И никто не знал имени его...
Поселилась она на краю бывшего местечка Михалин : евреев в войну побили, остались их дома- полуразрушенные, наполовину
сгоревшие. В одном из таких домов и стала жить пришлая. Когда это было? Аккурат после освобождения Беларуси- летом
летом сорок четвёртого года.
Хатка была хоть старая и скособоченная, с дырявой соломенной крышей , но не под открытым небом.
-Безмужняя, с ребёночком на руках, с узелочком на плечах , где ещё найдёт лучший уголок? Да, видать нигде! Иначе не тронулась бы в дорогу,-судачили о ней бабы,- да и дитё у неё
непохожее на наших. Малец- то узколицый, рыжий, глаза- бесцветные, волосы- белёсые. Чистая немчура!
Не слышала эти разговора Кристина , а если бы услышала, удивилась бы людской проницательности.
…Летом сорок второго года в их село вошла немецкая пехотная часть: то ли она двигалась на передовую, то ли направлялась на отдых после боёв? Только какая разница? Мужики до баб охочи и до передовой , и после. На свою беду, а может, и не на беду, в то утро пошла Кристина за водой…
Худая, как жердь, она была уверена , что ей опасаться некого . Молодые на фронте , в селе старики ,да примаки, которые и так на птичьих правах. А тут заявились немцы- крепкие, здоровые!
Один под один: кровь с молоком! Какие они разбойники? Никого в селе не убили и не ограбили. Чистые ангелы по сравнению с чекистами из НКВД, которые налетали на людей , как коршуны на наседок в поисках «врагов народа». Думая так, Кристина по дорожке шла и два ведра на коромысле несла.
А навстречу ей- настоящий красавец: высокий, стройный, узколицый! Улыбка- ослепительная! Зубы- фарфоровые! И… протягивает ей плитку шоколада.
- Битте, мэдхен!( Пожалуйста, девушка).
Кристина оторопела: никто и никогда не называл её так красиво: « мэдхен»! Не понимая значение этого слова, она уловила его красоту, изысканность! Совсем не так, как о ней в деревне говорят : « замарашка», « плоскодонка», « кривоножка…».
И вдруг: « Мэд-хен»!
Кристина невольно выпрямила плечи - стала стройнее , выше. Под старым платьицем вырисовались , как твёрдые дикие груши,
две груди с кулачок.
Немец протянул ей руку и , она пошла за ним. Сама! Без никакого насилия- легко и свободно. С мужчиной , рассмотревшим в ней женщину, а не двадцатилетнего заморыша в изношенном ситцевом
платьице , какой была для всех…
А может , и не увидел, а физически изголодавшись по бабе и увидев что-то несуразное , но в женском облике , вспомнил свою прежнею галантность по отношению к немкам, автоматически проявил её в глухой белорусской деревне.
А может, был хорошим психологом , понимая, что даже дурнушка станет краше , если проявить к ней мужское внимание?
- Женщина сама разденется , если на лице мужчины будет улыбка , а в кармане шоколада плитка,- считал обер- лейтенант Иоганн.
Но его метод срабатывал не со всеми! Поначалу такие смирные беларусские красавицы, которых он выбирал, превращались потом в разъярённых тигриц. Его подчиненные над ним посмеивались, а он, берлинский гуляка, всё же не хотел быть насильником , как бывшие баварские мясники , или кёльнские забулдыги.
- В принципе в каждой женщине- одно и тоже! Какая мне разница: красавица она или дурнушка? – думал Иоганн,- и
насвистывая весёлый мотивчик, шёл в то утро по селу. А навстречу ему шла Кристина…
Вёдра раскачиваются на коромысле, вода переливается через край. Длинные волосы чёрными змейками бегают по груди: сверху
вниз, сверху вниз…
Что-то волшебное, фантастическое было в облике этой лесной девы? Сама того не зная, она влекла к себе пехотного обер- лейтенанта, как никакая другая женщина раньше. И он шагнул к ней с улыбкой навстречу.
…На следующий день немецкая пехотная часть покинула село: она направилась то ли на боевые позиции, то ли в тыл. Да какая разница? Кристине было всё равно . Волновало другое: а если её видели с немцем? Что будет , если об этом узнают родители?
- Отец точно убьёт , а мать навсегда проклянет,- рассуждала сама с собой.
Не представляла, что после одного раза может забеременеть?
Живя в глухом селе, была до того непросвещённая в женских делах , что не обратила внимание на усиливающие приступы тошноты. Думала, что виной всему недоваренные грибы, или недожаренная рыба, словленная в местной речушке?
Но бабушка Акулина пристально посмотрев на внучку, подозвала её к себе. Убедившись, что никого с домашних нет рядом, спросила:
- Девка! От кого ты понесла?
- Как понесла?
- Цяжарная ты!( Беременная ты).
Подломились колени, в виски ударила кровь:
- Господи! Что же будет, когда узнают дома? - глазами полными отчаяния, посмотрела на бабку Акулину.
- Матрона усим бабам дапамагае- дапаможа и табе. Дзицё патрэбна вытравиць( Матрёна всем женщинам помогает. Поможет и тебе. Ребенка нужно вытравить).
Кристина засобиралась к ней, но ноги не шли. Знала, что то одна, то вторая молодица после похода к Матрёне чахла , потом ходила как жёлтая тень и умирала. Кристина была до того молодой, что мысль о смерти ей была страшнее самой смерти.
Так прошла неделя, вторая. Бабка ничего не говорила, только искоса посматривала на неё, другие домашние пока не догадывались.
А Кристина разговаривала сама с собой.
- Быть с немцем –это позор? Позор! Но я разве первая? Нет, не первая! А что не кричала, не царапалась- так могла от испуга получить обморок ? Могла! Чего раньше не сообщила дома? Так было стыдно! Вытравлю дитё – и никто не узнает. Война закончится , вернутся мужики. Ну и что? Они на меня шибко и раньше не смотрели. За войну, как наши пискли выросли? Вот взять соседскую Степаниду.
В сорок первом году ещё носом шмыгала, а сейчас какая красавица- грудь в кофте не помещается! Конечно, выберут её , да и других таких же крутобедрых скороспелок , а не меня. А если я никому не нужна, буду одна?
И всё чаще стала думать о том, что нужно оставить будущего ребёнка, а там , что будет- то будет.
Чтобы дома не докучали вопросами , перешла жить в старую хату. В семье все от Кристины отвернулись . Только бабка Акулина не упрекала внучку. Мол, что есть- то есть ! Вместе с Матрёной приняла у неё роды.
А в сорок четвертом поселилась на краю бывшего местечка. Когда соседки увидели , что задымила труба над соломенной
крышей , наведали Кристину. Одна принесла спички , вторая соль, третья- картошки , четвёртая - молока.
- Бедовая она какая-то? Даже улыбаться разучилась,-выдала Верка- баба разумная и авторитетная.
-Не от добра она к нам переселилась, зачем её клевать, одинокую, несчастную ?- добавила Катька- девка молодая и озорная.
- А малец- то узколицый, рыжий, глаза- бесцветные, волосы- белёсые. Чистая немчура,--определила самая глазастая.
- Чужая жизнь- потёмки. А кто без греха?- рассуждали между собой бабы.
Утречком следующего дня Кристина направилась в контору колхоза. Раньше он был чисто еврейский, славился надоями,
,урожаями . После войны остался только прежний председатель Иссак Лайвант, да несколько бывших евреев – колхозников. Одни без семей, другие- с культями вместо рук, с костылями вместо ног.
-Я хоть куда? В полеводство, на ферму. Дитё надо кормить,- скороговоркой проговорила Кристина.
- Надо так надо,-согласился Исаак ,- думая о том, что до войны даже не каждого еврея принимали на работу, а теперь рады любому человеку с руками и ногами.
Так Кристина стала жить и работать в бывшем местечке. Считала большой удачей, что переехала из далёкого села. До города- три километра. Мука и хлеб- рядом, не то, что раньше. Есть работа на ферме, а самое главное, что её никто не упрекнёт , что нажила дитё с немцем.
Правда, как-то услышала от одной хохотушки ехидные смешки в свой адрес :
- Дитё , видать от фрица? Нос- конопатый, лицо покарябано веснушками. Наших мужиков в том селе не было, а вот немцы проходили…
-- А это тебе, чтобы не забыла,- Кристина ткнула ей кулаком под нос.
И другим показала, что может постоять за себя. Время было трудное: выживали, как могли. Зашёл как-то мужичок, попросил напиться. В выцветшей гимнастёрке, костыль под мышкой.
Выпил кружку, вторую , потом попросил молоток: поправил дверь, чтобы не скрипела.
-Я останусь?
- Останься!
Остался. Когда напивался, всё время шёл в атаку и кричал : « Бей фашистских гадов! Стёпка, заходи! Роман, бросай гранату».
Навоевавшись и придя в себя , с трудом карабкался на Кристину : мешала раненая нога. Рвал её груди , ёрзал по телу , делал больно. В те минуты она вспоминала галантного обер-лейтенанта. С ним всё было – по другому.
-Ах, ты , немецкая подстилка,- шипел бывший капитан,- зная, что ребёнка она родила в войну. А утром просил прощение. Мол, выпил, был не в себе, больше никогда так не будет.
- Господи! И с примаком плохо , и без его тяжко . То пару буханок хлеба принесёт, то по хозяйству поможет, а так всё одна и одна. Какая от мальца подмога?- не знала , что делать Кристина.
Всё решилось само. Закончилась холодная зима и примак исчез вместе со снегом. Как корова языком слизала, тогда Кристина впервые за много лет захохотала….
У Кристина не было ни отца, ни братьев, ни сестёр, только мама. И никто не знал ни имя его , ни фамилии - как будто их и не было. Была только уличная кличка: Кристин- по имени матери Кристины.
Улица жила лаптой, футболом, рекой, а чем жил Кристин, никто не знал. Ни в какие игры его не принимали, даже разговаривать с ним считали западло. Почему? Никто не знал, но так было негласно принято. Кем? Тоже неизвестно? Кристин как будто был, и как будто его не было..
Но первого сентября –долговязый, с торбочкой через плечо он вышагивал в школу. В первый класс – и в прошлом году, и в позапрошлом , и в нынешнем. В штанишках, из которых уже вырос, в сто раз перестиранной рубашечке – и босиком.
На линейке становился позади всех, босые ноги мог спрятать, а как спрятать голову, которая возвышалась над всей малышнёй? Детвора хихикала, учителя делали вид, что ничего не видят… Когда начинались первые холода и осенние дожди, Кристин надевал галоши на босые ноги. Когда наступали морозы и валил снег , сидел на печке до ранней весны.
Когда подрос и надоело сидеть на печке, взял вилы и пошёл в колхозную бригаду.
- Что делать?- переспросил его бригадир,- бери побольше- бросай
подальше.
Брал побольше, бросал подальше. Платили мало, но две зарплаты- это не одна. Справил себе сапоги – резиновые на слякоть, кирзовые- на зиму и лето, фуфайку. В ней и пришёл в « махнёрку» - так называли в городе училище механизации. Знал, что здесь хорошо кормят, дают одежку, а главное научат работать на тракторе. Правда, не был уверен, что примут с его одним классом и двумя коридорами ?
Мама успокоила:
- Ты думаешь, туда шибко бегут грамотеи? Скажешь, что могу писать, могу читать.
Так и сказал: приняли его с одним классом и двумя коридорами.
С этого времени он стал, таким, как все!
Раньше его не принимала соседская детвора, на всякое общение с ним был наложен запрет. А теперь со всеми вместе- и в столовой, и в спортзале, и в классе, и на практических занятиях!
Мать не могла налюбоваться сыном , когда он впервые подъехал к дому на тракторе. Она никогда так не радовалась в жизни, как сейчас! Ну, может , когда он родился? Но та радость была вровень с тревогой: как жить дальше. А сейчас всё было ясно, как солнечный день. В доме появился кормилец и теперь её скрученные от работы на ферме руки, могут немного отдохнуть.
Когда Кристину исполнилось двадцать пять лет, решила его женить.
- Пора! Давно пора,- говорила сама с собой,- только , кто за его пойдёт? Это в её глазах он вырос, а для многих так и остался человеком без имени.Никто из девушек, которые росли вместе с ним, в его сторонув даже и не смотрели. Модные, расфуфуренные, на каблучках, подкрашенные губки, длинные ноготки. Шибко грамотные, стали городскими. А Кристин- долговязый такой, худющий, руки в мозолях,лохматый.
-Даже не заметила, как в доме вырос мужик!- с радостью думала про себя.
А в какой то момент даже себя словила на мысли, что сын напоминает ей… Иоганна.
Вспомнив про него, вспомнила и про девчушку, которая родилась в селе в один год с её сыном. Когда приехала через годы , увидев её, подумала: « Вот бы познакомить с Кристином! Не красавица, какая-то мурзатая. Маленькая ростом, с огромной грудью. Никто из местных на неё не позарится, как когда –то и на неё».
Написала письмо родителям девушки : « Там мол и так, сообщила свой адрес…».
… Кристин после работы забрался на сеновал. Сено свежее и ароматное было приятнее ,чем его неуютная кровать. Проснулся от того, что рядом с ним лежала какая-то незнакомая девушка. Из – под её расстегнутой кофточки белела большая грудь…
Кристин обратил сразу внимание на эту женскую грудь . Мурзатое лицо, скособленную фигуру , он даже и не заметил.
В тот вечер впервые познал женщину – и понял, что с этого времени , он снова стал таким, как все. С сеновала спустились вдвоём.Мать исподтишка радовалась: её план удался!
В тот же год родилась такая же мурзатая девчонка, как Евдокия, потом белёсый пацан, как Кристин, потом ещё одна мурзилка.
И так почти каждый год- кто то добавлялся в семье.
В хате Кристине уже не было места: перебралась на печь, где грела свои старые кости. Дети постарше дрались, поменьше визжали, царапались. Всю свою пенсию отдавала сыну, что он зарабатывал на тракторе , на жизнь не хватала.
Евдокия, скосив глаза в сторону бежала через Михалин в город. Назад возвращалась с тяжеленной сумкой хлеба.
А ночью, когда Кристин шумно ерзал на Евдокие , Кристина кричала с печи:
- Хватить разводить бедноту! Хватить!
Так они и жили перебиваясь с трудности на трудность…
Когда я уезжал в Израиль, пришёл Кристин.
- Не понимаю, зачем тебе ехать? У нас такая хорошая жизнь,-
говорил он .
Через его грязную фуфайку просвечивалось голое тело, на исхудавшем лице топорщилась щетина, а дома его ждала хата детей и снова… пузатая жена.
И никто не знал его имени. Да и сам Кристин не знал, кто он?..
Свидетельство о публикации №222031400024