Прощай и здравствуй

       Экспедиция. Комплексная геологоразведка. Народ готовится к выходу в поле. Все в делах. Как вдруг в нашу серость приезжает студентка на практику. Эпатажная! Джинсы, кроссовки, на плече сумка, макияж где положено. А глаза?.. А улыбка?.. А всё остальное?
      Имя тоже волшебное – Наташа! И всё это внушало, что на неё только смотреть, руками не трогать. Заинтриговала всех, и я тоже облизывался как мартовский кот. А уж когда она мне улыбнулась, то житья не стало совсем – феромоны в голову, веером хвост. 
      Получил на складе положенную ей амуницию. Поставил крючок на дверь, прицепил полог на кровать, а на форточку кусок марли. Комары вездесущи!.. Натаскал воды, наколол дров.
       Попутно глазки строил и мурлыкал стихи. Наташа улыбалась, а я на неё любовался. И не я один.
      К сладкому подбираться стали мужланы, и конечно же, мне пришлось утверждаться…  Шум! Лексика! Гематомы! Но с моим статусом смириться всё-таки пришлось.
      Наташа о кастинге не ведала, и мы с ней оставались пушистыми. Экстрима не было, но целовались так сладко, что сахар горчил. И только одно напрягало – ей камералить в конторе, а мне собираться в тайгу. Ну, а пока болтаем, прикалываемся, бродим в окрестностях. Наташа без конца фотает – мама всё должна знать! Бабочки, птички, цветочки, селфи и конечно посёлок. Он у нас колоритный.
       Хозяйственный блок в стороне стоит без акцента, а жилые дома собраны в каре как пионерская линейка. И конечно в центре контора с почтовым ящиком и триколором на высоком флагштоке. Чисто, патриотично, картина маслом.
       По одну сторону река, где купаются, ловят рыбу, а на другой песчаное взгорье, начинается тайга. В сосновым бору светло, просторно, празднично. Там жарят шашлыки, горланят песни, крутят любовь. Но тайга большая, и она всякая.
        В ельнике таинственная, мрачная… На склонах весёлая, даже легкомысленная... В распадках сумбурная –  валёжник, кусты… Горельник без подлеска, нет и жука-короеда. Огонь выжег микрофлору, бурелом не гниёт, его сушит, выбеливает солнце... Речки чистые, рыбные. На водопой сюда собирается живность, таится. Неспроста, хищник не дремлет, да и человек всегда был угрозой, так повелось.
        Готовились к работе. Привели лошадей и возник резонный вопрос – кому быть каюром? Начальник партии назначает почему-то меня, городского парня. Хотя простаком я уже не был. Сплавлялся на реке, спал на снегу, ходил по крокам. Но каюр?!
         Это было прикольно, и я шагнул навстречу судьбе… Обошёл объект… Всё верно, лошадь я представлял именно такой – голова, копыта, хвост. А кличка?.. Заглянул куда надо. Целовать не стал, но зваться будет Натой... Мы определились, и я пошёл вооружаться на склад… Ружья там как дрова лежали вповалку. Я перебрал всю кучу, и выбрал что поновей. Покрутил в руках, переломил ствол, клацнул курком. Всё в порядке.  Оставалась почистить и пристрелять. Потом полагалась встреча с инженером по безопасности. 
       Тот поведал про компас, для чего он и как пользоваться им. Как зажигать спички и разводить костёр. Причём костёр – это хорошо, а пожар – это плохо. Что переплывать реку не следует, надо искать перекат. Что лошадь нечто живое, за ней ухаживать надо, кормить. Ну, а ежели погибнет, уши полагались к отчёту.
       И строго – без седла не газовать! Якобы у несчастной на спине могут вылезти шишки. Что ж, я смирился с ущемлением в личной жизни и обещал спешиваться, ежели что.
       О медведе был отдельный разговор. Хищник коварный. Человека обойдёт, но может соблазниться на лошадь. Причём, в тайге оказывается он без намордника! Форс-мажор не исключался и тэбэшник выдаёт мне два патрона с жаканами. – Почему два? – А сколько у медведя глаз?!.. Но стрелять не следует. В глаз не попадёшь, а бегает лохматый о-ёй.
       Инструкция предлагала петь. Громко петь! Орать!! Тогда косолапый сам сбежит от тебя лихого и вооружённого столь до зубов. Но если не сбежит, то конечно. Два патрона у тебя есть.
     Тэбэшник блудливо заглянул мне в глаза: – Задачу понял? –  Я ответил в том же прононсе: – Ещё как! С песней ждать буду Мишу и с ним на реке искать перекаты! – Мы поняли друг друга и обменялись улыбкой. Надежда в тайге только на себя и только на случай. Однако в журнале подпись поставили. Экзамен сдал, экзамен принял.
      Наташа, узнав мою перспективу, тревожно заглядывать стала в глаза. Но я грудь колесом: – Что ты, что ты! Не впервой! – Хотя предприятие смущало, как-то всё оно будет... Забрался в седло, прощально вознёс руку, одарил Пенелопу улыбкой. Конь крутанул хвостом, и мы по берегу зарулили в тайгу.
      Не ожидал, но страшилки давали о себе знать. Мерещилось всякое, а в подозрительных кустах я истошно вопил почему-то «ура». Наваждение изводило и, чтобы отвлечься, разглагольствовать стал про футбол, про комаров и геополитику. Ната увлечённо слушала меня, стригла ушами, но на повод реагировала охотно и в реку шла без капризов. Так в познавательном тандеме к вечеру мы нагнали отряд. Нас ждали, предупреждены были по рации.
       Посидели у костра, ввели меня в курс дела. Потом я накормил Нату овсом, и забрался в спальный мешок, уснул как убитый.               
       Утром костёр, завтрак – всё по-деловому. Ребята в маршрут, у меня заботы свои. Для начала за Наткой пошёл. Стреноженная она запуталась в кустах, и, завидев меня, утробно заржала. Я распутал её, приласкал, накормил. Потом стал сворачивать лагерь, седлаться.
      Тут Натка озоровать стала. Седло ей не нравилось, и поэтому она пучила брюхо. Но я-то не лыком шит! Коленом в живот, она вздрагивала и это был тот момент, чтоб затянуть подпругу.
      А уж когда навьючил и сверху нагрузил ружья ребят, то это не лошадь была, а самоходная установка залпового огня. Хотя сам движитель грозным не казался, больше жалкой, обиженной судьбой.
      Но дебют был ответственным актом, и это призывало к смирению. Так начинались будни каюра. Кроме лагеря под контролем была и подбаза, она располагалась в зимовье для охотников. Там всякая разность – мешки, ящики, аварийный запас провианта, того же овса.
       Избушка стояла неблизко. Ходили туда по затёсам, реже по тропам, иногда по крокам. Речки, когда вброд, когда вплавь и не без происшествий, особенно однажды. Течение вынесло нас к яру, где стремнина, глубина и крутой выход на берег. Нату пустил первой.
      Она выбиралась натужно, скользила на глине. Вдруг опрокинулась и рухнула в воду. Испуганное ржание, волна, брызги. В панике задрыгала ногами и чуть не достала копытом меня. Потом я долго прикидывал, а могла ли ненароком убить… Риск становился будничным. Угнетало другое, нет связи с Наташей.
    Аэрофлот упростил нам жизнь, в экспедиции базироваться стал вертолётик, мобильный как блоха. С ним появлялись продукты, газеты, почта, когда топограф прилетит, когда начальство нагрянет. Садился ближе к палаткам, иногда на подбазу. Вот там и произошёл с ним конфуз. Приземлился штатно, но взлететь не смог. Нужен был ассистент. Я оседлал Нату и поспешил авиации на помощь.
     Фигурант заждался и был мне несказанно рад. Ещё бы! Летать над тайгой и быть в тайге – две сути разные. А вообще, он оказался простым как табурет, без чванства авиатора. Он и летал без регалий, по-простецки, в трико да майке. Одним словом – Иван.
      Закурили. Помянули баллон с сжатым воздухом, который сдох так некстати, обговорили алгоритм. Нату привязал поодаль, чтоб не видела, не падала в обморок. Сам за лопасть винта и по кругу бегом.
      Как разгонюсь, Иван вопит: – Бойся! –  Я носом в траву… Увы! Снова хватаю лопасть, снова бегу, и так кто кого. Наконец мотор чихнул чёрным дымом и стал раскручивать винты.
     С этих пор Иван стал моим полпредом, а мы с Наташей писали доверительные письма. Я на этикетках сгущённого молока, она на канцелярском формате... Конверты Иван вручал мне в руки, но иногда сбрасывал вымпел. Банка с хвостом из полотенца была как звёздочка с неба. Меня распирало от впечатлений, я секретничал с Натой, рассказывал о девушке – как я её, как она меня.
      Изводился любовным томлением и только кровососы возвращали на землю. Особенно гнус. Он как пыль, сядет не заметишь, а укусы бульдожьи, рваные в кровь. И он всюду! В голове, в бороде, даже в нежные офшоры проникал через сапоги и портянки.
       А комары?.. Тайга от их шалмана звенит! Мне спасением были репелленты, а Нату спасала только ночь. Я разводил дымари и она спокойно дремала. Ну, а в работе ей доставалось сполна. Отмахивалась хвостом, лягалась, фыркала, головой тёрлась о мою спину. Это был сигнал, и я рукавицей сгребал с неё паразитов. Прикол, когда закуривал, то и она тянулась к сигарете, вдыхала сладкий в ностальгии дым.
    Ходили по затёсам на деревьях… Топор в тайге вообще первейший инструмент. Лесину свалить, палатку поставить, банку открыть, карандаш заточить. Им же я оставлял на деревьях затёсы.
     Свежая метка виделась далеко, по ним могли нас найти, и мы сами возвращались в исходную точку. Но однажды метины я потерял. Куда идти? Растерялся, сел на валёжину, закурил. Ната потопталась, взбодрилась дымком и вдруг без команды пошла. Мне хватило ума ей не препятствовать, шествовать следом. Скоро затёски нашлись, а там показался и лагерь. Ура-бис-браво! Я не выдержал, поцеловал Нату в лицо.  Она расчувствовалась тоже – грустную голову положила мне на плечо. Сладкой парочкой так и стояли.
      Если без пристрастий, то Ната была обыкновенная колхозная труженица. Но когда я забирался в седло, мы становились индейскими апачи! У мачо ружьё за спиной, нож в сапоге, набекрень ковбойский накомарник, а мустанг, как положено, гарцует и жуёт удила… Ещё бы медведь не портил всю благость картины.
       Кучи его я только в руки не брал. Если свежая, значит он где-то поблизости бродит. А уж если Ната нервно всхрапнёт – это сигнал. Я перевоплощался в идиота и вопил угрожающе урраа. Зверь ура слышал, впечатлялся... и уходил.
     Но виделись мы редко, издалека, и только раз угораздило нос к носу… Шли с подбазы, припозднились и в ельнике застала нас жуткая гроза. Ливень обрушился стеной. Коротким поводом я привязал Нату к ёлке и нырнул под неё... Темень, вода хлещет, ветер ломает деревья! Яркая вспышка! Молния! Что это?.. Медведь! Скукожился, бежит к нам под ёлку. И тут же оглушающий гром.
      Это был шабаш в преисподней, и медведь в адской круговерти исчез. Куда? Искать мы не стали... Грозовой фронт наконец удалился, надо следовать дальше, о медведе старались не думать.
      Но от него никуда было не деться. Хозяин! Он бродяжил, бывал порой близко, контролировал нас. Какого рожна?..  Днём людей избегал, ночью тоже обходил дымари, но в отсутствии нас был бесцеремонным. Забрался однажды в лагерь и разодрал все сумы. Зачем? Их расстегнуть можно! А теперь мне браться за нитки, за крючок, за шитьё… Нет, интеллигентом он не был, и я был на стрёме – чуть-что сразу же урраа. Через мои вопли Ната тоже заряжалась мажором, но однажды опростоволосилась.
      Дичь, будь то боровая или водоплавающая, не боится человека верхом. Нет рефлекса опасности. И контакт с птицей случался до наивного близко. Вот и тогда капалуха с птенцами не уступала нам тропу. Категорически! С криком и хлопаньем крыльев ринулась в атаку на лошадиную голову. Ната испугалась, шарахнулась в чащу.
     Капалуха с детками прошла, а мои штаны в клочья. И это к тому, что исподники уже были в хлам. Через лохмотья я сверкал имуществом как на рынке – бери не хочу.  Перед лошадью стыдно! А кровососам какое раздолье!.. Конечно, передал заявку на базу и день обновления знал наперёд. Ждём-с!
       Лагерь был всегда у воды. Сварить еду, помыться. Опять-таки эстетика – душа её просит. А в этот раз, обнаружил поодаль тихую заводь, где уточки в безделье томились, дремали клюв под крыло или кормились. Соблазн был.
      Подъехал верхом... Утки сидят... Так же верхом выстрелил. Зацепил пару селезней и всё так же верхом сплавал за ними.
        Конечно это не охота. Это как в погреб за картошкой спуститься, но удаче я не заглядывал в зубы. Ребята теребить стали уток, а у нас профилактика. Завёл Нату в реку и своими лохмотьями как мочалкой драил её. Последним жертвовал!
       Накупались, наплескались. Рвань закинул в кусты и без ничего, как дитя природы, стал ожидать вертолёт… Сижу на берегу, а в голове сумбур. Наташа кончает практику, и что – сразу домой?! Тут что-то не так происходит. А вдруг это затёс на светлое будущее?
       Вертолёт был неожиданным. Ещё бы?! Тишина, бабочки, а тут чертовщина с грохотом барражирует над головой.  Ната ополоумела, рванула в тайгу, я за ней. Да, где уж там, только ободрался в кустах!.. Понятно, что вернётся, и я не паниковал.
      Выбираюсь к лагерю. Уже вижу из кустов всю нашу компанию. Парни разгружают мешки, Иван машет руками, разминается, а в сторонке стоит, озирается... Наташа! Сама прилетела. Умничка!
      Но я-то наполовину голый. Быстренько скинул рубаху, в узел завязал горловину, просунул ноги в рукава, а подол стянул на поясе. Вроде прикрытый пока стою, но стоит шагнуть, как всё расползается и опадает осенним листом. Наташа аукает, зовёт. Ребята тоже горланят, из ружья даже пульнули.
       А я сижу в кустах и понимаю, что показаться таким не могу, чересчур эпохальным будет явление...  Я Наташу вижу, она меня нет. Она зовёт, я не смею откликнуться.
      И вот, Ванька стал собираться, пассажирку сажает в салон. Это капец… Вертолёт прогрохотал над головой. Я взвыл от обиды, вбил в колено тоску-кулак. Прощай Наташа! Жизнь дала трещину. 
       Сзади услышал топтание копыт, голова потёрлась о спину, шумно вздохнула. – Ну здравствуй, Наташа. Набегалась? Успокоилась?.. Давай вместе покурим.