42. Телевизор МАИ-продолжение. Б. М. Сичкин

                «Телевизор» - продолжение.  Б.М. Сичкин


Осенью 64-го на афишах новой программы сатирического коллектива «Телевизор» – «Смехом по помехам» – появилось: «Режиссёр-постановщик Б.М.Сичкин». Писать об этом человеке и легко, и трудно. Легко, потому что одно его имя делает привлекательным любое воспоминание. Трудно, потому что надо стараться хоть как-то соответствовать его уровню. Ведь сам Борис Михайлович написал автобиографическую книгу – «Я из Одессы! Здрасьте!». Её простой и ясный стиль точно отражает открытый и добрый характер автора. Предисловие начинается так:

«Эта книга о юморе… Многие родители оставляют своим детям в наследство нефтяные вышки, фабрики, большие деньги. Это, безусловно, хорошо, но не менее важно оставить детям в наследство чувство юмора... Меня юмор спасал от всех невзгод и дал возможность выжить».

А выпало на долю этого чУдного человека действительно немало. Полуголодное детство в Киеве (Б.М. родом  из  Киева) 30-х годов. Непростая служба в Ансамбле Киевского военного округа, побег из Ансамбля на фронт и возвращение обратно под надзором. В конце войны, в Берлине, он – ведущий в группе солистов, которая обслуживала официальные приемы Георгия Константиновича Жукова. Борис Михайлович присутствовал на встречах Жукова с Эйзенхауэром, Бредли, Монтгомери и другими. Нельзя назвать дружбой, но близостью с Жуковым он очень гордился. В 1973 году – арест Бориса Михайловича по ложному доносу, семь лет под следствием, больше года в Тамбовской тюрьме, затем – освобождение за отсутствием состава преступления. Далее – бесконечные издевательства чиновников и, наконец, отъезд из Советского Союза в Америку. Всенародно любимого актера, исполнителя роли незабываемого Бубы Касторского, буквально довели до состояния душевного срыва.

В весёлой молодости ещё нет привычки интересоваться чужими судьбами и мы, конечно, ничего не знали о его личной жизни. Тем более, что никто из нас близко с ним не сходился за исключением, быть может, Хавронского. Он изредка бывал у Бориса Михайловича (Б.М.) дома и тогда становился невольным свидетелем его общения с сыном, няней и другими, в частности был свидетелем одного разговора с бухгалтером жилищного кооператива. В своей книге Б.М. упоминает этот эпизод. Не было чем платить за квартиру, и Б.М. объявил, что в знак протеста против войны во Вьетнаме платить за неё не будет. Когда же война закончилась, ему позвонила бухгалтер и торжественно сообщила, что американцы ушли из Вьетнама. «Я знаю», – пафосно ответил Б.М. – «Я знаю, что грязная война во Вьетнаме закончилась, а знаете ли вы, что сейчас творится в Лаосе?» В итоге - свет в квартире Б.М. все-таки отключили. Тогда, в 65-м, после его ухода из «Телевизора», мы знали о нём больше по слухам и сплетням. Через что пришлось пройти Б.М. в жизни, теперь мы точно знаем из его книги. 

В «Телевизоре» рядом с ним мы провели незабываемое время. Невозможно было не любить человека невероятной энергии, фантазии и остроумия. Редко кому в Советском Союзе удавалось быть в гармонии с жизнью на одну зарплату. Поэтому неудивительно, что, работая с нами, Б.М. одновременно вёл ещё хореографию в танцевальной группе клуба МГУ и в капустнике «Верстка и правка» в Доме журналистов, которым руководил З. Паперный. И это кроме сольных выступлений на эстраде, съёмок в кино и участия в различных представлениях. Кстати сказать, в фильмах «Женитьба Бальзаминова» и «Интервенция» Б.М. принимал участие как балетмейстер.

Наши репетиции (одна, редко две в неделю) либо длились очень долго, либо заканчивались очень скоро. Начинались они с просмотра готовых миниатюр, и, если Б. М. говорил: « А вы знаете, мне нравится!» – значит, его уже где-то ждали. Б.М. был любимцем в кругу московской богемы, и его буквально рвали на части.

Не дай Бог, надо было ещё что-то репетировать. Тогда он обращался к Хавронскому, как к старосте, и наклонившись, шёпотом просил: «Лёня! Только пойми меня правильно. Через 20 минут блевать, а я ещё трезвый! Неудобно опаздывать!». Впрочем, если он никуда не спешил, ему тоже всё нравилось. Честно говоря, Б.М. не очень любил кропотливую работу с актёрами. Это было для него мукой. И можно понять почему. Известно, что бездарей везде полно, а уж в любительском театре – тем более. Сделать из нас что-то путное – задача почти невыполнимая. Ведущие наши актеры играли здорово. По большому счёту, им вообще никто не был нужен. Но талантливых всегда мало. Новые вещи ставились весело и быстро. На главные роли назначались «первые скрипки», и успех был обеспечен. Претензии тех, кто делал заявки на их место, Б.М. пресекал легко и быстро.

  Помнится, только начали репетировать довольно смешную миниатюру «Чапаев», и мне так захотелось прислониться к славе, что попросил у Б. М. дать мне сыграть Петьку. Реакция мгновенная: «Ни в коем случае! Чапаев-еврей. Петька-еврей. Может, всю миниатюру будем играть на идиш?! Меня же исключат из жилищного кооператива. Этого тебе надо?», – « Этого мне не надо».

Какое удовольствие было видеть его самого на сцене! Впервые мы увидели его в ЦДРИ, когда Б.М. пригласил нас на юбилей актёра Алексея Полевого. Договариваясь о встрече, спрашиваю:
– А где мы встречаемся?
– Я же сказал, в ЦДРИ!
– Ну, а там-то, где мы Вас найдём?
– Дорогой мой! Когда ты входишь в Мавзолей, ты ведь не спрашиваешь: «А где тут Ленин?!».

В фойе ЦДРИ мы встретили много известных людей, и особенно было приятно, когда Б.М. представил нас Леониду Утёсову. «Так это про них ты рассказывал? Симпатичные ребята», – не глядя на нас, обронил мэтр. Подумалось, что если уж он рассказывал про нас самому Утёсову, то, наверное, гордился нами.

У Б.М. был собственный номер «Пародия на эстрадный концерт». Скорее даже не номер, а целая сатирическая программа. Там были и танцы, и песни, и миниатюры, и пантомима. Программа длилась более часа. И всё время на сцене – он один.

К юбилею актера А.Полевого, в качестве подарка, Б.М. подготовил две новые сценки из своей будущей программы. Вначале он изобразил акына – халат, чалма, сапоги, в руках домбра. Что тот акын видел и что пел – отдельная песня. А начинал он так: садился на стул, рукой поднимал одну ногу и клал на другую. Только начинал петь – нога соскальзывала. Он снова рукой её поднимал. Нога опять вниз. Снова – то же. И тут невозмутимый акын наклонялся вниз, губами выразительно произносил три волшебных слова и на слове «мать» нога уже сама медленно поднималась на место. Делал он это так смешно, так мастерски, что обвинить его в пошлости ни у кого язык бы не повернулся.

Затем Б. М. переоделся и в образе бывшей актрисы, а теперь секретарши театрального союза, вышел поздравлять Полевого. Начиналось с тайны: « Алексей! Лёшенька! Откровенно говоря, ты был у меня первым… режиссёром!» И далее каскад – образы, танцы, песни, финал под марш Дунаевского из «Цирка» – с серпантином, конфетти,  флагами. В зале рыдали от смеха. Плачущий от восторга Утёсов не выдержал и полез через рампу обнимать Б.М.

 Б.М. очень тонко чувствовал грань, за которой малопристойные зарисовки становились бы вульгарными. В такие моменты он был предельно точен и невероятно обаятелен. Никто на эстраде не мог себе позволить то, что вытворял Б.М. Всё, что он делал, было для нормальных зрителей, и потому его хулиганство никогда не включалось в торжественные концерты по случаю официальных событий. В этих концертах дежурили другие.

Насколько он был честным и глубоким человеком, мы оценили, когда Б.М. объявил нам о своем уходе: «Я, в общем-то, пришел немного подработать, а у вас здесь серьёзно. Я к этому не готов». На такое признание способен только порядочный человек и большая умница.

Наши авторы и ведущие актеры действительно очень серьёзно относились к тому, что делали. С каждой новой строкой они все выше поднимали уровень задуманного спектакля. А воплощение требовало большого труда и времени.

Последний раз после его увольнения случайно столкнулся с Б.М. летом 65-го, около клуба. Все знали, что у него не очень складывались отношения с руководством ДК. Но не нам их судить. На моё: «Здрасьте!», он с досадой ответил: «Получить деньги у них – всё равно, что выиграть в денежно-вещевой лотерее по трамвайному билету».

Прошло 30 лет. После всего пережитого за эти годы, гражданин США, член Гильдии американских актёров (дикость – в СССР его так и не приняли в Союз кинематографистов) Борис Михайлович приехал в Москву. Приехал по приглашению друзей.

Летом 95-го в «Театре Эстрады» на Берсеневской набережной состоялся его бенефис. Журналисты, телевидение. За кулисами и в зале нет случайных людей. Только его друзья и его обожатели.

Задолго до начала пришли и мы с Хавронским. Первое отделение вёл Борис Брунов, и мы попросили у него разрешения приветствовать Бориса Михайловича на сцене. Он ответил: «Только при условии, если он вас узнает, и только во втором отделении». Когда Борис Михайлович широко расставил руки и двинулся к нам: «Боже мой! Телевизор!», сомнений у Брунова больше не было.

Жизнь не переломила Бориса Михайловича. Перед нами был не обиженный эмигрант, а лёгкий, вальяжный, абсолютно уверенный в себе человек. Никакого злобствования по поводу прошлого. Только ироничный рассказ о себе и радость за сына: «Всё хорошо! Емельян мой – успешный музыкант. Имеет свою студию. Пишет хорошую музыку. В Штатах признан. Но беда – до сих пор холост, а я так мечтаю о внуках. Говорю сыну: «Приведи девушку! Не хочешь – я сам себе сделаю внуков»…

Бенефис прошёл потрясающе. Он длился около четырёх часов. На ТВЦ его часовая версия дважды была в эфире. Счастье и грусть испытали мы, когда видели себя на экране рядом с этим изумительным человеком. Па скаль говорил: «Прошлое и настоящее для нас – средство; только будущее наша цель. Мы вообще не живём, но лишь собираемся жить». Борис Михайлович оставил нам в наследство потрясающее чувство юмора и, как образец для подражания, – не своё отношение к прошлому, настоящему и будущему, а удивительное, волшебное отношение к самой жизни. Этому научиться нельзя, это – дар.