Горы и Плоски Родственная речь

Я не сказал о том, что была еще одна причина, по которой мы выбрали Болгарию для проживания. Можно же было попробовать комфортную Германию, например, которая принимает евреев, или просто Израиль. Но кроме того что не хотелось становиться в позу просителя, не тянуло  переходить на чужой язык. Для меня, с ученичества не чувствовавшего призвания к иностранным языкам, хотя и нельзя сказать, чтобы сильно при этом тупившего, нашлось словесное оправдание: я живу в языке. Для меня важно не примешивать к моим ассоциациям, необходимым в стихах, да и в прозе, слов, которые я не могу до дна почувствовать, которые могут быть мной поняты приблизительно, из-за которых я могу оказаться… пустозвоном, что ли. У Любы нет такой проблемы, она ориентируется не только в крепко усвоенном английском, но и слегка в польском, французском, даже чешском — судя по общению с аборигенами в наших поездках. А теперь вот свободно общается с соседями на болгарском, читает книги и газеты, даже кроссворды разгадывает.

Так вот, и мне этот язык был близок еще до прямого знакомства, хотя, в отличие от Любы, я на журфаке древнерусскую (старославянскую, древнеболгарскую) литературу увлеченно не изучал. Но звучание слов, да и кириллица делали для меня родственной эту быструю, твердую, как камушки в горной реке, речь.

Даже понятные, мгновенно, слова звучат отстраненно: там, где в русском гласные смягчают,  или даже  мягкий знак после согласного определяет звучание, звук болгарского слова предстает как бы без оплетки — чистый металл. Соответственно, и наша речь, тем более мои попытки сказать что-нибудь явно понятное или даже болгарское звучат непривычно. Кто-то сказал, что русский акцент напоминает стиль разговора болгарских геев. Вот уж не думал!..

По звукам родственно, а по корням иногда неожиданно. Вот, скажем, слово «страхотно» — это о чем? Это эмоционально? Да, но в позитив или в негатив?  Тогда, скажите, если по-русски  «ужасно красиво» — это лестная оценка, то почему по-български «страхотно» не может быть «чудесно» или «замечательно»? Думаю, это перешло в общеупотребительный язык из дамского… В любом случае для меня неожиданная помощь, расширение взгляда, поддержка поиска — какие еще смыслы таятся в языке. Ведь он — не скучная грамматическая конструкция, а ментальное зеркало, переливающаяся многослойная атмосфера культуры, обычаев, стремлений.

Добавочным неожиданным ключиком стало обилие в болгарском языке слов тюркского происхождения. Вон та колонка под явором напротив окна, из которой беспрерывно течет вода, называется «чишма» — родник, на празднике в церковном дворе разливают большим половником в принесенные сосуды густой суп «курбан-чорба», да и много других предметов и явлений, появившихся в народном быту явно до прихода османских завоевателей, несет тюркские корни. Наследство, видимо, булгар, пришедших из поволжских степей, от уральских предгорий, во вторую волну переселения народов вскоре после прибалтийских славян. А я-то, родившийся в Оренбурге и выросший в Уфе, чувствую не чуждыми не только славянские, но и тюркские слова и обороты языка.

Они все здесь перемешались: фракийцы, славяне, булгары, потом и цыгане. В городском бассейне, где одежда меньше нивелирует людей мировой модой, посмотришь: вон та девочка прямиком с античной вазы, у этой — типично славянские черты, вот смуглый шустрый парень, вот спокойный степняк… И всех их объединяет общая ментальность, которую хранит общий язык — основательный, с обилием суффиксов и артиклями, со следами общения всех соседей — от греческих до иллирийских, албанских.

В пятом-шестом веках пришедшие на пепелище Римской империи славяне не чувствовали себя народом, роды и племена не были скреплены, объединяли их только войны с Византией, которая пыталась четко обозначить границы. Именно эти взаимные стычки, в которых булгары стали играть роль военных вождей, примерно как варяги в это же время на Руси, создавали структуру общей жизни. Общей — как внутри кипящей балканской котловины, где оформлялись отличия с родственными сербами, так и во взаимодействии с развитой европейской цивилизацией.

И та, в свою очередь, приняла участие в формировании не только народа и государства, но и языка. Через культуру, то есть — через религию. Константин Философ, уроженец близких к нашим местам Фессалоник, с детства впитавший язык и представления греков, славян и евреев, населявших нынешние Салоники, умер в 869 году в Риме, с почестями похоронен  — потому что достойно выполнил поручение римского папы, вместе с братом своим Мефодием положил начало переводу книг Библии на еще один варварский язык. Для славян он стал святым Кириллом, создателем кириллицы — и многих понятий, образов, отношений, прижившихся в славянских языках.

Начинал он свое послушание отнюдь не в Болгарии, а в Моравии, среди таких же монахов. Но потом соседние немецкие епископы захотели взять моравских братьев под свое крыло, контролировать «промывание мозгов» славян. И Кирилл с Мефодием и учениками ушли в Плиску, под крыло болгарского князя Бориса. Там, в нынешней Старой Плиске, где наш Международный союз писателей имени Кирилла и Мефодия проводил свой фестиваль «Славянское слово», есть впечатляющий музей с прекрасным каменным алфавитом во дворе — памятником кириллице. В музее Старой Плиски, как в парижском «мадам Тюссо», стоят статуи первых болгарских ханов, князей и потом царей, есть мизансцена с «моравскими братьями», работающими над рукописями.

Но нет, понятное дело, предыстории их отношений с Борисом. А болгарский князь до их приглашения в свою столицу успел казнить почти всех немногих к тому времени христиан-подданных. Поскольку считал их агентами влияния соседней великой державы, подрывающих языческие «скрепы» народного единства — ну и государственную власть заодно. А потом решил, что Римская империя потому так хорошо устроилась по соседству, что ее скрепляет не тюркское тенгрианство, а могущественная европейская вера в единого бога. На его обращение откликнулись и Константинополь, и Рим — так Кирилл с Мефодием оказались в Болгарии, которая стала центром создания славянской письменности благодаря переводу священных книг с латыни, греческого и еврейского языков. Зря, что ли, братья прошли школу Салоник! 

Но для того чтобы крестить все население страны, требовались большие «тиражи», по всей Болгарии надо было обеспечить храмы литературой. Для того потребными оказались до 20 тысяч телячьих шкур в год, писали-то на пергаменте. Не каждый наместник царя мог обеспечить (содрать со своих крестьян) такое количество, поэтому «моравские братья» были посланы в богатый Охрид. Город нынче входит в состав Северной Македонии, а тогда был одной из столиц первого Болгарского царства. Там в монастыре на маленьком острове красивейшего Охридского озера, европейского Байкала по чистоте, закипела работа переводчиков и переписчиков. Проверять каждую букву, чтобы не было разночтений в священном писании, Мефодию (Кирилл уже отбыл в Рим) помогали Наум и Климент Охридский. Имя святого Наума носит теперь островок на озере и монастырь, а святого  Климента Охридского — Софийский университет.

Власти империи сознательно желали цивилизовать буйных варваров, с которыми к тому времени успели не раз повоевать. Но получилось, как с готами. Тем тоже помогли создать свою письменность, постарался вестготский епископ Вульфила. Готы крестились, но потом все равно активно участвовали в падении Рима. Из причерноморских степей они прошли в IV-V веках по болгарским ныне дорогам до наших мест, мимо Гераклеи Синтики и Партикополиса на основную территорию империи. Впрочем, и прошедшие через столетие той же дорогой булгары, а потом и восточные славяне, христианизировавшись, не потеряли желания «потрогать за вымя» богатых соседей.

Например, киевские князья. В Великий Преслав, одну из древнеболгарских столиц, на несколько лет переселялся даже князь Святослав, думал не только о том, что по Черному морю на ладьях он легко достигает стен Константинополя, но и о том, что город на чудесной балканской земле неплохо бы сделать столицей объединенного славянского царства. Помешали проекту печенеги, разбившие войско Святослава на обратном пути у порогов Днепра. Историки не исключают, что вороги поджидали его там, потому что были предупреждены из Киева деятелями, не желавшими столь решительных перемен. А жаль, неплохое бы царство получилось. Да и нынешняя геополитика выглядела бы по-другому…

Кстати, в соборе святого Петра в Риме в одном из пределов мы видели изображение святой Ольги, княгини, приведшей христианство в Киев, той самой, что сожгла город древлян, убивших ее мужа Игоря. Есть источники, которые утверждают, что Ольга приехала «в замуж» с территории нынешней Болгарии, тогда уже христианской.

Как бы то ни было, столетия спустя после крещения, даже после Ивана Рильского, сурового пустынника, создавшего основы болгарской нравственности, личного самоусовершенствования (об Иване, думаю, позже и подробнее расскажу) болгарские воины шли в соседние пределы с войной. После одной из них император Василий приказал ослепить четырнадцать тысяч пленных воинов, чтобы дорогу в империю забыли. Василий получил в истории имя Болгаробойца, а царь Самуил, который с ним воевал, умер от переживаний. Сейчас соседние государства, Болгария и Северная Македония, смешно спорят о том, чей же был царь Самуил, памятники которому стоят и в Скопье, и в Софии. А Самуилова крепость, основанная его воинами, стоит на самой границе двух нынешних государств, полчаса езды от Плоски…

Так почему же неудачей кончились расчеты римских (включая Константинополь) стратегов? Почему принесенная варварам высшая на тот момент цивилизация с самым развитым гуманистическим мировоззрением не дала мира ни империи, ни образовавшимся на ее месте и вокруг государствам и народам? Неужели дело в том животном инстинкте, который Лев Гумилев назвал пассионарностью, неужели именно он приводит в движение слепые массы и ослепляет вождей?

Неужели те волны беженцев из «третьего мира», которые сейчас бьются о берега цивилизации, неизбежно ее уничтожат? И что останется от человечества? От нынешней «Вавилонской башни»?

Книги. На разных языках. Которые не забудут?

* * *
Кто придумывает — тот и называет.
И пока другой ещё зевает,
он просовывает гибкий свой язык
в сердцевину чуждого наречья,
старые слова слегка калеча.
Ничего — другой уже привык,
но пока он ищет имя снега,
ожидая откровенья с неба,
копоть принимая за кровать,
кто-то изобрёл взамен кухлянки
куртку, лёгкую, как пиво после баньки,
чтобы легче золото копать.
Ты отдай за скорость разуменья
тяжкий труд любого поколенья.
Офисов бессмысленная мзда -
коротка хазарская кольчужка,
и вприпрыжку не шепчи на ушко,
ты своим не будешь никогда.
Тот варяг, кто выправил кольчугу,
драгу, пушку, а вчера — подпругу,
тот сегодня слово смастерил.
Приноси, как жертвоприношенье,
слов своих невыношенных жженье.
И в конце — черта чужих чернил.