О, РУСЬ! - часть из рукописи книги

Это начало беседы, интервью (1991 год) с Михаилом Ильичем Туряницей, где он
рассказывает о России, об Украине, Закарпатье, об эмиграции - Чехословакия, Парагвай,Аргентина, США, о генерале Николае Эрн,об известных писателях и публицистах - Гр.Гребенщикове и о его учителях: Борисе Башилове и Иване Солоневиче, и о своем журнале. Где он говорит и делает оценки деятельности "диссидентов":- Солженицын, Сахаров, Амальрик, Павлов и др.
Всю большую рукопись я отпечатал на машинке, снабдил фотографиями, размножил в 35 экз., роздал членам "Круглого стола" при редакции журнала и выслал по почте на Украину и в Россию. Писатель Валентин Распутин очень высоко оценил эту книгу.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Начало марта… Дождь со снегом, ветер. Небольшой городок – пригород Нью-Йорка.
Железнодорожная станция «Маунт Вернон», телефон: «Это Коля, я приехал. Иду к Вам», - ответ: «Очень хорошо!.. Ждём. Я Вас встречу»; -  «Зачем? Я сам… Погода плохая».
     Центр, красивые современные здания, витрины кафе и магазинов, а вот и дорога вверх к ратуше и Маунт Вернон Госпиталю на самой горке, в которой долгие годы до пенсии работал Михаил Ильич… У-у-у!.. дубарно (холодно),  а  он уже тут!.. Опять без тёплого пальто.., в курточке-пиджачке и шапочке.., без перчаток, пальцы покраснели на ветру и холоде.., и в руке уже полиэтиленовый мешочек: успел заскочить в продуктовый магазин! Прост как «божий одуванчик».
     - Здравствуйте Михаил Ильич!
     - Здравствуйте! Как добрались? Письмо моё получали? Какие новости? А знаете.., я получил из России… от этого… два письма… Так пишут, что…
     - Постойте, Михаил Ильич! Сейчас придём. Времени у нас много… Наговоримся!..
     - Да-да… Конечно-конечно… Идёмте

Михаил Ильич Туряница родился 4 октября 1912 года в селе Свалява, не далеко от города Мукачево. С 1958г по 1990 года – создатель, главный редактор журнала
«Свободное Слово Карпатской Руси», «Свободное Слово Руси»

ПОЯСНЕНИЯ К ТЕКСТУ БЕСЕДЫ:   Речь Михаила Ильича Туряницы дана грамматически так, чтобы она звучала ближе, реальнее к его устному, живому слову;
М.: - Михаил Ильич Туряница;
Н.: - Николай Гаврилович Ботов;

Начало беседы   1 марта 1991 года
     М.:   Вы видели эту книгу? - В. А. Мякотинъ, «Переяславский договор 1654 года», изд-во              «Единство», Прага, 1930 г.? Тут на последней странице есть список выпущенных книг этим      издательством. А это их авторы: И. И. Лаппо -  это историк, П. М. Бицилли – это историк,                А. А. Кизеветтеръ, И.О. Панас, Ю. А. Яворский. Они специально издавали книги о том, что украинцы – русские.  Исторические. Это общество называлось Русское Издательское Общество «Единство» в Праге. Оно цель имело: бороться с сепаратизмом украинским. До войны действовало это общество. Вот, возьмите эту книгу себе. Это пример.  Вот если бы такое организовали: общество «Единство» - на всю Россию! - Это бы имело большое значение. И в Киеве такая организация, и в Москве, и во Львове, и в Закарпатье. Борьба за единый русский народ! Против сепаратизма.

Н.:   Когда Вы там были – на Карпатах, в Чехословакии, - Вам что-то было известно об этом обществе?
М.:  Было известно. Вот этой книги князя Волконского «Имя Руси в домонгольскую пору» у меня не было; была другая его книга, вот эта: «Идея единства русского народа в Юго-Западной Руси в эпоху присоединения к Московскому государству».

Н.:  Вы в крестьянской семье жили? В каком году Вы родились?
М.:  Да, в крестьянской. В 1912, Октября 4-го. Нового стиля.
Н.:  Кто родители? Как звали маму, папу?
М.:  Крестьяне. Отец назывался Илия, Илья Михайлович. А мама Анна Прокоп. Деревня называлась Свалява. Вблизи город Мукачево, слыхали, да? Земли у отца было 9 гектаров, 4 коровы, 2-3 лошади. Жизнь была тяжёлая. Да…
Н.:  Вы в то время были под протекторатом Чехословакии?

М.:  Когда я родился, наш край принадлежал Венгрии. Это было перед  Первой Мировой войной. А с 17-го года нас уже оторвали от Венгрии и присоединили к Чехословакии. И там мы жили до 39-го. В 39-ом году о-п-я-т-ь (смеётся) мадьяры нас забрали!  И держали нас до 45-го.. С 45-го пришла народная власть, которая нас освободила от всего. От коровы, от семьи .(смеётся)

Н.:  Вы помните Карпаты, родину? Как, что там? Природа?
М.:  Конечно, конечно, конечно… Я страшно любил своё село! Не мог жить без этого. Когда я первый раз пошёл учиться – это было километров за 60, - то я каждую субботу и воскресенье был дома. Пешком шёл, знаешь… Чтобы хотя бы на 10 минут быть дома. Так любил…

 Да.., природа  чудная, конечно! Однажды, я помню (голос веселеет), уже на самой границе.., как гроза была, как гром без конца гр-ремел и уд-дарял! … с одной стороны и с другой стороны.., и я так по потоку шёл вверх. У нас медведи есть, волки есть в лесах. Олени… Реки полные рыбы… - Были! - Теперь даже и рыбы нет при советской власти. (громко, с весёлым смешком) Даже рыба бежала!  Действительно! Ведь оне – чуткие!

Н.:  Какие праздники – славянские, я имею ввиду вначале, потом христианские – в вашем детстве, обычаи, обряды сохранялись в Карпатах?

М.:  Ну вот.., у нас говорили: «Зелёное-сято»… Зеленое есть свято… Тогда ходили в лес, привозили берёзы, - нарубили 20-30 берёз - и вот полный двор как бы был лес полный берёз…
     Ну, а моя мама была как бы «язычница». Она, конечно, была христианка, но она верила и в языческих богов. Она нам не говорила ничего, потому что мы смеялись над этим. Знаете… (голос веселеет) - эти люди старые тому, кто не верил в это, оне и не говорили. Но я помню раз… я ехал на велосипеде, хгруди раскрыл, и так вниз километров 20. Пришёл домой - беда, грудь болит: «Мамо! Хгруди болят!» Мать положила меня в кровать. Тогда взяла священную воду… и пошла в огонь.., там что то (голос таинственно понижается) шептала… (голос веселеет, и со смешком) - и в уголь кидала воду! (смеётся) Когда пришла, меня этим помазала, – я утром встал здоровый! (смеётся) То это я не знаю… Вот так!

Н.:  Какие ещё обряды, кроме «Зеленое свято»? Как вот, деревня вечерами, после сенокоса, на лугу… - сохранялись эти обычаи пения, хороводов, костров?

М.:  Да. Петь – пели, да. Любили петь. И на вечеринках… Даже когда человек… у-у.., когда вот в доме был мёртвый человек. Вот это странно… Так он был почти не прикрытый. Это и в России, вероятно, так… Голова открыта. А там молодёжь играет. Всякие шутки.

Н.:  А сохранялась ли историческая память, было ли ощущение у простых крестьян, - кто вообще мы, откуда здесь мы на Карпатах, сколько лет там живём?

М.:  Не знаю… Но помню однажды… Мать… Верою гордилась нашей! Однажды мать говорила мне такое…
 Вот, говорит, в корчме, а корчма у нас всегда была в руках евреев, - то там люди начали спорить, которая вера правильная: православна или католическа? А потом – говорит мама, - что пришёл сам хозяин, корчмарь, и говорит: « Слухайтэ, люды! Я вам разскажу. Наша вера, Жидыська, то - говорит, - корень; а Руська Вера, - то, говорит, - ствол; а Паписька Вера - то, говорит, - хголузя.»
Н.:  Как, как?
М.:  Хголузя. Это – ветки. Вот так. Ветки! Так что мать знала, что наша Вера – это самая главная.  Еврейская, это Ветхий Завет, – корень, наша – ствол, а все остальное, - католическая и протестанская – это только ветки… - чтоб их не снесло…

     Однажды… я помню… у нашем доме жил доктор. Великорусс. Васильев назывался. Ну он, конечно, говорил на великорусском языке. И сибиряк притом был. Нас там в доме было трое или четверо детей (у моей матери было 12-ть детей!). Та… он принес пирожки… Мама пекла хлеб, так он принёс её, что бы пирожки спечь. Знаете… И немножко с мамой поговорил. А когда он ушёл, я видел, у мамы блестели от радости глаза. И она нам говорит, она знала, что мы не всё понимаем, то говорит: «Доктор говорит твердо по-русски. Мы только по-русски говорим, а доктор – твердо по-русски!» (смеётся) И так…  Литературный язык они считали «твердо русским». А наш – только русским. Диалектом. Такое отношение у нас было к единству русского народа.

Н.:  А вот Вы сказали: «корчма». Все трактиры пренадлежали евреям?
М.:  Все почти, все. На Карпатах. И в Галичине, и на Карпатах.
Н.:  А Галичина – это не Карпаты разве?
М.:  Это северная часть. Если смотреть из России, то мы – «Угорская Русь» за Карпатами, а если с Венгрии, то мы под Карпатами. Поэтому наш край чехи называли «Подкарпатская Русь», а из России наш край называли «Закарпатская Русь».

Н.:  Я читал книгу «Путями истории». И там профессор Геровский… Да вот и книга Елизаветы Витте тоже… - у вас она тут лежит… Они пишут, что где-то в конце того века армяне, большей частью евреи, и поляки предприняли очень интенсивные шаги, чтобы споить какие-то племена… ну например, гуцулов, - так, чтобы люди продали землю, обеднели, спились, и в результате русское население многими сотнями тысяч, десятками тысяч в год вынуждено было эмигрировать по всем странам. Как Вы прокомментируете это?

М.:  Да, так оно и было. А в Америке, например в Северной,почти половина нашего населения оказалось. В продолжение последних 100 лет постоянно люди сюда уезжали.  А с этими корчмами так было:
… Конечно, мужики любили выпить. Денег нет. Приходит в корчму и говорит: «Мушку,дай выпити! Гроши неимаво.» И говорит, что я осенью продам зерно, то дам тебе гроши. Еврей даёт питиё и неделю, и две, и месяц. И вдруг говорит: «Иван, треба платить!» Иван говорит: « Не имаю.»  Идут на суд. Суд решает: вон мужика из дома! На улицу! И мужика, и жену, и детей. - И корчмарь забирает всё. А корчмарю верили! Потому что он был связан с судьями, со всеми. Власть была на стороне всегда корчмаря.

     Но у нас был такой интересный факт. До Первой войны. Что даже мадьяры пожалели этот народ наш. Что он так почти вымирает. И послали одного уполномоченного, министра, - его имя было Эган, он был ирландец, - узнать, почему народ там беднеет так страшно? И он явился на Закарпатье, там побыл неделю, две, месяц, и сообщил: «Причина одна – евреи. Евреи всё забирают, всё скупают у народу, народ вымирает.» Тогда власть начала помогать. Давали ссуду народу, скот покупали ему хорошей и дешевой… Но это продолжалось, может быть 2-3 года. А этого Эгана убили. И подозревают, что это евреи сделали. Он пошёл на охоту, и там его застрелили…

Н.:  У Вас на Карпатах можно было пропивать и землю?
М.:  Да, конечно. Всё. И дом, и землю, всё.
Н.:  А Вы говорите… Пусть Горбачёв плохой… Не вводит частную собственность… Ну вот он введёт частную собственность на землю. А где гарантия, что наше крестьянство её не пропьёт?

М.:  Ну-у… Я не верю… Мы же были пленниками… рабами… Вы же дома, у вас своя власть, которая должна как-то защитить народ. Для того есть просвещение, культура.
Н.:  Вы считаете, что власть – может? Её обязанность – защищать по существу, по духу?
М.: Бесспорно. Я так считаю, что власть – это вроди как отец в семье.
Н.:  Ну-у… ! Это мы так желаем! Мы так надеемся… Но фактически оказывается так, что власти бывает тоже безразлично – ну, и пусть они пьют!

М.:  Да! Но власть – сатанинская! Ведь это власть, которая имеет целью уничтожить русский народ! Чтобы его не было вовсе. И Россию. Ведь для того революция делалась!
Н.:  Не у всех есть прямая и сознательная цель именно уничтожить. Ему лучше в данный момент просто нажиться.  Ему - корчмарь или новый там какой-то кооператор - предлагает деньги, взятку! Такое законодательство: судей закупим!

М.:  Но это можно всякими законами оградить мужика. В Германии даже так было: если крестьянин, бауэр, плохо работал, то у него землю забирали. За ним следили. И сказали: так делай, так делай. Если он не повиновался, - забирали землю. Так что помочь всегда можно, если государство, если власть хочет.  Всегда можно как-то народ направлять.
Или у нас, например. У нас хозяйство работало очень примитивно, знаете… И вот чехи, когда к нам пришли, так в каждом селе основали такое хозяйство… государственное.., где были агрономы и показывали, как нужно и что сеять, садить.

Н.:  Обождите. Это чехи когда пришли?
М.:  После 1-ой войны. Они были до 2-ой войны.
Н.:  И часть земель давали? Кажется, словакам?
М.:  И землю давали… народу.
Н.:  Эти хозяйства были именно из карпаторусского населения или из словацко-чешского?
М.:  У нас были чисто только карпато-руссы. На 100 %.
Н.:  Т.е. чехословаки в этом плане только помогали?
М.:  Да, только помогали.
Н.:  А фиктивно эти с/х предприятия работали или нет?

М.:  Их цель была, чтобы учить крестьян как и что нужно делать. Они этому учили, конечно.  У моего отца я видел такую кукурузу и пшеницу, какой нигде не видел. Нигде в мире! Или капуста… - это чудеса просто! Потому что это всё его интересовало. Его часто брали в Прагу на с/х выставки разные. Знаете…
Н.:  Он до этого сам «допёр», или ему поколениями передались эти знания?

М.:  Нет, просто сам. Дед работал примитивно совершенно. А он такой был – любознательный. А когда людей вызывали ехать в Прагу, - там, в Чехии им показывали хорошие хозяйства, - то он всегда соглашался ехать. Это бесплатно брали людей, чтобы показывать им, как нужно что делать. Мой отец был страшно энергичный! Хотя он был полуграмотный.

     Вот когда Венгрия развалилась, он обошёл 40 или пятьдесят сёл, собрал тысячу людей и устроил в Сваляве «Русскую Народную Раду». И вот эта Рада провозгласила, – а там была пара тысяч людей, - что мы не хотим больше быть с Венгрией, хотим присоединится к Чехословакии. И вот этот документ повезли в Париж, там где мирные договоры (после 1-ой войны) решали. И на основании этого и других, таких же документов, нас присоединили к Чехословакии.
               
Н.:  Папа, мама, - когда у Вас умерли?
М.:  А я уже был за границей. Когда отец умер, то я был уже в Чехии. Я бежал в 1945 и был в Чехии до 48-ого.
Н.:  А почему Вы бежали?
М.:  Ну… потому что (понижает голос) заставила… «народная власть».
Н.:  Вот уже пришли… Советская Армия заняла… Установилась власть…

М.:  Мы уже были под Советами. Я уже замом в школе работал и в Народном Комитете. И наконец меня однажды призвали в НКВД. И говорит мне этот энкэведист: «Назовите мне имена русских националистов!» (смеётся) Я другое себе думаю: с себя разве начинать? Так говорю им:
« А почему так интересуют русские националисты? Это были лучшие люди страны, - говорю. У них был идеал: от Попрада, – это самая западная часть Карпат, - до Владивостока. И вы это осуществили. Так что это были лучшие люди». Но он тоже хитрый был. Он говорит: «А кто против был? Против России?»
Я говорю: «Самостийники были украинские!»
Он: «Назовите их имена!»
Я говорю (голос становится вдумчивым, твёрдым): «У нас не было таких!»
А он тогда начинает называть сам.

Я: «Дак Вы же знаете больше, чем я!»
Он: «Но мне нужна твоя подпись! Иди домой, - говорит. – Завтра принеси (смеётся), - говорит, - жизнеописание своё… И донос.» И пишет так себе на бумажку: (со смехом) - «Донос… Друго день…»
Прихожу я, другой день: «Есть донос?»
- Нет доноса, - говорю.
- Почему нет?
- Потому что я не могу таким делом заниматься.
- Я могу?
- А Вы можете, очевидно.
- Так я из другого теста или плёнки, что ли?
- Может быть и из другого.
- Родина требует!

- Я говорю: «Родина не может требовать. В Родине, - говорю, - в Советском Союзе, как всюду в мире, - говорю, - разделение труда: один на одном месте хорошо работает, другой на другом. Если бы меня послали на Ваше место, - я вероятно бы плохо работал, а Вы – на моём – плохо. Так будем каждый на своём месте.»
- Иди домой. Принеси завтра донос.
     А я завтра уже бежал. Вот так у меня получилось. Я уже не мог так жить.
               
Н.:  Вы говорили, что работали в каком-то «Комитете». Что это за Комитет? Он создался, когда уже пришла Советская Армия?

М.:  Это началось, когда Советской Армии ещё не было, а пришла Чехословацкая Армия. Потому что, – Вы знаете? – в России тоже ещё была Чехословацкая Армия. Она из карпатороссов состояла. Почти полностью. Это люди, которые… - когда мы были ещё под Венгрией… - так бежали в Советский Союз с 39-го по 41-ый год. Десятки тысяч. А их там всех посадили в концлагерь. От первого до последнего. Ну, а когда началась война, тогда из них стали организовывать «Чехословацкую Армию» где-то там, в Средней Азии. И вот эта армия карпатороссов пришла первая в наш край.
Н.:  В каком это году было?

М.: В 44-ом, в конце 44-го. Ну а в 45-ом мы уже эти знали – эти Советы… Они сказали: «Убирайтесь ко всем чертям». И они забрали всё в свои руки. И тогда начали они организовывать «Народные Советы». Каждое село имело своё, и каждый район. Меня избрали секретарем и села, и района(!), знаете… Но…
Н.:  А председатель кто был?

М.:  Председатель был тоже тут один местный. Но я видел, что там ничего не сделать! Потому что однажды меня пригласил секретарь КПСС, я забыл его фамилию… Головниченко… что-то такое… и говорит: «Товарищ Туряница! Если что-то хотишь решать, - приходи ко мне и спрашивай.» Тогда я вижу, (смеётся) что это всё ерунда – эти «Советы» и всё прочее! Потому что – правит ПАРТИЯ! Вот так…

Н.:  Вы как-то раньше в разговоре со мной упоминали, что была какая-то группа национально-русская на Карпатах. Какая? Фамилию называли какого-то человека…

М.:  Так была. Была партия: « Русская Национальная Автономная Партия». Автономная потому, что мы от чехов должны были получить самоуправление. Автономию. А чехи нам не дали до конца. Когда уже дали, было поздно – уже пришли венгры. Так была одна партия, которую возглавлял Фенцик. Имя и отчество не знаю, забыл. Взрослый был человек. Образованный. Имел два факультета. И священник он был униатский. Его потом убили… Коммунисты. Арестовали и убили.

Н.:  Вы были в этой группе, или просто симпатизировали?
М.:  Я, - симпатизировал. Это была партия политическая.
Н.:  Как она примерно действовала, что за функции?
М.:  Она организовала читальни по сёлам. Так что у нас почти в каждом селе было своё общество.
Н.:  Библиотека-читальня в каждом селе?
М.:  Да. Общество называлось именем Духновича: «Культурно – просветительное общество им. Духновича». Духнович – это был из прошлого столетия наш поэт. Вот так вот.

Н.:  Они охватили избами-читальнями много сёл?
М.:  Все сёла.
Н.: И было много сторонников среди крестьян, населения?
М.:  Ну да, конечно. В каждом селе, говорю, было много членов.. Их цель была: театральные представления устраивали, потом - учили народ грамоте. Вот такие дела. Агитировали, чтобы крестьяне посылали детей в средние и высшие школы.
Н.:  В то время, в конце 30-ых - в начале 40-ых, когда война началась, это общество ещё существовало?
М.:  Существовало, да.
Н.:  В то время много ещё населения русского было на Карпатах? Много же эмигрировало, начиная с…

М.:  Да, да. Приблизительно, если брать только эту теперешнюю Закарпатскую область, там в то время число русских  приблизительно могло быть 600 тысяч. И столько же жило на Пряшевщине. Пряшевщина – это рядом. Вы знаете? Это её чехи отдали словакам..
Н.:  Жили среди Вас другие нации? В какой пропорции,под каким влиянием они находились?
М.:  Жили, да. Ну вот, когда нас было 600 тысяч, там жило 100 тысяч мадьяр, столько же евреев и каких-то (смеётся) 12 тысяч цыган, около 40 тысяч чехов. Это я так запомнил.

Н.:  Они влияли на какую-то сторону вашей жизни? Сильно? Как Вы оцениваете?
М.:  Не. Я бы не сказал, что влияли. На нашу жизнь влияли только чехи, которым не хотелось дать нам…
Н.:  Полностью автономию?
М.:  Автономию. И… так бы сказать… Образование. Старались, чтобы из нас поменьше людей было с высшим образованием. Университет не построили нам. Когда же пришла советская власть, так можно сказать в тот же день университет образовала нам.
Н.:  В Мукачево, да?
М.:  В Ужгороде.

Н.:  А Черновцы, вот город, - он к этому относится?
М.:  Нет. Черновцы – это Буковина. Тоже Карпаты, да.
Н.:  Как вы сами себя называли, эти 600 тысяч – русские? русины? Или как там? Или «лемки», подчёркивали, или «гуцулы», или как?

М.:  Нет.  Мы себя называли или «русинами», или «руснаками». Это местное название. Но прилагательное было только «русский». - «Говорили мы по русски», «наша вера русска», «моя жена русска(я)», «я говорю по-русски». А если спросили: кто так говорит? – «Я, русин!» или «Я, руснак!». А слово руснак образовалось от того, что рядом жили поляки и словаки. Тот говорит: «Я – словак!», «Я – поляк!». А наш говорит: «А я – руснак!»
Н.:  Чтобы в рифму сказать?
М.: (смеётся)  Вот так.

Н.:  А вот поляки? Польша имела и территориальные и, быть может, духовные какие претензии на Карпаты. Много столетий. Какое влияние Вы чувствовали между 20-ым и 40-ым годом этого века со стороны Польши?

М.:  Нет, почти никакого влияния. У нас за эту тысячу лет, может быть, несколько десятков слов мы приняли польских, в Закарпатье. А уже галичане, которые под ними были, так у них тысячи слов польских. Что ни слово, так почти что польское.

Н.:  А еврейские, немецкие слова, обычаи?

М.:  Обычаи – нет! Потому что евреи жили как бы… ГЕТТО. Отдельно совершенно. А слова – да. Слова немецкие… мы много приняли. С товарами. Вот привёз торговец-еврей костюм и назвал его «анцуг», ну и мы его так называли: «анцуг». А «рок» – это пиджак, - платье для женщин по-немецки, а мы его: «реклик» (смеётся). Так что таких слов мы много приняли… немецких. Немец говорит «цукер» на сахар, и мы – «цукер».

Н.:  А обычаи не принимались? Как они передавались?

М.:  Нет. По наследству передавались. У нас это было так, что мы нашу веру даже не называли православной, а Русской Верой! Знаете… Люди держались Русской Веры так, что даже Унию нам навязывали столетия… И наконец, народ должен был принять Унию… - не то чтобы принять: народа даже не спрашивали, - а священники приняли эту Унию, а народ её называл, как православие, как Русска Вера. Католическую веру мы называли: Паписька вера. Папская. А свою: Русска Вера. И своей русской вере люди были верны. Её не продавали.

Н.:  Вот венгры среди вас тоже жили… Они какое-то культурное влияние на вас оказывали?

М.:  Жили, да. Бесспорно, конечно. Тысяча лет – это не шутки. Всё становилось мадьярским. Знаете, если взять Закарпатье таким, какое оно было в Хll  столетии, так оно было в 10 раз больше по территории, чем теперешнее. Наш народ жил аж до Дуная. Все эти горы Карпатские были русскими. А постепенно нас теснили на север венгры и румыны. Так что у нас осталось меньше, может быть, 10 % того, что было 1000 лет назад.

Н.:  Во время войны, когда фронт уже был в России, кто здесь, на ваших землях хозяйничал, определял политику? И как?

М.:  Венгры… венгры. В то время мы были под венграми.
Н.:  Они армией стояли,  или как?
М.:  Нет. У нас не было их армии. У нас никакой армии не было за время всей войны. Они только административное делали управление. Да… Да… И потом, - венгры очень мало посылали на фронт своих людей; они перехрелись (боялись???) войны. Советы с ними не очень считались: где венгерская армия, туда можно идти прорывать фронт. Будь то венгерская или итальянская армии.
Н.:  Почему?

М.:  Потому что плохие солдаты. Венгры, итальянцы. И какой им интерес был воевать? Быть может, вы слыхали, что в 44-ом году венгерский, как бы престолонаследник Николай Горки, он как бы был местоблюститель королевской власти, так он – кажется, это было летом 44 года… случилось Чудо! (голос понижается, становится таинственным) Вдруг по-радио Горки выступает и заявляет (голос усиливается): «Мы выходим из войны! Я требую, чтобы всю армию венгерскую вернули в Венгрию. Нашими врагами всю тысячу лет были не Россия, а Германия!»
(смеётся)
Знаете, это – герой! Конечно  моментально его схватили  арестовали - и в Германию. И он после войны уже не вернулся домой.  Попал бы в руки Советов. Так бежал в Португалию, и там после умер... Венгр ...

Н.:  Вообще, война провела какой-то водораздел внутри вашего неселения? То есть, часть их может сознательно воевали против советской власти, часть может поддерживали, как-то выжидали? Или только сепаратистско-украинские были выступления?
М.:  Не-ет. Там наших было много людей в партизанских движениях. Их даже в Советском Союзе брали из Чешской армии и бросали как бы на этих вождей партизанских в Карпаты.

Н.:  А вот украинцы… которые имели в то время сепаратисткие взгляды. Или это пришло к вам уже после войны?
               
М.:  У нас этих не было. Пришло после войны.
Н.:   Вы до 46-го года продолжали жить на Карпатах?
М.:  До октября 45-го.
Н.:  Энкэвэдист Вас, секретаря сельского комитета совета депутатов, вызвал на допрос 2-ой раз, 3-ий раз …, - и Вы так и не написали донос?

М.:  Это у нас называлось: «Народный Комитет». Это как бы власть местная. После вопроса о русских националистах он перешёл на самостийников. Я сказал, что у нас их не было. У нас их действительно почти не было! Тогда он их начал сам называть. Несколько было голов. Он знал всех! Я говорю: «Так Вы знаете!» Он: « Но мне нужна твоя подпись!» Я говорю: «Я этого не могу сделать!» - «Почему?» - «Да потому, что не каждый может делать всё, что угодно. Вы можете Вашу работу делать, я – свою.» Такие разговоры… Второй раз я был, а третий раз уже не явился.

Н.:  Тем самым он Вам, может, как-то дал «момент»?..               
М.:  Я так и понимаю! Он дал мне возможность бежать! (смеётся) - Иначе арестовали бы.
Н,:  Как Вы бежали? Расскажите. Вам нужно было фронт переходить или нет? Как вы там жили, что делали, какая обстановка была в Чехословакии?

М.:  Фронт уже был на тысячу километров от нас… где-то там… Чехословакия была освобождена. В мае уже кончилась война! А я бежал в октябре, в конце. Уже после войны. Никакой армии не было. Где-то там была армия… - в Чехии… Я вспомнил одного знакомого, который на границе жил. И пошёл к нему. Переночевал, и ночью он меня перевёл через границу. Она шла лесом. Он в лесах работал и там жил. И я пошёл на Словакию. Я не помню города. Первый городок, который был на железной дороге – это Ливны. И там я сел в поезд и поехал в Прагу. В Праге работал учителем русского языка в гимназии, в средней школе. Почти два года.

 В стране… шла вечно борьба между коммунистами и другими. Там была как бы «демократия», у чехов было четыре партии. Но мы видели с Турянчиком, что скоро этому конец бует (это мой знакомый, родственник). И мы себе взяли «паспорт». Паспорт, знаете… загодя… И вдруг, 22-го, кажется, марта 48-го года, коммунисты сделали переворот. Арестовали всех остальных, – не коммунистов. И провозгласили, что только одна партия. Вот и всё.
И тогда по радио сообщили: у кого есть «паспорт», - может заграницу уезжать, а новые паспорта уже не будут выдаваться. И мы уехали.

Н.:  Вы как гражданин Чехословакии, да?
М.:  Да. Мы получили визу в Парагвай. Вначале мы поехали во Фра-н-ци-ю… Один знакомый адвокат сделал для нас визу; после мы пошли в посольство, отпечатки пальцев сделали; купили билет и поехали в Париж. Там побыли 10 дней. Сели на пароход, и – в Аргентину.
Н.:  Как вы на параход сели, – свободно? У берегов Южной Америки, наверное, была вторая проверка, контроль?

М.:  Сели на пароход свободно, конечно. Перед Бразилией нас проверяли… И тогда… (голос усиливается, радостно) - совершилось чудо со мной! Вот что! Такое… что… В Парагвай брали только здоровых людей. Должны руки здоровые быть. А у меня, знаете, оторвало пальцы в детстве. 16 лет мне было.
Н.:  Я вижу три пальца у Вас оторваны.

М.:  И я думаю: всё! Теперь конец мне будет. Знаете… А мы должны были – все! – тут стоял этот чиновник, который приехал на пароход, а мы должны были идти сюда ( встаёт, показывает) и поднимать перед ним руки. Все. Я тогда взмолился к Господу! (смеётся) Тут уже не было выбора! (громко) - Чтобы совершил Господь чудо!!! И совершил чудо! Вы знаете, он стоит там так (спиной, - показывает). Я прихожу, он поворачивается так, спиной. Я ухожу. (-все смеёмся) Приходит следующий – он опять смотрит. (взахлёб говорит, радостно) - Ну это я считаю чудо просто! Как ещё?

Н.:  Предположим, если бы он не отвернулся?
М.:  Я не знаю, что было бы тогда. Может быть, вернули бы обратно.
Н.:  Им нужны были здоровые физически? Как бы на работу?
М.:  Здоровые физически. На работу, да.               
Н.:  Это было первое чудо в Вашей жизни?
М.:  Нет. Это было… (смеётся взахлёб) - на этом… консульстве парагвайском… Уже… уже вроде как бы чудо. Да… Когда нужно было снять отпечатки пальцев. Опять, думаю, заметят… Опять что-то вроде чуда совершилось. Турянчик, знаете.., ему женщина брала, девушка. Отпечатала одну руку, другу руку. Он ушёл. Тогда меня призвала. Отпечатала праву руку, а… (голос усиливается) - когда нужно было левую, – ушла! Говорит: «Сам сделай!» Как хотите это считайте!
               
Н.:  И сделали правой рукой? (смеётся)
М.:  Я вот эти три пальца (показывает правую руку) - отсюда взял! – (смеётся, все смеёмся) Вот такие чудеса бывают! Чудо это или не чудо?..
Н.:  Это в самой Америке уже, или в Париже ещё проверяли?
М.:  Там, – в Праге, в Чехословакии. Перед тем как визу брали.

Н.:  Как вы начали жизнь в Парагвае?

М.:  В Парагвае? На пароходе как мы ещё ехали, нам сообщили адрес одного русского человека, генерала: Эрн. Николай Эрн. Э-р-н – немецкая фамилия. Он – немец! Но он – самый русский человек, какого я в моей жизни видел!!! Он был генералом в парагвайской армии.  Каждый день ходил на работу. И вот, когда мы приехали в Парагвай – у меня был записан его адрес, - мы с Турянчиком пошли в парк, сели и думаем: «Что? С чего же нам начинать???» Ни денег нет, ничего, языка не знаем… Тогда я вспомнил, что у меня адрес генерала Эрна есть. Говорю: «Пойдём искать генерала!» Вышли мы там, нашли его улицу, смотрим – идёт высокий человек такой, думаю: «Вот он…»
Н.:  Представительный?

М.:  Да. Подхожу к нему, говорю: «Может быть, это Вы – генерал Эрн?» - «Я!!!, - говорит – А кто вы такие?» - Мы рассказали. Взял к себе! Квартиру дал! Работу нашёл! Вечером приходит с работы, – готовил ужин! У него была больная жена… Она даже не вставала с кровати... И он каждый вечер ужин готовил. Мы ужинали. И потом шли на работу, если были в вечернюю смену.

     А когда решили в Аргентину ехать… Бежать! То он дал нам адрес в Аргентине другого человека! Передал нас как бы в руки другого. И вот мы приехали в Аргентину… там тоже двое за нами заботились. Так что… чудо… я к кому ни обращаюсь… - добрые люди были!
Н.:  Как его звали?
М.:  Николай Францевович Эрн.
Н.:  Немец. А почему, как вот Вы думаете, такой человек помогал?..
М.:  Христианин был. Православный. И он верил глубочайшим образом. Когда мы, например, там... -  я вообще так… - люблю покритиковать… и может быть когда и несправедливо… - То он всегда останавливал. Говорит (радостно): «Не судите, да не судимы будете.» Не хотел судить никого. Ни о ком не хотел сказать плохое слово.

Н.:  Как то странно для военного иметь такое милосердие…
М.:  Я имею ввиду… - несчастья, что он пережил… - революция…, так сказать… пробудила в нём желание быть человеком. Я так думаю. Он до революции в России проживал. Да…
Н.:  Но может он случайно? - Только вам помог?
М.:  Нет! Именно его задача была всем помогать. Кто бы туда тогда ни приезжал – сначала к нему!
Н.:  Так, поживут несколько месяцев… он даст человеку встать на ноги…

М.:  Да. Вы знаете, нам, так примерно через месяц, уже хотелось уйти; думали, как бы его не обидеть? А мы нашли квартиру в одной русской семье… Однажды он говорит: «Вы хотите уходить. Я вас прошу не уходите, - говорит. – Если вам нужно, я сам найду вам квартиру. Но туда не идите.» Но не сказал, почему!!! А уж потом мы узнали: там была какая-то развратная… девушка. У этой семьи. Так он нас берёг, что бы мы не пошли туда! Но не осудил её!!! Сказал: «Не идите туда! Если обьязательно хотите уйти, я найду квартиру, но туда не идите!» Вот это всё, что сказал, но не осуждал её. Вот такой он был человек.
Н.:  Да… изумительный…

М.:  А потом, когда я был уже в Америке, в США, он мне время от времени присылал «Листки». Он сам печатал их, - на духовную тему. Такое… потом у него возникло… Хорошую статью напишет и рассылает своим знакомым. Вот эта было у него работа… Так что говорю: лучший русский, которого я знал, - это был немец! Из немцев. Так что вот видите (весело), - русские есть разные.

Н.:  Я тоже здесь удивляюсь, в США… Встречаю немцев. Вот они посещают нашу церковь, соседнюю церковь. Иногда возникает ощущение, что они больше русские, чем я знал людей, которые были в России. Или… это только… Мне до конца не понятно здесь… Или это Православие так влияет?.. -  на перемену национального духа?.. Или же это говорит ещё более древний, как бы дух крови наших предков? В Германии в своё время проживало много славянских племён…
М.:  Да, да… конечно…

Н.: … … и вот у них может что-то такое произошло… (здесь в США в эмиграции или при жизни в России) Это мне не ясно! Ну да, вот… Немцы… А бывает – что-то такое у них, какое-то… - Любовь к России! – Такое отношение…

М.:  Ведь немцем можно быть на половину – это славяне. Ведь всё это было когда-то польское, славянское. Но поляки всё время вели такую идиотскую политику, что… Лезли на Восток! А Запад отдавали немцам. Об этом и Солоневич писал. Плюс и море, Балтику, порты, города отдали, - по Солоневичу.
Н.:  Почему Вы из Парагвая решили не эмигрировать, а Вы употребили именно слово: «Бежать?» - Почему?

М.:  Да… Эмигрировать – нужно было долго (по времени)… время… там кого-то просить, куда-то идти… А так, - сел на лодку, перевезли тебя,  – и ты уже там. В то время там это было можно. Сколько угодно.
     Мы бежали в Аргентину, а на другой уже день пошли на полицию: «Тавайте. Откуда вы?» Мы говорим: «С Парагвая.» - «И как вы приехали?» Мы говорим: «Ночью, на лодке.» Один там в полиции пошутил: «Обратно в Парагвай вас пошлём!» А другой говорит: «Нет,нет! Идите, - говорит, - фотографии делайте. Принесите. И мы вам дадим документ.» Мы принесли фотографии – и через пару минут имели в кармане документ! То, что мы диктовали, - так они и написали. Вот так! … Такое было какое-то интересное, хорошее (голос веселеет) отношение к человеку. Доверие страшное.

Н.:  Вы уже тогда изучали испанский? Какой язык?
М.:  Не много, немного… Мы не сами была на полиции, а наша знакомая женщина с нами была. Она именно сказывала.
Н.:  Вам это генерал Эрн дал?…
М.:  Он дал нам адрес…
Н.:  Чем вы занимались в Аргентине? Да, а в Парагвае Вы кем работали?
М.:  Плотником.
Н.: Как Вы со своей рукой обходились?
М.:  Так я могу работать.
Н.:  А, у Вас правая то здоровая!  А в Аргентине?
М.:  И там плотником работал.

Н.:  Когда, где – в Аргентине? - Вы пришли к мнению, чтобы начать что-то издавать… какой-то журнал… чтобы…  занятся этим?

М.:  В Аргентине у меня было такое пассивное отношение к жизни… что Советский С… Коммунизм… такой удар нанёс по мне… - что я не мог опамятствоваться…
Н.:  Какой? Напомните!
М.:  Ну такой… Духовный. Понимаете. Что ничего не мог сделать. Потому что надежды были большие на Россию. А тут пришла не Россия – и это оказалось: сам сатана! Сам дьявол, знаете… А потом я жил в Аргентине 10 лет и пришёл в себя. Постепенно.
               
Н.:  Десять лет Вы работали плотником?
М.:  Плотником, да… Нет, я сначала работал плотником. Потом два года работал сторожем. Это уже было приятно, потому что возьмёшь с собой книги, читаешь всю ночь и сидишь. … Изучил испанский язык… А потом, - открыл себе магазин, - в два последних года. Магазин! - Это там так просто делается: купил товар, нашёл или построил себе домик, – и торгуй!
Н.:  Концы с концами уже можно было сводить?
М.:  Можно…

Н.:  А в Аргентине Вы ещё не пришли к мнению издавать журнал? Или… пробовали печататься, публиковаться?

М.:  Нет… Да, а печататься, - я печатался там немного.
Н.:  Расскажите, что там были за издания, что там были за общества? Вообще, русская среда в Аргентине есть, существует? Существовала в то время?

М.:  Да, есть. Существовала. В то время их там было очень много. Было много церквей. Новых. Они главным образом были в Буэнос-Айресе и в ближних городах. И писатели крупные приехали, новые… И Иван Солоневич туда, – из Европы. Потом Борис Башилов. И другие – я забыл фамилии, - там были.

     Так вот однажды я с Башиловым встретился на улице, когда мы вышли из церкви. То я ему такое предложил: «Я Вам дам как бы вопросы насчёт русского народа, а Вы отвечайте». И вот я тогда написал статью и поместил в «Нашей Стране»: я ему как писателю, как патриоту русскому, задаю вопросы насчёт «украинства», - и он отвечает. У вас… я Вам не давал эти статьи?
Н.:  Может быть давали. Вот с этого у Вас началась литературная деятельность?
М.:  Да, да.
Н.:  Как выглядел Башилов? В каком возрасте? Что он был за человек?

М.:  Ну, он был, по-моему, очень жизнерадостный человек. Ему, может быть, тогда лет могло быть 45-50. Молодой, здоровый. Хорошо выглядел. Высокий человек, стройный. В 1958 году я был уже в США, а это был, может 1955 год…
Н.:  Откуда он корнями, где он рос, образование получил?
М.:  Он из России. Конечно, он эмигрировал из России… Он, кажется, даже организовал партизанское движение, антикоммунистическое, на территории России. Потом это всё распалось… и пришлось бежать в Германию… и оттуда – в Аргентину.

Н.:  Он известный на Западе историк?
М.:  Да. Он историк. В первую очередь он – историк масонства. Он написал 8 книг, томов «История русского масонства».
Н.:  Откуда он получил такие знания, образование?
М.:  Вот я его так и спросил однажды! Говорит: «Читайте. И вы будете знать.»
Н.:  То есть, самообразованием?
М.:  Да нет, читал значит, узнавал это.
Н.:  Т. е. никаких он университетов не кончал?
М.:  По-моему, он, вероятно, кончил. Я не знаю.
Н.:  Кем он работал в Аргентине?

М.:  Никем. Он… вероятно у него были средства… И он сразу начал писать книги. И организовал издательство «Русь». Вы видите у меня в журнале там (показывает)… обьявления, реклама значатся… Сначала он писал исторические рассказы. Потом переключился на масонство и писал уже только о масонстве до конца своей жизни.
Н.:  Когда он помер?
М.:  Не помню точно, ну быть может (с глубоким вздохом)… может быть лет 15 назад…
Н.:  Вы с ним общались? В церковь одну ходили… Он как-то на Вас повлиял? Журналом своим, личностью?
М.:  Да… Да… Но журнал он не издавал. Ну… с ним было очень приятно, потому что он был очень осведомленный человек. Всё знал…
               
Н.:  А вот Ивана Солоневича? - Вы тоже там, в Аргентине с ним познакомились и узнали впервые?
М.:  Да, Ивана – там. Да, но я ещё будучи в… этом… в Парагвае, уже узнал, что Иван Солоневич издаёт газету опять свою. Продолжает. Он её издавал сначала в Болгарии… «Наша газета» - он назвал её. Я знал газету, ещё на Закарпатье получал, до войны. Потом он перед войной переехал в Германию и оттуда высылал… такие… брошюры… Ну, а потом война… и, конечно, никто не знал, где он, что с ним. А после войны начал издавать в Буанэс-Айресе «Нашу Страну».  Вот эту самую (показывает). Он был издатель. Редактор был другой.

Н.:  Вы его там лично узнали? Что он был за человек?
М.:  Да, да. Хороший был человек. Очень здоровый (физически)… очень. Опытный… Только всё время не хватало средств… Он мог во сто раз больше сделать!!! - если бы были деньги.
Н.:  Его брат Борис, - где жил в то время?
М.:  В Америке (США). Здесь. В Нью-Йорке. Но Борис… как бы «отрицательная личность». Борис только всё время одно кричал: «Атомку - на Москву!» Ему казалось, что если бросить на Москву атомную бомбу, так всё исчезнет… Не будет больше коммунизма. Но это ерунда, конечно. Коммунизм – утопия была.

Н.:  Как Вы оцениваете роль, личность, вклад Ивана Лукьяновича Солоневича в русскую культуру? Что нового в области идей он дал в науку, в историю, а что не успел дать?

М.:  Иван Солоневич… Я узнал о том, что он организовал газету, ещё в Парагвае. Когда мы приехали в Аргентину, то хотелось встретиться с ним. И вот.., я с этим… - с Протопоповым – был один такой русский интеллигент, - и с Андреем Турянчиком поехали к нему… Та… Ну… И поговорили с ним. Он, конечно, жаловался, что всё было бы прекрасно, только денег мало(!)… Это беда всех русских издательств… в то время… и даже в наше время… - все жалуются на это.

Дык… его главное, так бы сказать – главная заслуга состоит в том, что он стал как бы Вождём Народной Монархии. Он обосновал идею, идеологию «Народной Монархии».
Он говорил, что раньше монархия как бы опиралась на дворянство, сословия, сословную бюрократию, а он был человеком, который хотел, что бы монархия опиралась на народ. На крестьянство. Прямо через Земские Соборы, минуя бюрократию, исполнительную власть – сословия. И вот на эту тему писал… Не знаю, сколько там было. – может, лет десять или двадцать издавалась газета, и он всё время об этом говорил. Делал популярной эту народную монархию. И выпустил несколько книг на эту же самую тему, три или четыре книги: «Народная монархия». Вот в этом его заслуга. Он обосновал эту народную монархию. Он доказал, что это  – Россия…
Н.:  Исторически, философски, социально?

М.:  Да. Что Россия не может существовать так удачно и исторически, чем при монархическом строе. Этот строй и создал Россию, правда? В течение тысячи лет. И при этом строе и в дальнейшем – только нормально может развиваться!
Н.:  А до него этим именно вопросом «народной монархии» кто-то занимался?

М.:  По-моему, нет! Нет. Раньше только говорили о монархии и имели ввиду монархию, как бы дворянскую. Но именно он начал говорить о монархии народной.

Н.:  Как Вам самому кажется: реальна эта концепция, такое государственное устройство?
М.:  Мне кажется, - да. По-моему, это действительно единственно возможно, и будет. Потому что так называемая «демократия»… (голос усиливается) - Монархия и есть демократия! Настоящая! Но без монархии «демократия» попадет в руки всяких жуликов, сионистов и так далее. У кого будут деньги. Мы и теперь видим, что несчастная Россия… Коммунизм, вроде как уступает место, а захватывают сионисты… , диссиденты – агентура сионизма и Америки. Опять Россия, так сказать, будет в загоне.

Н.:  Иван Солоневич… Сколько ему было тогда лет, что он был за человек?
М.:  Ему было вероятно лет 60 с чем-то, - 62 или 63.
Н.:  Память была громадная, да? Знания откуда он черпал? То же, – самообразование, библиотеки?
М.:  Он родился ещё в том веке… Да, да… Память громадная была... Знания были… да, да… И самообразование, и чтение…
Н.:  В России он где родился?
М.:  Нет, не помню. Но это можно бы всё легко узнать.

Н.:  В Аргентине он своей газетой, своей личностью влиял на людей? Были ли враги, были ли друзья?

М.:  Конечно влиял! Но в том –то и несчастье, что были и враги! И вот эти враги, наконец, ДОНОС сделали на него, что он – коммунистический агент. И его выслали из страны. В Уругвай. И там он через несколько месяцев умер. В Уругвае. Вот так и кончилось… А после него газета «Наша Страна» уже, так сказать, не имела большую ценность.
Н.:  Это до или после 1960 года случилось?
М.:  Когда Сталин умер? Пятьдесят третьего? Он приблизительно через год умер. После Сталина.
Н.:  И после этого «Наша Страна» уже не имеет такой ценности? И сейчас? Эту «ценность» газете чем создавал?
М.:  Нет, не имеет конечно. А тем, что он именно говорил то, что нужно говорить о монархии и истории. И он умел делать её «популярной». И языком владел замечательно. Да…

Н.:  Как он внешне? Какими чертами характера обладал?
М.:  Водку любил! (смеётся) Он – как всякий русский!
Н.:  Напивался? (смеюсь)
М.:  Да, вероятно, напивался… Да… Он и в своих романах… - так там без конца пьют и пьют. У вас есть книга «Две силы»? Вот я вам дам сегодня. Так возьмите. Или себе оставьте. Или посылайте в Россию. Вот его роман «Две силы»… Два тома…
Н.:  О чём он там пишет?
М.:  Ну, о борьбе народа с коммунизмом. Но он не кончил этот роман. Он умер. Так и не успел закончить сам. Закончил его брат Борис, который тут жил в Нью-Йорке, и издал.
Н.:  Сейчас этот Борис… он…
М.:  Он умер. Лета три или четыре назад.
Н.:  Чем он занимался?
М.:  Ничем… Он… получал помощь от государства… Welfare… Да... И так и жыл... И издавал журнал всё время! «Родина».

Н.:  И вы тоже, кажется, кое-что Бориса Солоневича перепечатывали? Т.е., он тоже занимался публицистической деятельностью? Его тема, его кредо жизни?
М.:  Да. Да. Да. Он был страшный антикоммунист! И больше ничего. Его ничто больше не интересовало. Ему казалось, что коммунизм – это самое страшное зло на планете.
Н.:  А в идеях? - У него было путёвое что-нибудь?

М.:  Да по-моему… нет. Ему казалось – также и Ивану казалось, - что коммунизм можно уничтожить только силой и ничем больше… Это всем так казалось. А оказалось не так, видите. Поэтому предсказать… - кто бы ни делал предсказания – так как то не удается никому…

     И Иван предсказывал… – и ничего не сбылось. Вот в 44-ом году, например.., нет, когда война началась? С 41-го. Так с 41-го, я помню, может быть в мае, или в июне, так я получил от него брошюру из Германии, - он там был. Так писал в этой брошюре, что из 90 шансов, нет! – из 100 шансов – 90 за то, что ещё в этом году будем в России. Потому что он знал, что война будет, знаете. Надеялся, что Советы будут разгромлены в течении, может быть, нескольких месяцев, и что мы будем там. Кончилось победой коммунизма.

(Замечание Автора: кто прав? – Иван Солоневич в книге «Народная Монархия», утверждавший, что он много спорил с немецкими профессорами, доказывая им, что войну с Россией нельзя начинать,, что правительство Германии в заблуждении относительно психологии и мощи национального духа русских; что и немцы, жившие раньше в России и знавшие её народ, протестовали и лезли на восточную стену рейхстага с протестами? Или прав М. Туряница, или он путает?)

Н.:  Вы Великую Отечественную войну оцениваете победой коммунизма?...  - над кем?
М.:  Над Германией.
Н.:  Над Германией как нацией? Или над… нацизмом?
М.:  Над Германией. Пострадала ведь Германия как Нация. Народ пострадал. Гитлер, нацизм – это случайные явления.
Н.:  Было бы лучше, если бы немцы захватили Москву.., убрали Сталина?...

М.:  Не знаю! Видите, раньше такого вопроса у меня не было. А ныне - даже такой вопрос имеет право существовать! Потому что коммунисты такие удары нанесли по русскому народу, что даже вопрос: будет ли когда вновь этот народ играть опять мировую роль? Правда? Такой смертельный удар нанесли… Нация вымирает. Пьянствует. Интелигенция предала народ. Полностью!  Так называемые «демократы»… Так что бог его знает… я не знаю…

Н.:  Но всё-таки у них там были концепции… Геббельс или кто? Я сам этот вопрос плохо помню… Что, видите, было антисловянское, антирусское? Разве можно было допустить?

М.:  Конечно. Положение было безвыходное. Страшное. Победа Гитлера – гибель. Победа коммунизма – тоже почти гибель. Вот до чего довели народ наш. Что ныне – нет народа фактически. И в том, что творится в России, народ, по-моему, не участвует. Если брать крестьян и рабочих, то разве они какую-то роль играют? Играет - продажная интелигенция!
Н.:  Нет, рабочие играют роль.
М.:  Так маленькую какую-нибудь.
               
М.:  Но есть и другие «представители народа»… Эти - представители «демократии». А «демократы»  – во всяком случае не друзья  России. Я же считаю другом России только того, кто за Единую Неделимую Россию. Как иначе?.. Ведь - это наша Идея, наша Цель. Только неразумные люди считают это Мифом. Вот это мне непонятно. Как они, «народные республиканцы» – РНПР, могут это «мифом» называть?! Единую Неделимую Россию! Вы помните? - тут в программе РНПР ( Республиканская Народная Партия России) сказано: «Это миф; это вредный миф». Какой это вредный миф? Ведь это единственное, чем мы должны жить! Так что непонятно, как это они мифом называют…

Н.:  Когда Вы в Америку, в США приехали? И почему Вы из Аргентины решили сюда перебраться? Что Вы искали?

М.:  Рыба ищет где глубже, а человек где лучше! (смеётся) Что я искал?...
Н.:  Здесь в то время можно было хорошо заработать?
М.:  Да. Тогда было хорошо.
Н.:  А там всё-таки не позволялося свою жизнь хорошо устроить, да?
М.:  Нет, нет.
Н.:  Вы в последние два года владели лавкой? Магазином… - Это всё равно не позволяло какой-то бизнес сделать?
М.:  Нет.
Н.:  А здесь на что Вы надеялись?
М.:  Я надеялся… Я сюда, в США, приезжал именно из-за своего журнала! Чтобы журнал был!
Н.:  То усть, у Вас уже была цель?
М.:  Была, да.
Н.:  А почему Вам казалось, что здесь легче, чем в Аргентине?

М.:  Потому, что мой друг Турянчик – он был уже здесь – мне написал, что «если ты приедешь в США, так мы, карпаторуссы, тебе поможем, и ты тут сможешь сразу организовать журнал». И действительно так и оказалось. Я приехал, и через 2 или 3 месяца собралось человек 8 карпато-русских молодых людей и собрали сразу 800 долларов. А это уже – издавай целый год журнал! Знаете, вот это и было причиной.
Н.:  В то время доллар был побогаче, чем сейчас?
М.:  В 10 раз, чем теперь. Лучше.
Н.:  Вы поселились сразу в Маунт Вернон?
М.:  Нет. Я жил сначала в Ньюарке, штат Нью-Джерси.
Н.:  Там было сильное карпато-русское общество? И Вы этих восемь молодых карпаторуссов там нашли, в Ньюарке или в ином месте?

М.:  Нет. Там жил человек, к которому я приехал из Аргентины. И этих людей молодых я там же нашел. И вот мы, говорю, собрались, решили издавать журнал, 800 долларов собрали сразу. И вот так пошло! Это был 1959 год.  Сначала мы задумали только карпато-русский журнал, чистый карпато-русский. И так и назвали: «Свободное Слово Карпатской Руси». А потом мы видим, что россияне у нас в 20 раз больше подписываются чем карпато-руссы! (смеётся) И журнал стал общерусским. Русским вообще – для всех.

Н.:  В то время было много подписчиков?
М.:  Около 700-800 по Америке. Но мы сразу начали рассылать по всему миру – в Германию, Францию, Испанию и т.д.
Н.:  Вы были как издатель и редактор?
М.:  Да.
Н.:  Какие Ваши в то время, в самом начале, были установки? Для чего нужен такой журнал, цели и вообще?
М.:  Ну, чтоб бороться… У нас было две цели: борьба за единство русского народа и второе: антикоммунизм. И третье: проповедь Евангелия, христианства, - православия.

Н.:  Вот у меня такой вопрос: Вы в то время уже верили в то, что Россия рано или поздно «коммунизм» переживёт?
М.:  Ну, конечно, верил, а как иначе?
Н.:  И Вас интересовал вопрос, что будет после «коммунизма»?
М.:  Именно. Да.
Н.:  Или всё же Вас интересовал вопрос, как свергнуть его?

М.:  Нет. Насчёт свергнуть… Свержение… - Мы о том не думали много. Мы давали сведения народу о том, что такое коммунизм: что это чуждое народу, что это антихристианское, что эта идея – дьявольская… Вот это была наша цель. А уж как «свергнуть», «свергать» – это пускай другие думают. Мы о том не думали.

Н.:  Кем Вы там работали, в Нью-Арке? Где-то имели работу, или сразу стали издавать?
М.:  Я работал в фабрике. Эти… коробки… Фабрика коробок. Вот так вот. Но в то время, говорю, и хотя мало оплачивали труд, но издание было очень дешевое:  200 долларов – это журнал. Почта стоила три цента одной посылки. Я издавал почти 1000 номеров. (замечание-сравнение: сейчас в США издать 1 тысячу номеров будет стоить не менее 1 тысячи долларов; почтовое оправление 1 номера от 1 доллара и выше) Знаете… Сначала подписчиков не было совсем. Но я собрал адреса и посылал журнал, бесплатно вначале, - им всем. Но потом с каждым годом всё больше и больше людей подписывалось.

Н.:  А вот типографскую технику, печатные машинки, бумагу – это вам покупали корпато-россы?
М.:  Нет. Этого у меня не было. У меня была только вот эта машинка (показывает уже старенькую, большого габарита электрическую пишущую машинку со сменными шрифтоносителями английского и руссково алфавитов) . А это дело так осуществлялось: собирали материал, дома печатали в нужном нам формате, я нёс в типографию, они там всё делали, издавали, я получал готовый журнал и рассылал его подписчикам.

Н.:  А вот в Маунт Вернон почему и как Вы оказались? Оттого, что «Юнкерс» - сильный карпаторусский центр – рядом?

М.:  Нет. Случайно я встретился с одним человеком, который работал в Маунт Вернон госпитале – городской больнице. Он был начальник… как это называется? Когда товар привозят, получают… склад, да? И он мне сказал, что там есть работа. И я переехал сюда жить.
Н.:  Вы снова плотником работали здесь?
М.:  Нет. Только на складе. Получаем товар, я проверяю и несу, куда полагается. Там расписываются. И всё. Хотя в самом начале я немного работал плотником.

Н.:  Карпато-русское Общество Америки – есть такое, да?

М.:  Да. Тут несколько карпато-русских обществ есть.
Н.:  Они издают газету? Несколько газет издаётся? «Карпатская Русь», потом какие-то есть ещё?
М.:  Да. Эту газету. Есть и другие, но на английском языке. И религиозные.
Н.:  Вас поддерживали карпато-россы?

М.:  Да, сначала поддерживали. Был один такой богатый. Маханец назывался. Так тот и машинку покупал для набора, всё. Даже дом хотел купить! Для журнала. Хотел купить дом Гребенщикова. Здесь такой писатель есть  - Гребенщиков. У меня в журнале хорошая его статья была… Он умер. (прим.: Григорий Гребенщиов был кандидатом на Нобеевскую премию по литертуре).
Н.:  Почему Вы не воспользовались?
М.:  Не воспользовался потому, что… Что бы это мне дало? Если бы был дом, а где работа? Если же я работаю, то тогда за домом не могу ухаживать. А если есть дом, то тогда нужно иметь средства и на само содержание дома в образцовом порядке, по законам США, и чтобы печатать журнал, издавать, рассылать. Не было средств. Не было денег.

Н.:  Какие-нибудь Вам ещё были лестные предложения финансовой помощи в течении Вашей редакторской деятельности?

М.:  Было… Один священник предлагал дом. Но… он был в этой… в церкви советской, знаете… А мы вели как бы борьбу против коммунизма… Так не хотелось просто. Он требовал, чтобы… вот молчать, на эту тему не говорить, о том, что коммунисты творят. И я не мог этим предложением воспользоватся. А потом ещё один человек, старый, решил отдать дом на журнал. Весь свой дом. Но потом кончилось так, что я потерял этот дом. Я не хочу подробно говорить об этом.

Н.:  Вот когда началась «Перестройка»… Вы когда об этом узнали, в каком году? И какие Ваши первые были надежды, мнения? Или раньше, когда появились «диссиденты», в 70-ых годах?

М.:  Я сейчас вам покажу что-то… Диссиденты… То действительно не знал, как о них думать. То, что они ведуть борьбу против коммунизма – это прекрасно. Но я верю, что они ведут борьбу и против России. И поэтому я в 1978 году писал в обращении к читателям моего журнала, говорю об этом и о них так: (читает страницу)

 … «Но никогда ещё не была так нужна национальная пресса и издание книг, как в наше время. Кроме прежних врагов у русского народа, появились новые в лице диссидентов. Их создали и лелеют для захвата власти над русским народом. Они конкуренты коммунистам. Их цели – не дать русскому народу возможность опомнится, и водворить на Руси антинациональную космополитическую власть западных растлителей. Русскую эмиграцию они отравляют гуманизмом, либерализмом, сионизмом, парнографией, сепаратизмом. Захватывают старые наши издательства и организуют новые.

     Но чтобы не происходило в тех странах, где мы живём, нам нужно, невзирая ни на что, печатным словом проповедывать и утверждать в душах наших соотечественников те вечные идеалы, которого образовали русского человека: веру Христову Православную и любовь к народу, то есть, национализм.
    
Нет другой силы на земле, кроме русского национализма, которая в состоянии победить коммунизм и восстановить здоровую национально-духовную жизнь на Русской Земле.
В древнерусском эпосе сказано:
     «Коли ж прийде то час великий,
     та будет трястися земля от грому железного,
     та будет трава падать от ржания конского,
     та будет ветер звенеть от крику военского,
     та то ж будут идти рати руськыя на последний бой,
     на бой жестокий за Землю Русскую единую.»
- Вот это уже тысячу, две тысячи лет есть как!!! У нас должна быть как у древних руссов, всепоглощающая любовь к Русской Земле, и мы обязаны полностью отвергать украинское самостийничество и сепаратизм, разъясняя своим и чужим, что украинец – русский человек,  говорящий на одном из многочисленных русских диалектов, а Украина – Русская земля, о которой летописец вещает:
     СЕ ПОВЕСТИ ВРЕМЯННЫХ ЛЕТ, ОТКУДА ЕСТЬ ПОШЛА
     РУССКАЯ ЗЕМЛЯ, КТО В КИЕВЕ НАЧА ПЕРВЕЕ КНЯЖИТИ,
     И ОТКУДА РУССКАЯ ЗЕМЛЯ СТАЛА ЕСТЬ.
     Нас не должно смущать то, что за последнее время на родине и за границей украинская ложь укрепилась и пользуется всеобщим признанием. Это призрачный успех нынешнего Смутного Времени!
Когда исчезнет на РУСИ диктатура зла, русский человек Украины, Галичины, Волыни, Буковины и Закарпатья сам справится с тупыми отщепенцами и восстановит у себя РУСЬ»

Я их, диссидентов, раскусил уже в 1978 году и ранее: это враги России, - такие же, как и коммунисты.

Н.:  Какие имена «диссидентов» – Вы узнали первыми? Если помните… Которые «прославились» здесь… «Кому служит Солженицын?» - это Ваша первая статья о диссидентах?
 
М.:  Нет, это не моя статья.
Н.:  А, это Николая Гридина!
М.:  Вот эту почитайте! Это писателя Гребенщикова. Георгий Гребенщиков. «РАДОНЕГА». (Из писем с Помперага), 7 января 1958. Чураевка на Помпераге, Северная Америка (просматриваю):
 Н: Да. Поэтическое, трепетное и истинно духовно-русское слово о прошлом, настоящем и      будущем народов России, о Родине, о Свете и о Боге!!!

Н.:  Михаил Прокоп. «Об одном очень остром вопросе». Статья, газета «За правду», №139, 1950 год, Аргентина (читаю статью): Украинский вопрос, Галиция, Карпатская Русь, Буковина, Лемковщина: история за два столетия, русское население и шовинистическая интеллигенция, двойное дно емиграции, насильственная коммунистическая украинизация… - Да, сильная статья, Михаил Ильич!
М.  Что? – М.Прокоп, – это Ваш псевдоним? Я встречал статьи, так подписанные!
М.:  Это фамилия девичья моей матери. Вот ещё посмотрите…

Н.:  Это о диссидентах? Ваша первая статья о них?
М.:  А это два письма: я Башилову пишу, а он мне в газете отвечает. Это ещё тогда, когда я жил в Аргентине.
Н.:  «Об одном очень остром вопросе. Отвечает Башилов.»

М.:  Я не давал Вам этих телеграмм? Шифф, Милюков…
Н.:  «ТЕЛЕГРАММЫ». Март 1917 года.
   1) «Как постоянный враг тиранического самодержавия, беспощадно преследовавшего моих единоверцев  евреев-иудеев, я позволяю себе приветствовать в Вашем лице, дорогой Милюков, русский народ по поводу того, что НМ так блестяще осуществлено, и пожелать Вам и Вашим колегам по новому Временному правительству всяческого успеха в той трудной задаче, которую с таким патриотизмом Вы приняли на себя. Да благословит Вас Бог».  Шиф, Нью-Йорк.

   2) «Объединённие в ненависти и отвращении к ныне свергнутому режиму, будем также объединены в проведении новых идеалов равенства и свободы в мировой борьбе против средневековой и теократической автократии. Большое спасибо за Ваше приветствие, которое характеризует великое изменение, происшедшее в отношениях между нашими странами вследствие спасительного переворота.»   Милюков, Петербург.

   3) «Никакие мировые революции ещё не дали человеку ни единого часа счастья, свободы, хлеба, равенства.» А. Буров, Париж.
- Да, интересные телеграммочки…
 
Н.:  Когда эти диссиденты так называемые, прозападно-демократически настроенные, стали известны, – ощутимо известны в Америке? И какова была реакция всей эмиграции на них, - 1-ой, 2-ой волны на то, что есть такие диссиденты, правозащитники? Вспомните пожалуйста…


М.:  Первыми… были Буковский, Солженицын, Сахаров… Нам, говорю, импонировала их борьба против коммунизма. Но потом, когда мы увидели, что они борются и против России, то тогда мы были разочарованы.
Н.:  Это было глубокое разочарование? - в массе эмиграции или…

М.:  Эмиграция и тогда была поделена на две части: «За Россию» и «Против России», - это всегда было… Потому что в эмиграции всегда были разные люди. Но конечно, большинство например, из еврейской организации, – хотя они по-русски печатаются и говорят.., - но их судьба России мало интересует, - так что все они поддерживали Солженицына и Сахарова. А мы-то видели, что это смертельные враги России. Солженицын, Сахаров, Буковский, Плющ, Амальрик, Григоренко, Максимов – тот, что остался там, в Европе…

Н.:  А после каких ихних книг, бесед, интервью Вам стала известна их позиция?

М.:  В «Новом Русском Слове», еврейская нью-йорная газета стали помещать их взгляды на то, на сё,  – и тогда мы увидели, что это не то и не сё, что мы ожидали. Что быть только против коммунизма – это ещё ничего не говорит. Нужно знать, что ты хочешь после коммунизма? Но после коммунизма они хотели гибели России – разделения страны. И Сахаров, и Солженицын…

Н.:  Это они ясно выражали?
М.:  Ясно, да. Или Альмарик, например, он называл себя историком, говорил, что его изгнали из университета, сказал: «Но я надеюсь, что придёт время, когда увижу гибель этой страны».
Н.:  Но, может быть, они все имели в виду гибель именно коммунистической?
М.:  Нет, именно России. И вот это я могу доказать…

Н.:  Как сформулировать их взгляд на Россию? Для чего они хотели её гибели? Вообще…
М.:  Я считаю так: они были «агентами». Агентами, значит, сионизма. А сионизму нужна гибель России – тут уже бесспорно.
Н.:  Почему?

М.:  Потому что… Причин может быть много. Во-первых, они всё-таки натворили что-то… - ЗЛО. Зла довольно достаточно, правда? Гражданская война, репрессии, раскулачивание и т.д.
И нужно, что бы это, об этом никто не знал и никогда не узнал. Если Россию убить, и она не будет существовать, - то забуде про всё. А если она будет существовать, то в будущем она расскажет, что творилось там. А это для них нехорошо. Я так себе представляю. Никто не любит, чтобы о нём говорили плохое. Но о них много будут плохого говорить, когда Россия встанет на ноги, если встанет когда-то. Во-вторых, Россия – ведь конкурент Запада. Конкурент №1. Нужно его истребить. Во всех отношениях. Ведь почему Россия была уничтожена в 1917 году? - Именно поэтому! - Она сильно начала развиваться экономически, и Запад испугался: что же будет с нами? И вот уничтожили…

Н.:  Ну, он чего испугался, Запад-то?...  - Русская армия пойдет … или экономически?
М.:  Экономически. Конкуренции.
Н.:  В то время уже были монополии, финансовые банки, система мировая?
М.:  Ну да, конечно. Россия сильнейшим образом развивалась. У меня есть где-то брошюра - просто чудеса, что и как в России творилось перед Первой Мировой войной. Им этому нужно было помешать.
 
Н.:  А как Вы… Вот обвиняют, скажем, человека, что он сторонник, ставленник сионизма, так  называемый «шабесгой» на иврите, - скажем, Солженицын, Сахаров там, Плющ, Григоренко, Амальрик. Ведь это сильное обвинение! Может быть, они это делали несознательно, не всё понимая? Просто, - может быть они имели злость к коммунизму? Или «это» всё-таки в их интервью, в их статьях в «НРС» чувствовалось?

М.:  Именно. Конечно. Просто они писали открыто.
Н.:  Открыто писали? И не чувствовалось русского духа, славянского духа?
М.:  Нет. Нет, абсолютно. Никакого духа.
Н.:  Космополитизм, да?
М.:  Я только подумал, - когда Альмарик заявил: «Доживёт ли Россия до 1984 года?» - то я подумал: может это он себе пророчит?! И так и было: он не дождался этого времени. Знаете… Он умер. Он был убит где-то в Испании. Знаете об этом?
Н.:  Нет, я не знаю.
М.:  Не знаете? Вот он на какой-то машине ехал и налетел на него, кажется, грузовик, и убил его. Так что получилось, что он о себе предсказывал. Именно. Не России, а свою гибель. Когда он говорил: «Советский Союз… до такого-то года…», то он, по существу, о России говорит. Ведь Советский Союз – это Россия.

Н.:  Может он, все они, всё-таки имели в виду коммунизм?
М.:  Нет. Он надеялся на войну Китая против России. Он считал, что Китай нападёт и победит…
Н.:  И охватит всю Сибирь до Урала, да? - Это Альмарик так считал?
М.:  Да.
Н.:  А Солженицын как здесь?

М.:  Солженицын… - он был против единства русского народа. Для него Украина – это как Африка: другая страна, другой народ… и Украина, и Белоруссия. Но тут, говорю, в США поживши, за границей, не знаю сколько – лет двадцать? – и начитавшись книг, так тут он уже и Украину, и Белоруссию стал как бы считать Русью (голос веселеет). Но остальные республики ещё готов отделять (весело, взахлёб)!

Н.:  Солженицын выписывал Ваш журнал?
М.:  Выписывал, да.
Н.:  Это как-то повлияло на него? Книги, наверное, Вы ему посылали?
М.:  Я думаю! Он даже книги выписывал по этому вопросу. Вот, например, кн. Волконского «Об исторической правде…» я ему посылал. Потому что это я переиздал кн. Волконского.
Н.:  Вы переиздавали…
 
М.:  Да. Это князь Оболенский, наш подписчик, он в Париже живёт. Он в одно время прислал мне книгу кн. Волконского об украинском вопросе, и я эту книгу переиздал (роется в картотеке адресов). Вот видите: Н.Н.Оболенский, Франция, Париж. Николай Николаевич. Он время от времени присылал материалы для журнала. И в одно прекрасное время прислал книгу Волконского, и я её переиздал в 1000 экземпляров.

Н.:  Да, наверное так и есть – на Солженицына повлияли такого рода книги и журналы…
М.:  Да, вероятно. Не могли не повлиять.
Н.:  Сейчас Вам позиция Солженицына более-менее приемлема. Или как Вы оцениваете?


М.:  Что касается славянства – да. Но… но… - ведь нужно всю Россию сохронять!

Тут даже есть такой момент, что они сами себе противоречат, - я говорю о Программе народных республиканцев – партии идей Солженицына. Вот что они говорят (читает): «Политика России в отношении новых государств Средней Азии, тех кто оторвутся от России, образовавшихся в результате выхода Российской Федеративной Республики из состава Союза ССР, должна изначально учитывать рост движений под лозунгами (голос усиливается) пантюркизма,панарабизма, паниславизма»

Значит, они сами видят, что это есть опасность! И вдруг этих людей нужно выгонять из России!?  Так именно, именно потому, что это угрожает России – оно должно быть у нас! Чтобы им не дать развиться в антирусскую силу. Правда? - Логика так говорит. А они, РНПР, хотят их выгнать! Пусть они там с арабами соединяются, или с этими… с исламистами… Так это просто безумие!
Я считаю, что если для меня кто-то опасный есть, так пускай будет при мне: он тогда не сможет мне вред принести.

Н.:  А вот взгляды Сахарова?
М.:  Это – космополит. Стопроцентный космополит. Патриот Израиля.
Н.:  Почему Вы так говорите?
М.:  Потому, что он НИКОГДА о России слова не говорил, а об Израиле всегда. Он защищал евреев исключительно. Есть и свидетельство… Когда я был в Австралии у Павлова, того, что люто ненавидит Россию, и вместе с женой готовы сбросить атомную бомбу на детей и родных живущих в России, - так этот Павлов мне рассказывал однажды, - я у него жил неделю:

     Он тоже был диссидентом, как и Солженицын и все эти. Однажды он позвонил Сахарову. Хотел что-то, чтобы он ему  чем-то помог. Но Сахаров заявил: Я вам не могу помочь, потому что вы против Израиля, против евреев. Вот и всё. И это, кажется, более подробно напечатано у меня в журнале: этот Павлов написал однажды письмо Н. Тетенову и в нём это упоминает - то, что мне говорил.
Н.:  Это тот Павлов, который сказал, что ради уничтожения коммунизма он готов сбросить атомную бомбу на своих детей, сына в России? (все смеёмся)

М.:  Вы знаете, это такая страшная ненависть, что я уже понять не могу! А и жена ТА-КА-Я… А я тогда говорю жене его: «Может Вы не так думаете?» - «Нет, и я так думаю!» - отвечает. (печально смеётся) Вот до чего может довести человека ненависть! - Что он готов и отца убить, и мать, и себя – лишь бы отомстить кому-то…  … (приглушенным голосом) А это мне не понятно… (ясным голосом) Потому что мстить нам некому. Мы должны возрождать новую жизнь всех. И коммунистов даже, ведь там, в КПСС, миллионы русских людей, среди коммунистов… Неужели их оставить, или истребить, или что? Я именно так себе это представляю. Все они русские люди, всех их нужно как-то перевоспитывать. И это возможно… А Вы не такого мнения?
 
Н.:  (неуверенным голосом) Да… ну… за исключением…
М.:  Ну, конечно, есть исключения: те, кто активные враги России, кто убивали, грабили.
М.:  Вы знаете, если бы я не эмигрировал, мне пришлось бы вступить в партию. Мне уже глава, - там был один главарь в нашем округе, в нашем районе, я забыл его фамилию, говорит (таинственным голосом): «Вот тебе бумаги, заполняй, я буду за тебя свидетельствовать, что ты хороший человек, а твоё прошлое – забудем!» (весело)
 
   А моё прошлое было антикоммунистическое! Но я знал, (громко) что партия не забудет! Понимаете? И поэтому (опять таинственно) я взял у него бумаги и думаю: «Боже мой! Что же делать? Ведь вопрос жизни и смерти…» - И не пошёл. А после этого получаю письмо от секретаря партии, что говорит: «Мы Вас назначаем… э… э… преподавателем политического воспитания (смеётся, а затем и все мы) с тем условием,  что Вы вступите в партию». Это буквально так было.
     И директор школы получил такую же бумагу, что Михаила Ильича Туряницу назначаем учителем политического воспитания с тем, что он вступит в партию. Так что меня (смеётся взахлёб), припёрли, видите, с той стороны и оттуда! - Компартия. Пришлось бежать! И я убежал! … Я уже так дальше не мог быть. Потому что не вступать, когда тебя зовут – это тоже преступление!

Н.:  Да-а… Это они бы оценили, запомнили бы на всю жизнь.
М.:  Ну, да! Так что меня заставили бежать. А спасло меня то, знаете, что я не вступал, - потому что я их знал! Прекрасно! Я Солоневича читал, одного Ивана, другого Бориса, жену Ивана. Они все писали книги. И десятки людей тоже, что оттуда бежали и писали книги о коммунизме. То я знал коммунизм! (тихо) Оне – то нас не знали… они думали, что мы не знаем их… А я их прекрасно знал! И я с ними мог играть некоторое время. Но… потом пришлось бежать..