de omnibus dubitandum 98. 128

ЧАСТЬ ДЕВЯНОСТО ВОСЬМАЯ (1863-1865)

Глава 98.128. НА СТОЖКЕ…

    Итак, очередной день.

    Двадцативосьмилетняя Мари знала с самого начала, что сегодня будет продолжение вчерашней и позавчерашней игры. Кто следующий? И какое будет предложение? Она вздрагивала от этих мыслей, но они ей нравились и приятно щекотали душу. Мысленно она возвращалась обратно и начинала все менять местами. А может не стоит? Ведь все уже прошло, и трогать воспоминания не надо, но так хочется просто пофантазировать.

    День тянулся медленно. Наверное потому, что она ждала, но ничего не происходило. Как будто все вымерли. Ей стало казаться, что уже всё, вот закат, сверчки, роса и огромная рыжая луна, и этот день кончится. Но она ждала и надеялась. В конце концов, не выдержала и пошла Екатерининский парк ко дворцу, но Николая не оказалось на условленном месте, Александра тоже не было. Куда они все подевались? Обычно по вечерам шляются по аллеям парка и кажется, что они везде, а сегодня наоборот никого.

    Ее настроение совсем упало. Может так ей и надо за ее самоуверенность, а жаль. Уже начало темнеть, а она все шла по тропинке. Решила зайти в павильон где играл духовой оркестр, хотя она и не знала, зачем туда идет, но ей хотелось просто посмотреть на людей. И вдруг, откуда ни возмись появился Сашка. Весь запыленный, руки в грязи и волосы всклокоченные. И что это мальчишки так любят пачкаться? Как будто если они не вымажутся, то не получат удовольствия от своих занятий.

    Она так неприлично ему обрадовалась, что Сашка даже смутился. Они пошли к фонтану, чтобы он умылся и привел себя в порядок. И пока они шли, Мари все болтала и болтала, так хотелось много сказать, будто не видела его более года. Сашка, на десять лет младше ее, был какой-то смурной, все сопел себе под нос и кивал. Но ей казалось, он даже ее и не слушал, а кивал только так, для приличия. И все же она, была рада его видеть.

    Он смыл с себя первый слой грязи, стал даже походить на человека, на лице появилась улыбка, глаза заблестели и уже тут он начал болтать. Вот не думала, что Сашка на такое способен. Она даже прикусила язык, чтобы не перебить, хотелось посмотреть, надолго ли его хватит. А он, все трепался и трепался. Мари почти тотчас забыла, о чем он говорил, просто смотрела на его губы и то, как его лицо менялось, когда он повышал голос. А потом он внезапно остановился и посмотрел ей в глаза.

    — Ты согласна? — спросил он ее.

    Она растерялась, но кивнула в ответ. Сашка подозрительно посмотрел, прищурился и еще раз переспросил:

    — Точно согласна?

    Она пожала плечами.

    — Да, наверное, — и немного помолчав, добавила. — Может не все поняла, но да, согласна.

    Он вздохнул и пошел к мосту. Она же засеменила за ним, как маленькая собачка за хозяином, просто не хотелось оставаться одной, по крайней мере, сейчас.

    Вода в ручье была почти черной, торфяной, поэтому казалось, что там настоящая трещина, которая не имеет дна. Стало немного жутко. Она прислушалась, шумела листва, мычание коров и крик какой-то чухонки в деревне, то ли на мужика орала, то ли на корову, не разобрать. Мари посмотрела на Сашку.

    — Ты что такой смурной? — и ткнула его пальцем в бок.

    Он не пошевелился, даже обидно, глубоко вздохнул и спросил ее:

    — У тебя были когда-нибудь желания, которые ты знаешь, что не сбудутся?

    Она удивленно посмотрела ему в глаза.

    — Зачем тогда иметь такие желания, если знаешь, что они не сбудутся?

    — Ну, просто фантазии.

    — Фантазии или желания? — переспросила она его.

    — Ну, наверное, правильней сказать фантазии.

    — Странный ты какой. Фантазии на то и фантазии, что их можно просто фантазировать, и не надо претворять в жизнь.

    — Это я понимаю. Но тебе разве не хотелось, чтобы они сбылись? — и, повернув голову в ее сторону, улыбнулся.

    — Хитрый, конечно же, хотелось бы.

    — Все?

    — Что все?

    — Ну, все фантазии хотелось бы, чтобы сбылись?

    — Нет. Наверное, не все.

    — Почему?

    — Некоторые фантазии просто глупые, я теряю голову от того, что это именно фантазии и вовсе не хочу, чтобы они сбылись.

    Он почесал затылок и удивленно спросил:

    — Разве бывают такие фантазии?

    — Что ты заладил, фантазии да фантазии. Да, бывают. К примеру, я мучаю котенка, — краем глаза заметила, как у него поднялись брови. — Что, не веришь? Не думай, что я садистка, но почему-то мне это в мыслях доставляет удовольствие. Я их жутко люблю, они такие пушистые и мурлычут. А у тебя есть такие фантазии?

    Он задумался и, она подумала, что он не услышал ее вопроса, и переспросила еще раз.

    — Бывают. К примеру, стать императором…

    Не дожидаясь продолжения его слов, она перебила его:

    — Ну, еще бы, император, о чем еще мечтает каждый великий князь, а я говорю про несбываемые фантазии, есть?

    Он снова задумался, его палец ковырял перила моста.

    — Ну давай, поделись, вижу, что есть такие мысли.

    Он стоял в нерешительности.

    — Ну что, боишься сказать?

    — Тебе-то хорошо, у тебя все просто, закрыла глазки, помучила котенка, вот, и счастливая, никто не в обиде.

    — А у тебя-то тогда что за дурные мысли?

    — Нет, они не дурные, но у меня они все же есть.

    — Тогда какие? — все не унималась Мари.

    — Видишь ли, мечтать о миллионах — это скучно, появится желание заработать. О каком-то счастье — это не столь интересно, обычная жизнь. Но иногда я фантазирую о том, что потерпел крушение железнодорожный поезд. В жизни я бы этого не хотел, а вот помечтать, почему бы нет, все равно живой и здоровый…

    — И чтобы у тебя косточки были поломаны, а около тебя сидела девчонка, целовала и ухаживала. Так?

    — А ты откуда знаешь? — его глаза расплылись в улыбке.

    Тут она не выдержала и рассмеялась.

    — А ты думаешь, что ты первый о подобном думал, это просто нехватка внимания и тепла. Вот я, например, болела чахоткой, а потом умерла, а он так и не женился больше.

    — Какой мрачный конец.

    — Это для тебя, а вот он-то страдал.

    — А тебе то, какое до этого дело, тебя-то уже нет. Нет, это действительно глупо: мои фантазии и твои. — Он бросил камень в реку, где-то внизу многократно отразилось эхо всплеска воды. — А вот есть у тебя такие фантазии, которые вроде бы и реальные, но в то же время и нет. И ты просто боишься воплотить их в жизнь.

    — Почему боюсь? — не совсем поняла она его вопроса.

    — Ну как бы тебе сказать, есть реальность и, есть наши мечты, и между ними очень тонкая грань. Сегодня я о них думал, и вот они уже сбылись.

    — Это называется поставить перед собой цель и выполнить ее.

    — Нет, не то. Не можешь их выполнить, просто не можешь.

    — Почему? — все не унималась Мари, ей хотелось понять его мысль.

    — Может потому, что стыдно, может потому, что у тебя свое табу, воспитание, правила, запреты, мораль и что там еще может быть.

    — Ах вот оно что? — она улыбнулась. — Ишь, ты куда ведешь.

    — Ничего я не веду. Так есть такие у фантазии тебя?

    — У меня-то они есть, а вот у тебя?

    — Чем, по-твоему, я хуже тебя? Конечно же, есть. Даже думаю, что они есть у всех, только не все могут в этом признаться, может и вправду совестно, стыдно будет, если ты скажешь. А так сидит какая-нибудь старая барыня, а сама вспоминает  прошедшую молодость и то, как ее обнимал соседский молодой барин, который сейчас и полена-то поднять не может. А как хочется вернуться обратно и испытать те мгновения. Вот она сидит в кресле-качалке и смотрит на молодых людей, представляя, как занималась бы с ними любовью. В душе у нее все теплеет, но она никогда этого не скажет вслух, и уж подавно не подаст вида.

    — Он замолчал, молчала и Мари.

    Стало тихо, так тихо, что Мари оглянулась назад. Увидев зажженные огни в чухонской деревне, почувствовала, что там жизнь. Услышала лай собак, мычанье коров и еще множество звуков, которые сливались воедино и создавали какой-то свой неповторимый хор.

    — Ты знаешь, у меня, конечно же, есть подобные фантазии, именно фантазии.

    - Наверняка никому их не смогу рассказать, просто страшно, что про меня подумают, — и словно боясь своих слов, она зажала рот ладонями.

    Он засмеялся так громко, что ей показалось, что Сашка уже знает, что она имела в виду, услышал их.

    — Вот это да, наша фея имеет неприличные фантазии, не поверил бы. Кто сегодня вместо котенка?

    — Никого нет, никакого котенка, и вообще, ничего нет.

    — Не понял. Тогда в чем же проблема, какой запретный плод ты скрываешь?

    — Ты честно хочешь это знать? — в темноте Мари видела его глаза, они не были насмешливыми, они были, чертовски притягательно любопытными. В ответ он кивнул головой.

    Мари глубоко вздохнула, как будто ей ничего не оставалось, кроме как взять и выложить все начистоту. Кто ее заставлял это сделать, если не она сама себя. — Ну ладно, — начала она. — Только договоримся, что это между нами, — не проронив ни слова, он кивнул в ответ.

    Наверное, чтобы ей было легче, она пошла по дороге, а Сашка поплелся вслед.
— Ты прав, что у каждого своя мораль, через которую нам порой тяжело переступить. Но именно эта мораль и толкает нас сделать что-то такое, отчего трепещет душа. Нет, я не думаю о подвигах. Но мне порой хочется вырваться из своего кокона и расправить крылья. И творить самые неприличные вещи, чтобы потом опять вернуться в рамки приличия и сказать, что это не я, но… — Тут она замолчала, он не перебивая, шел рядом и слушал.

    В этот момент она была благодарна ему за это. Наверное, потому, что ей хотелось выговориться, сказать то, чего она никогда бы не решилась сделать. То, что я сейчас говорю, продолжала Мари уже является для меня чем-то незаконным. — Не смейся, ты обещал! — Он снова кивнул.

    Мари старалась найти слова, но не могла, то ли боялась, то ли действительно не могла подобрать их, что-то ее сдерживало. Есть тонкая грань, когда ты готов на многое, но что-то тебя удерживает. Она чувствовала эту преграду, не понимая, чтО это, но ощущала физически, как будто ее руки упираются во что-то прозрачное. Ты хочешь сделать шаг вперед, но тебя не пускает какое-то силовое поле, ты его чувствуешь руками, но не видишь. Начинаешь напирать на него, оно прогибается под твоими пальцами. И чем сильней давишь, тем более упругим оно становится, и порой кажется, еще немного, и это поле порвется. И ты просто рухнешь за пределы дозволенного.

    Сейчас в ней шла борьба с этим ненавистным полем. И в то же время она была ему благодарна, что оно дает ей время для принятия решения. Но почему я, спрашивала она себя не могу сделать этот простой шаг, взять и сказать то, что думаю. Может не простые слова, но это всего лишь слова и не более.

    Мари ощущала всем своим телом его взгляд, он начинал ее сжигать.

    Почувствовала, его вопрос, да, это был вопрос, еще мгновение — и он произнесет его.

    — Молчи, ничего не говори.

    Его мысли пропали, так просто. Чувствовала, что их уже нет, только какая-то досада, вроде бы и солнышко, но в то же время и тучки.

    Затянувшееся молчание не могло быть вечным, нужно было сделать шаг, и она его сделала.

    — Мои фантазии, они, наверное, эротического характера. Хотя зачем я вру, они не такие уж и эротические, они что-то большее, чем фантазии, они мои переживания. Ты правильно сказал про старую барыню, она хочет, но не может, не позволяет табу, не поймут, заклеймят, опозорят. Есть определенные правила, и они написаны для каждого из нас, и мы их сами выбираем и придерживаемся. Нам так легче, так мы уверены в себе, создаем миф непогрешимости, или неуязвимости, кому как нравится. А правила на то и существует, чтобы их нарушать. Просто попробовать запретный плод, хотя бы даже в своих фантазиях. О, как он сладок, как терпок, что сводит скулы. Хочется впиться в него все глубже и глубже, и сок течет по губам, по подбородку, он капает на одежду и пропитывает ее насквозь. Ты чувствуешь свое мокрое тело, срываешь с себя все, и вот ты, как перворожденная Ева, стоишь и наслаждаешься своим грехом. Ты понимаешь, что это грех, но тебе за это ничего не будет, и именно это дает тебе свободу.

    Она посмотрела Александру в глаза, он ждал.

    — Молчи! — почти приказала ему. — В Казанской губернии, в деревне Кокушкино мне было 14 лет и мы просто сбежали со двора. Чтобы меня не увидели, пошла по оврагу к коровнику, где летает куча мух. Там заметила стайку крестьянских детей. Было видно, что они что-то тайное делают, крадутся в кустах, я за ними. Не ставила целью узнать, что они затеяли, просто любопытство брало свое. Они доползли до телеги, там свисали чьи-то сапоги, прошмыгнули под ней, а потом осторожно встали и что-то начали делать вверху. Хозяин сапог даже не пошевелился. Мне стало жутко любопытно. Очень осторожно, ну, как в разведке, забралась в коровник, что стоял совсем рядом. Стараясь не шуметь, села на лавку и повернула голову в сторону телеги. Там лежала женщина, ей было уже достаточно много лет. Наверное, она крепко спала или просто была порядком пьяна, поэтому не обращала никакого внимания на парней. Один из смельчаков взял за подол ее скомканное на коленях платье и забросил его ей на живот.

    Мари замолчала, как будто это было вот только что. — Ты знаешь, — тихо произнесла она, — на ней не было ничего, никаких панталонов. Ее ноги были чуть раздвинуты, а кожа была до неприличия белой. А еще, у нее были такие густые ярко-рыжие волосы, они просто горели. — Мари посмотрела на Александра. — Ты осуждаешь меня?
Впервые за ее длинный монолог он ответил:

    — Нет, — и через секунду добавил, — наверное, я бы сам полез смотреть.

    — Наверное, это не считается. А я вот сидела и смотрела, и чем дольше я смотрела, тем больше мне это нравилось. Впоследствии очень часто вспоминала этот эпизод, а однажды мне это приснилось. Но во сне я не сидела на лавке, а лежала там, на телеге, а на меня смотрели. Только кто, не помню. И самое удивительное то, что мне это нравилось.

    Она затаила дыхание, не поверила сама себе, что вот так просто взяла и сказала. Ей хотелось закончить мысль, но она боялась ее, боялась даже думать. Внутри все заклокотало, появилось то самое чувство страха, что тебя сейчас застанут за подсматриванием. Хочется все бросить и убежать, но не можешь, тянет смотреть, еще и еще.

    — Здорово.

    — Что здорово? — удивленно спросила она.

    Он улыбнулся.

    — Здорово было бы увидеть тебя вот так.

    — Ну, знаешь ли! — она не вскипела только по той причине, что ей действительно этого хотелось, до боли в животе хотелось. Но Мари не могла себе в этом признаться. — Ты наглец.

    Краем глаза заметила, как он улыбнулся.

    — Нет, ты только посмотри на себя. Вот это и есть твои запретные фантазии, мечты и желания. Так почему же их не исполнить? Почему?

    — Слишком много хочешь! Я просто рассказала, вот и все, и ничего я не обязана делать. Ты понял это, понял?

    — Да понял я, понял, но зачем так горячиться. Ты же сама сказала, что представляла себя на ее месте, и что тебе этого хочется.

    — Насчет, хочется не говорила. Сказала, что нравилось, вот и все, и не надо искажать мои слова. Понял!

    — Да не кипятись, а что если ты это сделаешь, попробуй, ну…

    — Нет, и даже не думай об этом, нет и еще раз нет!

    — Пусть я буду грубияном, невоспитанным и отвратительным хамом в твоих глазах, но пойди, вон, — он завертел головой по сторонам, — да хотя бы вон.
Мари повернула голову в том направлении, куда он показывал. Зачем вообще это сделала?

    — Ага, — он кивнул головой, как будто все было уже решено. — Туда. — И в подтверждение своих слов показал рукой в поле, где клочками валялось сено. — Чем не телега.

    — Да пошел ты! Мари повернулась, чтобы уйти, но ее ноги не слушались. Она сделала шаг, потом еще. Поняла, что ищет предлога остановиться. Замерла, повернулась к Александру. — И что теперь? — Сама даже не поняла, что спросила. Просто хотелось услышать его мнение: либо да, либо нет.

    Он стоял там, где и стоял. Лицо было серьезным, не было ни намека на похоть, как будто предложил решить математическую задачу. Сашка протянул руку. Она сделала нерешительный шаг, еще сомневалась, но потом сделала еще шаг и взяла его за руку. Он повернулся и повел ее в поле. Было почти совсем темно, но чем дальше они уходили, тем казалось, что становится все светлей и светлей. Так они прошли, наверное, саженей сто от дороги.

    — Вот здесь, — и его взгляд показал на внушительный стог еще не высохшего сена.

    Мог бы и не показывать, она и без него видела этот стожок. Получалось, что он привел ее на место, где она должна исполнить свою эротическую фантазию. Мари  колебалась. В ней еще слышался голос, который твердил «нет». Посмотрела в сторону деревни, она была недалеко, в поле никто не брел, оно было перед самым лесом, а там больше ничего. Рассуждала так здраво, будто искала оправдания своим поступкам. Она боялась, что ее кто-то может увидеть. Ну вот, и договорилась, подумала она, что кто-то. Значит, уже смирилась с мыслью, что сделает это. И как только об этом подумала, стало легко. Теперь действительно хотелось лечь, задрать подол и показать…

    — Отвернись! — приказала она. — И не смотри!

    Он хихикнул.

    — Что смешного?

    — Зачем тогда это хочешь сделать, если никто не увидит.

    — А ты этого хочешь? — в ответ вырвалось у Мари.

    — Да.

    — Бабник, — прошептала она, и Сашка отвернулся.

    — Не смей поворачивать голову. И вообще, отойди подальше. — Он послушно сделал с десяток шагов. Смотрела, как темная фигура удаляется, с каждым его шагом напряжение в ее теле спадало. Показалось, что он ушел далеко, пропало чувство остроты. — Стой! — приказала ему. — Вернись немного назад.

    Не поворачиваясь к ней, он начал пятиться. Она считала шаги.

    — Стой! — внимательно посмотрела ему в спину. На душе скребли кошки. Сердце, как барабан, гулко стучало. Она слышала его и ощущала, как грудь над ним чуть вздрагивает.

    Неужели она и в правду хочет сделать то, о чем думает. Она до сих пор не могла себе поверить, что уже решила это сделать. Её утешало только то, что темно, то, что Александр один и то, что если он разболтает, ему все равно никто не поверит.

    Мари сделала шаг к стожку. Посмотрела на него и, в мыслях нарисовала картину как она лежит, задрав подол и раздвинув ноги. Стало жутко не по себе. Сделала шаг, потом еще, но ноги понесли ее не к сену, а в сторону. Уже в шагах пяти от Сашки она остановилась. Почему? Хочу переступить рамки дозволенного. Стать на какой-то момент, если на то пошло, развратной. Эти мысли ей понравились. Даже сейчас, когда она стояла и думала, чувствуя, как в ней буквально вопят желания, и одно из них — это наглость, второе — стыд, а третье — это женский голод.

    Мари шагнула в сторону стожка, потом еще шаг, стало легче идти. Посмотрела на спину Александра, он стоял послушно и не пытался повернуть голову в ее сторону. Между ней и им была преграда в виде этого стожка сена. Она смотрела ему в спину, а потом вот так легко взяла платье за подол и подняла его, сперва до пояса, а затем до плеч.

    Ветерок прохладой коснулся ее ног. Хотелось опустить ткань платья, согреть их, но она наоборот, поднимала его выше и выше. Руки вытянулись вверх, в какой-то момент ей стало совсем легко, пропало чувство стыда, страха, неуверенности. Подняла подол платья выше головы, ощутила влажное прикосновение ветерка к груди. Глубокий, такой ожидаемый вдох, а потом она замерла. Стояла вот так, задрав платье вверх, показывая свое тело луне. Я ни о чем не думала, просто потягивалась, как будто только что проснулась. Взглянула на черное небо и тут же опустила руки. Поле было таким же спокойным, как и несколько минут назад, и кому какое дело до ее чувств.

    Александр стоял все там же, спиной к ней. Сделала еще шаг к сену, обошла его, выбрав место, присела. Мари еще раз посмотрела на фигуру Александра, казалось, он стал ближе. Руки обхватили колени, смотрела ему в спину. Приятное чувство, она могла делать что хотела, а он даже не смотрит на нее, но Александр мог представить. Тихо хихикнула.

    Она развела руки в стороны и с шумом упала спиной на сено. Небо было все такое же черное. Теперь она не видела его спины, но не сомневалась, что он не повернется, пока не услышит ее «повернись». Подняла ноги вверх, ткань платья соскользнула и упала на пояс. Руками уперлась в бедра и приподняла их, стараясь как можно выше встать на лопатки. Она посмотрела на еле заметные в темноте кончики пальцев ног, а потом разом развела ноги в стороны и замерла.

    Да, это простое упражнение, которое она выполняла почти каждое утро, но сейчас там был Сашка, и в ее мыслях было все по-другому. Она вспомнила про него и резко села. Он стоял там, где и стоял, спиной к ней. Улыбнувшись ему, она шлепнулась обратно в сено. Согнула ноги в коленях, взялась за голень и подтянула их к себе. А затем руками, будто это не ее тело, раздвинула коленки как можно шире. Лежала и млела от своей храбрости, от своего состояния развратности, от своей женской похоти, от своей откровенности.

    Мари положила пальцы там, где соединяются ноги, еще сильней развела их в стороны, сухожилья напряглись, чувствовала их сквозь кожу. Пальцы коснулись ткани панталонов. Какое-то мгновение пыталась понять, чего она хочет, но уже в следующее мгновение ее руки лихорадочно пытались снять их. Пальцы путались в складках платья, завязки за что-то цеплялись, они никак не хотели сниматься. Не выдержав, с силой дернула их, что-то треснуло, и они соскользнули с нее. Она держала их в руках, а потом отбросила в сторону.

    Вытянув ноги, подтянула подол платья повыше. Она видела только небо, сено легонько остро покалывало. Положив руки на голый живот, ощущала тепло, своего дыхания. Опять осторожно развела ноги в стороны и, ощутила бесстыдство, развратность и огромное желание, чтобы Сашка теперь смотрел на нее. Ладони скользнули с живота к холмику, юная густая поросль, на секунду задержала скольжение. В животе заурчало. Пальчики скользнули ниже, коснулись щели, что уже спело треснула и начала раскрываться. Трепет в душе и желание еще, еще. Пальцы дернулись, и створки распахнулись.

    Минуты тянулись мучительно долго, она замерла. Над ней горели звезды, с трудом она приподняла голову. Сашка стоял все там же, но теперь он смотрел в ее сторону.

    — Отвернись, — это была мольба, но он услышал ее, и в этот самый момент ей стало жаль, что она это сказала. Сашка повернулся спиной и замер, как будто и не поворачивался.

    Голова упала. Мари торжествовала победу над собой, над своими желаниями и прихотью, над своей силой заставить второе «Я» подчиниться себе. Лежала и улыбалась черному небу. Ей хотелось командовать и выполнять приказы, хотелось это делать дерзко, нагло, с болью в душе.

* * *

    Стало совсем темно, казалось, что ночь уже поглотила деревню, но лай собак говорил о том, что там еще не все спят. Они шли по проселку и смеялись. Мари старалась всеми силами показать, что ничего не было, что это только фантазия и всего-то. Но она только делала вид, что ничего не случилось, а в душе она не могла с собой согласиться, что вот так опрометчиво поступила. Почему она это сделала? Было чуточку стыдно и, пакостно на душе за свои мысли и идиотский поступок. И все же в тот момент она была счастлива и, наверное, это неспроста. Но сейчас она боялась об этом думать, просто боялась того желания, что проснулось у нее в поле.

    Они шли и болтали. Внезапно пошел дождь, рефлекторно Мари сжалась, а потом расправила плечи, развела руки в стороны, подняла лицо в темноту и закружилась. К себе пришла мокрой, но по-настоящему счастливой. Засыпала, обняв подушку. Завтра последний день, в среду уезжать в город, опять обязанности гувернантки, но завтра еще один день.

    Грань дозволенного будоражила ее. Мысли вырисовывались как образы, а желания манили и будили все внутри. Она сжалась в комок и погрузилась в свой сон.