Верка

Предварительно, как объявила дежурная, поезд опаздывал на тридцать минут. Озябшие люди покорно потянули к прокуренному теплу вокзала. Но промозглый сиверко смахнул с перрона не всем ожидающих. Четверо пёстрых девиц, разодетых от “мини” до “макси”, смеялись неестественно гром¬ко. Я, занятый мыслью, что мизерный шкалик здоровью не навредит, подошёл к весёлой компашке,
- Девчата, - обратился сразу ко всем, - не под¬скажете, где бы согреться?
Они, как по команде, повернулись ко мне и взор¬вались пуще прежнего. Самая мелкая и густо, сверх всякой меры накрашенная, просверлила взглядом насквозь, аж под дублёнкой заходили мурашки.
- Дашь закурить, сама согрею.
Меня, впервые не нашедшего ответ, выручила
супербдительная жена.
- Вот охальницы, ни стыда, ни совести. Да и ты тоже, хорош...
К счастью, последняя мысль оборвалась, едва зародившись. Подобревшим взглядом лучшая половина смотрела мимо меня на какую-то полную женщину. 1
- Валюха, - не выдержала она, - ты ли это?
Женщина в норковой шубе сначала уставилась,
явно не признавая, а потом широко развела руками, и моя “сытенькая" жена показалась хрупкой девочкой в объятиях этой крупной особы. Слёзы, поцелуи, расспросы. Я вспомнил о кормильце-буфете, когда мимо нас проплывал знакомый квартет.
- Не пойму, чем от них так несёт, - не могла простить моя родная их недавнюю выходку. - А помнишь, Валюха, как мы учили таких уму-разуму?
Так, благодаря необязательности соблюдения расписаний движения поездов и_ неожиданной встрече подруг, я многое узнал о хуторской жизни пятидесятых годов, когда тоже не обходилось без моральных уродов, но всегда находились отчаянные головы, которые боролись за чистоту человеческих отношений. В память о том далёком времени, когда о развлечениях думали реже, а быть счастливыми так же хотелось, я изложил частичку услышанного на бумагу...
Под Новый год погода испортилась. С Кархины подул порывистый ветер и зашипел верхушками сухого камыша. В студёном небе расколотый тучами месяц расплывался в пятно и бросал от сгор¬бившихся хат сероватые тени.
В такую-то непогодь всё живое, небось, приби¬лось к затишке или теплу, а вот над этой парой фигур издевалась позёмка.
Первой, с гордо поднятой головой, шла курносенькая девчушка лет шестнадцати. Она почему-то далеко сошла с занесённой дороги и прямиком катила к намеченной цели. От неё всё время от» ставала вторая, хотя на вид казалась покрепче, да и росточком повыше. Она шла по глубоким еле* дам и по-стариковски ворчала, но с таким расчётом, чтобы подруга её не услышала.
- И на кой ляд я с ней увязалась? Грела бы ко¬сточки на горячей лежанке да сладкий пирог уплеётала. И вот, на тебе... Принесла нечистая эту Вер- ку-разбойницу. Почему я не могу ей отказать? При¬колдовала она меня, что ли?
Вдруг в зарослях чакана зловеще сверкнуло не¬сколько огоньков. В сердце словно шилом кольнуло.
- Волки, - шарахнулась дрожавшая Валька.
- Что ты, трусиха. Вот я их щас, - рассмеялась “разбойница” и метнула по кустам громадной кубышкой. Из зарослей шумно выскочил заяц и, взрывая каскады пушистого снега, покатился по сугробам, как мячик.
- Ну, вот и первый объект, - пошутила геройская подруга, подходя к крайнему дому на выселках. Она отыскала не сплошь замерзшее окно и, поднимаясь на цыпочки, заглянула и поманила к себе Валюху.
В горнице за круглым столом сидела расфранченная пара. Гостя узнать было нетрудно. Все хуторские знали Сахно - главного зоотехника с центральной усадьбы. Этот женатик неприкрыто ухаживал за экономкой фермы - Руфиной. Чудная пара - “гусь да гагара”, - была чистой воды антиподом. Если Сахно выглядел коротышкой и круглым, как пузырёк, то его предмет пристрастия был
длинным и плоским, как щепка.
- Простите нас великодушно, но праздник малость подпортим, - на полном серьёзе раскручивала сценарий пришедшая из ночи моралистка. Из кармана плюшевой куртки она извлекла шпульку ниток и размотала конец, на котором оказались привязанными гайка и перо “рондо” от ученической ручки. Воткнув носик пера в верхний брус рамы,
она спокойно и тихо сказала:
- Валюха, возьми шпульку, спрячься вон за тот куст и дёргай за нитку, чтобы гайка ударяла в стекло, а я останусь здесь, за углом.
Когда командир исчез, Валька натянула нить, затем отпустила резко. Гайка звонко звякнула и по инерции отбила барабанную дробь. “Как бы не разбить”, - затрусила барабанщица. Но “договор дороже денег”, и она, приноровись к новому делу, стала вскоре колотить в аккурате.
К освещённому окну прижалась худая Руфина. У Вальки перехватило дыхание, а когда всё улеглось, тяжело вздохнула и застучала вновь, как было приказано. Теперь к окну прилипла уже не¬стандартная парочка, а Валька опять замерла. И так несколько раз. Потом Руфина набросила на плечи шушун и вышла в снежную муть. Никого. Походила кругами возле калитки, бросила взгляд! на пустынную улицу, пожала плечами и со слова¬ми “странно всё это” возвратилась в избу.
После удачного дебюта от угла отделилась сама “атаманша”. Она осторожно несла всё ту же кубышку, от которой снизу исходил загадочный свет.
- Не поджечь ли собралась? - струхнула Валю-
ха.
- Стучи, - скомандовала Верка, когда появились тени в окне. Я
“Разбойница” поднесла вплотную к стеклу то, что ' несла. Бледно-молочного цвета кубышка с пробитыми дырками походила на человеческий череп, а мерцающее пламя свечи словно оживило и сделало его угрожающим...
В унисон непритворному визгу Руфины, казалось, дребезжали обледенелые стекла.
- Пора сматываться, - определил “победитель”. Когда первый объект растаял в снежном мареве, одурманенная успехом Валюха спросила у остановившейся подруги:
- Кто же второй клиент?
- На тебя смотрит.
Валька знала этот добротный дом. В нём жила Зинка-продавщица. Глядя на неё, невольно подумаешь, что эта особа питается осетриной и вместо хлеба черную икру ложками ест. Однако ничего не скажешь, - хороша! Всё при ней, умеет подчеркнуть свои прелести, на всех мужиков улыбок хватает, а те, бедные благоверные, тают, как сахарные. Да так, что порой забывают, зачем в магазин приходили. Да Бог с ней, была бы свободной! Но у неё муж, да ещё какой! - высокий, красавец, моряк торгового флота. И чего ещё ей не хватает?
- Чего загрустила? - голос “ведущей” прервал Валькины думы. - Зинку вдруг пожалела? Тогда жди, может, жениха отобьёт.
В подтверждение слов какой-то очередной воздыхатель в нахлобученной шапке со свёртком в руке торопливо, на полусогнутых, нырнул в незапертую дверь.
- Убедилась? А может, твой, а? Давай фуфайку!
Валюха позабыла, что всю дорогу тащила эту
промасленную телогрейку, на которой очередной заплатке места уже не хватало. Судя по уверенным действиям, у Верки всё было продумано. Она ловко взобралась по лестнице, потом вскарабкалась по наклонной доске, оставленной осенью печниками, уцепилась за край кирпичной трубы. Затем фуфайку набросила на дымоход, да ещё для верности уплотнила дыру кулаком. С крыши расчетливо соскочила в сугроб.
- Бежим? - качнулась вперёд высокая Валюхина тень.
В считанные секунды посол вернулся с негасимой улыбкой до ушей.
- Ну как? Собирается?
- Летит на всех парусах!
- Пусть летит, а мы пока поедем.
На месте изначального пути, где девчата позаимствовали сани для пользы дела, стоял взбешенный хозяин. В развевающемся на ветру полушубке, с откинутой на затылок папахой, Максим Районыч размахивал плёткой и кричал так, что, на¬верное, все собаки попрятались:
- Ну, Верка-разбойница, твою мать, засеку на¬смерть!
- Прыгай! - приказала Верка и почти выкинула долго размышлявшую за борт. Сама же выбросилась прямо под ноги “озверевшего” преда. Он уже приготовился привести приговор в исполнение, но увидел, что экзекуируемая сжалась в комочек и страдальчески ухватилась за ногу. Бросив плетку, Районыч склонился над пострадавшей.
- Что с тобой, Верка? Верочка, тебе больно?
- Ногу не чувствую.
- Ну, потерпи маленько, я тебя мигом домой доставлю.
У самых ворот отчего дома Верка подняла го¬лову и, улыбаясь, заговорила лисой:
- Битый небитого к дому подвёз.
Максим Районыч опешил было, затем поднял плеть и увидел вдруг, как загорелись её глаза лунным блеском. Опустилась рука.
- Ну, проваливай, плутовка.
Постоял, почесал кнутовищем затылок и улыбнулся:
- Иди с Богом! - и перекрестил её вслед. Не видел старый вояка, как запрыгали бесенята в глазах у Верки-разбойницы: завтра хуторянкам будет о чем у колодца судачить...
Вот и московский поезд.
Когда снова увидимся?
К “эмансипированной” четвёрке подошёл милиционер. Ну и поделом!