Ага

Знаете, что я думаю товарищи мои прехорошие? Как по мне, так человек должен работать не тем, чем хочит (Это не ошибка! Написано через «и», чтобы полнее донести до вас фонетику ребят из глубинки), а по призванию именно. Бывают людишки работают себе всю жисть не по призванию, а так ради деньжат, выгодки хиленькой или местечка, скажем, тёпленького. Но я вообще не такой. Борюсь, знаете ли, я с этим людским меркантильским бесчинством. Если вдруг замечаю, что личность не на свое место присосалась как пиявка, так я сразу норовлю ей об энтом сообщить намеками там разными или нашепчу чего, ага.
Ну, например, пришел ко мне электрик чинить розеточки. А по окончанию трудов и говорит, пес печальный:
– Все! Плохи дела хозяин. Менять нужно все! Состояние бытия проводов там разных у тебя в халупке архиаховое.
А я ему отвечаю:
– Ты, – говорю, – обожди хорохориться, изложи что делать змей вертлявый?!
А он мне и выдает в обратно:
– Ну дак, менять проводку надобно хозяин зжованный крот, что тут не ясного?!
– Стоить это сколь будет? А сквалыга усатая?
А электрик мне бросает с важным видом:
– Десятка, – говорит, – тысч, и не каких-нибудь там американских, а самых что ни на есть российских рублей!
Я как эту наглость услыхал, так сам его вместо электричества чуть не шандарахнул.
– Подь, – кричу, – от селя, шаромыжник-крахабор. Если не понимашь ничего в электричестве ты так прямо и скажи мол «балван, занимаю профессию чью попросту» и дело в шляпе.
А он взял с меня пол листа, рукой махнул и ничего не говоря вышел вон.
А потому что что тут скажешь. На правду знаете ли не обижаются. Ага.
Ну или еще случай припомнил. Ага. Живу значит, я самой незатейливой жизнью и вдруг происходит казус всевселенского масштаба. Заболел живот внутри меня. И не то, чтобы прям заболел, просто тошновато стало чуть-чуть. Ну вот. Ага. Вызвал я значит самую скорую что не на есть помощь.
Приезжает помощь. Заходит значит врачишка, прям Монсеррат КобыльЕ, только в белом халате. Тучненькая бабёша такая. Ага. И ноздрями своими кабыльими протянула – запах с порога учуяла и говорит:
– Пил паразит?
Я ей в ответ:
– Ну чуток горлышко смазал мадам.
Конечно, она мне завизжала, что она вообще то мадмуазель с тремя внуками и вообще по виду я в ее батьки гож. А потом попрекнула в том, что ложный вызов совершил:
– Необходимо исключить попадание алкогольсодержащих жидкостей в организм перорально. – кричит, – просто так без толку дергайте, ханыги. Где-то можа действительно человек загибается.
Я в глубинах нутра своего почувствовал горькую обиду за сказанное в мой благородный адрес. И как заору:
– Не нужно, – кричу, – медицинскими словечками меня крыть, мне может от вас обидненько слыхать всякие эпитеты «орального» характера. Гиппократ клятву бы свою расхотел придумывать если бы узнал, что вы больных людей отказываетесь вылечивать. И вообще может я шпикачиков просроченных нажрался под завязку. Что тогда?
А она мне в ответ кидает:
– Тогда иди в уборную, засунь в уста два перста и на фаянс на свой ори, а не на меня, кажись полегчает.
После таких словесностей забрало мое рыцарское упало и прищемило мое и без того ранимое и измученное мужское самолюбие:
– Зачем, – кричу, – в лекаря подалась коняга дебелая, раз людей лечить отказываешься, возвращайся, – говорю, – в карету свою скорую. Спасибо полегчало, отлегло.
А она:
– Ну вот видишь, исцелился чудесным образом, хмырина такая!
И ушла.
Вот я и думаю, ну не любит товарищ врачиха свою профессию, от того и мается, ходит по вызовАм всем кровушку свертывает, а потому как не пропиталась она профессией своей этой насквозь, до самой души. Поэтому и злиться.
Ну так вот я об чем кстати еще сказать хотел. Ага. Был я давеча в фотосалончике одном. Фотокарточку в документик справить отважился. А фотограф то это Стенька Плутоядцев – соседушка мой родимый, хорёк редкостный. Да не об том речь. Речь она об другом. Об том, как этот человечек к профессии своей, душонкой не прирос, не чувствует он ее сукин кот ноздрями, я вам точно скажу. А дельцо значит было так. Ага.
Прихожу я в его фотоательишко. Смрадное такое конечное, обшарпенькое слеганцушечки. Того и гляди штукатурка на башку ссыплется и пол под ногой провалится. Снял верхнее и стою ожидаю вызов к аппарату, чтобы запечатлеться на вся свою жизню для пропуска в гаражный кооператив.
Тут из-за ширмочки дрявой выпархивает достатошно впечатляющей внешности, так сказать, особь смежного пола. Довольная значит такая краля и машет в ширму:
– До свидания Стэфан, – говорит, –признательна три тыщи раз вперед, за фотографическую сэссию.
Я, конечно, насторожился как тарбаган в брачный период и думаю: «Вот ведь Степка халера-дурь себе местечко плотно-работное оттяпал, а работает он щукин сын не пыльненько, нет-нет и с дамочками всякими переёживается. Да и работает то «так себе», без энтузиазму, без напору, без блеску в ланитах, ни то что, например, другие или может я например.
Слышу голос знакомый Степки:
– Ну кто там следующий по очереди будет дамы, аль господа.
А я в ответ засвирищу:
– Я буду, соседушка твой с третьего этажу, Бронислав Ратиборович!
Он, конечно, каналья такая виду и не подал, что меня знать хотел. Голосит:
– Гражданин, проходите, усаживаетесь на тубаретку и свершайте рыло, чтобы потом не обидно было тому человеку, которому вы свой документ предъявлять станете.
У меня от этих слов, конечно, сразу же стряслась конфузия некая внутри. Почувствовал, что об личность об мою ножищи грязные обтереть наровяться.
Я Степану излагаю как на духу:
– Ты, говорю, на мое рыло косо не смотри, другие в публике еще по шибче рылА имеются, и ничего. А ты сделай, фоточку без изъянов, чтобы все было: лицо, волоса, нос картошкой подбородок волевой и уши, – говорю, –куда же без их?
Так и порешали.
Говорит Степа:
– Смотри дьявол в объектив!
А я с несобразия смотрю и говорю: – Кучедра ты сраная!
Обиделся Степа: – я говорит не кучедра! Нечего меня всяками непонятными жаргонизмами обзывать. А сам знай себе кулачищи плотнее стискивает.
Ладно говорю:
– Фоть меня в анфас.
И он толи со психу, толи от злости фотонул. Я получился, мягко говоря, «не очень», а твердо говоря – «очень, не совсем».
Посмотрел я на фото:
– Ну что, – говорю, – Стпан ситный друг, мордас то слегка скудненько вышел. Вся фотокарточка моей рылой схвачена и красоты, конечно, человеческой не предвидится, да и с попкой – говорю, – куриной некая схожесть имеется.
Степана хватило, толи за душу, толи за сердце, то ли за голову:
– Пшёл, – орет, – отседова со своей жопой куриной. Что скорчил то и запечатлел.
А затем на чистейшем, что не на есть русском языке (применяя словечки нецензурного производства) послал меня три большущих печатных и непристойных буквы! Я внемлел, но так далеко шагать побоялся.
Набравшись храбрости я сказал:
– Уважаемый Степан Арнольдович, Вы меня, конечно, посильней будете, но я готов защитить сам свою честь и свое плохо получившееся лицо в частности!
С этими словами я набросился на него и по великой неосторожности попал своим грязным мизинчиком ему в бельмо. Степа взвыл. Упал. Матерился. Угрожал. Проклинал. Слезился. А я оставил деньги на столе, забрал фото, поскорее выбежал из помещения и покатился восвояси. Короче в принципе достойно разошлись, только я в это фотоателье больше ни ногой. Не по профессии там человечек обитает – не пахнет профессионалом.
Самое что обидное, пол страны не на своих местах присосались: Спортсмены в политике; бухгалтера – в стюардессах; экономисты – ноготками занимаются, пилют до упада; энергетики – дальнобойщиками гоняют; инженеры – на кассах в универмагах пакеты предлагают; биологи – «свободная касса» до вывиха челюстей орут. Ага.
Сам то я работаю значит парикмахером или цирюльником с элементами брадобрея (если кто-нибудь конечно захочет бородёнку мной обровнять, случаев пока было мало, а честно сказать не было вообще), как это сейчас по-модному излагается в «барбершопе».
Да и на самом деле мой барбер не такой уж и барбер, да и сильно далеко, наверное, не шоп, а простая парикмахерская сделанная из сорокотонного контейнера и называется «У Елены» По ходу придумавший название тоже не сильно своим делом занимался, поскольку креативных оттенков не промаргивает совершенно. А скорей всего сама Ленка Круторогова и придумала – владелица сего заведения.
Приходит значит к нам в «У Елены» мужик с ёжиком лысеющим. Нет, не с лысым ежом мать его! А с прической «ежик», но с знатными залысинами на макухе и лбу.
Я, конечно, обрадовался, наконец-то посетитель-мужик», потому как женские причесоны делать мне не шибко доверяли, а зря. И я больше специализировался на лысеющих дедах, нежели на прекрасных дамочках с пышнеющими шевелюрами. Ну да и ладно, я не обижаюсь.
Я подбегаю к нему и с вежливостью в голосе говорю:
– То-то вы батюшка заросли аки як, надобно, соблюдая все тонкости цирюльного дела, подстрегательные работы произвести у вас на башке!
Он одобрительно кивнул и сказал:
– Режь касатик волосиши и опосля брей под чисто, как коленка алкаю бывать!
Я ему в ответ с расплывающейся улыбкой:
– Эт я мигом товарищ «почти бывший лысеющий ёжик», это я сейчас.
Взял машинку, обкорнал бедолагу «под нулину», взял пену, напенил макушку ему. Затем схватил опасную бритву и ловко, не затейливо начал ему «будку» брить.
И вот, когда побривка уже почти удалась, я увидал краем своего зоркого глаза муху, пропади она в кошмаре трижды. И начал чуть-чуть беситься, от того, что эта падла на череп вновь пОбритый приземляется, присосками своими по нему перебирает. Потом опять взлетает, потом опять приземляется на «лысый кожаный аэродром». Плановые полеты видите ли у неё.
Сморю крылатая зазевалась, сидит дрянь навозная, лапки свои потирает и об лысого вытирает. Думаю: «молись своим мухьим богам сука летучая» и кааак, жахну по блястящему темени клиента. Смотрю свалилась пучеглазая о земь. Ликую, виктория у меня: неприятеля в неравной схватке одолел.
Ликование продлилось ровно пол секунды, пока я не увидел красненькое пятнышко на линолеуме, потом еще одно, потом еще.
Оказывается, когда я бил муху (и под ней сидящего человека) я запамятовал что в этот самый момент в моей руке находится опасная бритва. Ну я и хлопнул вместе с ней его по кумполу, вследствие чего порезал кожу, обтягивающую его черепной коробок.
Посетитель даже ничего не понял сначала:
– Почему так тепло стало башке? – говорит, – лосьон чё ли какой-то али крэм? А потом услышал, что по ушам текёт. Ручищей провел, смотрит – на пальцатках кровь его родимая, проливаемая может когда-то предками его в боях сражениях за Отчизну теперь каплет втуне на вышарканный линолеумный пол. Так и обмяк в кресле от аффекту. Ага.
Причитать начал он:
– Врача. Врача наверно вызвать надобно. Дескать все под чистую вытекет без врача то. Как потом без крови жить стану, чай не сухостой же?
Я ему:
– Дядя, уймись, – говорю, – возьми себя в руки подлец ты этакий, раскис как ветошь.
А он глаза выкатил на меня, голову направо чуть наклонил и шепчет:
– Передайте моей супруженьке и детушкам что я их любил, что не встренемся с ними боле, только можа в другой какой жизнЕ.
Я ему нацедил стакан водочки (припасена у меня была на черный день, ну или до пятницы, ну да ладно):
– Пей, – говорю, – Торетто коцаный, чё пешки сушишь! Это анестезия. Сейчас сам тебе «шар» залатаю. Рано тебе еще в другую жисть.
После этих высказываний Паша (как я потом узнал в последствии его зовут Павел Владиленович Буршавскый) обсушил граненный сосуд в один мах и распластался в блаженной улыбке.
Да и хорошо, что образование ветеринарное имею при себе. Раньше в подсобном хозяйстве животных выхаживал, коров штопал, коз, баранов разных, оперировал в общем.
Налил и себе стакашу как полагается для храбрости (чай человека первый раз шить буду), выпустил воздух из легких и перевернул его (стакан с в «белой») в горло. Достал инструменты свои забытые (они у меня всегда со мной, на всякий случай) продезинфицировал (ей же родимой) и зашил так, как ни один кутюрье не шьет. Всего пять шовчиков получилось. Почти не видать. Ага.
Вышли мы после этого на улицу, в теплый и ласковый июль и пошли в обнимочку в ближайший кабак. Оказывается, Паша машинист тепловоза 8 разряда. И отец был у него машинист и дед. И он учился этой нужной народу профессии, мечтал об ей всю свою жизнь. Династия у них машинистская прям. Да и вообще он просто отличный мужик, только крови немного побаивается.
А на меня после этого случая Павел заявление о причинении вреда здоровью писать не стал и зла не держит. Ему очень понравилась прическа и шрам. Теперь мой первый постоянный клиент. Потому что я в отличии от немногих, профессию свою люблю, прикипел к ей очень сильно всем сердцем и своим разумом, телом и душой. Ага.
Вот как бывает замечательно, когда человек работает по призванию и от чистого большого и доброго сердца.