Агент

      Прохора звали "Прахом" еще в школе, как бы подчеркивая этим его незаметность и незначительность. Прохор и сам понял с годами, что не является ничем, хотя, в глубине души очень хотел чем-нибудь стать. Старый телевизор в его доме работал плохо, а если его выключить, то потом долго не включался от обиды. Поэтому Прохор оживлял его рано утром, и тот неровно мигал весь день, бурча что-то свое, телевизорное, на одном и том же канале. Мысли старенького агрегата иногда отрывочно настигали Прохора, создавая видимость беседы.                В тот день  телевизор сказал голосом красивой девушки: "Судьба Стрельцов сегодня круто изменится" (Прохору нравилось считать себя Стрельцом). Через час медленный мужской голос добавил: "Идеальная внешность для шпиона - та, которую невозможно запомнить". У Прохора был острый ум, который он просто никому не показывал; он легко соединил эти два послания в одно: он должен стать шпионом, чтобы круто изменить жизнь.  Внешность у Проши была– лучше не придумаешь. Во-первых,  очень средний рост и совершенно неопределенный возраст. Во-вторых – лицо: глаза его  были удачного серо-никакого цвета, нос ничем не выдавался на лице, а про рот и подбородок было даже нечего сказать. Как и про волосы.  Прохор решил, что их следует постричь неровно, чтобы  помешать созданию словесного портрета. Типа, какие волосы были у шпиона? И тут свидетели, перебивая друг друга, говорят: «Короткие! Длинные! Средние....». Все – следствие зашло в тупик, хотя Прохор в это время саркастически стоит лицом к сыщику.                Одеждой стоило заняться всерьез. Прохор пришил ко всем своим двум курткам и пиджаку подкладку вызывающего цвета. Теперь они, вывернутые наизнанку, могли сбить со следа любой вражеский "хвост". Один человек (неважно, кто), увидев это, сказал: «У тебя огромный талант. Тебе надо быть модельером». Но Прохор только улыбнулся ему в лицо умной улыбкой. Он  сделал из старой дубленки накладные усы, бороду, брови и женский парик. Пару туфель аккуратно покрасил в женской цвет, гармонирующий с губной помадой. Человек в его голове сказал «Тебе надо играть в театре. Ты умеешь перевоплощаться, как никто». Прохор на это только пожал мощными плечами, на которых бугрились мышцы. Наконец, пришло время сменить имя и фамилию - чтоб его было трудно отыскать, если что. Он исправил в паспорте простым карандашом имя на "Джон", а фамилию на "Прах", остроумно использовав обидное прозвище. Результат потряс его самого. Зовите меня: "Прах".  "Джон Прах", - повторял он с мысленным наслаждением. Труднее всего оказалось проникнуть в городской шпионский центр на окраине. Предполагаемую базу разведчиков окружал неприступный забор с колючей проволокой и минным полем, замаскированным под огород. Над забором торчали видеокамеры, а по периметру бегал  служебно-боевой козел в ошейнике. Последний раз, отчаявшись, Джон переоделся в женскую одежду, и приколол на высокую ватную грудь бейждик с надписью « Учительница азбуки Морзе». Охранник, хоть и выгнал Прохора прямо за ухо, оказался человеком добрым и сказал: «Р.Ц.Б» - это частный развлекательный центр с сауной, придурок. Прохору не оставалось ничего другого, как  самостоятельно оттачивать мастерство. Вскоре он научился выслеживать  врага с первого взгляда, что было нелегко: по пути ему приходилось менять внешность в общественном туалете. Но, упустив одного агента, Прохор тотчас же находил другого. На конвертах со своими донесениями он писал «Главному разведчику главной разведки», а в обратном адресе: "Совершенно секретный агент Джон Прах", и отправлял шифровки обычной почтой. «Только ты мог придумать такой простой способ", - сказал ему один человек (пусть его имя останется в тайне). Прах на это прищурил стальные глаза, которые освещали его загорелое лицо, и поправил заплечную кобуру с пистолетом. Ответа на донесения он не ждал, он видел, как высоко ценят его работу: в последнее время на Прохора обрушился золотой дождь из скидок и акций во всех магазинах – так руководство анонимно благодарило своего бойца невидимого фронта. А как-то клоун на городском празднике тайком подошел к нему и дал леденцового петушка. Прохор сразу понял, что внутри был цианистый калий – на случай провала. Он зашил петушка в воротник, чтоб можно было отравиться в нужный момент.  Почти одновременно его уволили с работы, казалось бы - без причины. Но Прохор все понял, подмигнул левым глазом кадровику, и незаметно пожал ему руку. На другой день он уже работал грузчиком на вокзале, куда его приняли даже без испытательного срока, потому что время поджимало: привокзальная площадь кишела врагами из пригородных электричек.                Шли годы. Близился  великий день - день выхода не пенсию. Как Прохор и ожидал, его пенсия была на целых сто рублей больше, чем у его коллеги, грузчика-ветерана Санька. На очень длинный нецензурный вопрос: "Почему?!!!", Джон только скромно промолчал, хотя и ликовал в душе.  Всю ночь он пришивал на лично сшитый парадный мундир награды: скидочные карточки, мелкие, но полные глубокого смысла игрушки; листовки с акций, сплющенные бумажные стаканчики из-под бесплатного кофе, рекламные бутылочки с бытовой химией и подарочные сертификаты. Для Прохора было совершенно очевидно, что  первое вручение пенсии станет днем его триумфа. Действительность не обманула: когда он зашел в почтовое отделение, люди повернулись к нему и зааплодировали. Очередь разомкнулась, приглашая его к кассе, празднично украшенной изнутри геранью и кактусами. Все торопливо доставали телефоны, чтобы успеть сделать селфи с героем. Прохор не боялся быть раскрытым: в целях конспирации он загримировал правую сторону лица черным кремом для обуви, а левую – зубной пастой. Раздалась торжественная музыка, с улицы послышались приветственные гудки автомобилей, с самолетов летели листовки, флаеры с его именем и мыльные пузыри - так благодарные граждане приветствовали своего защитника. Начальник почты одной рукой открывал бутылку шампанского, а другой звонил (понятно - куда!). И вот зазвучали сирены полицейского эскорта. Это кто-то, Очень Важный подъехал прямо к почте, чтобы лично поздравить и наградить Прохора…