Гинекология

Про акушерство как бы своё я в "Родах" изложил, но специальность эта двойная, ещё гинекология есть. И там мне досталось тоже, с краешку.
Акушерство мне сильно понравилось, есть в нём  своё обаяние  и не только оно. Хоть я уже тогда в урологии в кружке почти год занимался, делал кое-что, но для себя ещё не решил окончательно, время ещё было, два учебных года впереди без малого.
Почти последним занятием цикла был абортарий. Это в гинекологической больнице в другом районе города, недалеко от меня. Я туда по Скорой больных по этому профилю привозил иногда, крылечко знакомое. Здание это строили под обычное общежитие, потом отдали под медицину. Кирпич красный щерблёный, пять этажей, коридор насквозь от торца до торца, ни лифта, ни хрена. Заботилась о людях власть.
Зашли, переоделись-переобулись, всё как обычно. Прошли по коридору первого этажа. Там женщины сидят вдоль стены в ряд на стульях, человек пятьдесят, не меньше. Некоторые стоят у окошка в регистратуру, документы оформляют, лица у всех какие-то, обречённые что ли. И тягость какая-то в воздухе висит, давит, чуть не физически чувствуешь. Сидим в ординаторской пока планёрка у докторов закончится. Доцент наша нас готовит: "Здесь, коллеги, возможно вы увидите некоторые вещи, которые обычный человек вряд ли перенесёт без выраженного эмоционального ответа. Но вы уже почти врачи, многие из вас уже по профессии работают, кто на Скорой, кто в стационаре медсестрой-медбратом, да и так видели уже немало, начиная с I курса. Поэтому ваша задача сделать так, чтобы ваше присутствие было максимально незаметным как для докторов, так и особенно для пациенток этого лечебного учреждения. И никаких комментариев вслух, даже между собой." Старосте пузырёк с нашатырём выдала, ватку.
Заходим сбоку где-то. Там уже начали. Нас по трое, по четверо преподаватель тихонько заводит, стоим в углу, щемимся. Здоровый зал на четверть этажа, наверное; в ряд четыре или пять "станков" (кресел гинекологических), на них женщины: где лежат недвижимо, где корчатся, стонут, рукав закусывают. Между ногами у них доктор на стульчике, рядом сестра стоит, столик с инструментами, позади врача мощная лампа "гусак" светит, почти молчком всё, только инструменты звякают.  Вот первых закончили, сёстры их вдвоём, другие уже сёстры, постовые по одной чуть живых под руки выводят. Те халатишко казённый на триста раз перестиранный на себе запахивают, тряпками какими-то подтыкаются, кровь с них на пол кафельный капает. Тут одна из наших на подругу и завалилась. Подхватили, вывели, нашатырём отвадили, умыли, посадили в коридоре, вернулись, стоим, друг за друга держимся. Следующих заводят, укладывают, дальше дело идёт.
Женщины какие? Женщины всякие. И молодые, и среднего возраста, и в годах, и симпатичные, и совсем нет, всякие. Одна даже почти совсем слепая была, мы её тоже водить-укладывать помогали сёстрам.
И запах жуткий. Даже не крови, смерти запах какой-то, гибели. Ну и хлорка ещё.
Как кончилось всё, последнюю вывели, врачи ушли, препод наша повела нам инструменты показывать, рабочий комплект абортный полный. Поясняет что для чего. В крови всё, конечно, но мы смотрим, слушаем, учимся, всё знать надо, производство. Из-под соседнего с нашим кресла лоток наполовину выдвинутый остался, он вроде противня в духовке, только стенки повыше. Белый, эмалированный. Глянул я туда, а там. В сплошной лепёшке кровяной пальца на три поди, головёнки, с грецкий орех примерно, с глазёнками выпученными без век ещё, ручонки скрюченные с кулачками сжатыми, ножонки, спинки с кожей сморщенной ободранной, потрошки какие-то. Отвернулся я, на ногах устоял, закрыл спиной картинки эти от наших. Закончилось всё, пальто накинули, вышли на улицу. Парни за курево, руки играют у всех, всё из них сыплется, спички ломаются.
Вернулись в здание когда, девчонки наши у доцентши спрашивают: "А обезболивание как же? Наркоз?" Опустила глаза преподаватель наша, ничего не ответила.
Вот так я и не стал акушером-гинекологом законным, не смог я в этом уничтожении, массовом истреблении живых маленьких беззащитных людей быть участником. Хотя и пришлось в районе по необходимости потрудиться и по этой части. По-другому не получалось.
А дело было так. После всех мытарств с неудавшимся распределением в Алтайский край меня в нашем уже облздравотделе направили в ЦРБ в дальний район с условием, что буду там на полставки ещё гинекологом – так надо. Надо так надо, выбирать особо не из чего, тем более что основное женское хозяйство в животе располагается, а живот для хирурга дело привычное, справлюсь.
"Чудес" я по гинекологической службе местных там встретил немало, но постепенно привёл хозяйство в приемлемый вид. Медсестру, которая там хозяйничала-распоряжалась, в берега вернуть толком не получилось, на её место пришла другая, спокойная разумная женщина. Мы с ней уже и санитарок построили, те вперёд уже до того оборзели, что заставляли женщин после аборта самих инструменты от крови в тазу мыть (это через час после всего, да). Инструменты стали не кипятить, а автоклавировать как положено, ещё там по мелочи. От ЛОРа, который там анестезиологом по совместительству был, так и не смог толком добиться наркозов побольше, к тому же выяснилось, что и препаратов в нашей больнице для короткого наркоза хрен да маленько, только на неотложку. Но местную анестезию делал уже всем, только вот толку от неё не особо много.
Самое главное, что теперь в основном сами женщины решали без всякого "блата" и "по знакомству" с прежней медсестрой, когда приходить, а большинству приезжать за десятки километров на прерывание. Звонили в регистратуру, те с моей медсестрой нагрузку согласовывали и обычно раз в неделю мы с ней трудились по этой части в плановом порядке.
С женщинами мы старались работать в максимально щадящем режиме, на них и так вся эта ситуация давит очень сильно, всё же понятно. Когда видел на предварительном осмотре, что душа у человека не на месте, разговаривал, просил вернуться домой, обдумать всё ещё раз хорошо, с родными-близкими, мужем посоветоваться, о живом ведь человеке речь. Ну если никак, тогда в любую неделю приходи без всякой очереди, до законных 12 недель, конечно. Возвращались многие, тогда уже я вопросов не задавал – всё и так понятно. Но 14 женщин всё ж не вернулись, так что 14 ребятишек я от безвинной погибели спас, да и матери их не взяли греха на свои души. Сейчас, поди, у них у самих, ребят тех, дети большие выросли, а то и внуки уже есть. Может и мне то дело когда зачтётся, а может и зачлось уже.
Криминалок (криминальных, "самодельных" абортов) хватало. Всяких: и с кровотечением, и с воспалением, но уберечь удалось всех, за год не похоронил ни одну, хотя были и тяжкие, запущенные. Бабок-умелиц "абортмахеров" там по деревням ещё в те поры много сидело. Что только не придумывали мастерицы эти.
Одна из подошвы кирзового сапога длинный такой треугольник вырезала, "уши" ему складывала и в таком свёрнутом виде в матку задвигала, уж как не знаю. Там, в матке он уже разворачивался. В больнице это изделие потом выгребали вместе с гниющим плодом. Показывали мне один такой "дивайс". Остальные в судебную медицину ушли – женщины умерли от такого изобретения. Специалиста так и не нашли, хотя все знали кто, деревня же. Мужики-вдовцы, у которых на руках по двое да по четверо детей осталось, потом эту тварь застращали чуть не до смерти, а уходя обещали спалить по-тихому с подпёртой дверью и закрытыми ставнями в своей же избушке-завалюшке. С той поры перестали с того угла криминалок возить.
А один раз, это ещё до меня, тоже притащили издалека с кровотечением – "неполный аборт". Спрашивают: что, кто? Тётка молчит как советский партизан в подвале гестапо, не сознаётся. Взяли на кресло, сестра на зеркалах. Из матки сочится, подтекает кровушка помаленьку. Гинеколог, старая уже, присмотрелась, торчит что-то из шейки матки с головку спичечную; очки протёрла – так и есть, торчит. Зажимом длинным взяла аккуратно, тянет, а оттуда потихоньку-потихоньку … фикуса лист вылезает в трубочку свёрнутый. Это черенок его наружу торчал. Сестра, что рядом стояла, так на стул от изумления и села. Гинеколог положила лист фикусный в лоток, перчатки сняла, очки протёрла, одела, посмотрела опять: "Тридцать лет при этом деле, но чтобы в п…е фикусы росли, такого ещё не видала." А до того никогда не материлась, интеллигентная женщина очень, в возрасте. Больную в палату, пару дней антибиотики покололи, покапали, выскоблили что оставалось, обошлось. Но в "истории клиники" оставило неизгладимый след.
  Однажды я всё же по краешку прошёл. Обычный медаборт, обычная женщина, здоровая, возраст около сорока, трое детей, срок правильный. Всё нормально идёт. Полость матки кюреткой выскоблил, оба угла проверил, а кровь как бежала, так и бежит. Значит что-то ещё осталось, бывает. Тщательно ещё раз прошёлся, бежит, не слабеет. Со стороны живота посмотрел рукой – матка сократилась. А кровь бежит, журчит прямо, да нехорошо так журчит, в лотке сгусток поллитра уже верных. Напряг мозги – это скорее всего шеечная беременность, мышечная ткань там, в шейке не сокращается как в теле матки, перекрывая кровеносные сосуды. Так и будет бежать, хоть заскоблись. Журчит из шейки, сгусток в лоток сползает ломтями. Выход один – удаление матки. Говорю сестре чтобы вызывали зава хирургии и всю операционную бригаду с анестезиологом, тут оперировать надо. Постовая побежала вызывать.
Чувствую – не успеваем. Надо что-то руками там делать, иначе уйдёт женщина. Тогда я одной рукой тремя пальцами под шейку матки снизу, второй рукой через брюшную стенку на неё сверху и давлю навстречу со всего здоровья. Чувствую, под рукой ткани скрипят подаваясь, сминаются как пластилин. Сестру прошу: "Кровь убери и смотри - бежит, нет". "Почти нет", - отвечает. Стою между ног, давлю, терплю. Постовая капельницу из красных резинок и стекляшек рядом с нами собирает, других тогда не было. Минут через тридцать уже слышу за окном машина подъехала. Зав (тот самый, который невозмутимый "доктор Мишкин", в "Ордене") в дверь заглядывает: "Что белый такой? Что там у тебя?" Я ему: "Шеечная беременность. Кровопотеря литр уже. Экстирпацию матки по всему делать надо, готовьте операционную."
Всё приготовили, капаем в вену помаленьку, гинеколог кровь в процедурной совмещает, зав рядом стоит. Я так с двумя руками как клещами и держу. Постоял зав, постоял, подумал. Говорит мне: "Попробуй руки убрать". Я ему: "Боюсь. Хлестанёт опять – не успеем." Зав: "Давай отпускай потихоньку. Побежит – опять прихватишь. Не в операционную же так вас пучком переть. С креслом в обнимку". Я улыбнулся чем было. А руки не разжимаются – как заклинило. "Не могу", - говорю. Верхнюю, левую он мне с грехом пополам снял, а я не чувствую совсем ни её, ни другую. Отпустил, вытащил и нижнюю потихоньку, смотрим оба – сухо. Постояли, посмотрели ещё. Зав: "Повезло тебе. Пойду операционной сестре скажу, чтобы размывалась. Крови флакона хватит." До поздней ночи я в отделении тогда просидел начеку: ходил давление мерил да подкладную смотрел. Остальным женщинам на следующий день операции перенесли, никто слова не сказал.
 Руки и спина потом дня три болели.