Наши корни. Глава 24. На большую учебу

               
На первом же заседании нового состава обкома стоял вопрос "Об использовании членов Киробкома старого и нового состава. В отношении меня было принято решение: "Послать тов. Вострикова в распоряжение ЦК РКСМ".

В Москву я прибыл вместе с делегатами У1 съезда комсомола. Нас поместили во 2-м доме Советов. Я не был делегатом съезда, мне ЦК дал гостевой билет.

Сразу же по прибытии в Москву я стал хлопотать, чтобы меня ЦК комсомола послал на учебу. К концу съезда этот вопрос был решен положительно. Меня послали на учебу в Ленинградский Коммунистический университет им. Зиновьева.

20 июля 1924 г. я прибыл в Ленинград. Комвуз  размещался в Таврическом дворце на ул. Войнова. Войдя в вестибюль дворца, к моему удивлению я увидел в левой стороне выстроенную обыкновенную русскую хату, которых в 1923 г. на с/х и кустарно-промышленной выставке в Москве было несколько десятков. С той, однако, разницей там были дворы, конюшни и домашний скот. Этого всего, конечно в Таврическом дворце не было.

Хата, поставленная в вестибюле дворца, по замыслу авторов, должна была символизировать смычку города с деревней. А на самом деле она демонстрировала бездумье и бескультурье авторов. Вестибюль красавца дворца был изуродован. Мне, деревенскому парню, было больно смотреть на деревенскую хату, втиснутую в вестибюль роскошного Таврического дворца.

Я смотрел, переживал и внутренне возмущался. Я не заметил, как ко мне подошел пожилой человек и вместе со мной смотрел на крестьянскую избу. Когда я повернулся, чтобы пойти в канцелярию ун-та, он обратился ко мне со следующим вопросом:
    -Восторгаетесь красотой?            
    -Нет. Возмущаюсь.
    -Чем?
    -Большими недоделками.
    -Какими именно?
    -К этой крестьянской хате надо было пристроить двор, сараи и поставить в этом дворе десяток овец, корову, двух лошадей, свинью, десять штук гусей и штук 20 кур..

Гражданин, задавший вопрос, как-то отпрянул, сделал большие глаза, неопределенно хмыкнул и зашагал к выходу.

В общей канцелярии университета я познакомился с первым работником. Это была делопроизводитель молодая, интересная девушка или женщина Баславская (имя забыл) От нее я узнал, где находится приемная комиссия, партбюро, ректорат, фамилию председателя приемной комиссии, секретаря партбюро и ректора.

Там же от меня приняли командировку ЦК ВЛКСМ, выдали направление в общежитие, талоны на питание, указали столовую и рассказали о часах завтрака, обеда и ужина. Общежитие находилось на Знаменской улице, дом № 5, сказав: "Устраивайтесь, а завтра, после завтрака, заходите сюда".

На следующий день, после завтрака, я зашел в канцелярию.Там мне сказали дня через три или четыре явиться в приемную комиссию. Но я не стал дожидаться назначенного дня, а пошел в партийное бюро ун-та. Там я познакомился со старой коммунисткой, членом бюро тов. Король, которая рассказала мне о порядке работы приемной комиссии, о том, кто поступает в ун-т. От нее я узнал, в комвуз поступают, главным образом, тт., проработавшие на партийной работе, уже зрелые и подготовленные. Поступавшие держат экзамен по истории партии, политической экономии и философии.

Информация, полученная от тов. Король, меня не на шутку взволновала. Я зашел в приемную комиссию. Там дежурил один из членов приемной комиссии (фамилию его не помню), к которому я обратился со следующим вопросом:
     - Можно ли перенести назначенные мне экзамены на более позднее время, отсрочив их хотя бы на неделю?
     - А почему?
     - Да потому, что я просто не готов к экзаменам. До сегодняшнего дня
япросто не знал, что должен сдавать по трем очень важным дисциплинам экзамены. Поэтому прошу комиссию, перенести сдачу экзаменов на самый конец.

Мою просьбу удовлетворили, сказав при этом:
       -Это вполне возможно, т.к. день экзаменов, назначенный вам - первый. Экзамены будут идти весь сентябрь. Приходите сдавать экзамены тогда, когда вы почувствуете, что вы готовы.

До последнего дня экзаменов я упорно готовился, использовав богатейшие возможности кабинетов истории ВКП(б), политической экономии, философии, русской истории и истории запада. С утра и до закрытия я находился в кабинетах, читал, смотрел наглядные пособия и опять читал. Чем больше я читал и обдумывал прочитанное, тем больше я убеждался в своем невежестве. Это меня волновало, а время летело неимоверно быстро.

За минувшие три недели общежитие, в котором я жил, заполнилось абитуриентами до отказа. Почти со всеми поступающими в комвуз я перезнакомился. Это были тт. в возрасте от 30 до 40-45 лет. Я среди них был мальчишкой, шелкопером. Это меня явно смущало. А иногда в разговоре с ними я просто терялся.

Я старался меньше говорить, а больше слушать и вникать в суть услышанных разговоров. Особенно интересовали меня рассказы тт. об экзаменах. Я обратил внимание на то, что, рассказывая о сдаче экзаменов, мои коллеги делали это спокойно, без волнений, как о чем-то обычном и не опасном. Они даже подшучивали над собой, над своими неправильными ответами.

Каждый раз после услышанных шуток я, обращаясь к рассказчику с вопросом:
     -И тебя приняли?
     -Что за вопрос, конечно, приняли. Экзамены введены не для того, чтобы решить принять или не принять поступающего в ун-т, а для того, чтобы определить в какой кружок его зачислить.
     -Как в кружок? Почему в кружок? Коммунистический ун-т является ведь учебным заведением, а не городской или районной комсомольской организацией, где ежегодно создают сеть политпросвещения и она состоит из кружков, в ун-те наверное организуют курсы и группы.
     -Да пойми же, милый комсомолец, что в нашем ун-те нет курсов и нет групп, а есть созывы и кружки. В этом году прием получил название У созыва, т.е. до 1924 г. состоялось четыре набора (четыре созыва), а наш набор пятый.

Чем больше я присматривался, тем больше убеждался, что поступают в комвуз тт. с самой различной подготовкой. В их составе были такие тт., как Дивеев, Тишкин и др., которые, чувствовалось, хорошо подготовлены и такие как Степанов, которые были подготовлены слабо. Это меня успокоило. Меня успокоило и то, что приемная комиссия приняла всех, кто сдал и кто не сдал экзамены.

В приемную комиссию я явился в предпоследний день, сказав, что я готов сдавать экзамены. Председательствовавший, обратившись ко мне, сказал:
- Садитесь тов. Востриков. Расскажите, пожалуйста, о себе, своих родителях и др. близких родственниках, где вы работали и в качестве кого.

Я с большим удовольствием рассказал свою автобиографию и рассказал все, что знал о родителях, братьях, о сестре Пелагее Васильевне и ее муже Иване Прасолове. И был удивлен, что члены приемной комиссии так терпеливо меня слушали. Затем начался экзамен.

Меня спросили, что я читал по истории партии, по философии и по политической экономии. На этот вопрос пришлось отвечать недолго и не так бойко, как я рассказывал автобиографию. По этим трем предметам я, конечно, ничего не знал. Но мне казалось, что я знаю и старался говорить бойко и самоуверенно.

Но мои ответы были лишь плохим пересказом учебника по политграмоте. Только в ответе по марксистско-ленинской философии я использовал книгу Н.И.Бухарина "Исторический материализм". Эту книгу я широко использовал в конце 1922, в начале 1923 г. в Семипалатинске, когда я "читал" лекции по философии комсомольцам городской организации.

Однажды, читая лекцию, в аудиторию вошел секретарь Семипалатинского Губкома РКП(б). Он шел в свой кабинет, входная дверь в который выходила в зал, где проходила лекция. Тов. Егоров остановился, постоял, потом сел и слушал мою лекцию. Увидев, что сам секретарь Губкома слушает мою лекцию, я воспрял. Это меня вдохновило и я еще с более большим подъемом стал декламировать отдельные положения из книги, сопровождая своими комментариями.

После лекции тов. Егоров обратившись ко мне сказал:
" Тов. Востриков, зайдите ко мне".

Я зашел. Тов. Егоров предложил мне сесть и спросил:
     - Ты читаешь лекции по философии?
     - Да читаю.
     - Давно начал читать?
     - Полтора м-ца назад.
     - Ну как комсомольцы слушают твои лекции?
     - Да слушают. В зале всегда тихо, думаю, что лекции нравятся.
     - Сегодня я тоже слушал твою лекцию и сидел я тихо, но лекция твоя, дорогой Востриков, мне не понравилась. Не понравилась потому, что ты, брат, врал, как сивый мерин...

Такой, резко отрицательный, отзыв секретаря Губкома партии был для меня неожиданностью. Я растерялся и пролепетал:
      - Передо мной лежала книга тов. Бухарина и я ее излагал. Мне кажется в ней нет никакого вранья.
      - В книге, конечно, вранья нет, хотя ошибки есть. На них указывает В.И.Ленин, а ты о них не знаешь. Потом книгу-то надо не только уметь читать, но и понимать. Вот этого главного в твоей лекции не было. Ты не понимаешь, что к чему, в чем заключается суть марксистско-ленинской философии...

Как только я вспомнил про этот эпизод, то как ветром сдунуло с меня мое спокойствие, самоуверенность. Я краснел и потел, потупив очи... Члены комиссии, не понимая, что со мной происходит, стали подбадривать:
     - Вы, тов. Востриков, не волнуйтесь. Отвечали неплохо. Но вот на вопросах по философии малость подзапутались. Это не беда. Продолжайте.
     - Извините меня. Разрешите мне не отвечать, так как я по философии ничего не знаю.
     - Как, тт. члены комиссии, удовлетворим просьбу тов. Вострикова?

Члены комиссии, конечно, согласились с председателем. Председатель, обратившись ко мне, спросил:
     - Ну, а как у вас обстоит дело с политэкономией? Что читали?..
     - Кое-что читал. Даже пробовал, по совету одного старого коммуниста, читать произведение К.Маркса "Капитал", но ничего не понял.
Один из членов комиссии сказал:

     - Тов. Востриков, попытайтесь кратенько рассказать - что такое капитал?
     - Капитал - это деньги...
Я обратил внимание, как члены комиссии доброжелательно встрепенулись.
     - Правильно деньги, ну а дальше? дальше? Всякие ли деньги являются капиталом?
     - Если их много, то это капитал. Три копейки тоже деньги, но разве их можно назвать капиталом...

Мой ответ развеселил членов комиссии. Когда я сказал о трех копейках, они все сразу рассмеялись. Но в их смехе я почувствовал какую-то доброжелательность. Председатель, обратясь к членам комиссии, сказал:
      - Вопросов к т. Вострикову больше нет?
      - Нет, все ясно.
      - Вы свободны, тов. Востриков. О результатах узнаете завтра. До свидания.

Я встал, но не мог сразу двинуться. В этот миг в моем сознании пронеслась мысль-догадка, какую я больше всего боялся: "провалился".

Эту ночь я не спал. Утром встал рано, рано. Все мои товарищи безмятежно спали. Даже громко похрапывали те, которые на экзаменах не ответили ни на один вопрос. Об этом они рассказывали сами.

Придя вместе с тт. в университет, я вместо столовой побежал к доске, на которой вывешивались списки принятых в ун-т. Списки еще не вывесили. Их вывесили только в час дня. В списках значилась и моя фамилия. Я был безгранично рад и счастлив.

Я немедленно побежал в канцелярию. Там мне вручили студенческий билет василькового цвета, в котором было написано: "Востриков Я.В. студент 5-го созыва Коммунистического университета им. Г. Зиновьева".

Билет я положил в левый грудной карман пиджака. Вышел из канцелярии, а мне все не верится; что я принят, что я студент. И вдруг мелькнула мысль "уж не сон ли это..."  Вспомнив, что я сегодня не спал, я побежал в вестибюль к той самой хате, "символа" смычки города с деревней, которая так меня поразила в первый день моего приезда.

За хатой стоял стул, присев на него, я достал студенческий билет и с огромным волнением несколько раз прочел, что "Востриков Я.В. студент Ком. ун-та". Окончательно убедившись, что это не сон, а явь, я несколько успокоился и с гордостью стал про себя повторять "Я студент..."

Меня зачислили в самый слабый кружок, в 4-ый. В этом кружке были тт. Степанов, Ведрашко, Губкин-Слободской и др. Все они великовозрастные. Среди них я был один комсомольского возраста. Кроме меня на созыве были еще три комсомольца. Это тт. Угловой, Леонтьевский и Нуриджанян, но они были лучше подготовлены, чем я, и зачислены в повышенные кружки.

Позднее мне стало известно, что у приемной комиссии вначале сложилось мнение обо мне отрицательное, т.е. отказать мне в приеме в ун-т из-за недостаточной подготовки. Потом один из членов комиссии выступил и внес следующее предложение:
"У меня, тт., о Вострикове сложилось другое мнение. Конечно, знаний у него очень и очень мало, но он их приобретет быстрее, чем те старички, которых мы зачислили в 4 кружок. Он их обгонит. Я предлагаю Вострикова принять в ун-т."
После обсуждения комиссия постановила - "Принять".    

Вместе со студенческим билетом мне выдали направление в другое общежитие, что находилось на ул. Знаменка 18 в комнату, в которой проживал уже студент нашего же созыва, старый коммунист, инвалид Гражданской войны, добрейший человек. (У него не было правой ноги. Ее заменял протез).

Мы очень быстро с ним подружились. Им был тов. Левизов Александр Григорьевич. Ему было лет 35.

Дня через три начались занятия. Они начались с изучения "Истории общественных форм", "Истории России", математики, русского языка и литературы. А потом с течением времени стали подключать другие предметы.

В течение всех трех лет я учился только на хорошо. Оценки выставлялись по трехбальной системе (хорошо, удовл., неудов.) Я принимал активное участие в общественной работе ун-та. В Ком. ун-те издавался печатный журнал "Зиновьевец", орган бюро к-ва РКП(б). Уже в № 1-2(11) январе-феврале 1925 г. я опубликовал статью "Об африканстве, полинезийстве и новых выводах тов. Горского". К этому времени я был уже переведен в самый сильный кружок № I. В том же периодическом журнале в № 1(17) 1926 г. была опубликована моя вторая статья на тему: "Задачи практики в связи с решениями Х1У съезда".

А в № 2(18) была опубликована третья моя статья "К итогам проработки решений Х1У партсъезда». В марте-апреле 1926 г. периодический журнал Ленинградского обкома "Ленинский комсомол", № 3-4(7-8) опубликовал мою статью в качестве передовой "Пленум ЦК ВКП(б) о хозяйственных затруднениях и хозяйственной политике".

Когда я поступал в Ком. ун-т им. Зиновьева, ректором был Минин (я забыл его имя отчество), а секретарем бюро коллектива ун-та был Рыбин Михаил. Все университетские организации возглавлялись людьми, которые накануне и во время Х1У съезда разделяли взгляды так называемой "Новой оппозиции", которая пыталась совлечь партию с Ленинских позиций. Лидерами этой оппозиции были Г.Зиновьев и Л.Каменев.

Зиновьев дневал и ночевал в ун-те. Он часто выступал перед студентами, пытался навязать студентам свои антипартийные взгляды. И в этом он имел немалый успех. Так, например, в самый разгар дискуссии, когда на общем собрании обсуждался один оппозиционный документ, то из 629 студентов - коммунистов голосовали за него - 507 и только 121 человек проголосовали против, то есть за линию ЦК.

Самое большое количество сторонников ЦК были студенты нашего У созыва. Всего на нашем созыве было 88 студентов. Во время Х1У съезда ЦК послал на несколько дней в Ленинград лучших своих членов, делегатов съезда для разъяснения коммунистам города Ленина линии партии.

Среди них были М.И.Калинин, С.М.Киров и мн. другие, которые провели большую работу по разъяснению решений Х1У съезда партии. Они рассказали коммунистам Ленинграда о преступной деятельности лидеров "Новой оппозиции". Больше 97% ленинградских коммунистов одобрило решения съезда и осудило "Новую оппозицию".

Через месяц после Х1У съезда, состоялась ленинградская конференция, которая отстранила зиновьевское руководство и избрала новый губернский комитет партии во главе с С.М.Кировым.

За это же время произошли большие перемены и в университетском руководстве. Был снят с работы ректор университета Минин, и вместо его ректором был назначен т. Позерн Б.П. Секретарем партийного бюро коллектива был назначен т. Брунин.  Обновлена была редколлегия журнала. В нее были введены: С.Крупнов, П.Кипятков и Я.Востриков.

По окончании П курса Ком. Ун-та в 1926 г. меня вызвали в Смольный к тов.       ……………………..(фамилию не помню), который сообщил мне, что обком партии решил командировать меня на подготовительное отделение Института Красной профессуры. Беседовавший со мной товарищ вручил мне командировку и сказал:

     - Все будет зависеть, тов. Востриков, от вас. Сдадите вступительные экзамены, будете учиться в Москве в Институте Красной профессуры. По окончании этого учебного заведения станете профессором. Не сдадите - вернетесь и будете заканчивать Ком. ун-т. Сейчас наступают каникулы, используйте их для подготовки к экзаменам. Отдохнуть, конечно, надо, но упускать представляемую вам возможность не следует. Где и как вы намерены провести лето?
     - Лето я намерен был провести на берегу Черного моря, в Алуште. Там находится комвузский дом отдыха "Отрада". Я уже получил туда путевку.
     - Прекрасно, лучшего и желать не надо. Купайтесь и готовьтесь. Экзамены будете сдавать по истории России, истории партии, по политэкономии и философии. Кроме того каждый поступающий обязательно пишет письменную работу на свободную тему. Экзамен будем проходить, конечно, в Москве на Остоженке - 53. Туда вы должны явиться не позднее 20 августа, а если вы прибудете дня на два раньше, то будет лучше. Не забудьте прихватить с собой на юг литературу, хотя бы по одной дисциплине, по которой вы чувствуете себя меньше подготовленными.

В дом отдыха "Отрада" я прибыл на один день раньше срока, указанного в путевке. В столовой посадили меня за стол, за которым сидели муж и жена. Ему лет сорок, а ей лет тридцать, москвичи, семья Милоновых.

Примерно через неделю ко мне обратился тов. Милонов со следующим вопросом:
     - Тов. Востриков, почему вы так мало бываете на пляже, мало купаетесь? Вы дорогой, ведете себя явно не правильно, обижаете девушек...
     - Я обижаю девушек? Что вы, тов. Милонов. Это не в моем характере. С девушками я всегда в большой дружбе.
     - Чем же тогда объяснить, девушки с вас глаз не спускают, ждут, когда вы подойдете к ним, а вы их не замечаете, окунаетесь раз другой и снова садитесь за книги. Откуда у вас такое прилежание? Может быть, вы не сдали какой-нибудь предмет, и вы готовитесь к пересдаче?
     - Нет, нет тов. Милонов, мне ничего пересдавать не надо. Все сдано, все в ажуре. А вот сдавать вступительные экзамены на подготовительное отделение Института Красной профессуры действительно мне предстоит. Подготовкой к этим экзаменам я и занимаюсь.
     - Тов. Востриков, вступительные экзамены по философии вы будете сдавать мне.

И тов. Милонов рассказал, что он работает в ИКП, преподает курс философии на подготовительном отделении, что он входит в состав приемной комиссии. Я рассказал профессору Милонову о том, что я окончил только два курса Ком. ун-та, а курс философии изучают лишь на третьем курсе. Прошу вас Константин Константинович (я не уверен, что правильно запомнил его отчество), дать мне консультации две-три по философии.

Мой первый знакомый профессор ИКП тов. Милонов охотно согласился. Он был весьма любезен и щедр. За время совместного проживания в доме отдыха он дал мне не две-три, а значительно большее количество бесед. Это, конечно, помогло мне при сдаче экзамена и при дальнейшем изучении философии.

На одной из консультаций тов. Милонов спросил меня:
     - А как у вас тов. Востриков обстоит дело с общей грамотностью, с письмом? Вам ведь предстоит на экзамене выполнить письменную работу. По секрету скажу вам, этой работе придается большое значение. Она показывает, насколько грамотен поступающий товарищ.

И я хвастанул, я сказал:
     - Да кажется ничего. Почти пять лет в провинциальных газетах печатают мои статьи на комсомольские темы. Только шесть статей опубликованы на общепартийные темы. Это "К 1-му Мая", "Рур", "Миролюбие Английского капитала", "Выставка закрепила смычку", "6" (Шесть лет русской пролетарской революции" в 1923 году). Одну статью на тему "К итогам проработки решений Х1У партсъезда" поместили в журнале "Зиновьевец" в 1925 г. А в марте - апреле 1926 г., журнал "Ленинский комсомол", рабочее издательство "Прибой" поместил мою статью: "Пленум ЦК ВКП(б) о хозяйственных затруднениях и хозяйственной политике" (см. № 3-4 (7-8), 1926 г), как передовую. А остальные статьи на темы комсомольской работы.

     - Ну тогда вы можете спокойно купаться в море и загорать на солнце.

Я про себя не без гордости подумал: "Если Константин Константинович говорит
можно мне спокойно купаться и загорать, значит, есть во мне какая-то изюминка. Да я, по-видимому, просто недооценивал себя."

К назначенному времени я прибыл в Москву, отыскал ИКП, загорелый и счастливый я предстал перед светлыми очами членов приемной комиссии. Мне было задано несколько вопросов по истории ВКП(б) и я ответил. Затем я получил вопросы по политической экономии и тоже ответил. Я даже ответил на вопрос, на который не мог ответить при поступлении в Ком. ун-т. Наконец, мне стал задавать вопросы К.К. Милонов по философии. Он задал именно те вопросы, по которым консультировал и я дал на них ответы. Я был уверен, что экзамены сданы, и я буду зачислен в ИКП.

По окончании экзаменов нам сообщили, что на следующий день будем сдавать письменные работы.

Когда мы вошли в аудиторию, то там было все готово для того, чтобы писать работу. Против каждого места на столах лежали пронумерованные листы бумаги, стояли чернильницы и новенькие ручки.

Председатель комиссии объявил нам, что нам предстоит выполнить последнюю, но очень важную экзаменационную работу - написать сочинение на свободную тему. Время вам дается столько, сколько вам понадобится. Пользоваться какими-либо пособиями не разрешается. Писать по памяти. На первой странице вверху написать свою фамилию, имя отчество и дату. Потом написать тему вашего сочинения и начинать писать. Писать следует не торопясь, обдумано. Ясно? Начинайте.

Поставив на титульном листе фамилию, я уверенно вывел название сочинения, которое должен писать:
"Апрельский пленум ЦК ВКП(б) о хозяйственных затруднениях и хозяйственной политике". Так называлась моя статья, опубликованная в журнале "Ленинский комсомол". Она написана на основе прослушанного доклада И.В.Сталина по итогам пленума и на основе резолюции пленума. Все это было свежо в памяти. Ее-то я по памяти переписал и сдал приемной комиссии, как письменную работу. Я не сомневался в том, что она получит положительную оценку.

Дня через три стали вывешивать списки тт., зачисленных на подготовительное отделение ИКП, а меня в них нет. Я не на шутку стал волноваться и пошел к тов. Милонову. Он мне сказал следующее:
     - Все вступительные экзамены вы сдали хорошо. А вот письменная работа показывает, что вы не знаете элементарных правил русского языка. В ней много орфографических и пунктуационных ошибок. Это послужило причиной отказа в приеме.
Он привел слова два или три, в которых по две орфографических ошибки. Я краснел и белел, с меня пот лил в три ручья.

Желая меня успокоить, Константин Милонов сказал:
     - Зря вы, тов. Востриков, волнуетесь. Кончайте комвуз, подучите правила правописания, поработайте годика два-три на партийной работе и вы вполне сможете поступить на основное отделение одного из институтов ИКП. Не унывайте. До свидания.

Статьи, опубликованные в газетах и двух журналах, вскружили мне голову. Я стал думать, что я вполне овладел грамотным письмом. Я совсем забыл, что над рукописями моих статей работали редакторы и корректоры. Тов. Милонов показал, что я еще малограмотный зазнайка. Возвращаясь к беседе со мной Константина Константиновича по поводу моей общей грамотности, я краснел и упрекал себя за необдуманную похвальбу.

Вернувшись в Комвуз, первым делом я явился к секретарю партбюро т. Брунину, который повел меня к ректору ун-та тов. Позерну Б.П. Тов. Позерн, обратившись ком мне, спросил:
     - Ну, рассказывайте, тов. Востриков, с чем вы вернулись?
     - Ни с чем, Борис Павлович.
     - Приняли вас в ИКП?
     - Нет.
И я чистосердечно, с большим, конечно, огорчением обо всем рассказал.

      - К сожалению, тов. Востриков, это не только ваша слабость, а слабость абсолютно большинства студентов 5-го созыва. 88,7% студентов 5 созыва имеют низшее образование. И только 11,3% имеют законченное среднее и незаконченное среднее образование. Не намного лучше обстоят дела с общей грамотностью у выпускников первых четырех созывов. Так, например, 13,3% выпускников I созыва имели среднее и незаконченное среднее образование, а 86,7% низшее. Выпускники 2 созыва соответственно - 16,2 и 86,7;  3 созыва - 19,0 и 81,0;  4 созыва -17,1 и 82,9 (Три года ленинской учебы 1924-1927, стр. 6. Дворец Урицкого, Ленинград). К великому нашему сожалению мы вынуждены выпускать из стен ун-та людей малограмотных.

Я обратился к тов. Позерну со следующим наивным вопросом:
     - Борис Павлович, я не понимаю, как это вы "...вынуждены выпускать из стен ун-та людей малограмотных". А почему нельзя, скажем, увеличить срок обучения в ун-те до 5 или даже до 6 лет? И выпускать людей грамотных, которые, подобно мне, не писали бы корову через ять. В этом случае они бы были более ценными и принесли бы партии больше пользы.

      - Это бесспорно так, но вы, дорогой товарищ, забываете об одном очень важном обстоятельстве, о темпах количественного роста нашей партии. Если в 1924 г. было две тысячи цеховых организаций, то теперь их стало более трех с половиной тысяч. Почти за три года (1924-1926) в партию было принято около 800 тысяч человек, в том числе полумиллион рабочих. Выросло количество районных, уездных и др. партийных организаций, которые необходимо обеспечить квалифицированными партийными работниками, хорошими пропагандистами. Таких работников и призваны подготовить комвузы и областные партийные школы. Для Ком. Ун-в партия определила максимально возможное время - 3 года. ЦК знал, что этого времени недостаточно для того, чтобы выпускать всесторонне подготовленные партийные кадры. Тем не менее, он остановился на этом сроке обучения, т.к. новые партийные организации не ждали, а настоятельно требовали подготовленных партийных работников. И мы им давали.

Истекшие четыре года показали, что выпускники Ленинградского Ком. Ун-та с честью справляются с порученной им работой. Все наши выпускники доучиваются на работе. В будущем, когда наша страна будет богаче, наверняка сроки обучения будут увеличены, расширены и усовершенствованы будут учебные программы. Тогда мы будем выпускать более квалифицированных партийных работников.

Резкая, но доброжелательная критика К.Милонова послужила мне на пользу. На третьем курсе я занимался изучением не только тех дисциплин, которые были предусмотрены учебным планом, но и русским языком. Каждый раз, когда в кабинете русского языка и литературы дежурила преподаватель русского языка, у которой я занимался в течение первого года обучения (фамилию имя отчество ее забыл.Русский язык, математика, физика, химия и биология шли только на первом курсе. На них было отведено очень мало часов)  я приходил, получал у нее задание, писал диктанты, заучивал правила. Моя преподавательница восхищалась моим прилежанием и, конечно, считала, что это ей удалось пробудить во мне интерес к русскому языку. Я ее благодарил.

I мая 1927 г. я окончил 3-х годичный курс Ленинградского Коммунистического университета. Удостоверение об окончании было подписано секретарем ЦК ВКП(б) Кубяком и ректором ЛКУ Б.П. Пазерном.

Трехмесячный летний отпуск я провел на родине, в Кустанае. Отдых я совместил с работой на курсах пропагандистов, куда был приглашен окружкомом партии. Я навестил свою родную Александровку, сестру Пелагею Васильевну и ее мужа Анциферова Ф.В. Конечно встретился со своими друзьями детства, соседями и вообще с жителями села, которых я знал и меня знали.

В одно из воскресений мы договорились с сестрой навестить улицу и дом, в котором мы родились и выросли. В быв. нашем доме жил Константинов Петр Нестерович по прозвищу рябой чеботарь. Не дойдя до дома шагов 100-150, мы увидели на завалинке сидящих мужиков. Среди них находился и хозяин дома, Петр Нестерович.

Он встал и направился нам навстречу. Поздоровавшись с нами, Петр Нестерович стал меня так бурно благодарить, что я растерялся. Обратившись к нему, я сказал:
      - Дядя Петро, да за что же вы меня благодарите?
      - Как за что? За то, что ты четыре года тому назад вернул мне зрение, купил мне железнодорожный билет от Полетаева до Кустаная. Дело прошлое, но кто его знает, как бы повернулась моя жизнь, если бы ты меня не встретил летом 1923 г. на Челябинском вокзале. Я возвращался тогда из Казани, а ездил туда для того, чтобы избавиться от постигшего меня несчастья, от слепоты.

Мне много рассказывали о казанских врачах, которые делали чудеса. Я продал все, что мог продать, скопил на дорогу деньжонок и поехал. Ничего плохого сказать о казанских врачах не могу. Они очень внимательно отнеслись ко мне, долго держали в больнице. Но зрение мне вернуть не могли. Так я и поехал домой ни с чем.

Денег на билет у меня хватило лишь до Челябинска, на еду в кармане не осталось ни гроша. Ел я только то, что мне давали пассажиры. Нет, нет, я не просил, а когда сами пассажиры убеждались, что я голодаю, они меня подкармливали.

В Челябинске меня как безбилетного пассажира высадили. Поезд ушел, и я остался на перроне. Какой-то добрый человек довел меня до зала ожидания и там я несколько часов ожидал поезд, следовавший до ст. Полетаева, то и дело спрашивая пассажиров, не пришел ли мой поезд. Тут подбежала ко мне женщина и говорит:
      - Дядя, ваш поезд пришел. Вы подождите меня здесь, я сбегаю за мальчонком.      

Не прошло и трех минут ты, как мой ангел хранитель, явился и говоришь: "Здравствуйте, дядя Петро". Когда ты назвал свою фамилию, я подумал это Андрюша, твой старший брат. А оказалось, это был ты, самый младший и самый озорной. Я безгранично был обрадован этой встречей. Я только-только коротко сказал тебе о своем несчастье и как я оказался здесь, - звонки вашему поезду. Вы со своим товарищем Петей подхватили меня и в свой вагон, сказав проводнику, что на следующей станции вы купите мне билет.

А ты спрашиваешь за что я тебя благодарю? Всю жизнь буду благодарить и молить господа бога, чтобы он тебя и твоего друга Петю охранял. Вы купили мне билет до Кустаная, на станции Полетаево вы с Петей посадили меня в Кустанайский поезд, дали мне денег столько, сколько у меня было, когда я отъезжал из дома в Казань.

      - Дядя Петро, у нас с Петей тогда было денег столько же, сколько и у вас. Мы дали вам деньги не свои, а деньги, которые мы собрали у ехавших в поезде пассажиров. Мы, два комсомольца, с нагрудными значками "РКСМ", с шапками в руках прошлись по всем вагонам с просьбой пожертвовать, кто сколько может, пожилому человеку, впавшему в беду. Деньги ему нужны на билет и на еду. Этот человек едет с нами в вагоне № 10, кто желает убедиться в сказанном, пройдите и посмотрите. Этого человека я знаю с самых малых лет. Он житель села Александровка, Кустанайской области. Мы со своим другом возвращаемся со Всесоюзной с/х и кустарно-промышленной выставки. Вот наши командировочные удостоверения. Дядя Петро честный труженик – чеботарь.

Впервые в своей, тогда небольшой, жизни я увидел широту и доброту советских людей, которые выворачивали свои кошельки и отдавали нам все деньги до рубля.

- Дядя Петро, вы говорите, что "четыре года тому назад я вернул вам зрение". Каким образом это могло быть сделано мною? Я не врач, вас я не лечил. Как я мог вас вылечить?
     - Вылечили меня своими добрыми словами и рассказами.

Что это за "добрые слова и рассказы", которые по утверждению дяди Петра вылечили его от слепоты, вернули ему зрение?

Встретив дядю Петра в зале ожидания Челябинского вокзала растерянного, подавленного, слепого, мне стало жаль его до слез. Как только вернулись мы в наш 10-й вагон после сбора денег, мне захотелось успокоить и попытаться вселить ему веру и надежду на возвращение ему самого дорогого для человека - зрения. Но как?
Я попросил Петра Нестеровича рассказать, когда и при каких обстоятельствах он потерял зрение. Дядя Петро рассказал, что "зрение стало у меня слабеть давно. Я боялся, чтобы не потерять его. Без глаз я не мог бы зарабатывать на жизнь моей семьи, а она у меня, как ты знаешь, большая. Утром 2-го января 1922 года, к моему ужасу, я стал слепым".

Пока дядя Петро рассказывал, я лихорадочно думал, как помочь ему, какие слова утешения сказать ему. Когда он кончил свой рассказ, обратившись к нему, я сказал:
      -Дядя Петро, еще не все потеряно. Вы еще будете видеть и ни одну сотню пар сапог сошьете. Вот в прошлом году в Семипалатинске я встретил одного старого коммуниста, который просидел в Петропавловской крепости 10 лет, а когда его в 1917 году освободили, он вышел на волю , доехал до семьи, а через два дня перестал видеть. Он объездил ряд городов, побывал в десятках первоклассных больницах и никакого сдвига. Глаза у него не больные, чистые, а не видят. Он перестал ездить по больницам.

И вдруг, спустя два года, он стал чувствовать источник света. Примерно м-ца через два он стал замечать вроде темных движущихся предметов... Но эти предметы бесформенные. Так продолжалось м-ца три. После чего эти темные предметы стали в его глазах приобретать свою форму, он уже безошибочно стал отличать человека от животного.

Но лица людей еще долго не различал. Как ни странно, первые лица людей он увидел во сне. От охватившей его радости он соскочил с постели и во весь голос закричал: "Маруся, я вижу, вижу, вижу лицо Ивана Семеновича..."

Жена немедленно включила свет и он четко увидел черты дорогого ему лица. Итак, он избавился от страшного недуга и сам не знает, как и отчего это произошло.

      -А вы, дядя Петро, свет чувствуете?
      -Да, Яша, чувствую, чувствую. Когда я выхожу во двор, я чувствую, что солнце находится справа или слева, а не в другой стороне. Я много раз спрашивал и переспрашивал находившихся рядом со мной людей и всякий раз получал подтверждение. Или, например, ночью, когда я вхожу в хату, то чувствую, что лампа находится там, а не в другом месте.

Пока мы ехали до станции Полетаево, я рассказал ему не меньше десяти аналогичных случаев с людьми, потерявшими зрение. А спустя какое-то время, зрение возвращалось к ним. Я старался, чтобы люди не повторялись ни по возрасту, ни по профессии, чтобы не повторялись ситуации, в каких люди теряли и вновь обретали зрение.

В эти рассказы я вложил весь пыл моего юношеского сердца, я говорил так убедительно, что начинал сам верить, что это не вымысел, а достоверная истина.
Переданные деньги, купленное продовольствие и мои рассказы сделали свое дело. К большому нашему удовольствию, мы с Петей отметили про себя, дядя Петро несколько успокоился, заметно повеселел, в его душу запала искорка надежды. Она-то и вернула дяде Петру зрение.

В Ленинград я вернулся I сентября 1927 г., дня через два или три я явился в райвоенкомат. Там я осведомился о предстоявшем призыве в Красную Армию. Мне сказали, призыв будет только в октябре, а то и в ноябре. Это меня озадачило. Месяца два я должен быть безработным, а на что жить? Я пошел в Смольный. Принимавший меня товарищ, фамилию которого забыл, успокаивая меня, сказал:
     - Вы, тов. Востриков, не беспокойтесь, без работы не будете. Окончившего Коммунистический университет с удовольствием  возьмет любая партийная организация.

При мне он позвонил секретарю Василеостровского райкома РКП(б)  и сказал, что к нему пришел окончивший в этом году Ком. Ун-т Зиновьева и просит, чтобы его устроили м-ца на два на работу. Секретарь райкома спросил:
      - А почему только на два м-ца?
      - Потому, что через два м-ца ему предстоит пойти на службу в Красную Армию.
      - Присылайте.

Через два часа я был у секретаря Василеостровского райкома  г.Ленинграда. Отрекомендовался и сел на предложенный мне стул.
Обратившись ко мне секретарь, сказал:
      - Ну, тов. Востриков, рассказывайте, как вы стали безработным.
Я рассказал.
      - Это все поправимо. Вам приходилось вести пропагандистскую работу?
      - Да, конечно, приходилось.

И я рассказал, где и когда я вел пропагандистскую работу, и какую.
      - У нас в районе есть возможность, устроить вас преподавателем политграмоты в рабфаке ЛГУ. Но об этом я должен поговорить с заведующим рабфаком. Приходите завтра, и тогда мы окончательно договоримся.

Услышав, что у райкома есть возможность устроить меня преподавателем политграмоты, я был весьма обрадован. Рабфак ЛГУ я хорошо знал по рассказам моего друга Корецкого И.Н., который в 1927 г. его окончил и поступил в политехн. ин-т. В семье Корецких я не раз встречался и с зав. рабфака тов. Кочергиным К.И.

В назначенное время я явился к секретарю Василеостровского РК РКП(б) с надеждой получить направление на работу в рабфак. Секретарь РК сказал мне, что ему не удалось связаться с зав. рабфаком. Я рассказал секретарю, что зав. рабфаком тов. Кочергина К.И. я хорошо знаю.
      - Тем легче мне будет договориться с ним о вас. Прошу вас заходите ко мне во вторник.

В воскресенье я навестил Корецкого И.Н. и о всем ему рассказал. Этот разговор Корецкий передал по телефону Кочергину, дав при этом весьма положительный отзыв обо мне.

Во вторник у секретаря райкома я встретил тов. Кочергина К.И., который сказал, что рабфак охотно берет тов. Вострикова на работу преподавателем политграмоты, что он вполне уверен в том, что с этой работой тот вполне справится.
      - В час добрый, тов. Востриков. Если возникнут какие-либо вопросы - заходите. До свидания.

На другой же день зав. рабфаком издал приказ о зачислении меня на работу преподавателем политграмоты в группах 1-го курса.

Так, я стал преподавателем рабфака ЛГУ. В процессе работы я ознакомился с учебной программой студентов по математике, физике, химии, биологии, русскому языку и литературе и убедился, что я по этим предметам не знаю того, что получают здесь выпускники. Я понял, что рабфак дает достаточные знания для поступления в высшее учебное заведение.

Окончить высшее учебное заведение было моей давней мечтой. На какое-то время я был введен в заблуждения таким ярким названием, как "Ленинградский Ком. Университет".  Мне казалось, что это и есть то учебное заведение, о котором я мечтал. Но уже после моего провала при поступлении на подготовительное отделение ИКП я понял, что это не то, к чему я стремился.

Я стремился к тому, чтобы овладеть не только общественными, но и естественными науками. А получилось так, что Комвуз дал мне, правда, хорошие знания, но только по общественным наукам, а по естественным наукам, русскому языку и литературе почти не дал ничего. Это меня беспокоило.

На одной из встреч с тов. Кочергиным К.И. (с тов. Кочергиным мы до сих пор изредка встречаемся. Он проживает в Ленинграде)  я поделился с ним своей неудовлетворенностью полученными мною знаниями в Комвузе и горячем желании окончить высшее учебное заведение. Но этого я не могу осуществить, т.к. у меня нет среднего образования. Поэтому я хочу поступить на рабфак и окончить его.

На это Константин Иванович ответил:
     - Твое желание я целиком поддерживаю, но это нужно согласовать с райкомом партии. При положительном решении райкомом этого вопроса, мы бы ввели тебя в бюро партийного коллектива и сделали бы тебя заместителем секретаря бюро т. Конюхова В.

С этим вопросом мы с тов. Кочергиным пошли на прием к секретарю райкома
Выслушав меня, секретарь райкома сказал:
     - Тов. Востриков, вы же окончили университет, мы вас послали на работу преподавателем. По имеющимся у меня сведениям, работаете вы неплохо. Почему же все-таки надо поступать в среднее учебное заведение?
На этот вопрос я ему ответил:

     - Университет-то я окончил, но я неграмотный человек.

Наконец секретарь райкома согласился и я был зачислен студентом П курса рабфака.

В 1929 г. окончил рабфак и поступил на экономический факультет Ленингр. политехнического института им. Калинина. Успешно окончил первый курс. Там я встретился со своими старыми друзьями по комсомольской работе с тт. Шмидтом Я.С. и Корецким И.К. Они уже заканчивали предпоследний курс института.

Перед летними каникулами вызвали меня в Смольный, кажется, к тов. Уварову, который повел со мной следующий разговор:
     - Тов. Востриков, четыре года тому назад Ленинградский обком посылал вас в Москву на подготовительное отделение И.К.П. Тогда вы оказались недостаточно подготовленными и вас не приняли. Обкому известно, как вы тяжело это восприняли и какие выводы из этого сделали. Выводы были сделаны абсолютно правильные. Прошло четыре года. За это время вы окончили комвуз, рабфак и первый курс Политехнического ин-та им. Калинина. Со всеми поручениями, какие вам давала партийная организация, вы успешно справлялись. Обком считает, что вы вполне созрели для того, чтобы пойти на учебу в Коммунистическую Академию. Мы вас направляем на учебу на основное отделение Коммунистической Академии. Вы уже сложившийся экономист и мы вас посылаем в экономический институт ЛОКА для совершенства ваших знаний. Для этого вам следует за время летних каникул написать вступительную письменную работу на свободную тему.

Я охотно согласился. И вместо отдыха все лето работал в публичной библиотеке и в библиотеке ЛОКА, на Дворцовой Набережной в Михайловском дворце. Работал я с огромным желанием с утра и до закрытия библиотеки, не чувствуя усталости. К концу каникул я написал вступительную работу на тему "Теория стоимости Рикардо" в объеме шестьдесят машинописных страниц. Вступительная работа получила положительную оценку, и я был принят в экономический институт ЛОКА.

Вскоре я получил направление в общежитие ЛОКА, что находилось на Васильевском Острове на 5-ой линии - 5 или 7. Это общежитие находилось через два дома от общежития рабфака ЛГУ, в котором я и Аккерман И.П. проживали пока там учились.
Придя в общежитие ЛОКА, в комнату, в которую мне дали направление, я познакомился со вторым жильцом, аспирантом философского института ЛОКА Лебедевым Михаилом Петровичем. Мы очень быстро подружились.

Быт аспирантов был организован очень хорошо. При общежитии, на первом этаже была очень хорошая столовая, обеспечивавшая аспирантов и их семьи трехразовым питанием.

В сентябре, а может быть в октябре 1930 г., стоя около парадного входа общежития, я увидел проходившую мимо меня быв. студентку рабфака ЛГУ Иду Аккерман и заговорил с ней. Она сказала мне, что поступает в Электротехнический ин-т на ф-т сварки. День был воскресный, время обеденное. Я пригласил ее пойти со мной отобедать. Она согласилась.

После обеда мы пошли на Немецкое кладбище (Немецкое кладбище было обычным местом прогулок студентов рабфака и молодежи Васильевского острова) погулять. Часов в семь или в восемь вернулись в общежитие - поужинали и я проводил Иду Аккерман до ее общежития.

Так продолжалось недели две или три. Наша столовая ей понравилась. А больше всего понравился, конечно, я. Как только я убедился в этом, так немедленно сделал ей предложение. Девушка не растерялась и приняла мое предложение. Однако она продолжала собираться переехать в общежитие института, в который поступила.

Как только собралась моя нареченная, так позвонила мне и сказала, что ей дали место в общежитии института, что она сейчас туда едет. Выслушав ее, я ей сказал, чтобы она ехала не в общежитие института, а в общежитие ЛОКА, ко мне. Она, моя хорошая, только этого и ждала.

Через пятнадцать минут моя невеста была у маня со своей "огромной" (50 см х 30 см) корзиной. В той корзине было два ситцевых платьица, белье, чулки, носки и др. мелочь женского туалета. Отдельным местом было связано одеяло, подушка,  пододеяльник и роскошный стенной ковер. У меня носильных вещей было не больше, чем у моей невесты, но мы не замечали недостатка в них.

Свадьба состоялась на следующий день после занятий вечером. Для стола мы купили ветчины, колбасы и пирожных по числу лиц, участвовавших в этом торжестве. Так как свадьба у людей, как правило, бывает один раз в жизни, то мы решили провести ее, как можно, пышней. Кроме ветчины, колбасы и пирожных стол украсили яблоки, лимонад и две бутылки минеральной воды. Вин мы никаких не покупали к свадебному столу, так как выяснилось, никто из участников торжества никаких вин не пил, все были абсолютные трезвенники. К ним относились мы с женой и наш гость, друг дома Лебедев Михаил Петрович.

В обществе этой большой и шумной компании мы провели свадебный вечер. Он длился до двенадцати часов ночи. После окончания вечера Миша Лебедев забрал свой "большой" чемодан, пальто, постель и перешел в соседнюю комнату, пожелав нам крепкой, вечной и негаснущей любви. Мы счастливы.

Счастье никогда не покидало нас. С каждым годом оно росло и проявлялось в новых больших семейных и общественных событиях и делах. Нам было по 27 лет, когда мы вступили в брак.

Семейная жизнь толкнула нас на путь обрастания вещами. Вскоре мы купили двухспальную железную кровать с хорошим матрацем. Потом купили примус и посуду. А когда появились приметы возможного увеличения семьи, мы купили детскую ванночку, два таза, бак, коляску, рубашонки, распашонки, пеленки, детские одеяльца и другие вещи для будущего человека.

За маленьким человечком будущая мать поехала в Тульчин. Там жила ее старшая сестра Серафима Павловна Беккер. Провожая ее, я дал строгий ей наказ, чтобы она вернулась с сыном, а если будет дочь, то может оставаться там.

7 ноября из Тульчина я получил телеграмму, в которой сообщалось, что родился сын. Я был бесконечно рад и счастлив.

Меня поздравляли мои коллеги аспиранты ЛОКА, два близких товарища - Коваль и Ерофеев Михаил Ефимович, затащили к себе в комнату, достали графинчик с водкой, наполнили стаканы и произнесли тост в честь появления на свет нового человека, моего первенца и продолжателя рода Востриковых. Друзья немедленно опрокинули свои стаканы, а мой не тронулся с места. Я никогда и ничего хмельного не пил, не хотел нарушить свой режим и теперь. Но мои друзья были неумолимы. Они принудили меня выпить стакан водки. Это был первый стакан в моей жизни.

Мое семейство оставалось в Тульчине до конца декабря 1932 г.Точную дату не помню, но это было в декабре, я поехал в Тульчин, чтобы привезти домой в Ленинград жену и сына. Билет я взял до станции Вопнярка. Там должен был встретить меня муж Серафимы Павловны  Беккер Абрам. Случилось так, что я ошибочно сошел с поезда на одну остановку раньше. Поезд ушел, а я вынужден был через два часа ехать на товарняке. Конечно, меня никто не встретил.

Я прибыл в Тульчин тогда, когда никто не ждал меня.Возница попутной подводы, на которой я прибыл со станции Вопнярка, высадил меня на центральной площади, показал мне кнутовищем на дом, в котором, как он сказал: "...живет ваш Абрум".
С чемоданом и узлами я направился в сторону указанного возницей мне дома.

Минуты через две-три ко мне подбежал лет 6-7 шустряк-мальчиш и спросил меня: "Вы Яков Васильевич?" Я подтвердил. "Пойдемте сюда, я Лева". Так я познакомился с Левой, который произвел на меня, на всю жизнь запомнившееся, впечатление. В его шустрых глазенках светился большой ум. Он был внимателен и предупредителен, послушен и не по-детски рассудителен.

Когда мы с Левой вошли в их дом, моей жены не было на месте. Она была у портного. Дома была лишь Серафима Павловна. Как только я разделся, подойдя ко мне, Серафима Павловна сказала:
     - Яков Васильевич, ты извини, пожалуйста, нас и Иду. Мы тебе в телеграмме сообщили, что родился сын, а на самом-то деле родилась дочь.

У меня потемнело в глазах, на какой-то миг прервалось дыхание. Я был возмущен такой проделкой, быстро подбежав к койке, где лежало это дорогое существо, развернул одеяльце и едва открыл пеленку, как он, как заправский хулиган, окатил мой нос святой водой... Это вызвало всеобщий смех. Этим поступком оно подтвердило, что оно не она, а он.

Заканчивалась моя большая учеба. Завершением ее была трехгодичная аспирантура. Все девять лет я учился с огромным интересом. Каждый новый год открывал новые и новые области знаний. Они же вызывали во мне какое-то двойное чувство. С одной стороны я радовался всему новому, чего я узнавал на лекциях, семинарах и вычитывал из книг. Но они же, как бы высвечивали полное мое невежество в области высшей математики, физики и химии. И это меня волновало.

Будучи аспирантом ЛОКА (позднее ЛОКА была реорганизована в Лен. отдел, института Красной профессуры) я одновременно работал первые два года в институте аспирантуры с/х Академии им. В.И.Ленина, а последний год вел курс политической экономии на первом курсе института Истории ВКП(б) Ленинградского отделения Института Красной профессуры.

Преподавательская работа мне нравилась. И я считал, что назначение меня преподавателем ИКП явление не временное. Меня оставляли в ИКП на постоянную работу. Меня это вполне устраивало. Чтобы закончить аспирантуру, мне надо было написать и защитить кандидатскую диссертацию. На это нам отводилось время первые пять месяцев 1933 г. Этого времени было вполне достаточно. Тем не менее, диссертацию я не написал потому, что был мобилизован ЦК партии и послан на работу в деревню.

После решения январского пленума ЦК ВКП(б) 1933 г. я вместе с другими ИКПистами был вызван в ЦК, проинструктирован и назначен начальником политотдела Котовской MТC, Камышинского района, Сталинградского края. Моим заместителем по партийномассовой работе был назначен Минин Павел Иванович, только что окончивший политпросвет институт им. Крупской.

Минин был мужем Мавриной Серафимы Петровны, аспирантки института Истории Лен.Отд. ИКП. Жили мы в одном общежитии и друг друга хорошо знали.