Горы и Плоски Место имения

«Имот» — так это называется по-болгарски, имущество, чаще всего имеется в виду недвижимое. Имение. А когда по-русски говорят про недвижимость в Болгарии, чаще всего имеют в виду квартиры, апартаменты в комплексах на берегу Черного моря. Для нашего человека другой берег курортного моря — это уже что-то на ступеньку лучше, но все-таки представимое и знакомое. И действительно, если уж перебираться, то к ласковому песку и чистой воде. Я всегда любил и песок, и камни, и воду, и под водой плавать, а выбрали мы «имение» в горах, в 150 километрах от ближайшего моря. Не Черного, а Белого, как говорят болгары. Эгейского, как называют остальные. Всегда можно выбраться поплавать. А жить мы решили в обычном для этих мест деревенском доме.

Ну, не сразу. Сразу мы отказались от приморских комплексов — после того как мне пришлось познакомиться с мутной историей одного из них. Смена владельцев (с присутствием «русской мафии»), накручивание цены, обман в условиях. Сначала говорится «первая линия», потом, когда еще даже не все раскуплено, начинают под окнами строить следующий комплекс, загораживающий дорогу и вид на море. Так это было лет десять с лишним назад, а как сейчас — мне уже не интересно.

Потом мы отказались от покупки квартиры в новых и не очень домах нашего общинного центра Сандански. Квартиры смотрели и в центре, и на престижной окраине, дома были и большие, и не очень — но все это напоминало наш муравейник в Митино, где в каре многоэтажных корпусов жило много людей, с которыми надо было, даже не знакомясь, толкаться и делить пространство. Тут еще сказался и пример наших друзей Россинских, нашедших себе дом в селе Илинденци. Хотя я-то никогда и не жил в деревне, да и Люба даже в таежном поселке собственницей не была.

Выбрали Плоски, почему — я уже говорил об очаровании пейзажем. Добавлю про воздух: заинтересованная в болгарской недвижимости подруга, которая смотрела вместе с нами, говорила, что в горных сосновых лесах кислорода (впрочем, как и у моря) в семь раз больше, чем на равнине. Подруга Ира, живущая в Казанлыке, подтверждает целебность: когда-то она привозила своих детей в санаторий в Сандански, за месяц избавила от астматического синдрома. И про воду: к нашей чишме (колонке) напротив дома, под явором, приезжают машины, из багажника водители вытаскивают 10-литровые баллоны (во множестве) и подставляют под кран.

Водозабор мы нашли сами — в сосновом бору над селом, оттуда и в Сандански ведет труба. Из нашего крана в доме течет то же самое. И это мы еще не обсуждали здешние геотермальные источники — отдельная тема.

Имение в Плоски нам выбрала Светлана Россинская: актриса, она увидела художественное расположение дома на пригорке, на перекрестке пяти дорог, с калиткой под фигурным козырьком. А мы приехали — и согласились. Явор перед домом, ему сто лет. А сам дом маленький, два этажа (первый сложен из валунов, скрепленных землей, второй этаж — кирпичный) вмещают четыре комнаты и кухню; палисадник, за домом — несколько соток сада. Вот это имение мы под себя перестроили за эти годы.

Покупали через риэлтора, сначала зарегистрировав фирму: по болгарским законам, частные иностранные лица не могут покупать землю, а вот легко созданные ими же фирма — может. Выяснилось, что при всей мастеровитости бая Андреа (и столяр, и слесарь), у которого мы покупали дом с участком,  здание стоит без фундамента (и канализации, и гидроизоляции) и тихонько сползает со скалы, по стенам трещины — от столетнего эквилибра. Его первым владельцем был поп, приехавший в Плоски служить в церкви сразу после присоединения здешних мест к Болгарии, примерно за сто лет до того, как мы начали ремонт. Так что обошелся нам дом более чем в два раза дороже первой суммы. Хорошо, что мы еще зарабатывали в Москве, пока в Плоски шел ремонт, и могли постепенно отправлять необходимые средства.

От бая Андреа нам остались и его мастерские и винарня, сложенные из пиленых кусков мрамора. Мрамор вообще распространенный в округе материал, потому что над нами, над Плоски и Илинденци, находится его месторождение и несколько карьеров. От известняков, кстати, и вода сильно минерализованная. А мы из мраморной пристройки к дедовой мастерской сделали кладовку, а саму мастерскую, вынеся верстак, превратили в гостиную. Остались дрова — до сих пор не израсходовали, поскольку добавились все древесные элементы от порушенных козлятника и сеновала.

А печку в дом мы сами купили новую (такой железный камин), только вот до летней кухни — фурны с разными приспособлениями — руки пока не доходят, так и стоит у ворот полуразрушенная, интересуя лишь цыган, собирающих металлолом, и котов — своих и заходящих.

Ну и, конечно, сад. Последняя жена нелюдима Андреа, говорят, была певуньей и того женского типа человеком, в присутствии которого лучше несутся куры и плодоносят деревья. Если от хозяина нам достались в земле три патрона германского образца 1943 года и куча всяких железяк, то от хозяйки — четыре яблони, например, привезенные из ее родного Рильского ущелья (потом о нем расскажу). В нашем селе таких яблок не видели, а еще и слив — маленькой круглой алычи и большой «венгерки», соседи до сих пор лакомятся белой шелковицей, чьи ветки свисают за ограду. Иногда заодно просят отломить веточку лавра. И смоковницы наши (фиги, инжир — если неясно) пользуются уважением и спросом, как домашний сорт внутри сада, так и дикий — свисающий над дорогой.  После того, как уже мы сами высадили саженцы тех растений, о которых в городе могли лишь мечтать, я как-то не поленился и посчитал: у нас стало 30 видов деревьев и кустарников (Любино море цветов и не пытался учесть). Давно не пересчитывал…

Есть еще одна важная особенность: нет краж. Под Ростовом Великим, великолепным русским городом, наша дочь и ее тогдашний муж купили домик. Бились о неудобства, на время вернулись в Москву. А когда приехали обратно, то увидели: растащено все, что можно было унести. Да и что нельзя… Здесь, пока мы были в Москве, а ремонт шел по нашим указаниям в интернете, пропали две вещи: старая электроплитка и старая керосиновая лампа, они понравились тем ребятам из Микрево, которые копали траншеи под канализацию и гидроизоляцию. Один из них, кстати, предлагал купить золотые монеты, принес спичечный коробок, открыл — профили Александра Великого. «Здесь только целые, — говорит. — Я половинки выбрасываю»… Монеты Македонского в этой земле (как и патроны) не случайны, но об этом — в исторической главе.

Мастера  сделали бетонную стяжку, укорененную глубоко вокруг дома, теперь дом не ползет. Петр и его сын Стефан, которые успевают обновлять все дома в Плоски, вплоть до храмов, обустроили и все внутри — по нашим пожеланиям, пришлось нам научиться дизайну, архитектуре и инженерии. В доме теперь две «бани», еще один туалет на участке. Вместо старой развалюхи, приспособленной под сеновал и козлятник, стоит гараж, над ним веранда — для игр внучек, когда приезжают.

Одного Петр со Стефаном не могли сделать — каменную подпорную стену, держащую огород и сад от сползания на улицу. Могли сделать бетонную, а нам не хотелось, даже если ее сверху каменной плиткой обложить. И мы нашли мастера — по надписи над уличной чишмой по дороге в лес, там сказано было, что работал Алекси Албанец. Когда нашли его, он назвал причину расцвета своего бизнеса: местные мастера утратили искусство укладки валунов, а у них в Албании — еще нет, поэтому он остался здесь рядом с болгарской женой. И нам сделал стену такую, что даже местный кмет хвалила.

А коротко о нашем «имении» я написал в балладе.

                Баллада о доме, коте и саде

Старик больше не мог один
и уехал, у дочки живёт.
А у дома, где новый теперь господин,
старый сад и молодой кот.

Дом постепенно раскроется сам,
всё покажет и удивит.
Он привык отражением быть глазам,
сохраняя в себе их вид.
Три дня дождик долбил гору —
и всплыл каменный дом,
на полу увидели поутру
неглубокий — но водоём!
Без фундамента стоят на скале
метровые клети камней,
а под ними скользит в земле
древний ручей, как змей.
Сто лет назад построил жильё
священник на этой горе,
фундаментом веры скрепил своё
жилище — и не прогорел!
И потом те, кто после него
поповский дом обживал,
ни камня шаткого, ни балки гнилой
не видели наповал…

А кот на задние лапы вставал,
чтобы гладили возле глаз,
на бетоне следы когтей  оставлял:
— Здесь живу, я один из вас!…

Сад по своей программе цвёл,
волною гнал урожай.
Майский жук, отгоняя пчёл,
сожрать алычу угрожал.
И горожане, владельцы клочка,
дурманящего землёй,
пришельцы, выходцы с кондачка
в сад ушли с головой.
Всплывали камни, их били кайлом,
как гарпуном — китов,
и сад становился домашним, как дом,
ясным, как мир котов.
Понятны луковицы и ростки,
лозы и сети корней,
но тайны цветов и плодов глубоки,
смирение всё верней.
Что скажете, небо? Какой циклон
сахарский песок принесёт?
Всемирной погоде земной поклон
хранитель сада кладёт.

Скользит по скале, как облака след,
жизнь земляного червя,
и ты привязан, распят, раздет —
не избежать, живя,
тяжести почвы, крепости гор,
солнца и синевы…

Туман от реки, ветер, простор,
ожидание свежей травы.