Наши корни. Глава 20. Сделка с попом Сыроватко

         
Летом 1921 г. огромные пространства Поволжья, Северного Кавказа, юга Украины и Казахстана были поражены засухой. Травы выгорели, посеянные хлеба или не взошли, или погибли. От бескормицы начался массовый падеж скота и голод, охвативший 30 губерний с населением свыше 30 миллионов человек. 1921 г. В.И. Ленин назвал годом неслыханной тяжести. Все силы партии и государства были брошены на борьбу с голодом. Советское правительство закупило зерно за границей, расходуя на это золото. Но его запасы были ничтожны.

Когда народное бедствие достигло предела, трудящиеся на своих собраниях стали говорить о необходимости использования огромных ценностей, хранившихся в церквах. В январе 1922 г. представители голодающих губерний обратились с просьбой к Советскому правительству изъять церковные ценности и обратить их в фонд помощи голодающим.

Идя навстречу разумному предложению представителей голодающих губерний, 23 февраля 1922 г. ВЦИК принял решение изъять из церковного имущества все драгоценные предметы из золота, серебра и камней, изъятие коих не может существенно затронуть самого культа, и передать их в фонд помощи голодающим.

Тогда-то и выявилось истинное лицо реакционного духовенства. 28 февраля 1922 года патриарх Тихон (В.И.Белавин) и члены священного синода русской православной церкви обратились к верующим с воззванием. Они призывали паству и духовенство к неподчинению и сопротивлению представителям Советской власти при изъятии церковных ценностей. Эти действия духовенства вызвали волну беспорядков в стране. 5 мая 1922 года Московский революционный трибунал постановил привлечь патриарха Тихона к судебной ответственности.

Проведенное изъятие церковных ценностей в Кустанае и Кустанайской губернии дало всего-навсего около четырех пудов серебра и меди, а золота ни одного золотник. Оно оказалось припрятанным попами. Совершенно случайно мне удалось поймать с поличным одного отца духовного, священника александровского прихода Сыроватко.

В один из майских дней 1922 г. мне как секретарю Губоргбюро РКСМ был вручен ордер на получение сорока пудов семенного картофеля для коллектива работников Губкома комсомола. В то время служащие почти всех губернских учреждений получали от государства семенной материал, рассаду для коллективных огородов.

На другой же день я собрал сотрудников Губоргбюро и поставил перед ними вопрос, согласны ли они коллективно посадить картофель. Обсуждая этот вопрос, мы столкнулись почти с непреодолимыми трудностями: во-первых, где сеять, т.е. на какой земле и, во-вторых, кто произведет вспашку. Сколько мы ни ломали наши молодые головы, так и не удалось нам найти реальных путей для преодоления возникших трудностей.

Через день или два зашел ко мне в Губком мой дядя по матери Батаженков Семен Иванович, проживавший в селе Александровке. Он стал мне жаловаться на то, что он очень мало посеял из-за того, что нет больше семян, и что не смогу ли я ему помочь как-нибудь получить семян.

У дяди были, как ему казалось, свои основания к такому разговору со мной. Он знал, что я, как секретарь Губкома комсомола, входил в состав губернской посевной комиссии, которая занималась распределением поступавшего семенного зерна по уездам. Поэтому, мол, нельзя ли по-родственному помочь ему как-нибудь достать посевной материал.

Об этом разговоре узнали мои коллеги тт. Турчанинов Я.С., Головко С., Епифанов Н. и другие, посоветовали мне передать наш ордер на семенной картофель моему дяде, чтобы он посеял его. А потом, осенью, из нового урожая он вернет нам эти 40 пудов. Таким образом мы будем обеспечены своим картофелем.

Понимая, что этот вариант не совсем правильный, я решил проконсультироваться с секретарем Губкома партии тов. Шафетом. К моему удивлению тов. Шафет одобрил этот вариант, сказав при этом: "Возьмите себе мешка два на еду, а остальные отдайте старику. Он-то посеет, а у вас, пожалуй, ничего не получится."

Так мы и поступили. Дядя Семен, получив картофель, был на седьмом небе. Он окончательно уверовал в то, что его племянник большой человек в губернии. На следующий день утром я зашел на квартиру, где остановился дядя, чтобы проводить его. Запрягая лошадей, я увидел, что к дяде подошла незнакомая мне молодая  женщина и, глядя на мешки с картофелем, с удивлением спросила его:

      - Семен Иванович, где и как Вам удалось достать столько картофеля?
Дядя не без гордости, показывая на меня, сказал:
      - Да вот племянник достал.
Женщина отвела дядю в сторону и о чем-то пошептались.
После чего, подойдя ко мне, дядя объяснил, что эта женщина жена Александровского священника Сыроватко.

     - Она просит нельзя ли достать и на ее долю хотя бы столько же картофеля. Попадья сказала, что заплатит серебром.

Дядя стал настоятельно советовать мне использовать эту возможность. Я "согласился", сказав, что о деталях договоримся в Александровке.

Проезжая мимо Губокома, я попросил дядю остановиться и подождать меня, сказав ему, что мне нужно дать некоторые указания моим подчиненным. Я зашел к секретарю Губкома партии Шафету и рассказал ему о предложении попадьи, высказав при этом свои догадки о том, что не расплатится ли священник церковной серебряной утварью, украденной им.

Тов. Шафет вызвал к себе начальника ОГПУ тов. Антонова. Посоветовавшись между собой, они предложили мне действовать.

Вечером того же дня я был в Александровке. Через полчаса явился священник. На вид ему было 35-40. Познакомились, уединились и мой батя с хода обратился ко мне буквально со следующим вопросом:

- Яков Васильевич, можно ли достать для меня пудов 50 пшеницы и столько же других культур?
Я ответил ему очень кратко:
     - Смотря какими путями вы думаете доставать.
     - Полагаю, вам эти пути больше известны, чем мне. Что касается платы, то я буду платить серебром. Об этом ведь говорила вам моя жена.
     - На таких условиях, думаю, что можно будет достать и больше, чем 100 пудов.

Священник Сыроватко хотел немедленно приступить к конкретному разговору. Я его остановил, сказав, что прежде, чем начинать разговор по существу самого предпринимаемого дела, нам надо договориться об одном условии.
     - О каком именно?
     - О небольшом, но в нашем деле важном, Вы знаете, чем я рискую, берясь достать вам зерно? Я рискую жизнью. Поэтому мое первое условие: держать язык за зубами. Никому о нашей будущей сделке ни при каких обстоятельствах не говорить.
     - Камень в воду! - клятвенно произнес священник.
     - Прежде всего, не посвящайте во все детали нашего дела свою жену.
     - Ну, разумеется! - ответил священник. - С моей стороны, - заявил он, - будут приняты все необходимые меры предосторожности. Никого, в том числе и мою жену, я не буду посвящать в тайну наших отношений. В этом отношении вы можете положиться на меня.

     - Мое второе условие: в случае провала и ареста вас следственные органы будут от вас добиваться показаний на того, кто продавал вам зерно. Вы не должны называть меня по крайней мере в течение трех дней. Мне этого срока будет достаточно, чтобы уехать в безопасное для меня место. А потом, глядя по обстановке, можете говорить все. Лучше, конечно, если вы, в этом случае, подольше не будете называть мою фамилию.

     - Камень в воду! Принимаю ваши условия, - повторил священник, и хотел было перейти к конкретному разговору. Я его опять остановил, сказав:
     - Рано, рано, Иван Петрович.
     - Что, есть еще и третье условие?
     - Нет. Я не могу сейчас вести с вами конкретный разговор по нашей сделке по двум причинам: Во-первых, потому, что через два часа я должен быть в Боровом и открыть районную конференцию. Во-вторых, потому, что я не знаю, каким зерном и каким количеством мы будем располагать. Дело в том, что эшелон с семенным зерном в пути. Он прибудет в Кустанай только в субботу.

На этом закончилась наша первая встреча с моим новым "другом".

В Боровом я задержался дольше, чем до субботы. Районная комсомольская конференция заняла у меня всего один день. Но я не торопился возвращаться в Александровку. Я мысленно проигрывал нашу вторую встречу с Иваном Петровичем. Мне хотелось предугадать трудности, с какими я могу столкнуться при заключении сделки с моим покупателем. Я понимал, что порученное мне дело очень ответственное и его надо вести так, чтобы священник верил мне, чтобы каким-либо неосторожным ходом не навлечь подозрения. Я чувствовал и видел, что священник опытный жулик и он, как ему казалось, видит меня насквозь и дальше. Это меня волновало. Я боялся, что Сыроватко может разгадать мою настоящую роль.

В воскресенье в Боровое приехал мой дядя Семен Иванович. Его прислал ко мне отец Иван с поручением - поторопить меня. Дядя рассказал мне, что священник в субботу ездил в Кустанай узнавать, прибыл или нет эшелон с семенным материалом. И убедился, что действительно прибыл эшелон с семенным материалом. Это окончательно убедило святого отца в моей осведомленности о поступающих в Кустанай посевных грузов, из которых и будет запродано ему зерно. Он осмелел и повеселел.

В Александровку я вернулся во вторник. В тот же день мы, как старые друзья, встретились в доме дяди Семена Ивановича. Священник Сыроватко был в отличном настроении и без конца шутил. От шуток мы перешли к конкретному разговору о сделке. Иван Петрович спросил меня, сколько он может получить зерна за один фунт серебра. Этот вопрос застал меня врасплох. Я никогда не интересовался ценами на хлеб, которые были бы выражены в серебре.

Чтобы выиграть немного время на обдумывание ответа, я задал священнику встречный вопрос.:
      - А каким серебром вы будете платить?
      - Как каким? Настоящим серебром 84 пробы.
В этот момент я вспомнил одну газетную статью, в которой вскользь упоминалось, что Советское правительство закупило зерно в Канаде, заплатив при этом за каждые десять пудов один фунт серебра.

Эту цену я и назвал моему "покупателю". Священник сделал весьма удивленное лицо и заявил, что невероятно высокая цена и что ему нет расчета у меня покупать. Он быстро стал переводить фунт серебра в рубли.

      - В одном фунте 20 серебряных рублей. Таким образом, 20 деленое на 10 будет 2 рубля. Вы хотите взять с меня за пуд зерна дороже, чем на рынке. Но посудите сами, какой мне расчет покупать у вас по такой цене, обрекая при этом себя на такой большой риск?

Выслушав все сказанное священником, я ответил ему в весьма спокойной форме:
     - Ну что ж Иван Петрович, будем считать нашу сделку несостоявшейся. Раз вам кажется дорого, то не берите. У меня за покупателями дело не встанет. Да и цена-то на рынке не 2 рубля за пуд, а 4 рубля.

Последнюю фразу я сказал не потому, что мне были известны цены черного рынка. Нет, я их не знал. Но получилось так, что я случайно попал в точку. Этого оказалось достаточным, чтобы мой оптовый покупатель присмирел, перестав доказывать мне, что я запросил с него очень дорого.

Священник закурил. Выкурив папиросу, погладив свою черную, как смоль, бороду, вздохнул и сказал:
     - Ну ладно, я согласен.

Первое соглашение было заключено нами на 100 пудов пшеницы. Условились, что на следующий день в Кустанае у меня на квартире я вручу ему ордер на 100 пудов пшеницы, а он мне 10 фунтов серебра.

В точно назначенное время священник явился ко мне, получил ордер на условленное количество пудов пшеницы и вручил мне 10 фунтов серебра. К моему удивлению, это были серебряные рубли. Получив первые сто пудов пшеницы, и убедившись, что это дело верное и выгодное, священник пожелал повторить нашу сделку. Короче говоря, я продал ему пшеницы и др. культур на 30 фунтов серебра.

После третьей "благополучной" сделки священник повел со мной следующий разговор:
     - Яков Васильевич! Вы меня просто грабите. Я вам отдал все свои сбережения, а получил от вас сущие пустяки. Пора бы вам подбросить кое-что и бесплатно. Вы поговорите с вашими коллегами, мне кажется, что они сумеют как следует оценить наши отношения.

На это я, как бы между прочим, бросил моему собеседнику следующую фразу:
     - Дорогой Иван Петрович, если бы вы были поумнее, то все, что вы получили от меня, могло бы обойтись вам дешевле.
     - Я так и чувствовал, что другим вы продаете дешевле. Моя, конечно, ошибка, что я так быстро согласился на ваши условия. Вы бы наверняка уступили. Теперь вы сами убедились, что ободрали меня. Так смилуйтесь над бедным священнослужителем и презентуйте меня. Вам же это ровно ничего не стоит.
      -Рано, Иван Петрович, вы запросили о поощрении. На какие-нибудь 600 рублей купили у нас товара, а на тысячу просите премии. Прямо скажу, аппетитец у вас поповский... Если бы вы закупили у нас товара на 1000 рублей, а на 200-300 рублей попросили дать вам бесплатно в знак поощрения за ваш, как Вы говорите, риск, было бы вполне правомерным.

После этого священник выразил желание закупить у меня сахар, муку и мануфактуру, поинтересовавшись при этом, не буду ли я возражать против того, что он будет расплачиваться со мной серебряными вещами. Я сказал, что буду возражать, что мне удобнее получать серебро в монетах.

     - Да, а где его взять? Все, что было у меня в монетах, я отдал его вам. Наконец, какая вам разница в монетах или в вещах, ценность серебра от этого не меняется.
     - Какая разница? Очень большая, Иван Петрович. Однажды так надул меня один ваш коллега, тоже священнослужитель, что я дал себе зарок никогда не принимать вещи из сомнительного серебра. Он воспользовался моей неосведомленностью и всучил мне медные посеребренные чаши, кресты и прочее за серебряные. Не будем, Иван Петрович, осложнять наших добрых отношений, платите лучше серебром в монетах. Поищите получше и найдете. Сказано же в священном писании "Ищите и обрящете".

Моя шутка священнику понравилась, он долго смеялся, а потом стал заверять меня в том, что предлагаемые им вещи состоят из натурального серебра 84 пробы, что это можно проверить. При этом священник заверил меня в том, что эти вещи принадлежат лично ему, а не церковные.

     - Когда-то я был частным священником и у меня была своя церковная утварь. Теперь она мне не нужна и я могу передать ее вам в уплату за то, что я прошу.

Доводы священника были настолько убедительными, что я согласился. Было условлено встретиться в Александровке. Там я получу названное серебро в вещах, священник получит ордера.

По прибытии в Александровку я, как всегда, через несколько часов зашел в Волком партии. Там я застал почти всех коммунистов, которые слушали рассказ секретаря Волкома тов. Пыряева Николая (ровесник и приятель моего брата Александра Васильевича.) о том, как они сегодня производили вторичное изъятие церковных ценностей.

Тов. Пыряев рассказал, что на днях они получили от Кустанайского уездного комитета партии большую нахлобучку за то, что они дали обмануть себя священникам при изъятии ценностей. (Александровская церковь была трехалтарная и богатая. В престольные праздники служба велась одновременно тремя священниками).  При этом тов. Пыряев показал коммунистам отношение, в котором перечислялись церковные вещи, подлежавшие изъятию. Отношение Укома было подписано Величковским Максимом. Рассказ товарища Пыряева развеселил коммунистов.

Я же делал большое усилие над собой, чтобы не выдать своего огорчения по поводу случившегося. Я понял, что Уком партии помешал мне успешно завершить проработку священника. С этим настроением глубокой ночью я встретился со своим "другом" Иваном Петровичем на его квартире.

Священник был явно напуган повторным изъятием церковных ценностей. Он насторожено посматривал на меня и неохотно цедил сквозь зубы отдельные фразы:
     - Удивляюсь, как мог узнать волостной исполком о сохранившейся у меня церковной утвари. Эта утварь не церковная, как я вам говорил, а моя, но я хранил ее в церкви.
     - Вы удивляетесь. А я этому не удивляюсь. Меня удивляет другое, что вы со мной, оказывается, не откровенны. И даже теперь вы безвинно пострадали и что отобрали у вас церковные вещи, принадлежавшие лично вам. Это же неправда. Вещи эти церковные. Вы хорошо сделали, что при первом изъятии сумели обдурить Пыряева, плохо то, что вы не сумели замести следы. Проворонили, так пеняйте на себя.
     - Скажу откровенно меня беспокоит не то, что я лишился серебряных вещей, а то, откуда у них такая осведомленность о церковной утвари, которая бог весть когда была снята с церковного учета.

Выслушав священника, я обратился к нему со следующим вопросом:
     - Вы знаете Величковского Ивана старшего?
     - Ну как не знать! Это же почтеннейший старец, хороший христианин.
     - Я вижу, Иван Петрович, вы знаете, но не все. У этого почтеннейшего старца есть не менее почтенный старший сын Максим Величковский, который, будучи школьником, лет пять прислуживал в церкви попу. Он знал наперечет всю церковную утварь. А теперь он работает в Кустанайском Укоме партии. Им и подписано распоряжение о вторичном изъятии.

Мое объяснение показалось священнику настолько правдоподобным и убедительным, что он облегченно вздохнул. В его глазах засветился прежний доверительный огонек и по-прежнему пошла между нами задушевная беседа.

В ходе беседы священник коснулся было моральной стороны наших отношений. Обращаясь ко мне, спросил:
     - Яков Васильевич, я часто смотрю на вас и думаю, как это вы, коммунист, и решились на такое неблаговидное занятие? Разве это совместимо с коммунистической моралью?

Такое замечание по поводу моей совести едва не выдало меня перед моим собеседником. Этими словами он точно обухом по голове стукнул... Я переменился в лице. Я готов был вцепиться ему в бороду... Но, взяв себя в руки, с напускным спокойствием дал ему следующий ответ:
     - А я, Иван Петрович, иногда смотрю на вас и думаю, ну и пройдоха же вы, а не священник. С амвона вы говорите своим барашкам: "Не укради", не воруйте, не торгуйте совестью Христа. Думайте о том, что будет уготовано вам на том свете... А сами? А сами мало того, что стрижете своих барашек, но и мошенничаете вместе со мной. Не скрою от вас, все эти темные дела волнуют меня, и я глубоко переживаю. Я сознаю, что коммунист не должен так поступать. Но что делать, Иван Петрович, обстоятельства заставили меня заняться этими грязными делами. Но это мой первый и последний грех. Скоро я вернусь к нормальному образу жизни, к честному труду.

Мои слова окончательно развеселили священника. И он рассказал, что он не фанатик.
     - Священником я стал совершенно случайно, хотя я и окончил богословский факультет, но я никогда не думал быть священником. У меня имеется второе высшее образование. Я имею звание врача. Но "пройдохой" вы зря меня называете. Я ведь не ворую, а покупаю.

Закончили мы свою взаимную пикировку тем, что согласились, что мы оба делаем вполне богоугодное дело.

В эту ночь священник вручил мне, вместо серебряной церковной утвари, золотую ризу с иконы божьей матери. А за мануфактуру он заплатит мне золотом в слитке, который будет мне вручен только после того, как он получит мануфактуру. На этой последней сделке и засыпался священник Сыроватко.

Он был Губотделом ГПУ арестован. Проведенное следствие по делу священника Сыроватко раскрыло целую группу жуликов, орудовавших в "хлебопродукте" и др. организациях.

"Сделка" со священником Сыроватко в разные годы получила освещение на страницах нашей печати:
      I. Газета "Степь" орган Кустанайского Губкома РКП(б) и Губисполкома, 24 июня 1922 г. № 58, в статье "Враги трудящихся".
2. Серик Шакибаев. Чрезвычайная Комиссия (Книга поиск) Алма-Ата, изд. "Жалын" 1978 г., стр. 93-106.
3. Востриков Я.В. "Случай на Кустанайщине". Статья, помещенная в Сборнике: "Революционный держите шаг" № 10, изд. Молодая гвардия, 1984 год, стр. 148-159.

После 2-го Всекиргизского съезда РKCM меня перевели на работу в Семипалатинский Губком комсомола. В 1923 г. я встретил в Семипалатинске быв. работника Кустанайского Губотдела ГПУ тов. Заднепровского (в Кустанайском Губотделе ГПУ в 1921-1922 гг. работали два брата, их имена и отчества не помню), который рассказал мне о финале агентурной разработки священника Сыроватко.

Приблизительно в конце 1922 г. весь руководящий состав Кустанайского Губотдела ГПУ (начальники отделений и их заместители) во главе с начальником Антоновым был арестован. В том числе был арестован он и Кудрявцев Михаил Михайлович (в 1941-1942 г. был нач. Особого отдела Ч.Ф., а я нач. отделения О.о. Ч.Ф.). Им было предъявлено обвинение в расхищении серебра и золота, отобранного у Сыроватко и  др. подследственных.

Следствие установило, что все серебро и золото было присвоено начальником Кустанайского Губотдела ГПУ Антоновым. Он был предан суду ревтрибунала и расстрелян. Все остальные арестованные по этому делу были оправданы и освобождены. Их направили на работу в разные губернии. Тов. Заднепровский был направлен на работу в Семипалатинский Губотдел ГПУ.

Священник Сыроватко отделался легким испугом. Он просидел м-ца 2-3 пока велось следствие и был освобожден.