Шкатулка

— Здравствуйте! Это медицинский центр "Возрождение"?
Старенькую "лоханку" тряхнуло так, что Ксюша чуть не уронила свой мобильник.
— Серёга, ты озверел, так везти, это тебе не "Форестер"!
— Виноват, не привыкну никак...
— Простите, это я не вам. Я на сегодня на прерывание беременности записывалась на 10.30. Да-да, Ксения. Можно на другой день перенести? У меня бабушка умерла. Хоронить едем. На послезавтра можно часов на 10.00 ? Отлично! Спасибо большое! До свидания.
— Мам, а что такое "прерывание беременности"?
Васюнька на заднем сидении быстро справился со своим чупа-чупсом и протягивал обсосанную липкую, пахнущую персиковой эссенцией палку. Его светлые "ангельские" кудряшки в лучах утреннего солнца казались золотыми. Как-то удачно он унаследовал папину белобрысость и мамину кудрявость…
— Не твоего ума дело. На вот, лучше последнее бабулино письмо почитай. Смотри, какой у нее почерк красивый, не то, что твои каракули…
— Может, когда я сам дедулей стану, у меня тоже такой будет… Вслух читать?
— Да, пусть отец тоже послушает. Серега, давай поаккуратней, куда так разогнался! Васюнька читать будет.
— Тут дорога тракторами разбита…
— А ты объезжай ямки-то, объезжай. Как будто клиентов везешь, а то, кто к тебе сядет, горе-строитель! На что жить будем, когда деньги от "Форестера" съедим?.. Васюнька, читай!

"Здравствуй, дорогая моя внученька, низкий поклон мужу твоему Сереженьке и правнучку моему Васеньке!
Поздравляю вас с Рождеством Христовым! Жаль, что не смогли приехать ко мне на каникулы. Мне до вас  точно не доехать. А повидаться хорошо бы. Не знаю, сколько мне ещё осталось. Зима вот  закончится и я с ней, наверно, и уйду. Встаю с трудом и дальше сеней не хожу.
У меня есть для вас подарок…"

— Погоди, Васюнь, риэлторша звонит. Да, Ирина, как хорошо, что вы звоните. Мы сейчас как раз туда едем. Сейчас будет отпевание, потом похороны, поминки… Часов в пять-шесть приезжайте, еще не стемнеет. Успеем все посмотреть. Нам нужно по цене поскорее определиться. Адрес и схему я вам уже высылала. До встречи!
Очень кстати она позвонила… Читай дальше, Васюнька…

"...Если не свидимся, когда приедете хоронить меня, найдите на чердаке шкатулку. Там все мои сокровища. Я ее прятала все советское время. Боялась, отнимут и в тюрьму посадят. Тогда хранить такое было опасно. Она между дверцами заколоченного чердачного окошка спрятана. Аккуратно внутреннюю раму снимите и за ней она и лежит…"

— А что за сокровища у нее там в шкатулке?
Серега старательно объезжал ямки на старой разбитой тракторами сельской дороге. Темные круги под глазами, ранние залысины и сверкающая на солнце щетина никак не вязались с его кукольной внешностью: короткой стрижкой,  серо-голубыми глазами и розоватой кожей…
— Не знаю, потом посмотрим. Сначала в церковь, там соседи уже  все сделали. Любили ее очень. Читай дальше, Васюнь…

"...Очень прошу вас, дом мой с участком не торопиться продавать. Правнуку здесь такое раздолье, и огород, и садик, и память обо мне и прадедушке. Его руками тут все построено. Дом теплый, печка дров ест мало, а греет хорошо. Всю зиму живу спокойно, не мёрзну. Даст Бог, свидимся, а нет, так простите меня за все, люблю вас по-прежнему! Ангела Хранителя вам всем! Не поминайте лихом.
Ваша бабушка.
7 января 2020 года."

— Все, прочитал…
Васюнька протянул обратно вырванный из его старой тетрадки листок в клетку. Ксюша вспомнила, как они с бабулей сидели летом в теньке под яблоней и занимались математикой, представила себе, как она листала эту тетрадку, вздыхала и вспоминала их последнее счастливое лето. Несколько капель упало на четкие, крупные и по-старинному с нажимом написанные строчки. Шмыгнув носом Ксюша потянулась в "бардачок" за салфетками.

— Какого хрена мы тогда в Сочи попёрлись! Я там руку сломала на трассе и "залетела" тоже там... Могли бы и бабулю проведать… У нее на лыжах тоже можно кататься. В лесу горок полно... После этой поездки все и началось. Как будто сглазили…
Опустив зеркало на переднем сидении, Ксюша влажной салфеткой удаляла следы непрошеных слез, попортивших ее привычный макияж. Заодно и расчесала еще раз свои темно-каштановые кудри. Они пока еще не нуждались в подкраске…

— Чё в такую рань-то назначать в субботу, выходной ведь?
— А ты не отвлекайся, за дорогой следи. Там с утра служба, сразу после нее — отпевание. Поп, что ждать будет, пока ты выспишься? Ему тоже поесть охота. Он натощак служит.
— Мам, а там долго?
— Долго, Васюнь. Сначала в церкви, потом на кладбище, потом поминки. Нужно соседей как-то отблагодарить. Все за нас сделали. И так стыдно перед ними…
— Да ладно, она им и детишек нянчила и по хозяйству с дедом помогала…
— Серега, она моя бабушка! Меня в честь неё Ксенией назвали. То, что отец отвалил и мать померла молодой, соседей не касается. Бабуля с дедом меня вырастили. Мне самой нужно было приехать и все сделать. Если бы ты не был таким ревнивым и не переусердствовал в Сочах, я бы нормально себя чувствовала и без гипса давно бы туда съездила…
— А фигли ты глазки строила кому попало и на трассе выпендривалась… Легко отделалась еще… Здесь направо?
— Да… Васюнь, не забудь шапку снять перед входом в церковь. Как креститься-то помнишь?
— Тремя пальцами. Лоб, живот, правое плечо и левое…
— И поклониться, чудик! Самое главное забыл!

Бабуля лежала в гробу, как живая. В церкви пахло также, как у неё в избе. Ксюша снова зашмыгала носом. Детство вспомнила. Хорошо было тогда после родительских разборок оказаться здесь. Жизнь в деревне текла, как ровная золотистая струя масла, которым бабуля обычно заправляла собранный со своих грядок салат. Столовая ложка медленно наполнялась маслом, иногда оно начинало переливаться через край, а потом ложка переворачивалась и аккуратно нарезанные огурцы и помидоры щедро посыпанные укропом и солью начинали блестеть… Ксюша поняла, что уже проголодалась.

В облаке кадильного дыма бабуля плыла как на облаках. Все по очереди прикладывались к бумажной иконке, прислоненной к сложенным на груди рукам покойной и целовали ее в холодный накрытый бумажной полоской лоб. Блаженная улыбка, застывшая на ее безжизненном лице, была непонятна. Одна умирала, всеми брошенная и улыбалась! Запах окружавших ее лилий снова напомнил последнее лето. Ксюша и купила их поэтому. Бабулины любимые…

Серега вместе с соседом, рыжим высоким, сутуловатым Толькой, и двумя мужиками с кладбища легко подняли гроб. Ксюша снова зашмыгала носом и всхлипнула, вспомнила, как бабуля откладывала с тарелки еду, приговаривая: "Помру, гроб тяжело нести будет".
 К простому деревянному кресту прикрепили рамку с весенней фотографией на фоне цветущей вишни у них в саду. Бабуля тогда сказала: "Сними меня с вишней, на могилу поставишь". Помирать, как в отпуск собиралась…

Отец Филипп взял протянутый Ксюшей конверт и благословил ее.
— Вы так с яблочного Спаса  и не причащались? Завтра утром Литургия будет. Приходите, исповедь с восьми тридцати, сына и мужа приводите. Разговор к нему есть он ведь у вас строитель?
— Уже, к сожалению, бывший!
— Тем более приходите.
— Спасибо, постараемся…

На поминках соседи много не пили. Благодарили бабулю, как будто она за столом сидела. Разошлись быстро. Почти тут же позвонила риэлторша. Поморщившись на "ветхие" строения и пощелкав своим айфоном, она назвала сумму, которая прозвучала для Ксюши, как оскорбление.
— Участок удаленный, дорога разбитая, все строения ветхие, что вы хотите? Вряд ли кто-нибудь больше даст…

Проводив риэлторшу, Серега сразу взялся за топор и с надеждой полез на чердак. Внутренняя рама легко поддалась и шкатулка, размером с пол-кирпича, обтянутая шелком оливкового цвета чуть не выпала из тайника. Серега успел подхватить ее, отставил раму и торопливо щелкнул застежкой.
Внутри в золотистом кисейном окружении лежало пару конвертов, видимо, очень старых, с остатками сургучовых печатей. Взвесив конверты, Серега мотнул головой:
— Нет там никаких драгоценностей. Фигня какая-то.
Сунув конверты обратно в шкатулку, он разочарованно отдал ее Ксюше…
В первом конверте было письмо от бабулиной бабушки по материнской линии, которую тоже звали Ксенией. Трудно было разбирать дореволюционную орфографию с непонятными буквами и только по смыслу догадываться о содержании. Бабушка поздравляла внучку с именинами и, в качестве подарка, пересылала ей письмо своего деда, по просьбе которого ее и назвали Ксенией.  Она опасалась, что с начавшейся войной ее "сокровище" может пропасть и завещала ей свято хранить его и передавать детям и внукам. Письмо было написано в феврале 1914 года. Во втором конверте было то самое дедово письмо, написанное незадолго до его смерти в 1840 году.
— Да, бабка просто на старости лет из ума выжила!

Серега прибил внутреннюю раму на прежнее место и начал спускаться с чердака по приставной лестнице. Ксюша передала ему шкатулку и решила, что внизу она сможет сесть за стол и спокойно разобраться во всей этой старинной абракадабре.
— А может, дед где-нибудь клад зарыл?
Раскрыв второй конверт с остатками сургуча и развернув сложенное письмо, Ксюша не обнаружила никакой карты или схемы, где заветным крестиком обозначено место хранения сокровищ. Текста было много и почерк был мелкий, но разборчивый.
— Может там словами рассказано, где сокровища зарыты?
Усевшись за стол под образами на самое светлое место Ксюша приготовилась к долгой и трудной осаде бабулиного "сокровища".

     "Здравствуй, родная  Ксеньюшка, внученька моя ненаглядная!
Видно, недолго мне осталось небо коптить. Не могу я предстать перед Господом, не рассказав тебе, роднулечка моя, почему родителей твоих просил я назвать тебя Ксенией. Очень опасаюсь, что Всемогущий Создатель наш не простит мне такой оплошности. Хоть и прошло с тех пор лет пятьдесят без малого, помню я о случившемся, как будто совсем недавно было.

Отец мой, Никанор Васильевич состоял в артели каменщиков. Случилось им получить подряд, строить церковь на Смоленском кладбище в Санкт-Петербурге. Желая обучить своему ремеслу, он взял меня с собой на эту работу в подмастерья. В мои обязанности входило подтаскивать кирпичи от подводы до лесов. Подводы с кирпичами приходили к концу дня засветло и оставались на ночь на стройке. Утром после разгрузки они уезжали на кирпичный завод за новой партией и снова возвращались на стройку. Если я быстро управлялся с разгрузкой, отец доверял мне подавать ему кирпичи на лесах. Я доставал кирпич из бадейки с водой, где их сначала замачивали, давал воде стечь и подавал отцу. Мне нравилось  наблюдать, как ловко он с ними управляется, убирает мастерком лишний раствор, подстукивает и добивается совершенно ровной кладки стены…"

— Пойду дров подколю, кончились…
— Давай… Васюнь, иди с отцом, помоги и поучись заодно…

"...Однажды, приходим мы с утра на стройку и видим: все кирпичи с подводы исчезли и уже лежат на лесах. Вся моя работа сделана! Это чудо повторялось день за днем и строительство церкви значительно ускорилось. Я замучил отца вопросами о нашем тайном благодетеле. В конце концов он разрешил мне остаться на ночь в дозоре, чтобы узнать, кто же нам так помогает.

Был конец лета и по ночам еще не очень холодало. Погода стояла ясная. Я спрятался на верху строящейся колокольни, чтобы оттуда в лунном свете видеть всю окрестность. Отец оставил мне хлеба с молоком и одеяло, на случай если мне захочется поесть и поспать. В одиночестве я быстро расправился с едой и уже начал дремать, когда услышал хорошо знакомый мне звук, когда один кирпич стукается о другой. Каково же было мое удивление, когда, высунувшись из своего укрытия, я увидел высокую пожилую женщину лет пятидесяти или шестидесяти, одетую в старую изодранную красную юбку, и такой же старый зеленый кафтан. Голова ее была покрыта белой косынкой. Она аккуратно снимала с подводы кирпич за кирпичом, укладывая их на левую руку, как ребенка, до тех пор, пока могла удержать. Потом, придерживая стопку правой рукой, женщина решительно шла к лесам и легко поднималась на них по крутой деревянной лестнице. После нескольких ходок, она в изнеможении поворачивалась лицом к строящейся церкви, падала на колени и молилась делая земные поклоны. Полежав ниц на земле она легко поднималась и снова принималась за работу…"

Из приоткрывшейся двери повеяло холодом и слышалось довольное Серегино кряканье, стук топора и треск разламывающихся поленьев.
— Мам, а можно я на печке спать буду?
Васюнька свалил у печки охапку только что наколотых березовых дров.
— А что, давай, сейчас не лето, в самый раз на печке спать…

"...Как завороженный смотрел я на это священнодействие, пока не почувствовал угрызений совести. Мою работу делала женщина, которая годилась мне в бабушки! Во время ее молитвы я спустился с колокольни и  принялся тоже таскать кирпичи на леса. Она заметила меня и улыбнулась. Ее почти мужское лицо с крупным носом и большим подбородком вдруг преобразилось и стало добрым и женственным. Она чем-то напомнила мне мою родную покойную бабушку. Вместе мы быстро управились с работой. В конце бабушка достала из кармана кафтана яблоко и дала его мне. Приложив палец к губам она, видимо, хотела сказать, чтобы я не рассказывал никому о ее подвигах…"

Дверь снова распахнулась и Серега ввалился в дом с огромной охапкой дров, закрывающих его лицо. Васюнька тащился за ним сзади с охапкой поменьше.
— Дверь закрывайте! Холода напустили!
— Ничего, сейчас дровишек подбросим, тепло будет… Ну что там? Ерунда какая-нибудь?
— Пока не поняла. Тяжело читать старинные буквы…

"...На утро я рассказал все отцу и другим строителям.
— Так это же блаженная Ксения. У нее муж рано представился, вот она умом и тронулась. В его мундир оделась. Он военным музыкантом был. От приступа помер. Вдова стала всем говорить, что это она умерла, а муж ее Андрей Федорович, живой. Все свое имение раздала и ходит нищенкой.
— А правду говорят, что она удачу приносит?
— Не знаю, не видел я ее, слышал только.
— Ямщики сказывали, что ежели подвезешь ее, за день как за два, а то и за три заработаешь…
Все эти разговоры строителей запали мне в душу. Мне страсть как захотелось проверить, правду ли ямщики сказывали, или врали…
Отец мой стал тревожиться, как бы за блаженной другие нищие на стройку не пришли.
— Устроят здесь ночлежку. Потом выкуривай их отсюда! Храм Божий строим! Все чисто должно быть!
Посовещавшись с начальством, строители решили для отпугивания нищих посадить на цепь пару-тройку больших голодных собак, из тех, что охраняли по ночам входы на кладбище.
— Как же так? — взмолился я отцу — Добрая бабушка нам помогает, а мы на нее собак натравливаем!
— Добрым бабушкам по ночам спать нужно, а не по чужим стройкам шастать! Что этой тронутой еще на ум взбредет, неизвестно. А ну как кирпичи пропадать начнут или известь с песком?
— Так ведь не пропало ничего, она даже ни одного кирпичика не уронила, как ребенка на руках их носила!
— Не порядок! А вдруг все поломает, тронутая ведь!..”

Серега подошел к столу с надеждой на хорошие новости.
— Ну чё там понаписано-то?
— Хрен поймёшь, Роман целый… Завтра утром в церковь все идём. Отец Филипп сказал, разговор к тебе есть, и не причащались давно. Может все напасти от этого? Васюнь, помнишь, что с бабулей перед причастием читали? Давай, вслух читай!
Васюнька без всякого энтузиазма нашел на полке под иконами бабулин молитвослов и открыл первую закладку. Вздохнул, вяло перекрестился и начал, подражая бабуле:
— "Во имя Отца и Сына…"
Ксюша снова погрузилась в чтение…

"…Сколько я ни уговаривал отца, он был непреклонен. Тогда решил я хоть как-то отблагодарить блаженную. Пока отец убирал свои инструменты в сторожку под замок, я собрал на кухне остатки еды и кое-какую одежду в сторожке,  прошел вдоль кладбищенского забора и скоро обнаружил там лаз, через который, видимо благодетельница наша попадала на кладбище. Я оставил свой гостинец около этого лаза и, довольный своей хитростью, спокойно отправился с отцом домой.

Каково же было наше удивление, когда на следующее утро мы нашли все подводы снова пустыми, а кирпичи, лежащими на лесах. Что касается сторожевых псов, они крепко спали, лежа на подстеленной на землю одежде из моего гостинца и на их довольных мордах виднелись следы молока и хлебных крошек от еды, которую я оставил для  нищей блаженной.
Отец мой был сильно разгневан произошедшим и, узнав о моих тайных проделках, выпорол меня вожжами, привязав к подводе, чтобы я не смог уворачиваться от побоев. Он велел заделать лаз и проверить и укрепить весь кладбищенский забор, чтобы избавить стройку от непрошеных гостей. Сторожу на воротах кладбища он строго настрого наказал никого ночью на кладбище не пускать.

За мной он теперь следил непрестанно, не давая мне отойти одному даже по малой нужде. Мне было горько думать о нашей неблагодарности к самоотверженной пожилой женщине, помогавшей нам без всякой корысти. Я просил мысленно добрую бабушку не обижаться на нас и каким-то непостижимым  образом мне показалось, как будто она погладила   меня по голове, а потом по исполосанной вожжами спине и боль и тревога утихли. Когда мы вечером собирались ложиться спать, я снял рубаху. Отец мельком взглянул на мою спину.
— А ну, подойди-ка!
Ожидая повторной порки, я покорно подошел к нему.
— Надо же, а я думал, на спине спать не сможешь. Так быстро даже на собаке не заживает.
— Меня добрая бабушка по спине мысленно погладила, после того, как я ее мысленно просил не обижаться на нас.
— Мысленно, говоришь? Видать, она не простая бабушка…”

Васюнька, тяжело вздыхая на каждой переворачиваемой странице, медленно, но верно одолевал совмещенный канон.
— Мам, а можно я самовар поставлю?
— Ты дочитай сначала! Бабуля с нами сокращенный канон читала. Сама она все три спокойно одолевала.
— Так то ж бабуля! Она уже сколько лет их читала…
— Вот и ты приучайся! Хотя бы сокращенный читать…

“...Утром на стройке, несмотря на принятые меры, все было по-прежнему. Подводы пустые, кирпичи — на лесах. Сторож на воротах божился, что ночью никого не пускал. Новых лазов в кладбищенской заборе не нашли. Отец работал мрачный и задумчивый. Говорил мало. К концу дня я стал замечать, что он слегка морщится, когда что-то делает правой рукой. Когда я подавал ему очередной кирпич, он взял его, поморщился, вздрогнул и уронил. Слезы хлынули у него из глаз и глухой стон вырвался из груди. Кирпич упал ребром на пальцы правой ноги и треснул. Отец мужественно терпел, не проронив ни звука.
— Помоги сапог снять.
Он сказал это почти шепотом и поморщившись сел на леса. Я осторожно поднял его правую ногу.
— За пятку, слышь, за пятку тащи!
Портянка промокла от крови. Несколько темно-красных капель упало на леса из снятого сапога.
— Поди, подорожника нарви, разжуешь и мне на рану сплюнешь. Да вот платком замотаешь. Да поспешай, вишь, как хлещет!
Пока я управился с подорожником, отец развернул портянку и сдвинул ногу на ее сухую часть. Кровь стекала по ступне и под пяткой росло зловещее кровавое пятно.
— Тяни сильнее, чтоб кровь стала!
Платок, которым я замотал выплюнутую зелёную подорожниковую кашицу, стал быстро краснеть. Отец подполз к бадье с кирпичами и с трудом взгромоздил на нее больную ногу. Он улегся на лесах и закрыл глаза.
— Вот ведь, угораздило! Придется здесь ночевать…
Строители перенесли отца в сторожку и положили на лавку, подстелив сена и покрыв одеялом. Под голову положили его кафтан, свернув его наподобие подушки. Я устроился спать тут же на другой лавке. Утром обещались привезти доктора. Поужинав хлебом с молоком, мы быстро заснули. Проснулся я среди ночи от того же знакомого мне стука кирпича о кирпич…"
 
— Мам, а что такое четыредесятница?
— Это когда Великий пост.
— Значит, можно не читать?
— Да, пропускай и читай дальше…

Мелкие буквы все труднее поддавались осмыслению, но Ксюша твердо решила "добить" вопрос и понять, что же за сокровище скрыто во всей этой писанине.

"...Убедившись, что отец крепко спит, я радостно выбежал из сторожки. Знакомая высокая фигура в лохмотьях на мгновение застыла у подводы с кирпичами. Стоило мне сделать несколько шагов, как привычный стук кирпича об кирпич повторился ещё пару раз и нагруженная кирпичами бабушка бесшумно направилась к лесам. Я не стал ждать, пока она начнёт молиться и сразу направился к подводе. Взяв свои привычные три кирпича, я почти бегом добрался до лесов, вскарабкался по лестнице и успел застать бабушку около рабочего места моего отца. Она аккуратно сложила в стопку кирпичи. Потом подобрала расколотый кирпич, провела рукой по засохшему пятну крови на лесах, понюхала свои пальцы и вопросительно посмотрела на меня.
— Это мой отец кирпич на ногу уронил, он в сторожке спит, утром доктора обещали привезти.
Лицо бабушки вдруг стало страдальчески серьезным. Она закрыла глаза и замерла. Только губы ее слегка шевелились. Мне стало не по себе. Мурашки поползли по спине. Было слышно как перекликаются цикады в тишине и как хлюпают мордами собаки в большой глиняной  миске с похлебкой. Бабушка опять их чем-то накормила. Потом она открыла глаза и заулыбалась и снова погладила меня по голове и провела рукой по спине, как будто проверяла, вздрогну я от ее касания или нет. Потом мы пошли вместе к сторожке. Я тихонько отворил дверь, снял сапожки и на цыпочках прокрался к лавке, на которой спал отец. Бабушка проскользнула за мной как тень, перекрестила отца и погладила его по правому плечу и больной ноге. Потом, не сказав ни слова, также тихо выскользнула на улицу. После того, как мы закончили разгрузку, бабушка снова достала из кармана и протянула мне яблоко и сначала приложила палец к губам, а потом слегка погрозила мне им…"

— Мам, а эти молитвы мы с бабулей с утра читали.
— С утра некогда будет, читай сейчас.
— Я устал уже.
— Ладно, не ленись. Там не так уж много осталось…
— "Хотя ясти тело Владычне…"

Васюнька с трудом дочитывал непонятный текст. Серега отрешенно смотрел на шипящую на торцах поленьев влагу и с удовольствием подбрасывал новые пахнущие дегтем березовые дрова, не закрывая чугунную черную дверцу в топку. Он сильно осунулся за эти пару месяцев вынужденной работы таксистом. Его скудного заработка едва хватало на пропитание. В случае беременности, Ксюше грозило увольнение. Декретный отпуск ей на этой работе никто оплачивать не собирался… С большим усилием она снова погрузилась в старинную писанину.
 
"...Как ни в чём не бывало, я снова улегся на свою лавку и тут же заснул.
Проснулся я от вопля моего отца.
— Ничего не понимаю!!! Опять эта тронутая здесь хозяйничала!
Отец стоял посреди сторожки. Из распахнутой настежь двери веяло утренней свежестью, доносился щебет птиц и голоса рабочих.
— Простите, доктор, вчера тут лужа крови была и ходить он никак не мог.
— Подряд у нас. Нужно за лето под крышу выйти.
— Пить меньше нужно. Тогда всё успеете.
— Да мы вчера ни-ни, не до этого было.
— Ладно, ладно, сказки своим детям рассказывайте. Я пока еще в своем уме…
Отец сорвал с меня одеяло, как будто надеялся под ним найти желанную разгадку.
— Вставай, молись, ешь скорее, и за работу!..
За работой я заметил, что он перестал морщиться, когда принимал у меня кирпичи. Видимо, опытный строитель как-то смирился с происходящим и к обеду даже повеселел…

Много я ещё слышал и мог бы рассказать о чудесной бабушке с которой меня свёл Господь, чтобы укрепить пошатнувшуюся во мне веру. Знаю, что блаженная прожила еще лет двадцать и была похоронена там же на Смоленском кладбище.  Бог не дал мне дочерей, но тебя, первую же мою внучку я слёзно молил твоих родителей назвать Ксенией, в благодарность за все ее благодеяния.

Письмо это, прошу тебя сохранить и передать своей дочери или внучке, которую тоже прошу назвать Ксенией, чтобы блаженный образ нашей Богом данной заступницы пребывал с нашим родом во веки веков.
Храни тебя Господь и твоя святая покровительница, блаженная Ксения.
Любящий дед твой Василий Никанорович…
Лета одна тысяча восемьсот сорокового от Рождества Христова, месяца августа, в день Успения Пресвятой Богородицы.”

— "…Вечери Твоей Сыне Божий причастника мя прийми…"
Васюнька из последних сил заканчивал Последование. Серега снова подошёл к столу и взял исписанный мелким почерком листок.
— Ну что, разобралась? Туфта?
— Да, как сказать, на сказку похоже.
Ксюша потянулась за телефоном.
— Блин, Серёга, всё сходится! Смотри: вот Блаженная Ксения Петербургская. Мой пра-пра-прадед ей помогал кирпичи таскать. Это в честь нее нас всех Ксениями называли. Она у нас вроде ангела хранителя… Все совпадает… Вроде не сказка получается…
— А что мы с этого иметь будем?
— Ну, она там всякие чудеса творила, от болезней  исцеляла...
— А нам-то сейчас что с этим делать?
— Не знаю, помолиться, наверное, помочь попросить. Сейчас поищу. Вот, смотри, молитва о замужестве, о даровании детей…
— Спасибо! Это не для нас!
— Ну да… А вот о помощи, о семейном благополучии… Давай попробуем, почитаем, вдруг поможет?
— Что? Клад найти?
— Да, кто его знает, может и клад, а может, ещё чего… Вон у бабули ее икона в красном углу стоит. Видишь, в белой косынке на фоне церкви, той самой, что мой пра-пра-прадед строил…

***
— Ксюша, не трогай кирпичи, они тяжёлые! Ты зачем половой тряпкой обмоталась?
— Я в блаженную Ксению играю. Хочу чтобы папа скорее новый дом достроил. Мам, ты чего плачешь, опять голова болит?
— Нет, не болит. Это я от радости, что ты у меня есть.
— Разве от радости плачут?
— Бывает иногда. Помоги мне свеклу и морковку на кухню донести. Будем борщ  с тобой варить. Скоро папа с Васюнькой обедать придут. Только тряпку на место положи. Я тебе для игры платок бабулин дам.
— А он рваный?
— А тебе рваный нужен?
— Ну да, чтобы на лохмотья блаженной похоже было…
— Ладно, найдем и рваный. Пойдем скорее, сокровище моё!..