Горы и Плоски Будители и миряне

В нашем селе, как в каком-нибудь старом городе, есть своя главная площадь. На нее выходят пять кафе (недавно открыли последнее) с магазинчиками, она замощена брусчаткой, а на главном здании надпись: «Читалище Светлина». Произносится «читалиште» и означает «библиотеку» — ну, вспоминайте «Кавказскую пленницу» и спрашивайте, как туда пройти! Очень просто, во многих болгарских поселениях мы видели указатели, даже на английском на стрелках написано «library». Ничего странного, библиотеки создали эту страну. Революции, национально-освободительные и прочие общественные движения обычно зарождаются в образованном классе. Здесь началось с просвещения, как во Франции, со стремления развить интеллект нации.

Несколько столетий Болгария была провинцией Оттоманской империи, первое и второе средневековые царства прочно забыли. Турки потихоньку селились в долинах, болгары в горах, занимались своим сельским хозяйством и платили налоги. Побольше, чем турки — за то, что христиане. Кстати, довольно близко была другая, более бедная османская провинция Албания, и там те, кто жил в горах, наоборот, становились мусульманами, потому что не могли заработать своим хозяйством на налоги. А те албанцы, кто жил на хороших землях, оставались христианами, они же одними из первых, как армяне, приняли крещение…

Так вот, в болгарских вилайетах почти не было случаев перехода в ислам крещеных: те, кто из этнических болгар его исповедовал, приняли мусульманство еще до прихода турок, когда по всей Европе стали преследовать секту «богомилов», болгарские ее последователи решили перейти в ислам, лишь бы не сдаваться. А прочие православные тоже были упрямыми и слушали своих священников, не прельщаясь снижением податей. Во всем остальном они подчинялись османским властям спокойно, безо всяких восстаний, термин «иго» не употребляли. До тех пор, пока попы не стали учить прихожан болгарской грамоте, открывать школы и заводить библиотеки.

Так начиналось национальное самосознание. Не среди простых людей, не слишком задавленных империей, а среди обученных мыслить не приземленно, решивших и сумевших взглянуть на себя не только как на земледельцев и скотоводов, но и как на народ. Мелкие купцы, ремесленники, учителя — грамотные в первой половине XIX века и  составили среду недовольных, борцов за независимость. Конечно, они были молодыми людьми и поэтами. Но готовили их попы.

Которые и сами не отсиживались. К 70-м годам века освобождения стали образовываться подпольные кружки, а потом и вооружаться. Один из таких священников, отец Матей Преображенски по прозвищу «Миткалото», так возбудил свою паству, что его молодой последователь Теодор Лефтеров, из небедной семьи, позволившей ему учиться в Лондоне и стать успешным торговцем, ушел в сельские учителя, а когда началось восстание 1876 года, взял револьвер в руки и с ним погиб. Так он и запечатлен на памятнике в Велико Тырново: в учительской тужурке и с пистолетом, даты: 1852-1876. Понятно теперь, почему тургеневский Инсаров стал идеалом народовольцев в России, видевших в наследниках крепостников аналогию турецкого ига.

Все они, и священники — от отца Паисия, митрополита XVIII века, до Миткалото, и поэты, и революционеры — от Христо Ботева до Васила Левски, получили имя «будители». Все они и сейчас присутствуют в жизни болгар. Наш дом одним концом выходит на улицу «Васил Левски», наш друг Иван Парапанов вместе со своими друзьями-краеведами ходит по местам повстанческих укрытий в Пиринских горах. Люди помнят, чей родственник где воевал, помнят и тех, кто уже более ста лет назад освобождал в балканской войне наши места, последние территории, вошедшие в Болгарию. И у здания кметства рядом с главной площадью Плоски есть памятник с фамилиями погибших в балканских войнах. Такие же памятники и мемориальные доски мы видели по всей округе.

Жертвами освоенного свободолюбия стали не одни учителя с пистолетами (как и их духовные соратники в России), а и мирные обыватели. Османская администрация, согласно имперским обычаям, начала зачистки среди возможных «пособников» повстанцев, как и в русско-кавказских войнах последних веков. И власть завоевателей задействовала в них иррегулярные войска, янычар (как русские — казаков). Получилось, что люди одного, правильного, вероисповедания стали истреблять соседей, тех, с кем рядом они жили веками, но только они оказались исповедания неправильного — в одном Казанлыке в погромах убили 200 человек. И вот тогда стремительно стало всеобщим национальное самосознание.

Библиотеки в наше время, как и книжные магазины в городах, конечно, менее популярны. Но работают каждый день. Люба ходит в «Светлину», меняет книжки, я отнес несколько своих, в том числе и рассказывающий о Болгарии сборник «Краткая история присебячивания». Уверен, что остались в селе люди, читающие по-русски, зря что ли незнакомый человек как-то встретил меня словами: «Здравствуй, русский поэт!»

Кроме библиотеки, магазинов, кафе и кметства рядом с площадью расположена бывшая гостиница для приезжающих специалистов бывшего совхоза. Теперь там клуб пенсионеров на первом этаже, а гостиничные номера на втором вообще не используются. Не приезжают специалисты помогать собирать огромные урожаи табака и помидоров. Когдатошние удушливые сушилки табака несвоевременно свели в могилу некоторых ударниц прошлого. Внизу на шоссе у поворота на Плоски напротив придорожного трактира непонятным пугалом высится статуя работницы-ударницы, моделью послужила в свое время сборщица томатов, собиравшая за сезон большие тонны и за это получившая звание героя. Мы ее застали в первые годы жизни в Плоски, скромная худая женщина с длинными косами. Она умерла не слишком старой, ее родственники и содержат трактир напротив памятника…

Земли бывшего совхоза поделили между жителями села, товарную продукцию выращивают не все, о больших тоннах забыли, табак вытеснен с мирового рынка международными монополиями, у нас его больше не видно. Болгарская продукция со скрипом продвигается в единой Европе, бывший советский рынок давно забыт. Разве что вино поддерживает репутацию. Вот Васил Ризов содержит магазин в Софии, его бренд — чистая продукция из Плоски. Агробизнес перешел на другие скорости и отношения, хорошо развивается только экспорт кисломолочной продукции, но в наших местах она идет на внутреннее потребление. Вот недавно Радослав завел ферму черно-пестрых коров, мы у него еженедельно покупаем по двухлитровой бутыли парного молока, а можно и кислого, и творога...

Конвейер, массовый обязательный выход на поля, повседневная химия — все, для чего необходимы были указания специалистов и партийного начальства, остались в прошлом. Социалистические «будители» не востребованы, граждане на выборах не жалуют левых. Крупнотоварное производство в сельском хозяйстве упирается в избирательность потребителей, кроме прочего. В наших магазинчиках вокруг площади, не говоря уже о супермаркетах Сандански, выбор обычных продуктов пестрит географией происхождения, хотя болгарские все-таки более предпочитаемы.

В общем-то, обычная диалектика. В деле просвещения нельзя останавливаться на одном усвоенном материале, понятие свободы развивается. Когда-то — свобода от завоевателей, потом — от «эксплуататоров», к которым сходу отнесли (по подсказке советских повелителей) почти всю интеллигенцию, большая часть которой погибла в концлагере на дунайском острове, потом — свобода от «коммунистического ига».  И замечаешь, как приемы возбуждения народных масс карикатурно повторяются в возне политических амбиций, в игре вокруг «национального вопроса». Вот уже бывшие коммунистические доценты с двух сторон на пустом месте, безо всяких реальных столкновений разжигают трения между соседями — Болгарией и Северной Македонией. Могут доиграться — слова имеют материальную силу.

Хорошо, что крестьянская сметка помогает скептически посматривать на все эти игры. А люди-то у нас в селе, в основном, живут долго, многие помнят все предыдущие этапы, а молодежь разъехалась по Лондонам и Барселонам, но наведывается в дома родителей. Равновесие поддерживается уважением друг к другу, стабильной работой механизма общественной жизни: обязательное общение в кафе, где сложились постоянные компании, обсуждение политических и экономических новостей, вот и чат в фейсбуке активно ведется, и межрайонная газета упоминает село, и многопартийные выборы не дают застояться. Ну то есть толчок к осмыслению крестьянской жизни зря не пропал.

И мне перепало в наследство уважение простых людей к литературному труду, я уже говорил о приветствии случайного встречного. Было и другое яркое свидетельство: на дне рождения у соседа Васко, когда я подарил ему свою книжку стихов, он попытался поцеловать мне руку, как целуют священнику после благословения. Без подобострастия, из уважения к миссии. И сами священники живут здесь скромно, могу судить хотя бы по нашему дому, который сто лет назад построил себе настоятель старой Богородичной церкви.

Изменилась и моя литературная манера. Слава богу, перестал писать «по вызову», по заданию редакционного начальства и его заказчиков, «чего изволите» исчезло даже в качестве пугала, с которым боролся всю журналистскую жизнь, не всегда успешно. Стало интересно вглядываться в абсолютно чужую, непривычную жизнь, не вынося быстрых суждений, вглядываясь в историческую подоплеку. Фантазий и раньше было немного, а теперь получил поддержку от неисчерпаемости «нон фикшн», от возможности сравнивать местное, конкретное с глобальным. И появилась цель — быть «инфлюенсером», влиятелем, наряду с другими пишущими предлагать людям варианты осознания действительности.


Рецензии