Главы из книги История башнёра. Седьмой экипаж
Ничего, у медведя они тоже «искривлённые»!
Все воспоминания раннего детства, в его сознании, как-будто скрывались пеленой, сквозь которую – нет-нет – и проклёвывалась какая-та картинка без начала и без конца.
Вот, он лежит под деревом и солнце, сквозь ветви, колышимые легким движением воздуха, дрожит и играет с тенью листьев на его лице. И рядом с ним шлёпаются огромные сочные груши…
Вот, чьи-то сильные загорелые руки подбрасывают его высоко-высоко, в самое небо и он орёт от страха и счастья первого опыта воздухоплавания…
Вот, он расположился на огромной и мягкой женской груди в терпком аромате (маминого?) пота и молока, и наслаждается покоем и сытостью…
То вдруг его изымают из рая и несут купать в огромную бочку с чёрной водой, окунают с головой… Свет меркнет. Остро пахнет мокрым деревом… Страшно.
А потом была война, но запомнился голод.
Только голод.
В стае, таких же обугленных гражданской войной, Лёня нападал, как пиранья. Банда малолеток потрошила-крала всё, что помогало им выжить, но прежде всего еду. Не «проходили мимо» денег и даже драгоценностей. Особенно с началом НЭПа (новой экономической политики), объявленной советским государством. Тогда впервые после революции и Гражданской войны появились состоятельные люди. И роскошь! Было чем поживиться…
Пацанов били смертным боем.
Случалось, убивали и они.
Любимое место засады – коммерческие рестораны, во множестве открывшиеся тогда. «Бомбили» всегда по одному сценарию. Как только появлялся «жирный карась», с женщиной или без неё и следовал до дремлющего на козлах извозчика, самые маленькие в банде, начинали канючить деньги, отвлекая внимание. Когда загулявшие уже собирались подниматься в коляску один из малолеток вонзал большую цыганскую иглу в круп лошади – она на дыбы и вскачь! Это был момент атаки. Подпившие, как правило падали, или пребывали в шоке, а их уже «поторошили» пацаны постарше -12-14 лет. В суматохе, почти всегда удачно.
Но однажды история банды была прервана, едва начавшись. Сильно выпившего господина сопровождала молодая, красивая женщина, увешанная драгоценностями, как ёлка игрушками. С железными нервами. Во время нападения она уложила спутника на землю и расстреляла из маленького браунинга троих пацанов. Насмерть. Подняла «друга» и скрылась в ночи. Четверо малолеток разбежались, кто куда. А тут Лёня подхватил тиф и вынужден был «сдаться», кому-то из соратников Макаренко, организовавшего трудовую колонию по подобию той, которую открыл учитель.
Криминальная часть жизни, как казалось, закончилась навсегда.
Не было мотива продолжать её – впервые в жизни Криволап был сыт, обут и одет. Однако учиться у Лёни не получалось. Еле дотянул до окончания восьмилетки. Природная сметка и живость ума вполне компенсировала этот недостаток.
После интерната Лёня загремел на флот. на целых пять лет. Служил на Балтике, на одном из первых российских линкоров-дредноутов, легендарном «Марате», бывшем «Петропавловске». Корабль был построен перед первой мировой войны настолько удачно, что прошёл три войны и на нём отслужило несколько поколений моряков.
Лёня дослужился до старшего баталера и стал старшиной, - одним из заведующих всем продовольственным и вещевым снабжением огромного, в тысяча сто человек экипажа. Матросы у него были всегда сыты, одеты и обуты. Слишком хорошо помнил Лёня голодное детство и завхоза колонии Умара, который был им и мамкой и папкой, и штаны подшивал, и ботинки подбирал, и сопли вытирал, и варенье тайком в медизолятор приносил… У будущего механика-водителя не было ни одного взыскания со стороны командования. Только благодарности и поощрения.
После демобилизации Криволап работал по хозяйственной части на отстроившейся первой очереди и уже запускающем агрегаты Днепрогэсе. И вот тут, начинается «серая» полоса жизни Леонида, о которой почти ничего не известно – одни слухи.
Говорят, что Лёнчик жестоко избил заместителя главного инженера по строительству за неслыханные приписки и воровство. У потерпевшего однако «хватило здоровья» и связей присовокупить к этому печальному инциденту, якобы имевшие место растраты и отправить бывшего колониста на семь лет «в лагеря труда и отдыха» бескрайнего Колымского края.
Лёня не скурвился и там. Ни «фраером», в смысле «лохом», ни «уркой», ни «мужиком» не стал. Был сам по себе, хотя это ему дорого обошлось, чем снискал уважение даже у воров. «Отмотав» свой срок «от звонка до звонка», вышел «вчистую».
Из приятного.
Работая «по строительству» на новом возводящемся цеху Сталинградского тракторного завода и мучаясь местной жарой, Лёня иногда забегал на вокзал, славившегося в городе своим рестораном. В этот раз удачно: прямо перед подачей «свежего пива», к перрону шумно подкатил московский экспресс, откуда в числе другой путешествующей публики выпорхнули две девицы с начавшим рано лысеть, и уже с солидным брюшком «старым знакомцем» по Днепрогэсу. Чей «образ» долгими зимними вечерами часто вспоминал Леонид Антонович Криволап на Колыме.
Бывший «сиделец» подождал пока официанты накроют стол и принесут «яства», а потом подсел к нему. «Ну, здравствуй, друг», - только и успел произнести Лёня, как, щедро отхлебнувший пенку с прохладного пивка, «визави», обильно испустил мочу прямо в дорогие бостоновые штаны, под ноги двум его прелестницам.
Антракт.
До войны Лёня успел ещё поработать хлеборобом и механизатором, успел жениться и развестись – и главное, отшлифовал до совершенства чрезвычайно важные для танкиста качества. В частности, - где достать поесть и попить. И выпить! Шутка. Но бывший моряк, а ныне доброволец-танкист был самым опытным во фронтовом и механическом деле бойцом.
Машину знал досконально!
К слову сказать, при формировании «команды», он сразу предупредил Саныча, это будет его седьмой экипаж.
Свидетельство о публикации №222031701251