В горе и в радости

Однажды  наша мама вернулась с работы и обнаружила что в квартире непривычно тихо. Не орал как оглашенный телевизор, который дед любил смотреть на полной громкости. Наушники он надевал только тогда, когда его об этом просили раз пятнадцать подряд. С возрастом ставший тугим на ухо, он, тем не менее, факт этот признавать отказывался. Гневался и спорил с пеной у рта:
-Всё у меня отлично! Я прекрасно слышу! Оставьте меня в покое!
Стоит отметить, что глухота его была весьма избирательна. Если кто-то из родных говорил нечто крамольное, для дедовых ушей не предназначенное, он слышал каждое слово.
Если же кто-то хотел от него нечто такое, чего тот делать не желал, уши слышать отказывались ровно до того момента, пока на него не махали рукой.


-Мама! Папа! - позвала мама и тут увидела дедовы тёплые тапки, наличие коих в коридоре означало только  одно - хозяин вышел, ибо с тапками дед не раставался ни летом, ни зимой. Неоднократно штопанные, с кожаными подметками, давно утратившие первоначальный цвет и вид, они словно бы срослись с дедовыми ногами. Снимал он их перед мытьем и укладываясь спать. Поскольку выходил дед редко и только в случае крайней необходимости.
-Таня, я здесь! - неожиданно раздался голос бабушки, уловившей, по всей видимости, возню в коридоре.
Бабушку дед запер в туалете, причём выключил свет и ушёл гулять. Поссорились они.
На двери снаружи имелась задвижка, ею дед и воспользовался в высшей степени коварно.
Мама немедленно вызволила бабушку и потребовала объяснений.
-И давно ты там сидишь? Ужас какой-то! - сокрушалась мама.
-Таня, ну ты отца своего не знаешь что ли? - развела руками бабушка.
-Вас страшно оставлять одних, ей-богу! Как дети, честное слово! - негодовала мама. - Еду домой и никогда не знаю что меня ждёт!
-Остынь, Таня, -  спокойно предложила бабушка. - Ничего страшного не случилось. Ерунда это все. Погуляет, выпустит пар.


Дед всегда, всю жизнь был человеком взрывным. Нрав свой крутой он унаследовал от матери, Крымской армянки. В семье её ласково называли Муся,  имя это рождало ассоциации ложные, к действительности отношения не имевшие. Возможно, имя придумали с целью смягчить Мириам, её крутой характер, но не вышло, не сработало.
 Прабабка не давала вздохнуть ни мужу, ни сыну. Ходили они оба по струнке, тише воды, ниже травы. Перечить если решались, то крайне осторожно, с оглядкой. Несмотря на это, оба её обожали и терпели все, что та вытворяла.


У знакомого мастера Муся заказала себе руку из красного дерева. Рука была
тяжёлой, с открытой ладонью, а выполнена безупречно, с большим искусством.
В детстве мы с сестрой часто брали её поиграть, гладили, любовались.
Муся использовала сей предмет по прямому назначению - лупила мужа и сына, если иначе не могла добиться желаемого.
Надо сказать что Муся была женщиной отнюдь не выдающихся физических данных; не слишком высокая, стройная, но огневой темперамент превращал её время от времени в неукротимую фурию.


Так вот дед наш, который боялся маменьку и всячески старался её задобрить, выбрал в жены женщину кроткую, мягкую и очень спокойную. Как бы ни демонстрировал он свое "Я" на протяжении долгой совместной жизни, бабушка умело сглаживала любые углы, устраняла шероховатости.
Однако когда обоим перевалило за семьдесят, вдруг выяснилось, что язык у бабушки острый, словно бритва.
На каждый дедов выпад бабушка отвечала ему ёмко, хлестко, не стесняясь в выражениях.
Деда поначалу эта неожиданно открывшаяся в жене способность, вводила в ступор. Он замирал, лицо приобретало детское, обиженное выражение, будто говорившее:
-Ну как же так?! Оказывается, я тебя, женушка, совсем не знал!
Бабушка выражение подмечала и усмехалась и в смешке этом явственно слышалось:
-Что, Витя, не ожидал?! То-то, знай наших!
Короче говоря, жгла бабуля словом не хуже чем факелом.
Дед кипел, бесновался, а она его "брила", да так остроумно, что любо слушать.
Признаться, удивлялись все; и мама, перебравшаяся к родителям, чтобы не оставлять их одних на старости лет, и внуки.


Теперь, когда дед столкнулся с тем, к чему не привык, а именно с отпором и тем фактом, что прожил свою жизнь с женщиной крайне едкой и за словом в карман не лезшей, он принялся мстить. За что? Да за то, что, как обнаружилось, достойно ответить он не умел, кричал, грозился, а бабушка открыто потешалась. Дед злился и очень хотел выдать в ответ что-нибудь эдакое, но словом так не владел и раз за разом терпел фиаско. Оставалось одно - месть.
А как можно мстить, когда тебе восемьдесят?
Например, запереть в туалете, оставить без света и уйти гулять.
Недаром говорят: что старый, что малый.