсь, так я же останусь на всю жизнь неучем. А если не женюсь, то Поля уйдет от меня, и я останусь один. Я "чтец, я и жнец", все я делать должен сам. Уход за скотом - это действительно моя работа и я, конечно, с ней справлюсь и без Поли. А коровы? Их надо подоить, с молоком надо что-то сделать! А что и как?..

Размышляя своим умишком над ультиматумом сестры, я пришел было к следующему выводу. Пойду к братке и скажу, забирай все мое хозяйство. Мне из него ничего не нужно. Я ухожу... Легко сказать ухожу. А куда? Допустим, уйду я в город. А что я буду делать в городе? Я ничего не умею делать, я малограмотный.

Потом мелькнула мысль об учебе. Вот, мол, я и буду учиться. Да, но где учиться, чему учиться? Чтобы учиться, я должен где-то жить. Я должен иметь средства на пропитание, на покупку книжек, бумаги и проч., на покупку одежды и обуви. Сколько я ни размышлял, я ничего не мог придумать. Получалось,"куда не кинь все клин", все нет никакого утешительного вывода.

Этот вопрос меня мучил несколько дней. Этим временем сестра и жена старшего брата Серафима Степановна усилили на меня свой нажим. Не было вечера, чтобы они вместе или порознь не возвращались к разговору о моей женитьбе. Я не спал ночи, пропал аппетит. Митя Клейменов и Костя Сангин не раз спрашивали:
     - Яков Васильевич (вслед за взрослыми жителями Русского мои сверстники звали меня Я.В.), что с тобой?
     - Ничего со мной.
     - Ты болен?
     - Нет, здоров как бык.

Перемена, происшедшая во мне за несколько последних дней не ускользнула от глаз Паши Бахтиновой (Фамилия Паши была Воробьева, Петр Бахтинов был ее отчимом), соседской девушки, с которой я дружил, которую не на шутку любил. Сначала она с каким-то сдержанным волнением посматривала на меня, а потом на одной из встреч обратилась ко мне со следующим вопросом:
     -Яша, у тебя какие-то неприятности?
     -С чего это ты взяла?
     -Да с того, что ты последние дни стал каким-то другим, хмурым, не веселым, задумчивым. Иногда мне кажется, что ты стал забывать, что я сижу рядом с тобой.
     - Если бы я сказал тебе, что у меня нет никаких неприятностей, то это было бы неправда. Какие же могут быть приятности, если я с утра до вечера верчусь как белка в колесе и все один. У тебя родители, брат Антон... Тебе не надо беспокоиться, что что-то не будет сделано. А мне надо обо всем думать, все видеть. А я еще не дорос до этого. Хорошо, что у нас живет бабушка Ивана Прасолова. Она мне во многом помогает своими советами. А тут еще моя сестрица допекает меня.
      - Чем же она тебя допекает?
      - Да тем, что требует от меня, чтобы я женился.
      - Вот и женись на бабушке Прасолова. - При этом она громко рассмеялась.
      - Ты смеешься, а мне не до смеха... Если уж я женюсь, то женюсь только на тебе. Скажи Паша, пойдешь за меня замуж?
Паша с быстротой молнии соскочила, так же быстро поцеловала меня и опрометью побежала домой, не сказав мне ни слова.

Дома я застал Серафиму жену брата. Они вели все тот же разговор о моей женитьбе. Поля обратилась ко мне с вопросом:
     - Когда же ты братец дашь мне ответ на мой вопрос?
     - На какой?
     - Все на тот же. Будешь жениться или хочешь прожить всю жизнь холостяком?
     - Давайте поговорим об этом завтра. Говорится же, что "утро мудренее вечера".
     - Завтра, так завтра. Приходи, кума, (Серафима) завтра утром.

На следующий день пришла кума и снова стали уговаривать меня, чтобы я женился. Минувшую ночь я не спал. Не спал я от поцелуя Паши. Он говорил мне: "Да, да согласна", - конечно, пойдет. В этом я ни капли не сомневался.
Серафима сразу "взяла быка за рога".
     - Ну, жених, есть у тебя невеста?
     - Конечно, есть.
     - Кого сватать?
     - А то ты не знаешь кого. Сватайте Пашку Бахтинову.
     - Пашку, так Пашку.

Вечером Серафима собиралась пойти к Бахтиновым для того, чтобы выяснить, можно ли засылать к ним сватов. Я ей сказал, что для этого и ходить не надо. Невеста сосватана, а родители ее вряд ли будут возражать. От вас требуется оформить надлежащим образом и договориться о свадьбе.

Вечером Серафима сходила к Бахтиновым, была у них довольно долго. Я был абсолютно уверен в том, что ответ будет положительный.

От Бахтиновых Серафима вернулась в весьма расстроенном состоянии. Она рассказала, что Бахтины ни за что не хотят выдать Пашку за Яшку. Дед Пашкин, отец ее матери, прямо сказал, что он не позволит своей внучке выходить замуж за коммуниста, за безбожника. Я растерялся. Продолжая свой рассказ о сватовстве, в заключении стала меня упрекать в том , что я, не получив согласия невесты, посылаю сватов.

     - Почему же ты сам не поговорил с Пашкой - желает ли она выйти за тебя замуж или нет? Когда я стала с ней говорить, что ты ее любишь так же, как и она тебя любит, что теперь самое время вам вступить в законный брак, она рассмеялась и сказала: "Тетя Серафима, мне еще рано думать о замужестве, мне только шестнадцать лет. Ваш Яшка мне не пара. Он безбожник, а я верующая.

Эти слова Серафимы меня уничтожили. Я подумал "вот почему она не дала прямого ответа на мое предложение. Какой же я олух! Три года с ней дружу и не смог ее как следует изучить, не смог понять любит она меня или нет. А ее поцелуй? Как же понять? Наверное, как прощальный. В таком волнении и смятении я провел всю ночь. Это была вторая бессонная ночь...

Наши дома (землянки) были рядом на расстоянии, примерно 40 метров, дворы рядом. Рядом были и огороды, тянувшиеся к балке на 200-250 метров. В балке на расстоянии тех же сорока метров были наши колодцы, с поднятыми журавлями.
Обычно первые утренние встречи наши с Пашей были у колодцев. Вот и теперь я взял ведра и направился к колодцу.

Миновав надворные постройки, я привычно повернул голову в сторону Пашиного огорода и на расстоянии ширины двора мы встретились взглядами с Пашей. Она шла от колодца, неся воду на коромыслах. Паша такая же, как и в предыдущие дни, недели, месяцы и годы лукаво улыбалась и кивком головы приветствовала меня. Я был ошеломлен и не знал как повести себя. Я с большим усилием над собой сделал ответный кивок, а улыбка не получилась.

В этот день я собрался поехать в Александровну на мельницу. Накануне ст. мой брат Андрей помог мне подготовить зерно. Зерно для помола обычно готовили на грохоте. ( Грохот - решето в диаметре около метра подвешивалось, заполнялось зерном. Чтобы подработать зерно до нужной кондиции, надо его крутить определенным образом чтобы сорняки как более легкие поднимались наверх и их убирали). Но я этим искусством еще не овладел. Поэтому каждый раз, когда нужно было везти зерно, я обращался к нашему братке. Он с большим умением выполнял этот вид работы. Я же внимательно следил и время от времени, объясняя мне, Андрей давал мне решето в руки и я крутил его. Т.е. он учил меня как готовить к помолу.

К обеду мы закончили подготовку зерна, затарили им шесть мешков и погрузили на телегу. Телега была на железном легком ходу. После обеда я запряг рыжего коня и отправился на Александровскую мельницу.

Мельница стояла на реке Тобол. Между Александровкой и Борисо-Романовкой, между двух высоких берегов был перепружен Тобол. Насыпная плотина достигала примерно метров 18-20. Она удерживала большое количество воды. Ее хватало на работу четырех поставов в течение всего года. В верхнем бьефе вода доходила почти до самого верха плотины, а в нижнем бьефе она была ниже верхней, проезжей части плотины на те самые 18-20 метров.

День был незавозный (незавозным днем называли день, когда на мельницу завезено было относительно мало зерна, и она работала не на полную мощность, а на 1-2 постава) и поэтому мне удалось быстро смолоть свое зерно. Быстро заполнил мешки мукой я с помощью двух александровских мужиков погрузил их на телегу и на всякий случай увязал их веревкой.

Запрягая своего рыжего, я забыл его напоить. Ехать домой на Русский мне предстояло по плотине, по которой несколько часов тому назад приехал на мельницу. Как только я доехал до середины Тобола мой рыжий томимый жаждой со всех ног бросился в воду верхнего бьефа и моментально исчез под водой. Вслед за рыжим исчезла под водой телега с мукой. Я с вожжами в руках успел с телеги спрыгнуть. Через минуту, а может через две рыжый вынырнул только с передками, а телега с грузом осталась на дне Тобола. Все это произошло на глазах рабочих мельницы и граждан, привезших на помол зерно.

Немедленно два человека сели с бограми в лодку,нащупали под водой телегу, зацепили и вытянули. Моей поклаже ничего не сделалось. Мешки покрылись плотной коркой и она не пропустила ни одной капли воды в муку. Быстро телегу поставили не передки и я поехал домой.

Поставив к корму рыжего, убрав мешки с мукой в амбар, я вошел в дом. В доме ждал меня вкусный ужин. Во время ужина пришел ко мне Митька Клейменов и рассказал, что в поселке Сормовском завтра  вечерки (вечера молодежи, на которых танцевали, пели песни, организовывали игры. Вечерки проводились по разным поводам и без оных), которые состоятся по случаю чьей-то свадьбы.

Митя предложил мне завтра поехать на эти вечерки. Там будет много молодежи и мы можем организовать там ячейку комсомола. Я одобрил предложение Мити. Все это слышала моя сестра Пелагея Васильевна. К большому моему удивлению сестра не только не стала возражать, как обычно, а наоборот, сказала:
      - Конечно поезжайте, повеселитесь. Может быть, эти вечерки будут последними, ведь скоро кончается мясоед, наступает предрождественский пост. Если бы не дети, я тоже поехала с вами.

Я был весьма обрадован переменам, происшедшими в отношении сестры к моим поездкам в другие села и мы тут же договорились с Митей, что завтра утром проведем уборку скотины, позавтракаем и в путь.

Митя проспал. Я запряг коня, подъехал к его дому. Он уже одевался. Одетой сидела Мария Николаевна жена его ст. брата Петра. Она обратилась к нам с Митей с вопросом:
     - Ребята, вы на Сормовку едете?
     - Да.
     - Возьмите меня с собой. Я давно не была у родителей.
     - Садись Мария Николаевна.

Мария Николаевна, разодетая по-праздничному в лучшее платье и хорошую шубу, уселась в сани и мы поехали к моей хате. Я забежал в дом, взял тулуп, подошел к подводе, чтобы сесть, в этот момент подошла Серафима Степановна, и, не спрашивая, крестится и говорит:
      - Господь даст, мы осчастливим нашего сокола...

Я понял, что Серафима и Мария Николаевна едут с нами в Сормовку в качестве свах. Обратившись к Серафиме, я сказал ей:
     - Поля просила тебя зайти на минутку к ней.
Она вошла в сени. Там я, волнуясь в полголоса спросил ее:
      - Чего тебе господь даст? Какого сокола и чем ты собралась осчастливить?
      - Как кого? Тебя. Осчастливить тебя тем, чтобы женить. Мы же едем сватать Анютку, которой ты передал вчера с Марией Николаевной привет.

Я был буквально вне себя о дерзком поступке моей сестры, Серафимы и, конечно, братки. Без его согласия они бы не решились на такую авантюру. Не поехать! Это означало бы оскорбить Марию Николаевну. Она этого не заслужила. Как поступить? Я
лихорадочно искал выход из создавшегося положения.

С этими мыслями я вместе с Серафимой вошел в хату. Навстречу нам шла Поля. Слушая наши пререкания, она поняла, что я протестую против их плана. Поля расплакалась и стала приговаривать:
     - Что? Опять за свое? Такую девку упускаешь? Не женишься на Анютке, так и останешься бобылем.

Не поехать на Сормовку мне не хотелось. Мне не хотелось упустить случай встретиться с ребятами и девчатами. Всех их я знал по Александровке. С многими из них учился в школе. Я твердо был убежден в том, что мне удастся организовать ячейку РКСМ.

Поехать означало бы дать согласие на сватовство. Зная хорошо порядки и психологию родителей Анютки, которые, конечно, согласятся выдать свою дочь за меня. Но с одного захода ни кому еще не удавалось сосватать, даже в том случае, если невеста, родители и родственники давно ждали сватов и очень хотели выдать свою дочь именно за этого молодого человека...

Они не только не торопились согласиться выдать свое сокровище замуж, а всячески задерживали, придумывая разные причины. Они обычно не отказывали, а откладывали на день, на два, а то и больше, объясняя свое решение тем, что им надо подумать, посоветоваться и т.п. И так сватовство обычно тянулось неделю, две. Вокруг этого в селе шли большие разговоры, строились всякие догадки. Почему же Марюшку не отдают за Ваньку. В глазах общественности престиж Марюшки рос, раскрывались ее ценности, которых никто раньше не замечал. И, наконец на пятом, шестом, а то и на десятом заходе родственники Марюшки соглашались.Все э то пронеслось в моем сознании с огромной скоростью.

И я про себя решил. Поедем. Пусть свахи поупражняются в искусстве сватовства, поговорят, попьют чайку. А родители Анютки, конечно, не станут нарушать установившуюся в народе традицию - отложат на какое-то время. А второй раз я просто не поеду. Приняв решение , я с напускной строгостью напустился на Полю и Серафиму:
     - Как вы посмели без меня меня женить? Когда женят человека, то прежде всего спрашивают его, на ком он желает жениться. Вспомните, когда вы сами выходили замуж. Вас спрашивали и не один раз желаете ли выйти замуж, а не просто выдавали, не считаясь с вашим желанием. Устраивали смотрины, сводушки. И только после того, как получали с обеих сторон согласие, начинали сватать. А вы как поступили? Вы же понимаете, чтобы жениться, нужно девушку любить. А вы, не зная моего отношения к Анютке, не спросив меня, собрались сватать Каверину Анютку.

На это Серафима ответила мне так:
     - Мы хорошо знали твое отношение к Анютке. Мы знали, что она тебе нравится. Да такая девушка как Анютка не может не нравиться. Ты же сам передавал ей привет.
     - И вы сочли этого достаточно? Хорошо, что ваша торопливость случайно совпала с моим желанием. А то бы вы наделали делов...

Поля, поняв, что я не отказываюсь от Анютки, а лишь возмущаюсь их бестактностью, повела такую речь:
     - Да, что, кума, конечно, мы перед Яшкой виноваты. Конечно, мы поступили неправильно, что не поговорили с тобой. Ты, браток, прости нас. О твоих симпатиях к Анютке нам рассказал Митька Клейменов.
О чем рассказал моей сестре Поле и Сирафиме Митька Клейменов?
В день моего отъезда на мельницу я зашел к Клейменовым.
Во дворе стояла запряженная в сани лошадь. В санях сидела Мария Николаевна. Митя укладывал в сани тулуп.
- Куда это вы, Мария Николаевна, собрались ехать? - спросил я.
- На Сормовку.
- Передавайте сормовским девчатам всем по семь приветов и поклонов.
- А кому восемь? - спросила меня Мария Николаевна.
- Конечно твоей милой сестрице Анюте.
- Обязательно передам всем девчонкам по семь, а Анюте моей восемь. Передать привет и поклон от такого молодца, как ты - одно удовольствие.
На этом мы и расстались.

Митя и Мария Николаевна до Сормовки не доехали. Они доехали только до Искакова аула. А дальше ехать на санях было невозможно. Поднявшееся солнце растопило снег. Они вернулись.

Митя немедленно зашел к нам и весь услышанный им мой разговор с Марией Николаевной передал Поле и Серафиме. Он, конечно, передал со своими комментариями, так, как ему показалось.А ему показалось ни больше ни меньше, что я в Анютку влюблен.

Пока я молол зерно, Поля и Серафима уговаривали Марию Николаевну, чтобы она помогла им в сватовстве за ее сестренку. К моему возвращению с мельницы у них было все оговорено, все согласовано. За Серафимой Степановной оставалась только формальная сторона. И она ее блестяще выполнила.

В Сормовке мы остановились у ст. дочери Игната Батаженкова. Ее муж Федор (фамилию его забыл). Пообедав, Серафима Степановна вместе с крестной Андрея Матреной Ивановной Вертиняковой (в молодости Матрена Ивановна безумно любила нашего дядю Ивана Максимовича, младшего брата нашего отца) и Федором направились к Кавериным. А мы с Митей пошли на вечерки. Там я встретился с Анютой. Она, принимая меня за суженного, не отходила от меня, заметно было, как любовалась1 мной. Танцевал я только с ней.

После танцев, я обратился к парням и девушкам с просьбой выслушать мой доклад и мои предложения. Установилась тишина.Я сделал свой несложный, но длинный доклад, в котором рассказал молодежи все, что знал о комсомоле. Я рассказал, что почти во всех селах организованы комсомольские ячейки, что комсомольцы помогают сельсоветам и ячейкам РКП(б) выполнять решения партии и Советского правительства.

В заключении я попросил товарищей, которые желают вступить в комсомол поднять руки. Подняли руки только трое. Я объявил, что из этих трех товарищей мы создадим инициативную группу, которой и поручим продолжить работу по созданию ячейки комсомола.

Позже, когда я возвращался к этому времени и вспоминал о таких собраниях, я поражался своей элементарной политической неграмотности, наивности.

В момент, когда я отплясывал камаринского, пришел Митя, пошептавшись с Анютой, он позвал меня. Митя сказал:
-Тебя нужно. Идем скорее.
- Куда?
- Как куда? К твоей теще. Усватали. Но Анюткина мать попросила устроить смотрины. Она ведь тебя не знает.

Сообщение Мити было равнозначно удару обухом по моей голове. Я ответил ему:
     - Какие там еще смотрины. Анюта здесь, мы с ней танцуем и, конечно, смотрим друг на друга. Время впереди много и теща успеет насмотреться на меня. Как, Анюта?
     - Я согласна. Обойдемся без смотрин. А вечерки? Может, есть смысл нам организовать свои вечерки. Как ты думаешь, Яша?
     - Я думаю не надо торопиться. Сегодня уже поздно... Мы устали. Перенесем их на другой день.
     - Согласна.

Митя побежал к Кавериным и сказал, что жених и невеста против смотрин.
Через некоторое время пришел Федор. Он отозвал меня в сторону. Уединились, и он стал расхваливать мне Анютку:
      - Это же не девка, а лошадь. Летом мы косили сено вместе. Она такие навильники подавала мне на омет, какие не каждый мужчина может дать. В работе огонь, а не баба. Ты счастливец. Скажи, Яков, можно запивать? (Запивать - один из свадебных обрядов. Запиванием заканчивалось сватовство. Когда стороны приходили к соглашению, устраивали "смотрины" и запивали. Запивали, конечно, водкой ).
      - Конечно можно. Только как же вы будете запивать без тестя. Может быть лучше подождать его.
      - Нет, нет, когда Николай приедет, мы повторим. А теперь надо оформить наше сватовство как следует. Да и неудобно будет без запоя. Столы уже накрыты, все родственники в сборе.
      - Ну, валяйте!..

Анюта была веселой и счастливой. Она без конца шутила и смеялась. Смелее, чем прежде прижималась ко мне.

Через какое-то время она заметила, что я грустен.
     - Что ты, Яша, вдруг загрустил?
-Я просто устал. Вчера и позавчера были для меня тяжелыми днями. Минувшую ночь плохо спал. А здесь ты видела сама доклад и перепляс меня изрядно измотали. Откровенно говоря, хочется спать.
    - В чем же дело? Пойдемте поужинаем. Кстати, познакомишься с мамой и на отдых.
Она подозвала Митьку и свою подругу и предложила пойти к ним поужинать. Предложение было принято. Встретила нас Анютина мать. Анюта познакомила меня с тещей.
После ужина Анюта с подругой и Митей пошли в только что отстроенный пятистенный  дом стелить нам постели. Я остался с глазу - на глаз с тещей. Она повела со мной разговор о том, когда и где будем венчаться. Сказанное тещей о венчании приоткрыло для меня путь безболезненного отступления. На поставленный ею вопрос я ответил:
     - Вы спрашиваете, когда и где будем венчаться? Мы с Анютой не будем венчаться. Я коммунист, в бога не верую, попов ненавижу. Все они обманщики. Наш брак будет скреплен сельским советом.
     - Да как же без венца? Счастья не будет. Да и брак-то может быть не крепким. Одним словом, Яшенька, порядок венчания установлен не нами. Его выполняли наши родители, деды и прадеды. Они и нам завещали держаться веры православной. А то, что ты коммунист - это не помешает тебе обвенчаться. Коммунисты тоже венчаются.

Она назвала двух коммунистов, фамилии которых, к сожалению, не могу вспомнить, которые обвенчались.
     - Вы правы, мамаша, и такие коммунисты есть на свете, которые венчаются, крестят детей и другими делами занимаются. Но это не коммунисты, а случайные  люди в партии. После того, как они совершают поповские обряды, их исключают из партии.
     - А велика ли беда, Яша, что их исключают? Беспартийных больше и живут же люди. Если что, то и ты будешь жить с Анюткой, поживать и добра наживать. Она у нас работящая.
     - Нет, мамаша, я без партии жить не могу. Вы знаете, что моего отца колчаковцы расстреляли?
     - Как не знать. Я его хорошо знала.
     - Я дал клятву, пока я буду жив, буду беспощадно бороться против белогвардейцев с оружием в руках. Борьба с белогвардейцами еще не закончена. Меня в любое время партия может мобилизовать и послать на борьбу с басмачами... Басмачи те же белогвардейцы.
     - Раз такое дело, то зачем же, Яша, тебе жениться?
     - Военное дело для мужчины обязательное для всех и для коммунистов, и для беспартийных. В июле будущего года все равно в армию возьмут.

Я сознательно преувеличивал возможность скорой мобилизации или призыва в армию. Мне показалось, что теща не на шутку взволнована такой перспективой. Раз вот-вот я должен уйти в армию, то "зачем же жениться", "зачем же выдавать Анюту замуж". Я подумал, может теща выручит меня и даст мне отказную. Тогда я сделаю законный поворот от Анютиных ворот.

     - Наверное, мамаша, вы правы. При таком положении мне жениться рановато. Надо отслужить в армии, подрасти, набраться ума побольше и тогда вернуться к этому вопросу. Правильно я вас понял?
     - Нет, нет, милый. Отчего же не жениться? Раз твои родные решили женить тебя, надо их слушаться. Они лучше знают, чем я, надо или не надо тебе жениться. Ты один, тебе нужна хозяйка. Не смотри, что Анюта молода, а она хозяйство будет вести лучше другой старой. А то, что я говорила насчет твоего коммунизма, забудь. У меня есть один зять коммунист (муж ст. дочери Марии - Клейменов Петр Гаврилович тогда уже был коммунистом. В настоящее время ему 85 лет, проживает он в г. Кустанае, пенсионер. В прошлом году он исключался из партии. Это событие он скрыл от меня. 24/УТ-1984 г.), ты будешь вторым. Без венцов так без венцов, вам лучше знать. Не вы первые, не вы последние будете невенчанными жить... Наверно время наступило такое.

Старуха явно спохватилась, что она лишнего наговорила мне и не в пользу своей дочери, поспешила поправиться. Тем временем вернулась Анюта с подругой и Митькой. Анюта сказала постель готова- можно идти спать...

Эта ночь была третьей моей бессонной ночью. Меня волновала нелепая затея со сватовством. Я упрекал себя за то, что согласился поехать на Сормовку, за свою наивность, мол "...не отдадут, отложат" и т.д. А получилось наоборот "не отложили, с первого захода отдали". Надо было мне отказываться. А как?
Я понимал, что мой отказ будет большим моральным ударом для Анюты. Это уронит ее престиж среди молодых людей и что вряд ли кто-либо из молодых людей пожелает на ней жениться.

А она ведь ни в чем не виновата. Это все я напутал, проявил бесхарактерность вчера на Русском. Мне стало безгранично жать Анюту. Но из-за жалости и ради исправления допущенной ошибки я не мог жениться на Анюте. Это было моим твердым решением.

Утром рано я разбудил моего друга Митю и предложил ему побыстрее собраться.
     - Да ты что, Яков Васильевич, с ума спятил, в такую рань поднялся? Твоя теща, наверное, еще не успела блинов налечь. Без блинов поедем? Я не согласен.
     - Придется Митя согласиться. Тебе, конечно, можно подождать блинов, отдохнуть, дождаться обеда и даже ужина. У тебя родители, др. члены семьи за скотиной присмотрят, напоят и накормят. А у меня кто сделает? А потом есть и другая причина.

И я ему рассказал, что я на Анютке не буду жениться, сватовство ты знаешь как начиналось и проводилось. Я сватов не посылал. Я, конечно, виноват, что согласился поехать и этим самым как бы одобрил выбор моих родственников. Они выбрали, они пусть и женятся.

Митька был ошеломлен моим решением и сказал:
     - Ну и дурак ты. От такой девки отказываешься!! Может быть ты слишком торопливо так решил, поэтому и получается как-то несуразно? Подумай еще раз. Бытует же в народе поговорка:
"Семь раз отмерь - один раз отрежь".
     - Спасибо тебе за совет. Но я уже "отмерил" и "отмерил" больше, чем" семь раз..." Решение я принял абсолютно правильное.

     Это решение я изложил в письме и попросил сестру Федора передать его Анюте после нашего отъезда.
Мой Митя быстро оделся и мы, не говоря ни слова теще, пошли к Федору, запрягли лошадей, разбудили Серафиму, одевшись, она вышла к нам, лукаво посмеиваясь, обратилась ко мне со следующими словами:
     - Ну как спалось, деверек, на тещиных пуховиках? Хороша Анюта?
Эх, дурачок, стоило тебе вчера волновать своим капризом? Разве мы можем тебе сосватать плохую девку? Ты берешь девку - первый сорт. Это твое счастье. А почему вы соскочили в такую рань? Поспали бы как следует, а за это время теща напекла бы блинов, попили бы чайку, неторопясь отправились домой. А потом надо договориться со сватами о том, как и когда будем играть свадьбу... Придется нам, дорогой,задержаться на некоторое время.
     - Задерживаться не будем. Лошади уже запряжены, ждем тебя. Одевайся побыстрей, поедем домой. Чай будем пить дома. Анюта, конечно, хорошая девушка, но она не моя невеста. И я сюда больше не приеду.
     -Ты что, сдурел? Как это так не твоя невеста? Вчера была твоя, а сегодня не твоя! Что с тобой происходит?
     - Побыстрее одевайся и в путь. Если ты хочешь остаться, оставайся, мы одни уедем.

Серафима Степановна разрыдалась и стала быстренько одеваться. Рыдая, она вышла, уселась в сани, и мы поехали домой на Русский. На протяжении всего двадцатикилометрового пути она не переставала плакать.

Завидев наше приближение к дому ( землянке ) из него вышло человек десять женщин во главе с сестрой Пелагеей Васильевной. Все они были вооружены вениками, щетками, тряпками, ведрами и др. несложными орудиями труда, с помощью которых они производили срочный внутренний косметический ремонт избы.

Все мои родственники и соседи были уверены в моем сватовстве. Они не сомневались, что Каверины выдадут свою дочь Анюту за меня и с утра развернули работу по ремонту квартиры. Едва успев сойти с повозки, как я был окружен встречавшими нас женщинами. Первый вопрос, с которым обратилась Поля, был вопрос:
     - Ну как, усватали?
Я ответил:
     - Нет.
     - Как нет?
     - Так нет. Не отдали.

Поля и все встречавшие женщины подошли к седевшей неподвижно Серафиме с вопросом:
     - Почему же не отдали Каверины Анютку за Яшку. Они, наверное, отложили? Это не беда. Надо сделать второй заход. Не может быть, чтобы это был отказ!!! За такого парня, который является хозяином в доме, любые родители, любую девку с руками отдадут.

Пользуясь тем, что от меня отошли женщины, я начал было распрягать лошадей.
Серафима дулась, дулась, наконец, расплакалась и сказала:
     - Да нет. Яшка сказал вам неправду. Усватали, состоялся запой, а сегодня рано утром наш жених отказался.

Все женщины моментально окружили меня плотным кольцом и стали наперебой давать мне советы, пересыпая их своими возмущениями по поводу моего поступка.
     - Надо немедленно исправить допущенную ошибку. Такую девушку ты не должен упускать! Ты отказываешься от своего счастья!!Своим отказом ты обесчестишь на всю жизнь ни в чем неповинную девушку!

Перед криками, советами и возмущением сверстниц моей матери, которых я знал с раннего детства, и, которых я уважал, я растерялся. В это время я, наверное, был похож на затравленного зайца. У меня голова шла кругом. Изловчившись, я вырвался из окружения и вбежал в хату. Все женщины с шумом и гамом последовали за мной. На какой-то момент они переключили свое внимание на плакавшую сестру. Пользуясь этими минутами, я выскочил из хаты и быстро побежал к моему ст. брату Андрею.

Андрея я застал за ремонтом уздечки. Увидев меня, брат спросил:
     - Ну как, усватали?
     - Нет, не отдают.
     - Как не отдают? Что за чушь! Почему не отдают?
     - Я не знаю.
     - А я знаю, тебя черта дурака и не женишь из-за твоей коммунии. Ну, какие родители отдадут свою дочь за  брандахлыста, который вместо того, чтобы заниматься хозяйством, занимается разъездами по селам и языком чешет. Сколько раз я тебе говорил, брось ты свою "касамолию!" Не послушал - вот и пожинай.

Пока брат читал мне нотацию, я отдыхал от бабьего галдежа и приходил в себя. Я совсем было успокоился и забылся. Вдруг распахнулась дверь, вошла рыдающая Серафима, а за ней все те же женщины, на перебой вторящие причитаниям Серафимы. Андрей быстро встал с табуретки, подбежал к Серафиме и спросил:
     - Что случилось?!
     - Усватали, сделали запой, на запое присутствовали все родственники, а он, дурак, отказался!
Андрей, не говоря ни слова, стал хлестать меня уздечкой. Я ухватился за уздечку, вырвал ее и убежал домой.

Утром следующего дня Паша подослала ко мне свою младшую сестренку Лиду, узнать, что случилось со мной. Почему я сделал предложение ей, а сватов послал к Анютке. Я попросил Лиду передать мою просьбу выйти сегодня вечером ко мне, и я ей все объясню. Скажи Паше, я ее любил, люблю и буду любить.