Про любовь

 Эвелина нехотя перебирала вешалки с одеждой в поисках нужной блузки. Гардероб пестрил всеми цветами радуги, отказывая ей в необходимом. Чёрным было только шёлковое вечернее платье с непростительно открытой спиной – в таком уж точно на похороны не пойдешь. Через два часа предстояло прибыть на отпевание, а она ещё не привела себя в порядок. Предстояло отдать дань мужниной родне. Только из  уважения к нему она скрывала своё нежелание быть на этом мероприятии, но настроение её было написано на лице. Благо, что он не утруждался чтением. Отыскав всё-таки тёмно-синее платье, Эвелина нехотя стала одеваться.

 Как она и предполагала, народу набилось куча. Не то, чтобы у  виновицы сборов, престарелой усопшей бабульки, было столько знакомых, скорее все пришли посочувствовать её внучке, с которой она и доживала свой век.
Эвелина смотрела на знакомые лица и считала в уме, сколько же лет назад она видела их в прошлый раз. Некоторых трудно было узнать, как будто встречаешь впервые. Удивительное свойство похорон -  собирать в один круг устойчиво разрозненных людей. Как будто человек только и умирает для того, чтоб как вспышкой примагнитить к себе хоть на миг близких, напоминая им об узах, их связывающих.
Здороваясь со всеми, Эвелина сначала старалась запомнить, чьи у кого дети, как кого зовут, потом бросила всё это, не без удовольствия отмечая про себя лишь располневшие фигуры бывших подружек, на фоне которых она была ещё заметна стройностью. Приехал священник и началось отпевание. Эвелина стояла рядом с гробом, переводила взгляд с фото бабульки на то, что от неё осталось, и грустно думала:" Как это мерзко! Даже застывшее изображение на снимке выглядит лучше, чем сам человек, лишённый жизни. Он и на человека-то не похож. Какое-то восковое всё. Неживое. Как будто и никогда не было живым. Человек должен двигаться, шуметь, смеяться, ругаться, но никак не лежать в гробу."
 В глубине души она была рада, что Светлана, внучка усопшей, наконец освободилась от долгих хлопот по уходу за ней. У неё в голове не укладывалась мысль о смысле такого долгого беспомощного существования ничего уже не в состоянии дать человека. Она одобряла тезисы о эвтаназии, видя в этом лишь благо. Поэтому не сочувствовала сейчас, а радовалась за Светлану. Та же почему-то плакала не переставая. Когда ушёл священник, Светлана села у самого гроба, свесившись к телу бабушки, и не отрываясь от неё взглядом, беспрерывно поправляя складки одежды, стала причитать. Громко и как показалось сначала Эвелине, наигранно до профессионализма.

" Родненький ты мой! Мой ты хороший человечек! – с нарастающей истерикой всхлипывала Светлана.– Посмотри, сколько ты собрала вокруг себя! Встань ты, встань! Поприветствуй всех! И как же мы без тебя теперь будем? Кто же нас встретит теперь? Кто нас пожалеет? Кто же нас любить будет?"

 Эвелина наблюдала за женщиной широко раскрытыми глазами и не верила им. Разве она всё ещё жалеет это усохшее до невозможности тело? Разве не рада сама освободиться от тяжких забот и бессонных ночей? Рыдания и всхлипывания присутствующих разбивали эти вопросы, душа их новой правдой, подступающей комом к горлу. Отчаянное недоумение сбивало её с толку. Старенькую-престаренькую бабушку, почти выжившую из ума, она едва считала за человека и уж тем более за нечто, способное вызывать такие сильные эмоции. А оказывается...

 Против своей воли попав в атмосферу, царившую вокруг, Эвелина как бы ощутила себя погружённой во что-то тихое и светлое. И доброе. И с множеством улыбок, подобными той, что была у бабушки на фото. Несмотря на слёзы, любовь чувствовалась в каждой частичке пространства. Она сгущалась и сияла даже сквозь чёрные платья и платки женщин, искрами пробиваясь из-под припухших красных глаз. Все события минувшей жизни, вся помощь и знаки внимания женщины, завершившей свой путь был виден теперь как одна сплошная радость, радость встретить человека и поделиться с ним своей любовью. Об этом негласно и гласно говорили все собравшиеся. Эвелина чётко увидела: не важно в каком состоянии ты, если ты несёшь такую энергию людям, ты должен не думать о её прекращении. Приготовившись скучать идя сюда, Эвелина не могла и представить себе, что так неожиданно наткнётся на истину. Все её представления переворачивались с ног на голову. Вдруг стало таким ясным понятие: не во внешности главное, а в том, что внутри. Внутри высохшего до состоянии мумии тела, внутри скорченного судорогами, внутри парализованного и обездвиженного, внутри неадекватно выглядевшего, внутри любого, где ещё пульсирует жизнь, данная источником этой самой любви. И даже прекращение жизни не в состоянии остановить поток любви. Непостижимым образом она живёт и вне замершей привычной оболочки. А значит должна быть и внутри неё тоже! Последняя мысль обездвижила её. Как? Как этого можно достичь? Ей вдруг стало так завидно, так захотелось самой стать таким центром внимания, когда всё, что есть хорошего и положительного имеет своим истоком тебя. И все это видят. И все это ценят. И все дорожат настолько, что даже при твоём отсутствии ещё долго будут согреваться воспоминаниями.

 Когда всё закончилось и согревшись обедом, они смогли разойтись, Эвелина уносила домой богатый багаж переживаний. Весь мир виделся ей теперь в другом свете и не было даже страха, что он потухнет: любовь, посетившая её сегодня, давала силы побороть его, освещая предстоящий путь светом истины.