Накануне

НАКАНУНЕ

ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ ДОНЕЦКА В МОСКВУ И ОБРАТНО С 17 по 21 ФЕВРАЛЯ 2022 ГОДА


ДОКУМЕНТАЛЬНАЯ ПОВЕСТЬ


1. Я, АНТОН И ЕГОР

           К магазину «Анна» мы подъехали в половине десятого. Мы – это я и мой внук Антон, парень довольно объёмных форм и немалого веса, обладатель хемингуэевской бороды на добродушном лице и широченных плеч. Магазин «Анна» расположился в гордом одиночестве на автомобильном кольце, которое местные называют просто «Мотель», хотя этой автомобильной гостиницы не существует уже лет двадцать.
           Через десять минут рядом с нами остановился забрызганный оттепельной грязью фургон «Фольксваген». Из него вышел Егор, друг Антона, высокий парень в короткой куртке.
           – Антон сказал, что Вы едете в Москву, – сказал он, поздоровавшись с нами за руку.
           – Не соврал, – подтвердил я. – Именно в Москву.
           – Мой дед писатель, – заметил Антон, как мне показалось, с гордостью.
           – Вот как? – округлил глаза Егор. – И много Вам за это дело платят?
           – Вот так всегда, – грустно покачал я головой. – Чуть что: «Сколько платят?»
           – А что я не так сказал? – смешался Егор. – В школе говорили, что поэт Некрасов хорошо зарабатывал.
           Я только пожал плечами. Не стану же перед ними развенчивать образ маститого поэта и говорить, что тот зарабатывал в основном игрой в карты.
           – Времени осталось мало, – решил я перевести разговор в более приемлемое русло. – Помогите перенести багаж ближе к месту посадки.
           В автомобиле скрывались три объёмистые сумки и пакет с едой, причём в двух больших «багажках» содержались книги.
           – Ого! – вскрикнул Егор, и едва не уронил самую большую из них. – Там что, кирпичи?
           – Нет, – скромно потупился я, – там тридцать килограммов книг.
           Егор двумя руками, согнувшись, перенёс тяжесть метра на четыре в сторону, и, обессиленный, едва не упал.
           – А теперь представь, – глубокомысленно изрёк я, – что мне эту тяжесть придётся одному таскать на двух таможнях.   
           Антон поднёс к месту посадки остальные две сумки, – они оказались не такими тяжёлыми, и сказал, вздохнув:
           – Тяжёлая жизнь у писателей.
           Егор промолчал, переводя дух.
           Тем временем подъехал автобус, огромный, как мне сказали – японского производства. Водитель спросил фамилию, я назвал, и он подтвердил:
           – Есть такой. Багаж имеется?
           Егор и Антон поставили сумки в открывшееся багажное отделение, с облегчением вздохнули, сели в свои машины и мгновенно ударили «по газам», – только пыль за ними взвилась. Я даже не успел заметить, попрощались ребята со мной, или нет.
           В салон автобуса круто вверх вели пять ступенек. Я окинул взглядом ряды кресел, понял, что свободных мест немало, и решил расположиться впереди справа, у окна. Пока садился, увидел знакомые лица: Ирину Бауэр и Анаит Агабекян – донецких литераторов. Улыбнулись друг другу, поздоровались, и – в путь.
   

2. ПУТЕШЕСТВИЕ «ПЕРЕСТАЛО БЫТЬ ТОМНЫМ»

           – Пассажиры выходят из автобуса, забирают абсолютно все вещи, даже ручную кладь, и направляются с ними в таможенный зал, – объявил водитель.
           Юные помощники остались в Донецке, и пришлось самому по очереди переносить в зал таможни Донецкой народной республики всю кладь. Тяжёлая, скажу вам, работа! В свои шестьдесят семь лет подобные упражнения с тяжестями давались нелегко.  Правда, очередь продвигалась быстро, и уже через несколько минут, запыхавшись, я снова забрался в автобус. Однако российская таможня находилась буквально в ста метрах, и все действия по перенесению грузов пришлось выполнять повторно. Когда всё закончилось, я рухнул в кресло и откинул голову на подголовник. Сердце едва не выскакивало из груди.
           «Вот что значит, когда бросаешь заниматься тренировкой тела», – подумал я и решил по возвращении домой снова купить абонемент в плавательный бассейн. Прошлой зимой и всю первую половину весны я три дня в неделю ездил в бассейн города Харцызска. Шестьсот метров плавания четырьмя разными стилями за каждое посещение серьёзно укрепили мышечный тонус и способствовали позитивному взгляду на окружающую жизнь.
           Перед началом путешествия по России автобус заехал на благоустроенную стоянку, расположенную сразу за пунктом пропуска «Матвеев Курган». Здесь находились небольшой магазинчик, а также кафе и туалеты. Возвращаясь в автобус, я позвонил Елизавете Хаплановой, руководителю макеевского литературного объединения имени Николая Хапланова. Николай Вениаминович – её отец, замечательный поэт и просто хороший человек. Я Хапланова хорошо знал, и с болью воспринял его уход из жизни в 2008 году. Елизавета Николаевна сейчас живёт в Москве, поступила в знаменитый Литературный институт имени Максима Горького. Именно она пригласила меня, а также Ирину Бауэр и Анаит Агабекян в столицу для участия в мероприятии, посвящённом литературной жизни Донбасса.
           В повседневной жизни Ирина Васильевна – школьный учитель математики. Симпатичная, немного ироничная моложавая женщина, Ирина – известный поэт и прозаик, и вдобавок редактор одного из двух литературных журналов Донеччины под названием «Сундук». Жгучая брюнетка, Бауэр переполнена кипучей энергией, не привыкла лезть за словом в карман, и, в отличие от большинства женщин, является поклонницей художественной литературы в жанре фантастики.
           Анаит Меликовна – ответственный работник Донецкой республиканской картинной галереи. Анаит, высокая и стройная брюнетка, известна мне давно как автор интересных лирических стихотворений.   
           Елизавета Николаевна ответила на звонок сразу, и в первых же словах поведала о том, что председателя донецкого отделения Межрегионального союза писателей Ивана Нечипорука только что задержали украинские власти при переходе границы Российской Федерации на пункте пропуска в районе Харькова. Ожидалось, что Иван Иванович присоединится к нашей группе уже в Москве. На завтра в Харькове назначено заседание местного суда, и уже там должна решаться мера пресечения. Официальная причина инцидента – нарушение карантина в условиях бушующей повсюду пандемии коронавирусной инфекции. О произошедшем печальном событии я рассказал Ирине и Анаит. Женщины выразили сочувствие пострадавшему, а Бауэр заметила, что путешествие «перестало быть томным».


3. КАКАЯ ОНА, МОСКВА?

           На автостанцию «Новоясеневская» автобус прибыл в семь утра восемнадцатого февраля.
           Уснуть ночью не удалось, так как ряды сидений в автобусе установлены на столь малом расстоянии друг от друга, что колени вынуждены упираться в жёсткие спинки кресел переднего ряда, и постоянная боль от такого неудобного положения не позволяла расслабиться.   
           С пяти утра начались телефонные переговоры с Елизаветой Николаевной. Дело в том, что владельцы транспортной компании пообещали, что автобус прибудет на «Новоясеневскую» в пять утра, поэтому Лиза попросила своего супруга Юру встретить делегацию именно к этому времени. Несчастному мужчине пришлось на протяжении двух часов ожидать, пока наконец появится опаздывавший автобус. Юра только недавно переехал в Москву из Ростова-на-Дону, и устроился пока что таксистом. Мужа Елизаветы Николаевны я прежде никогда не видел. Он оказался высоким спокойным человеком и умным собеседником. Я с большим облегчением погрузил в багажник Юриного автомобиля свои сумки с книгами, женщины поставили туда же свои вещи, и мы двинулись в путь.
           Ещё не рассвело. Москва сияла огнями.
           Вообще-то я здесь бывал и прежде – в 1990-м году, в 1992-м, в 1995-м, и дважды в 2004-м, в ноябре и декабре. Каждый раз столица представала в новом виде.
           В 1990-м она выглядела крайне непрезентабельно: грязная, неухоженная, просто-таки запущенная. Много заброшенных храмов с облупившейся штукатуркой, без крестов, а зачастую и без луковиц. Старинные дома давно не ремонтировались, их окна глядели на мир мутными, немытыми стёклами.
            Я ещё застал действующим бассейн «Москва», устроенный на месте разрушенного в тридцатые годы храма Христа Спасителя. Стоял ноябрь, а над водой открытого бассейна колыхался водяной пар. Люди плавали и не замерзали, – очевидно, температура подогреваемой воды позволяла чувствовать себя комфортно.
           Перед колоссальным зданием гостиницы «Россия», прямо на траве расположился палаточный городок. Грязные, оборванные люди перед каждой палаткой выставили плакаты с описанием своих просьб и требований к тогдашней власти. Я слышал их разговоры – они, не стесняясь многочисленных зевак, вроде меня, спорили о том, кому и сколько заплатили за то, чтобы находиться здесь. Говорили, например, о том, что вчера, мол, пришлось заменить плакат перед палаткой, так как за новый текст заплатил кто-то больше, чем за старый.
           Жил я тогда в Измайлово, в одной из гостиниц, построенных к Олимпиаде 1980 года. Мой сосед по номеру пригласил присутствовать на необычном зрелище – закладке памятного камня на месте только что снесённого памятника Феликсу Дзержинскому. Помню, погода стояла мерзкая – дождь, ветер. Бубнящие что-то митингующие показались неискренними, а сама церемония не впечатлила.
           В ноябре 1992-го года город изменился, и не в лучшую сторону. На улицах стало ещё грязнее. Повсюду появились киоски, торговавшие всем, что привозили из-за границы так называемые «челночники». Основной ассортимент составляли жевательные резинки «Turbo» и «Stimorol», дешёвая водка неизвестных производителей, а также питьевой спирт «Royal» и презервативы. Кроме киосков, торговля велась на тротуарах, да и просто на земле. Общее впечатление: все товары отличались невозможной дороговизной. Люди подходили к торговкам, смотрели на появившееся ниоткуда изобилие, вздыхали и уходили прочь.   
           Осенью 1995 года меня поразили три вещи: строящийся, пока ещё красно-кирпичный, неоштукатуренный Храм Христа Спасителя, появившийся на месте бассейна «Москва», огромный, сияющий словно новая копейка отель «Балчуг» на берегу Москвы-реки, и невероятных размеров яма перед Историческим музеем. Я заглянул в неё и увидел далеко внизу копошащихся людей, сверху казавшихся маленькими, словно муравьи. Говорили, что здесь начнёт строиться подземный торговый центр. Запомнил ещё и четвёртое, поразившее меня, впечатление: исчезли с улиц частные торговки, хотя киоски ещё работали. Да и город стал намного чище и ухоженнее.
           В 2004-м году на месте ямы появилось заасфальтированное пространство, под которым скрывался подземный торговый центр, настоящий город с эскалаторами и прочим стеклянным великолепием. Храм Христа Спасителя уже оштукатурен, купола вызолочены – Москве постепенно возвращалось имперское великолепие. Правда, вызвал неприятие появившийся над рекой железный монстр – его называли памятником Петру Первому, но что-то заставляло сомневаться, что это чудовище могло понравиться императору, будь он ещё жив.   
           Все эти воспоминания возникли в голове, пока мы с Юрой ехали по предутренней Москве. Честно говоря, вид новостроек душу не согрел. Точно такие же безликие дома я видел и в Ростове-на-Дону, и в Краснодаре, и даже в маленьком Батайске. А вскоре мы вообще въехали в какое-то село с несколькими то ли запущенными, то ли брошенными деревянными домиками, сразу за которыми раскинулся немалых размеров пустырь. Вот на этой-то обширной пустоши и стояли новенькие четырнадцатиэтажные дома. В одном из них, расположенном рядом с недостроенной школой, и обитали Юра и Лиза с сыном Игнатием. Аккуратный, обильно застеклённый подъезд, большой лифт из нержавеющей стали, светлые коридоры, и пол, выложенный светлой плиткой, – примирили меня с новостройкой в полной мере.


4. ЕЛИЗАВЕТА ХАПЛАНОВА

           Встречала нас Елизавета Николаевна, радушная, но немного уставшая от забот, связанных с организацией будущих встреч с московским литературным сообществом.
           С Лизой Хаплановой я познакомился давно, в 2007 году, когда по просьбе Юрия Александровича Лебедя, тогдашнего руководителя Донецкого регионального отделения Межрегионального Союза писателей, приехал на торжество, проходившее в банкетном зале ресторана «Украина» в центре Макеевки. На мероприятии присутствовали: её отец, поэт, прозаик, журналист и краевед Николай Вениаминович Хапланов, а также люди, близкие к нему, – человеку, известному не только в Макеевке, но и во всём Советском Союзе.
           От Николая Вениаминовича Лизе передались его неуёмная энергия, поэтический дар, склонность к ежедневному, скрупулёзному творческому труду, и, конечно, огромное человеческое обаяние, помноженное на несомненную женскую привлекательность настоящей, жгучей гречанки-эллинки. Впрочем, когда надо, – если дело касалось нарушения честности, порядочности и прочих грехов человеческих, – Елизавета Николаевна становилась жёсткой и непримиримой, чему я несколько раз становился свидетелем. Кстати, в отношении вышеуказанных принципов у нас с Лизой разногласий не возникало никогда.
           Двухкомнатная квартира, в которой жили в Москве Лиза, Юра и Игнатий, оказалось новенькой, светлой, с высокими потолками. Я заметил, что хозяева любят книги, и бережно к ним относятся. Все книжные полки оказались заняты, поэтому привезённые мной книги пришлось сложить на идеально чистый пол, а потом, со временем, по словам хозяйки, им всем найдётся достойное место.
           В квартире мы оказались не единственными гостями. Чуть раньше приехал известный луганский поэт Марк Викторович Некрасовский, – ещё довольно моложавый человек среднего роста с добрыми глазами. Моё шапочное знакомство с ним состоялось давно, ещё до войны в Донбассе. Дело происходило в литературном клубе «Светлица», в центре Луганска. Он выступал со сцены с чтением своих стихов. Ещё тогда  они показались мне талантливыми и глубокими. Марк оказался человеком приветливым, добрым и по-человечески симпатичным, не имеющий вовсе встречающейся нередко заносчивости поэтов, считающих себя, любимых, небожителями и единственно гениальными.
           После дороги путешественники привели себя в порядок и позавтракали. Елизавета Николаевна серьёзно подготовилась к приёму гостей: наварила огромную кастрюлю настоящего донецкого борща, приготовила курицу с гарниром, и различные салаты. Гости тоже вынули из походных сумок свои припасы, и завтрак удался на славу.
           Лиза объявила план мероприятий на день, а их предусматривалось немало, поэтому время поджимало. В полдень нам предстояло прибыть в помещение Правления Союза писателей России, где Председатель Правления, Николай Фёдорович Иванов, обещал принять на себя шефство над гостями из Донбасса.


5. В НЕДРАХ СТОЛИЦЫ И НА ЕЁ ПОВЕРХНОСТИ

           Вышло так, что нам с Марком пришлось самостоятельно совершить путешествие к зданию Правления Союза писателей России. В машину Юры поместились Елизавета Николаевна, Ира и Анаит. Марк, уже знавший, как ездить по столице общественным транспортом, вызвался сопровождать меня, и мы двинулись в путь. Юра и женщины отъехали от дома одновременно с нами, но имелась большая вероятность, что из-за пресловутых московских автомобильных пробок мы приедем к месту сбора раньше.
           Первым делом преодолели пустырь, засыпанный довольно толстым и плотным слоем снега. Вообще говоря, сугробы лежали по всей Москве, кроме расчищенных дорог и тротуаров. Нужно сказать, что зима в столице выдалась суровой. Снегопады и метели бушевали здесь как никогда, и этот пустырь полностью оправдывал всё выше сказанное – мы с Марком продвигались узким коридором, протоптанным жителями нового микрорайона.
           Автобусная остановка находилась в пятнадцати минутах умеренной ходьбы. Идти стало намного легче, когда вышли к расчищенному от снега тротуару. Он окаймлял собой заасфальтированное шоссе, идущее неизвестно откуда в направлении станции метро «Бунинская аллея». Марк уже знал, что наш маршрут носил номер 1255. Транспорта ожидать пришлось недолго. Сначала подошёл автобус другого направления, а минуты две спустя – наш. Стоимость билета до станции метро – пятьдесят рублей. Для сравнения: в Макеевке и Донецке водители за поездку в любой конец дороже пятнадцати рублей не брали. Что ж, в главном городе страны и цены соответствующие!
           В свете дня окрестности выглядели однообразно: заснеженные поля и типовые дома. Словно и не уезжал из Донбасса!      
           Когда подъехали к станции метро, Марк сказал:
           – Рекомендую взять абонемент на три дня. Стоит он пятьсот рублей, но это выйдет намного дешевле, чем каждый раз платить по шестьдесят одному рублю за поездку.
           Так я и поступил. Кстати говоря, вспомнил, что в 1990 году одна поездка стоила пять копеек. В кассе на каждый пятачок выдавали по одному пластмассовому жетону, который опускался в специальное отверстие перед турникетом, и мощные металлические барьеры ненадолго раздвигались, после чего ты бегом устремлялся вперёд, пока они снова с лязгом не смыкались.
           Станция метро «Бунинская аллея» имеет поверхностное залегание, и является конечной. На «Улице Старокачаловской» перешли на другую линию метро, и доехали до «Серпуховской», где перешли на станцию «Добрынинская», что находится на Кольцевой линии. Сошли на «Парке культуры», и пошли по какой-то улице, налево от выхода из вестибюля.
           Созвонились с Лизой. Она ещё находилась в пути, и сказала, чтобы мы искали старинный дом с колоннами. Шли мы с Марком долго, и нашли-таки дом, похожий на описанный Лизой. Однако он оказался закрытым. Мы стали искать какие-либо ориентиры, и выяснилось, что улица, по которой шли, и где стояло здание с колоннами, называется «Зубовский бульвар», а не «Комсомольский проспект». Пришлось обратиться за помощью к москвичам, и те указали, куда нужно идти: «К мосту, и там, направо, как продолжение моста, уже Комсомольский проспект». Так и сделали. Поначалу мы шутили, вспоминали какие-то схожие моменты, когда приходилось блуждать по незнакомым городам, но бессонная ночь и пронизывающий ветер (всё-таки на дворе февраль!) принудили умерить веселье. На пешеходном переходе, регулируемом светофором, покинули чётную сторону Комсомольского проспекта, и перешли на нечётную.
           Вскоре показался искомый дом с колоннами. И входная дверь оказалась открытой.


6. СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ

           В вестибюле на посту сидела строгая женщина. На наш вопрос она ответила:
           – Николай Фёдорович у себя. Пройдёте следующую комнату, а там – дверь налево.
           В приюте российских муз я оказался впервые.
           Здание построено в конце XVIII века, и называлось тогда: «Шефский дом». В начале XIX века здесь жил Александр Николаевич Муравьёв (1792 – 1863), в то время – полковник. У него собирались будущие декабристы: Никита Михайлович Муравьёв (1795 – 1843, идеологический вождь Северного общества, автор Конституционного проекта); Сергей Иванович Муравьёв-Апостол (1795 – 1826); Матвей Иванович Муравьёв-Апостол (1793 – 1886); Михаил Александрович Фонвизин (1788 – 1854); Фёдор Петрович Шаховской (1796 – 1829), а также Иван Дмитриевич Якушкин (1794 – 1856).
           В 1970 году в здании разместилось правление Союза писателей РСФСР. Ныне здание занимает Союз писателей России. В его помещениях бывали все признанные гении отечественной литературы, и, казалось, сам воздух здесь какой-то особенный.
           В вестибюле стояли столы, на которых громоздились новенькие книги русских писателей, ещё пахнущие типографской краской.
           За вестибюлем находилась довольно обширная комната, уставленная столами. Из неё две двери вели налево и направо. Мы с Марком отправились в комнату налево, откуда доносились женские и мужские голоса.
           Внутрь комнаты солнечный свет падал справа, из большого окна. Перед ним стояли старинный массивный стол и кресло Председателя правления. От него уходил налево большой и тоже массивный приставной стол, окружённый тяжёлыми на вид стульями. На противоположной стороне приставного стола сидел мужчина чуть старше средних лет, с высоким лбом и умными глазами. Волосы и небольшие подстриженные усы тронуты сединой. По большей части он молчал и слушал. Спиной к нам сидели знакомые мне писатели Луганщины Александр Иванович Сигида и Людмила Геннадиевна Гонтарева.
           – Здравствуйте, Николай Фёдорович! – сказал Марк.
           – Здравствуйте, здравствуйте, – ответил хозяин кабинета.
           Упреждая вопрос, Марк сказал:
           – Вы, Николай Фёдорович, наверно, незнакомы. Это Василий Толстоус, поэт из Макеевки.
           – Василий Николаевич, если не ошибаюсь? Елизавета Николаевна о Вас много рассказывала, – ответил Иванов и подал руку.
           Он улыбался оценивающе: всё-таки новый для него человек. При пожатии его рука оказалась твёрдой. Позже я узнал, что военную службу Николай Фёдорович окончил в звании полковника, много лет служил в Воздушно-десантных войсках, прошёл Афганистан, в Чечне в июне 1996 года был захвачен в плен боевиками, где пережил ужас подземных тюрем и неоднократных выводов на расстрел, сбрасываний живьём в могилу, освобождён через четыре месяца в результате спецоперации. Военная выправка чувствовалась во всём: в походке, в подтянутости крепкой фигуры, в голосе, твёрдом и решительном. Таким я помнил своего отца, прошедшего Великую Отечественную войну.
           С Александром Сигидой и Людмилой Гонтаревой мы поздоровались тепло. С Сашей я познакомился в сентябре 2006 года, на Азовском море, в пансионате «Алые паруса», где проходило мероприятие, посвящённое выходу из печати поэтической антологии «Лицом к лицу», составленной из произведений авторов донецкого литературного ежемесячника «Отражение». Он тогда представлял собой довольно колоритную фигуру: большой мужчина в кирзовых сапогах и военном френче громким голосом читал со сцены очень неплохие стихи. С Людмилой я познакомился несколькими годами позже, в Донецке, на поэтическом фестивале «Камбала», где она получила приз.
           Между тем, разговор с луганчанами продолжался. Сигида и Гонтарева, и подключившийся к ним Некрасовский обсуждали перспективы юридического оформления на Луганщине регионального отделения Союза писателей России. Саша нисколько не изменился: такой же громогласный и уверенный в себе. Людмила – спокойная, но не менее уверенная, очень миловидная женщина с грустинкой в глазах.
           Наконец появились и наши женщины. Елизавета Николаевна, подъезжая в зданию Союза писателей, позвонила мне и попросила помочь разгрузить машину. Сигида и Некрасовский охотно вызвались помочь нести книги и упакованные в пакеты продукты для завтрашнего фуршета.
           Времени оставалось мало. Обширной программой предписывалось ещё посещение Новодевичьего кладбища, а также Дома Ростовых. Поэтому Николай Фёдорович, невзирая на свой статус, лично принялся двигать столы в комнате, расположенной сразу за вестибюлем, а также помогал организовывать стенды литературы Донбасса и руководил корректировкой дизайна большого Шолоховского зала, в котором предстояло проводить завтрашнее мероприятие – первый литературно-музыкальный вечер нового проекта Союза писателей России – «Слово Донбасса».   
           Кстати, Шолоховский зал Союза писателей произвёл большое, очень благоприятное впечатление. Он являл собой комнату с высоким потолком, в плане  представляющую квадрат. Значительную часть занимали два ряда зрительских кресел с проходом посередине, напротив которых в противоположной стене прорезаны два больших окна. У правого из них на постаменте возвышался огромный бюст Льва Николаевича Толстого. Здесь же стояли старинное фортепьяно и небольшой столик, накрытый розовой скатертью. В простенке, на постаменте, примостился небольшой бюст Михаила Александровича Шолохова. У левого окна красовалась белоснежная статуя Александра Сергеевича Пушкина в полный рост.
           Как же было не сфотографироваться около скульптуры нашего великого поэта?  Удержаться от этого вполне объяснимого желания не имелось никакой возможности!
         

7. НА НОВОДЕВИЧЬЕМ

           – Всё, товарищи поэты! – объявил Иванов, когда во всех залах всё, что нужно, уже продумали и установили. – Одеваемся и направляемся на Новодевичье. Сколько нас?
           Он лично пересчитал: Елизавета Хапланова, Василий Толстоус, Ирина Бауэр, Анаит Агабекян, Людмила Гонтарева, Александр Сигида, Марк Некрасовский, Анна Вечкасова.
           – Если считать со мной, то нас девять, – подвёл Николай Фёдорович итоги подсчёта. – Призываю не отставать и не теряться.
           Мы оставили позади здание Союза писателей на Комсомольским проспекте, 13, по пешеходному переходу пересекли проезжую часть, и направились к станции метро «Парк Культуры». Под землёй переместились на Сокольническую линию, и, минуя станцию «Фрунзенская», вышли на «Спортивной». При каждом входе в вагон метро-поезда, и каждом выходе из него Николай Фёдорович не ленился заново пересчитывать своих спутников, убеждаясь, что никто не отстал. Мы же, словно малыши, старались не терять своего пионервожатого из виду, ведь не все из нас свободно ориентировались в хитросплетениях московской подземки.
           Погода не отличалась комфортностью: пронизывающий ветер и срывающийся дождь то и дело заставляли плотнее накидывать на голову капюшон и придерживать его руками. По этой причине путь, которым шёл к оконечной цели похода, запомнился плохо.
           Заметив, что я от усталости и недосыпа иду как сомнамбула, Елизавета Николаевна своей рукой стала держать меня за рукав куртки и направлять куда нужно, особенно во время перехода дороги, за которой уже виднелись знаменитые ворота Новодевичьего кладбища.
           На входе в погост нас уже встречал Иванов. В обеих руках он держал большую кипу огненных гвоздик. Потом я узнал, что Николай Фёдорович приобрёл их за свой счёт.
           – Цветы положим на могилы известных и уважаемых людей, – сказал он. – Кроме того, у меня для вас припасён сюрприз. Какой именно – узнаете позже. Итак – вперёд. Я – ваш экскурсовод, и постараюсь в меру своих сил и знаний оправдать это высокое звание.
           Мы двинулись вслед, а я осмотрелся и начал вспоминать своё предыдущее посещение Новодевичьего некрополя. Я уже упоминал о том, что впервые побывал в столице чуть более тридцати одного года назад, в ноябре 1990 года. На закате Советского Союза появилась возможность приобретать так называемые «путёвки выходного дня». В стоимость такого  путешествия входило несколько экскурсий, в том числе и в Новодевичий монастырь, а затем – и на погост, находившийся за его стенами, где тогда, как и сейчас, находили последний покой выдающиеся люди.
           Хорошо помню, что внутри монастыря ещё с царских времён располагалось несколько усыпальниц. Я обошёл их все, во всяком случае те, что сохранились после разрушительного нигилизма бурных лет в начале советской власти. В частности, в памяти отпечатались образы памятников на захоронениях замечательных русских писателей и поэтов: Дениса Васильевича Давыдова (1784 – 1839), Михаила Николаевича Загоскина (1789 – 1852), Ивана Ивановича Лажечникова (1792 – 1869), Алексея Феофилактовича Писемского (1820 – 1881), Алексея Николаевича Плещеева (1825 – 1893), Михаила Петровича Погодина (1800 – 1875), графа Евгения Андреевича Салиаса-де-Турнемир (1840 – 1908), Владимира Сергеевича Соловьёва (1853 – 1900), Всеволода Сергеевича Соловьёва (1849 – 1903), Поликсены Сергеевны Соловьёвой (1867 – 1924), и их отца, знаменитого историка Сергея Михайловича Соловьёва (1820 – 1879).
           В сравнении с тем, что я наблюдал треть века тому назад, на Новодевичьем кладбище изменилось многое. Памятникам стало значительно теснее. Тогда некоторые нынешние обитатели некрополя ещё находились в добром здравии, и не помышляли о том времени, когда им также придётся уйти в иной, лучший мир.
           На дворе стоял февраль, и многие памятники оказались укрыты немалым слоем снега. И всё же удалось разобрать имена покоящихся знаменитых людей: поэтов и Писателей: Льва Абрамовича Кассиля (1905 – 1970), Юрия Марковича Нагибина (1920 – 1994), Леонида Максимовича Леонова (1899 – 1994), Василия Макаровича Шукшина (1929 – 1974), Владимира Владимировича Маяковского (1893 – 1930), Сергея Тимофеевича Аксакова (1791 – 1859), Сергея Владимировича Михалкова (1913 – 2009), Леонида Сергеевича Соболева (1898 – 1971), Михаила Афанасьевича Булгакова (1891 – 1940).
           Наконец подошли к большому памятнику Александру Александровичу Фадееву (1901 – 1956), оформленному в виде целого скульптурного ансамбля, расположенного на возвышении из серого гранита. Под бюстом писателя изображёны пять героев-молодогвардейцев. Лично для меня впечатление оказалось настолько сильным, что невольно захотелось стать по стойке «смирно».
            Николай Фёдорович раздал всем по гвоздике и сказал:
            – А теперь обещанный сюрприз.
            Он достал из пакета бутылку церковного кагора, раздал нам небольшие одноразовые стаканчики, и попросил:
           – Налейте, пожалуйста, так, чтобы хватило каждому.
           Когда просьбу исполнили, Иванов сказал:
           – Коллеги. Я обращаюсь к вам именно так: коллеги по нелёгкому писательскому труду. Этот год объявлен годом почитания несломленных молодых людей – молодогвардейцев, членов краснодонского комсомольского подполья. Они остались в памяти благодарных потомков, в том числе и нас с вами, – только благодаря вот этому великому человеку, Александру Александровичу Фадееву. Предлагаю помянуть его несколькими глотками этого благородного напитка – освящённого церковного кагора. Вечная память Александру Александровичу.
           Невозможно передать то чувство, что поднялось в груди. Сказано вот так, простыми словами, без всякого надрыва, но в душе стало светлее, а в горле застыл комок. Увидел, что не только на меня повлияли сказанные Николаем Фёдоровичем слова, что замолчал и склонил голову Саша Сигида, что у Елизаветы Николаевны увлажнились глаза. Затуманились взоры и остальных донбасских поэтов и писателей.
           Николай Фёдорович повёл нас дальше, мимо надгробий известных военачальников, политиков, артистов, художников, композиторов, учёных. О каждом он смог найти главные слова, характеризующие вклад в их сферу деятельности. Окончилась экскурсия у странного памятника, являющего собой лежащее на земле полотнище российского флага – могилы Бориса Ельцина, первого Президента современной России.
           Дальнейший наш путь лежал снова к станции метро «Спортивная», чтобы выполнять дальше большую программу сегодняшнего дня.
           Я же обернулся назад и с сожалением понял, что за один раз невозможно поклониться местам упокоения всех творцов художественного слова, почивших здесь. Я знал, что здесь лежат Владимир Алексеевич Гиляровский (1855 – 1935), Михаил Михайлович Жванецкий (1934 – 2020), Николай Алексеевич Заболоцкий (1903 – 1958), Илья Арнольдович Ильф (1897 – 1937), Михаил Васильевич Исаковский (1900 – 1973), Валентин Петрович Катаев (1897 – 1986), Самуил Яковлевич Маршак (1887 – 1964), Юрий Карлович Олеша (1899 – 1960), Юлиан Семёнович Семёнов (1931 – 1993), Александр Трифонович Твардовский (1910 – 1971), Алексей Николаевич Толстой (1883 – 1945), и многие, многие другие, не менее великие писатели и поэты, каждому из которых нужно бы поклониться в пояс. Но увы, теперь это сделать не удалось… Выпадет ли счастье побывать здесь ещё хотя бы однажды? Бог знает…


8. ЛОВУШКА У МЕТРО «БАРРИКАДНАЯ». РАССКАЗ ИВАНОВА

            Наш дальнейший путь лежал в так называемый «Дом Ростовых», где располагался офис Международного Сообщества писательских союзов, бывшего Союза советских писателей. Поэтому все девять человек, во главе с Николаем Фёдоровичем Ивановым, пешком возвратились на станцию метро «Парк культуры», и по Кольцевой линии проехали до «Краснопресненской», а затем под землёй перешли на «Баррикадную». Когда все вышли на поверхность, Николай Фёдорович снова всех пересчитал, – все оказались в наличии, – и попросил остановиться.
           – Оглянитесь вокруг, – начал он. – Что вы видите?
           Я посмотрел направо. Мы находились на небольшой площади, своеобразном треугольнике. Слева направо его пересекала дорога, идущая сверху вниз – проезжая часть улицы Баррикадной. В вершине угла внизу справа виднелись башенки.
           – Это Московский зоопарк, – сказала Елизавета Николаевна.            
           Впрочем, и я заметил, что поверху зданий рядом с башенками шла надпись, видимая издалека: «Зоопарк».
           Прямо перед нами уходил в небо исполинский дом, заострявшийся наверху в виде башни.
           – Я вам подскажу, – сказал Иванов, стоя к нам лицом. – Здания снизу, как вы уже поняли, принадлежат зоопарку. За моей спиной возвышается одна из семи сталинских высоток – Дом на Кудринской площади, которая находится рядом, чуть выше. Передо мной – выход из станции метро «Баррикадная». Вверху справа – тоже немаленькие здания. И вот, представьте себе, если сверху и снизу перекрыть Баррикадную улицу и закрыть вестибюль станции метро, то получится самая настоящая ловушка. Так и произошло в начале октября 1993 года, во время известного противостояния президента Ельцина с одной стороны, и Верховного Совета во главе с Русланом Хасбулатовым и Александром Руцким – с другой. Я оказался на этом месте случайно: в то время служил в журнале «Честь имею» – прежде он назывался «Советский воин» – и, если не изменяет память, поднялся наверх из метро, чтобы посетить Дом Ростовых. Вышел из вестибюля и ахнул: вокруг стоят омоновцы с оружием наизготовку. Ими патрулировались все выходы с площади. Назад в метро уже не пускают: перекрыли. Что делать? Ситуация крайне неприятная. Чтобы вы знали, в связи с недоверием Ельцина к местным силовикам, он вызвал омоновцев из Екатеринбурга. Именно они стояли здесь. Не знаю уж, почему, но их плохо кормили, жили бойцы неизвестно где, с минимумом удобств, поэтому стали злыми, и без колебаний применили бы к москвичам самые крайние меры. Мне повезло: я не растерялся, и решил идти напролом. Достал своё удостоверение подполковника воздушно-десантных войск, и предъявил патрулю. С трудом, в основном из уважения к войскам «дяди Васи Маргелова», меня всё-таки выпустили из оцепления. Многим повезло меньше. Значительно меньше.
           Николай Фёдорович помолчал, видимо, ещё раз переживая события почти тридцатилетней давности, улыбнулся, осмотрел нас, и сказал:
           – Однако нас уже давно ожидают в Доме Ростовых. Вперёд, коллеги!         
   

9. О «ДОМЕ РОСТОВЫХ»

           На улице Поварской мы остановились у ажурных металлических ворот, Николай Фёдорович открыл скрипучую дверь, устроенную в левой створке ворот, и пригласил войти во двор.
           О Доме Ростовых нужно сказать несколько слов особо. Со стороны улицы Большая Никитская в 1756 году особняк начал строить дворянин, носивший фамилию Воронцов-Вельяминов. При Екатерине Великой собственниками стали князья Долгоруковы. При новых хозяевах владения расширили до Поварской улицы.
           В середине пятидесятых годов девятнадцатого века в усадьбе проживала Нина Александровна Чавчавадзе (1812 – 1857) – вдова знаменитого писателя и дипломата Александра Сергеевича Грибоедова (1795 – 1829).
           По окончании Крымской войны имение выкупил барон Михаил Львович Боде-Колычёв (1824 – 1888), после смерти которого оно перешло по наследству к его зятю – художнику, графу Фёдору Львовичу Соллогубу (1848 – 1890).
           Вдова графа, Наталья Михайловна (1851 – 1915), и её дочь Елена Фёдоровна (1874 – ?) оставались хозяйками этого владения вплоть до революции 1917 года.
           Со времени создания, с двадцатого декабря 1917 года, до переезда на улицу Большая Лубянка, усадьбу заняла ВЧК (Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем при Совете народных комиссаров РСФСР).
           В первых годах Советской власти здесь размещались различные государственные учреждения: Комитет по делам национальностей и Литературная комиссия ВЦИК (Всероссийского центрального исполнительного комитета).
           Некоторое время в помещениях усадьбы проживал нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский (1875 – 1933) с семьёй.
           В 1920 году власти открывают здесь «Дворец искусств». Перед зрителями выступали великие русские поэты и писатели Александр Александрович Блок (1880 – 1921), Сергей Александрович Есенин (1895 – 1925), Борис Леонидович Пастернак (1890 – 1960), Алексей Николаевич Толстой (1883 – 1945), Илья Григорьевич Эренбург (1891 – 1967), Марина Ивановна Цветаева (1892 – 1941).
           В 1921 году в бывшей усадьбе Соллогуба открылся Высший литературно-художественный институт. Его основателем и первым ректором стал поэт Валерий Яковлевич Брюсов (1873 – 1924). Среди выпускников значатся такие известные фамилии, как поэты Михаил Аркадьевич Светлов (1903 – 1964) и Елена Александровна Благинина (1903 – 1989), писатели Артём Весёлый (Николай Иванович Кочкуров, 1899 – 1938) и Степан Павлович Злобин (1903 – 1965). В 1925 году учебное заведение перевели в город Ленинград.
           С 1922 по 1923 годы в усадебном комплексе также размещался Музей живописной культуры.
           С 1925-го имение находилось в ведении писательских объединений.
           Союз писателей СССР разместился на улице Поварской, 52/Большая Никитская, 55 в 1932 году, в связи с чем годом спустя бывшую усадьбу Соллогуба наконец национализировали. Интересно, что, несмотря на размещение здесь столь важного учреждения, некоторые усадебные помещения даже в 50-е годы XX века оставались жилыми, как и во времена НЭПа (Новой экономической политики, проводившейся в 1920-х годах в Советской России и СССР), когда их сдавали внаём всем желающим. Некоторое время здесь проживал тогда ещё молодой поэт Роберт Иванович Рождественский (1932 – 1994).
           В 1940 году именно здесь, в здании писательского союза, проходило прощание с Михаилом Афанасьевичем Булгаковым (1891 – 1940).
           Бытует мнение, что эта усадьба послужила Льву Николаевичу Толстому (1828 – 1910) прототипом дома Ростовых в его романе «Война и мир». Документальных подтверждений этому нет, однако в 1956 году в парадном дворе установили памятник Льву Толстому, подаренный украинскими писателями своим российским коллегам в честь 300-летия воссоединения России и Украины.   


10. ЗАСЕДАНИЕ МСПС В «ДОМЕ РОСТОВЫХ»

           Открывшаяся взору усадьба напомнила мне Павловский дворец, увиденный весной 1983 года, правда – в миниатюре. Подобное же обширное пространство, ограниченное со всех сторон пристройками в виде флигелей с колоннами, такое же основное здание, правда, представляющее собой лишь одноэтажный дом с большим цоколем и мезонином, украшенный шестью колоннами.
           В центре придомового пространства обратила на себя внимание бережно обустроенная круглая клумба, посреди которой на высоком каменном постаменте установлен бронзовый памятник Льву Толстому, изображённому сидящим в кресле.
           Николай Фёдорович посмотрел на нас лукавым взглядом: мол, как вам нравится это архитектурное чудо, это средоточие литературной жизни русского мира? Впрочем, благоговение в наших глазах читалось вполне явственно.
           – Здесь долго задерживаться не будем, – улыбнулся Иванов, заметив, что мы остановились и внимательно рассматриваем дом и памятник.
           Некоторые из нас уже принялись запечатлевать себя на фоне старинного особняка, поэтому Иванов поторопил:
           – Елизавета Николаевна, проси гостей зайти внутрь.
           Хапланова уже не раз посещала этот питомник муз, и пригласила нас войти.
           За старинной наружной дверью оказался бережно выкрашенный в светлые тона вестибюль. Из него вверх вели две лестницы. Широкие ступени между ними вели вниз, в гардероб, напротив которого располагались туалетные комнаты.
           После того, как мы разделись и привели себя в подарок, Николай Фёдорович поторопил:
           – Поднимайтесь наверх, в большой зал. Хозяева начали проявлять нетерпение.
           Действительно, в коридоре основного этажа уже стоял невысокий улыбчивый человек. Он лично здоровался с вошедшими, и показывал, куда нужно идти.
           – Это Юрий Викторович Коноплянников, руководитель МСПС, – шепнула мне Елизавета Николаевна. – Кстати, Василий Николаевич, дайте-ка мне пакет, что у вас в руках.
           Дело в том, что Хапланова возложила на меня обязанность носить пакет с пирогом, испечённым ею рано утром. В вагоне метро и на эскалаторе, запруженном толпой, Елизавета Николаевна находилась рядом со мной и бдительно следила за ценным грузом: оберегая ого от случайных столкновений и чересчур активных пассажиров, так и норовивших задеть его
то руками, то полами курток и пальто.      
           Наконец пакет с пирогом исчез в одной из комнат, где готовился фуршет.
           В это время Иванов и Коноплянников пригласили гостей в большой зал, где имелась сцена с двумя стоящими на ней, составленными вместе столами, а рядом возвышалась трибуна.
           Иванов и Коноплянников сели в президиум и стали торопить:
           – Коллеги, рассаживайтесь, кто где хочет. Торжественная часть будет недолгой, но приятной.
           Мы заняли места в зале. Я сел во втором ряду, напротив трибуны.
           Иванов встал и сказал:
           – Коллеги, дорогие наши донбассовцы! Я очень рад, что вы сегодня собрались именно здесь, в этом зале, в здании, где каждый квадратный метр пола помнит шаги знаменитых писателей и поэтов, а каждый квадратный метр стен помнит лица бывавших здесь гениев русской, одной из самых великих литератур в мире. Я сам с благоговением каждый раз вхожу в эти древние помещения, вслушиваюсь в звуки, которые, кажется, передают раздававшиеся здесь когда-то голоса прославленных литераторов. Одни их имена вызывает суеверный трепет: Александр Фадеев, Константин Симонов, Роберт Рождественский, Александр Твардовский, Валентин Катаев. Столько гениев в одном месте, наверно, не собиралось больше никогда и нигде в нашей стране.
           Он помолчал и добавил, оглядывая нас и поощрительно улыбаясь:
           – Коллеги, друзья мои, запомните эти минуты. Расскажите о них у себя дома, в борющемся Донбассе. Передайте своим единомышленникам, что Москва, российские писатели и поэты вместе с вами. Впрочем, не хочу долго говорить, и передаю слово Юрию Викторовичу Коноплянникову для выполнения очень ответственной и одновременно приятной миссии.
           Коноплянников поднялся, взял в руки бумагу, напоминающую грамоту, и объявил:
           – Друзья, разрешите мне вначале выполнить одно поручение. Не скрою, оно очень приятное. Дело в том, что вчера Елизавета Николаевна Хапланова отмечала свой юбилей. В связи с этим МСПС принял решение присоединиться к этому событию и наградить её Почётной грамотой. Елизавета Николаевна, прошу на сцену.
           Донецкая делегация тоже подготовилась к дню рождения руководителя нашего макеевского литобъединения, но на совещании в автобусе – во время пути в Москву – решили отметить это событие именно сегодня, но вечером, дома у Елизаветы Николаевны.
           Взволнованная именинница вышла вперёд, и Юрий Викторович торжественно вручил ей полагающиеся по этому случаю атрибуты. Хапланова искренне поблагодарила Коноплянникова, и в его лице всё руководство МСПС.
           Затем Николай Фёдорович объявил о том, что компетентная комиссия, состоящая из уважаемых членов руководства Российского Союза писателей-переводчивов и Московской городской организации Союза писателей России, рассмотрела литературные произведения писателей и поэтов Донбасса,
и приняла решение наградить восьмерых из них Литературно-общественной премией «Гранатовый браслет» имени великого русского писателя Александра Ивановича Куприна (1870 – 1938) с вручением соответствующих дипломов и памятных медалей.
           Дипломы и медали получили Елизавета Хапланова, Анаит Агабекян, Ирина Бауэр, Василий Толстоус, Александр Сигида, Марк Некрасовский, Людмила Гонтарева, Анна Вечкасова. Мы поочерёдно выходили вперёд, и Юрий Викторович со всеми нами фотографировался на память.
           Наверно, я при этом выглядел не очень умным: улыбка то и дело наползала на лицо. Дело в том, что мной, признаться, не ожидался такой поворот событий. Хапланова, скорее всего, знала о готовящемся награждении, но не обмолвилась о нём ни единым словом, держала интригу до конца.            
           Тем временем Коноплянников передал Елизавете Николаевне диплом лауреата премии «Гранатовый браслет» Ивана Ивановича Нечипорука, отсутствующего в столице по уважительной причине.   


11. ВЕСТИ ИЗ ДОНБАССА

           Естественно, после награждения никак нельзя обойтись без торжественного фуршета. Оказывается, в соседней, совсем небольшой комнате, всё это действо готовилось вовсю. Сотрудники МСПС таким образом составили столы, чтобы вокруг них поместились награждённые, награждающие, а также другие приглашённые лица. К своему стыду, со многими присутствующими я познакомиться не успел. Кстати, тут-то и пригодился вкусный вишнёвый торт, который весь день провёл в моём пакете.
           Прозвучали тосты, уместные в данном случае. Донецких авторов просили почитать стихи, но до реализации этого предложения в полной мере дело не дошло. Я поначалу не понял, почему так произошло, но вдруг заметил, что наши женщины: и Елизавета Николаевна, и Ирина Васильевна Бауэр – поочерёдно отходили в сторону, чтобы ответить на поступающие звонки, раздававшиеся то по Viber, то по WhatsApp.
           Эту ситуацию заметили и за фуршетным столом. Наконец, Ирина Бауэр с волнением в голосе объявила:
           – Извините, товарищи, но у нас в Донбассе что-то случилось. Уже звонили родители моих учеников из Донецка, и даже дочь из Берлина. Все спрашивают, что им делать.
           – А что такое? – спросил кто-то.
           – Оказывается, глава Донецкой республики Пушилин обратился к народу с обращением. Мне прислали ссылку, я её открыла и сейчас читаю. Можно – для всех, вслух?
           Иванов и Коноплянников переглянулись, и Николай Фёдорович кивнул:
           – Что ж, послушаем.
           – Уважаемые жители Донецкой Народной Республики! Земляки! В последние месяцы мы ежедневно фиксируем наращивание Украиной количества военнослужащих и летального вооружения, в том числе реактивных систем залпового огня «Смерч», «Ураган», реактивных комплектов NLAW, а также «Джавелинов» и «Стингеров» по всей линии соприкосновения. Сегодня их орудия нацелены на мирных граждан, на нас и наших детей. Вооружённые силы противника находятся в боевых порядках и готовы к силовому захвату Донбасса. Президент Украины Владимир Зеленский в ближайшее время отдаст приказ военным перейти в наступление, реализовать план вторжения на территорию Донецкой и Луганской Народных Республик. Обращаюсь ко всем жителям нашего государства. Вооружённые силы Донецкой Народной Республики, имея опыт ведения военных действий, находятся в постоянной боевой готовности, полностью способны защитить гражданское население и инфраструктуру. Тем не менее, при обстрелах противником населённых пунктов Республики могут подвергаться угрозе жизнь и здоровье наших граждан. Поэтому с сегодняшнего дня, 18 февраля, организован массовый централизованный выезд населения в Российскую Федерацию. В первую очередь эвакуации подлежат женщины, дети и люди пожилого возраста. Убедительная просьба: прислушаться и принять правильное решение. Временный выезд сохранит жизнь и здоровье вам и вашим близким. По договорённости с руководством Российской Федерации в Ростовской области готовы места приёма и размещения наших граждан. Эвакуированные будут обеспечены всем необходимым. Для быстрого перехода на пунктах пропуска созданы все условия. Руководителям предприятий и учреждений необходимо организовать выезд семей сотрудников. Штабам территориальной обороны – обеспечить транспорт для эвакуации мирного населения. Уважаемые земляки, прошу вас сохранять выдержку и спокойствие. Все вместе мы выстоим и победим!
           – Да, ситуация, – задумчиво сказал Николай Фёдорович.
           – Что же нам делать? – раздался голос Анаит. – У меня в Донецке дочь.
           – Ничего не отменяется, – решила Елизавета Николаевна. – Завтрашний вечер подготовлен, и состоится обязательно.
           – Вот это правильно, – поддержал Иванов. – Молодцы, донбассовцы. Я в вас не сомневался.
           – Предлагаю тост за сражающийся Донбасс, – сказал Александр Сигида.
           Никто не возразил.
           Через несколько минут вечер сам собой подошёл к завершению.               


12. В СКВЕРИКЕ ОКОЛО ДОМА МИХАЛКОВА

           На свежем воздухе настроение несколько улучшилось. Здесь наши пути с луганскими поэтами разошлись. Они ушли в направлении своего ночлега. Кстати, за эти дни мне так и не сподобилось узнать, где же они остановились.
           Елизавета Николаевна неожиданно произнесла:
           – Друзья, а вы знаете, что расположено прямо напротив этих ворот?
           Мы увидели небольшой скверик, зажатый между двумя домами. Высокие деревья, нынче голые, летом, очевидно, затеняли его и дарили прохладу. Теперь же сквер укрывали сугробы, от которых местные жители аккуратно избавили несколько дорожек, сложенных тротуарной плиткой.
           Автомобилей на дороге оказалось не очень много, и вся наша компания перешла на противоположную сторону Поварской улицы. Пара минут – и вот уже сквер. Дорожка привела к необычному памятнику. Наклонную площадку, выполненную, по-моему, из металла, венчала мужская фигура, изготовленная также из металла, изображённая сидящей на металлической скамье. Всё сооружение очень тёмное, практически чёрного цвета.
           – Друзья, мы находимся в сквере Михалкова, – объявила Елизавета Николаевна.   
           – Вы совершенно правы, – неожиданно вступила в разговор молодая женщина, неслышно подошедшая с улицы. – Перед вами шестиэтажное жилое здание, в котором с пятидесятых годов прошлого века проживала семья поэта Сергея Михалкова. Их окна выходили на этот сквер. Памятник установлен двадцать восьмого мая две тысячи четырнадцатого года. Заказал его Никита Сергеевич Михалков, сын поэта. Обратите внимание ещё на один памятник: девочку с букетом цветов, установленную напротив. И она, и букет выполнены из металла. Вся эта композиция – единое целое.
           Женщина замолчала.
           – Извините, пожалуйста, – сказал я. – Как вас зовут?
           – Лариса.
           – Вы местная?
           – Да. А что?
           – Огромное Вам спасибо, Лариса. Мы, поэты Донбасса, в Вашем лице впервые познакомились с настоящей москвичкой. Москвичей-мужчин мы уже узнали, и с самой лучшей стороны. Приятно ещё раз удостовериться, что и москвичи, и москвички – прекрасные люди, любящие свой город. Скажу ещё раз: большое Вам спасибо. К сожалению, нам пора идти, но будем всегда с благодарностью вспоминать о городе и его неравнодушных жителях.
           – Спасибо и вам, – ответила женщина. – Передавайте привет борющемуся Донбассу.
           – Спасибо, – сказала Ирина Васильевна. – Передадим обязательно.
           Добавлю, что москвичка Лариса помогла запечатлеть нас на фоне памятника.   


13. ДОЛГОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ ПОД ЗЕМЛЁЙ И В АВТОБУСЕ МАРШРУТА №1255

           В метро наша группа разделилась: Марк Некрасовский почему-то решил, что нужно ехать на Кольцевую линию через станцию «Кузнецкий мост», и увёл с собой Анаит вместе с Ириной Васильевной. Мы же с Елизаветой Николаевной под землёй перешли на «Краснопресненскую» Кольцевой линии. Но здесь мы дали маху: вместо того, чтобы ехать до станции «Добрынинская», и с неё перейти на «Серпуховскую», вышли на одну остановку раньше – на «Октябрьской», перешли на станцию с таким же названием на Калужско-Рижской линии, и направились на юг. Поняли свою ошибку слишком поздно, когда часть пути уже проехали, и возвращаться назад не было смысла. Эта ветка метро оказалась очень длинной, и до пересадки с «Новоясеневской» на станцию «Битцевский парк», которая построена на Бутовской линии, в конце которой находится необходимая нам «Бунинская аллея», поезд катился так долго, точно путь лежал от Москвы до Владимира.
           Зато проехали мы этот путь не без пользы.
           Поначалу Елизавета Николаевна садиться на скамью отказывалась, но я же видел, что она держится из последних сил. О себе вообще молчу: бессонная ночь, безумно насыщенный день. Казалось: откуда только берутся силы. В конце концов уговорил Хапланову сесть на освободившееся место, рядом сел сам, и началась беседа.
           О чём только мы не говорили! Елизавета Николаевна переехала в Москву недавно, и ещё не совсем освоилась в огромном городе. Кроме того, дела макеевского городского литературного объединения имени Николая Хапланова всё ещё занимали её. Отец, известный поэт Николай Вениаминович Хапланов, в своё время руководством города удостоился звания «Почётный гражданин города Макеевки». Елизавета вместе с ним, а после его кончины самостоятельно довела до конца большой краеведческий труд «Макеевка. История города (1690 – 1989)». Сама сильный поэт и талантливый прозаик, она в жизни испытала столько ударов судьбы, пока не оказалась в Москве, что их под силу выдержать не всякому мужчине. Её муж, Юра, поддерживал супругу на всех поворотах фортуны. Всего один неполный день я был знаком с ним, но уже понял, что это вежливый, тактичный и доброжелательный человек, старающийся оберегать жену от всяческих напастей.
           Не хочу пересказывать всю нашу беседу, скажу лишь, что к моменту выхода из метро на станции «Бунинская аллея», Елизавета Николаевна выглядела отдохнувшей, и её настроение стало намного позитивнее.
           В автобусе маршрута №1255 состоялась встреча с нашими потерявшимися друзьями. Они тоже ехали долго, но в результате всё-таки прибыли одновременно с нами.
   

14. ТЕЛЕФОННЫЕ РАЗГОВОРЫ НА ФОНЕ НЕИЗВЕСТНОСТИ

           Пока готовился праздничный стол (мы решили отметить юбилей Елизаветы Николаевны, а заодно и «обмыть» полученные награды), гости попеременно уходили из кухни в гостиную, чтобы переговорить с родными, беспрерывно звонившими с родины. Так, у меня на телефоне, на котором установлены Viber и WhatsApp (а я с собой его в этот день не брал), оказалось тридцать восемь пропущенных вызовов.
           У жены в голосе чувствовался надрыв. Ею владела паника.
           – Ты уехал, тебе там хорошо. А нам что делать? Все соседи из нашего подъезда бегают по лестнице туда-сюда, как ошпаренные. Никто не поймёт, чем заняться именно сейчас, этим вечером. Нужно ли куда-нибудь бежать, чтобы эвакуироваться, или не нужно?
           Дочь Ирины Васильевны, проживающая в Берлине, запрещала матери возвращаться в Донецк.
           – Ты что, мама, не слышала, что деется? Ваш Пушилин прямо сказал, что нужно оттуда эвакуироваться. Что ты себе думаешь?
           Напрасно Бауэр втолковывала ей, что в Донецке остался её сын, что он вхож во властные структуры, и что он скажет, она так и сделает.
           Анаит Меликовна звонила дочери, успокаивала её, но девочка не осознавала опасности и, со своей стороны, успокаивала мать:
           – Да ладно, не переживай. Всё будет хорошо.
           Я решил спросить совета у одного из своих близких родственников, который находился ещё ближе к властным структурам, тем более, что сын Ирины Васильевны на связь пока не выходил. Жена ещё прежде меня позвонила родственнику, он ответил, и теперь мы образовали трёхстороннюю аудио-конференцию.
           Родственник выслушал эмоциональную тираду жены, и усталым голосом произнёс:
           – Ничего не бойтесь. Всё это не так страшно, как вам представляется. Несколько дней постреляют, и на этом всё закончится. Никуда не уезжайте. Если что, приходите к моей матери, у неё отличный тёплый подвал. Дом наш капитальный, из бутового камня, выдержит любую бомбардировку. Но это так, на всякий случай. А вообще-то волноваться нечего. Не разводите панику.
           Я немедленно довёл эту информацию женщинам и Марку.
           – От Луганска, где я живу, до линии разграничения рукой подать, – возразил Некрасовский, вздохнув. – У нас и раньше обстрелы шли постоянно.
           Я забыл упомянуть, что Марк нашёл в интернете обращение к жителям Луганской республики её главы Леонида Пасечника. Оно практически слово в слово соответствовало тексту, опубликованному Пушилиным.
           За стол мы сели немного успокоенные. Поздравили Елизавету Николаевну с юбилеем, пожелали ей здоровья и творческих достижений. Впрочем, все настолько устали, что сразу после ужина улеглись спать. Мы с Марком устроились в кухне на полу. Юра принёс два матраца, которые показались нам воздушными перинами. Мне снились крылатые пегасы и, почему-то, оперный театр, где ставили «Аиду» Джузеппе Верди. Под «Марш победителей» отлично спится!         


15. «РУССКИЕ НЕ СДАЮТСЯ»

           Утро девятнадцатого февраля прошло в сборах. На три часа дня назначена давно запланированная встреча с писателями и поэтами Донбасса в Союзе писателей России, на Комсомольском проспекте, 13, под названием: «Я хочу сказать о земляках». Кроме того, начиная с полудня должны пройти ещё два мероприятия. В общем, полный цейтнот.
           В связи с тем, что в одну машину помещалось только четыре пассажира, мне и Марку пришлось добираться самостоятельно, причём Некрасовский уехал раньше, а я помог погрузить в автомобиль Юры целую гору необходимой поклажи, и направился на остановку автобуса №1255.
           В предыдущие посещения Москвы мне нравилось путешествовать столичной подземкой. Помню, в 1990 году с целью запечатлеть в памяти все на тот момент имеющиеся станции, каждую линию метрополитена я объехал от начала и до конца. Теперь же и линий стало больше, и станций. Хотелось бы, конечно, совершить экскурсии, узнать больше о подземной столице, но время поджимало, поэтому пришлось отложить исполнение этого желания до будущих времён.
           Словом, я вынырнул на поверхность из станции «Парк культуры», и уже проторённым ранее путём вышел к зданию с колоннами, где располагалось Правление Союза писателей России.
           Как оказалось, Хапланова, Некрасовский, Агабекян и Бауэр уже находились на месте, и деятельно готовились к мероприятию. Ира Бауэр выставила на стенде в Шолоховском зале экземпляры своего журнала «Сундук» (вышло из печати уже два номера), Александр Сигида и Людмила Гонтарева на том же стенде поместили два номера своего альманаха «Территория слова». Я тоже выставил там несколько своих книг, вышедших в Донецке, в «Издательском доме Анатолия Воронова», а также в книжной серии «Портрет», подготовленной Елизаветой Хаплановой.
           Однако время шло, и Николай Фёдорович Иванов попросил, чтобы мы прошли в вестибюль, где готовилась встреча с внуком героя Великой Отечественной войны Хусена Андрухаева, а также с полномочными поверенными республики Адыгея в Москве. Представительство этой российской республики ранее подарило Союзу писателей скульптурный бюст героя, а теперь привезли от родного порога Хусена горсть земли, чтобы положили её на Луганщине, на место совершения подвига славного сына адыгейского народа.
           Все действующие лица к этому времени уже собрались. В вестибюле, небольшой комнате, как говорится, «яблоку негде было упасть».
           Николай Фёдорович сказал:
           – Друзья! Мы сегодня собрались здесь, чтобы почтить память знаменитого человека, героя Великой отечественной войны Хусена Андрухаева, человека-легенды. Документы описывают его подвиг следующим образом. Когда бойцы Красной армии держали оборону от атакующих войск вермахта, а командира роты убили, именно он, уроженец Адыгеи, взял командование воинской частью на себя, прикрывал тыл товарищей, отходивших на заранее подготовленные позиции, но вскоре был окружён и, оставшись без патронов, поднял с земли связку противотанковых гранат и подорвал себя вместе с наседавшими солдатами противника. Произошло это событие восьмого ноября тысяча девятьсот сорок первого года на окраине села Дьяково Ворошиловградской области. На предложение фашистов: «Рус, сдавайся!» Андрухаев ответил: «Русские не сдаются!». Этот эпизод впоследствии стал широко известен. Многие герои той великой войны, по примеру Хусена Андрухаева, проявляли беспримерную отвагу и взрывали себя последней гранатой с криком: «Русские не сдаются!» Зачастую потом оказывалось, что среди погибших были представители народов и народностей Средней Азии, Украины, Прибалтики, чеченцы, татары, которые умирали, называя себя русскими. Когда граждане нашего отечества, независимо от национальности, шли в бой и погибали со словами: «Русские не сдаются!», они именно таким образом считали себя едиными с советской общностью людей, основой которой являлся русский этнос. Но первым был Хусен Андрухаев, адыг. А теперь прошу представителей республики Адыгея и внука прославленного героя разрешить передать землю с родины вашего и нашего великого земляка на место совершения подвига!
           Речь Иванова присутствующие встретили аплодисментами.
           Затем выступили поверенный Адыгеи в столице, а также внук Андрухаева, молодой, симпатичный человек, смущавшийся от всеобщего внимания.
           Состоялась торжественная передача луганчанам в лице Владимира Прокопенко, председателя Правления писательской организации ЛНР земли с родины героя на Луганщину.


16. «ОФИЦЕРЫ»

           По завершении мероприятия, окончившегося торжественной передачей земли с места гибели героя Великой Отечественной войны Хусена Андрухаева, Николай Фёдорович Иванов предложил всем одеться и проследовать за ним к зданию Министерства обороны Российской Федерации на Фрунзенской набережной, 22. Это здание находилось неподалёку, но погода сильно изменилась: подул порывистый ветер, с неба стали срываться струи дождя вперемешку со снегом, поэтому путь оказался не таким уж и лёгким.
           Когда мы подошли к цели похода, я увидел необычную скульптурную композицию: на металлической скамье со спинкой сидела женщина. Её взгляд направлен в сторону юного суворовца, правой рукой отдающего честь, а левой сжимавшего ручку чемоданчика, довольно большого. За спиной женщины лицом к зрителю установлен металлический памятник, представляющий из себя стоящего в полный рост офицера. Сбоку, лицом к сидящей, установлен ещё один памятник в полный рост – второй офицер. Присмотревшись, можно заметить портретное сходство изображённых персонажей с киноартистами, игравшими в фильме «Офицеры».
           Николай Фёдорович терпеливо подождал, пока подтянутся все участники похода, и начал говорить, – как был, с непокрытой головой, невзирая на снег с дождём:
           – Друзья, перед вами памятник, посвящённый героям знаменитого фильма «Офицеры», снятого в тысяча девятьсот семьдесят первом году режиссёром Владимиром Роговым по пьесе «Танкисты» писателя-фронтовика Бориса Васильева. Изображены два офицера: Иван Варавва в исполнении Василия Ланового, и Алексей Трофимов, которого сыграл Георгий Юматов. Мальчик – это сын Трофимова Иван в исполнении Андрея Громова. На лавочке сидит жена Трофимова, Любовь Андреевна, в исполнении актрисы Алины Покровской. Все вы, конечно, помните сюжет фильма, и я не стану его пересказывать. Скажу только, что кинокартина – о любви к Родине, к жизни, о любви к женщине. Герои – боевые товарищи – несмотря на все превратности судьбы, хранят верность дружбе, долгу, и офицерской чести. Они прошли через множество испытаний, сражения двух войн: гражданской и Великой Отечественной, но не изменили идеалам юности. Вы, конечно же, помните знаменитые слова из этого фильма: «Есть такая профессия – Родину защищать!»
           Присутствующие дружно зашумели: конечно же, эта фраза была знакома всем.
           Николай Фёдорович улыбнулся и добавил:
           – У меня всё. Скажу только, что открыли памятник девятого декабря две тысячи тринадцатого года, в присутствии министра обороны Сергея Шойгу, артистов Василия Ланового и Алины Покровской.
           Затем Николай Фёдорович попросил выйти вперёд большого, скромного мужчину средних лет, с гитарой – заместителя председателя Союза
десантников России, полковника Михаила Калинкина. Михаил Михайлович сказал просто:
           – Давайте все вместе споём песню из фильма «Офицеры». Это очень хорошая песня. Написал её композитор Рафаил Хозак на стихи поэта Евгения Аграновича. Называется она: «Вечный огонь».
           И песня зазвучала. Голос у певца оказался задушевным, простым и проникновенным. Ему ничуть не мешали петь ни дождь пополам со снегом, ни пронизывающий ветер:

От героев былых времён / Не осталось порой имён. / Те, кто приняли смертный бой, / Стали просто землёй и травой... / Только грозная доблесть их / Поселилась в сердцах живых. / Этот вечный огонь, нам завещанный одним, / Мы в груди храним. / Погляди на моих бойцов! / Целый свет помнит их в лицо. / Вот застыл батальон в строю – / Многих старых друзей узнаю. / Хоть им нет двадцати пяти, / Трудный путь им пришлось пройти. / Это те, кто в штыки поднимался как один, / Те, кто брал Берлин! / Нет в России семьи такой, / Где не памятен свой герой. / И глаза молодых солдат / С фотографий увядших глядят... / Этот взгляд – словно высший суд / Для ребят, что сейчас растут, / И мальчишкам нельзя ни солгать, ни обмануть, / Ни с пути свернуть.

           Возвращались в полном молчании. Да, таково действие настоящей поэзии: она проникает прямо в душу.


17. «Я ХОЧУ СКАЗАТЬ О ЗЕМЛЯКАХ»

           Литературно-музыкальный вечер под названием «Я хочу сказать о земляках» начался, как и анонсировалось, в три часа дня. Елизавета Николаевна разместила нас, литераторов Донеччины, в правой части первого ряда, а Луганщины – в первом и втором рядах левой части.
           У левой от меня стены разместился седобородый кино-телеоператор по имени Александр. На протяжении нескольких минут он устанавливал технику, проверял звук и изображение, пока наконец не поднял вверх большой палец правой руки, что означало «о.кей».
           В зале я заметил своего давнего знакомого, друга, луганского поэта Виктора Михайловича Мостового, одного из основателей Межрегионального Союза писателей. Мы поздоровались и крепко обнялись. Мостовой  уже давно проживал в Москве, и теперь пришёл на вечер, не мог не прийти, хотя здоровье и пошаливало. В этом году ему исполняется семьдесят лет.
           Шолоховский зал оказался заполненным до предела: люди стояли и в проходах, и за последним рядом, в широком проёме, ведущем в коридор.
           Елизавета Николаевна, одетая в красивое, длинное тёмно-синее платье до пола, вышла вперёд и объявила мероприятие открытым, а затем предоставила слово Председателю Союза писателей России Николаю Иванову и Первому секретарю Союза писателей Геннадию Иванову, сказавшим немало тёплых слов в адрес организатора и участников мероприятия. После прозвучавших аплодисментов Елизавета Николаевна рассказала аудитории о лучших литераторах Донбасса.
           Прозвучали имена Бориса Леонтьевича Горбатова (1908 – 1954), Павла Григорьевича Беспощадного (Иванова, 1895 – 1968), Владимира Николаевича Сосюры (1898 – 1965), Алексея Васильевича Ионова (1911 – 1976), Виктора Васильевича Шутова (1921 – 1988), Николая Александровича Рыбалко (1922 – 1995), Александра Остаповича Авдеенко (1908 – 1996), Леонида Михайловича Жарикова (1911 – 1985).
           Елизавета Николаевна упомянула, что в Донбассе выросли знаменитые поэты Юрий Давидович Левитанский (1922 – 1996), Михаил Львович Матусовский (1915 – 1990), Михаил Спартакович Пляцковский (1935 – 1991), Николай Степанович Анциферов (1930 – 1964), Николай Вениаминович Хапланов (1936 – 2008), и многие другие.
           Ведущая напомнила, что о Донбассе в своих произведениях рассказывали Константин Георгиевич Паустовский (1892 – 1968), Викентий Викентьевич Вересаев (1867 – 1945), Александр Серафимович Серафимович (Попов, 1863 – 1949), Александр Александрович Фадеев (1901 – 1956), Василий Семёнович Гроссман (1905 – 1964), Владимир Фёдорович Попов (1907 – 2001).
           Хапланова заметила, что и ныне в Донбассе творят прекрасные поэты, прозаики и барды.
           Затем перед зрителями с исполнением народных песен выступила московская актриса и певица Полина Нечитайло.         
           Много добрых слов в адрес борющегося Донбасса сказали литераторы – члены донбасского землячества в Москве во главе с Петром Акаёмовым, а также столичные поэты и писатели Светлана Размыслович, Людмила Семёнова, Алексей Шорохов, Алексей Полубота, которые неоднократно посещали Донецк и другие города народных республик.
           Авторские песни исполнили Анатолий Пшеничный, Михаил Калинкин и Юрий Миронцев.
           Перед собравшимися выступил и внук поэта Николая Хапланова Игнатий. Он выразительно, точно профессиональный исполнитель, прочёл стихотворение деда:

ЧЕЛОВЕКУ
Я знаю: век недолог твой / От дня рожденья и до смерти. / Твой век секундою одной / И то эпоха не отметит. / Не говори, что краток миг, / Тебе отпущенный природой. / Ты жил в такие, вспомни, годы – / Хватило б, может, на троих. / Ты находил себя везде, / Ты конструировал и строил. / Ты счастлив был, что нет покоя / От тысяч самых срочных дел. / Не праздно прожил ты свой век. / Все дни, от самого рожденья, / Ты был цепочкой поколений. / Ты был не просто человек. / Твой пращур, дед твой и отец / В свой час нелёгкий знали свято, / Что ты появишься когда-то, / И ты родился, наконец. / Был миг любви и час разлук. / Был первый крик детей и внуков. / Был день: седой своей подруге / Принёс зимой ты розы вдруг. / Цветы любви. Цветы зимой. / Так человеку лишь доступно. / Так сделал ты и вдруг попутно / Украсил этим шар земной. / Не говори, что малый срок / Тебе судьбою был отпущен. / Среди всего живого лучшим / Ты, Человек, всегда быть мог. / Когда стоял над миром гром, / Ты защитил его от грома. / С врагами говорил весомо, / Друзей с улыбкою звал в дом. / Ты на земле оставил след: / Свой мир, дерзания, поступки. / Нет, не был ты созданьем хрупким. / Не гнулся от невзгод и бед. / Ты проживёшь свой краткий век / Не «от» и «до». Ведь ты бессмертен. / Тебя собой продолжат дети. / Ты нескончаем, Человек!
         
           Доцент Московского финансово-юридического  университета Ольга Блюмина – коренная горловчанка – прочла стихи Павла Беспощадного, ставшие поэтическим гимном мужества донецкой земли, в котором знаменитыми стали строки:

Донбасс никто не ставил на колени / И никому поставить не дано!

           По просьбе Елизаветы Николаевны я прочёл стихотворение современного самарского поэта Евгения Петровича Чепурных:

Вроде бы поставили печать, / Вроде бы никто и не листает. / А намедни начали считать: / Одного поэта не хватает. / Чертовщина. Палка в колесе. / Ну куда деваться бы поэту? / Скопом сосчитают – вроде все, / А по одному – кого-то нету. / Главное, что некого корить. / Где она, рассеянная птица? / Надо было раньше говорить, / Чтобы никому не расходиться. / И стоять бы нашему полку. / Грудь вперёд, в устах – передовица. / Почитал бы каждый по стишку, / Каждому бы дали похмелиться. / Ан, пропала глупая душа. / Глупая душа живёт вне правил. / И – ни ручки, ни карандаша, / Ни своей фамильи  не оставил. / Почему ж так грустно без него? / Может  мы – опавшие листочки? / Может, нас и нету никого, / Если посчитать поодиночке?..

           После этих слов Хапланова предложила присутствующим почтить минутой молчания память ушедших поэтов и павших за Донбасс воинов. Все встали. Торжественная тишина, казалось, коснулась сердца.
           Тем временем пришла очередь выступать и нам, донбассовцам.

           Марк Некрасовский:

Эта пыль под ногами. Кровавая пыль. / Это всё, что осталось от нас после боя. / Кем я был – я забыл, что любил – я забыл. / Не осталось тревог, не осталось покоя. / Время пыль разметёт. Мы травой прорастём. / Станем облаком, лесом, цветком зверобоя. / И на землю прольёмся весенним дождём, / Чтобы смыть все следы от смертельного боя. / Сколько нас полегло в безымянность могил, / Каждый ветром кричит: я ведь жил, я ведь жил… / Ветер гонит волной серебристый ковыль, / Что ни век – то война и кровавая пыль.

           И ещё:

Осень сыплет листья на дорогу, / Ветер их разносит по стерне. / Листья, листья… это письма к Богу. / От солдат, погибших на войне. / От солдат убитых, не зарытых, / На полях чьи косточки лежат. / От солдат убитых и забытых, / Жизнь отдавших за страну солдат. / Боже, Боже, как же так случилось, / Что реванш фашизма на Земле? / Боже, Боже, окажи нам милость – / Дай потомкам победить в войне. / Осень сыплет листья на дорогу, / И горит земля моя в огне. / Листья, листья… это письма к Богу / От солдат, погибших на войне.

           И ещё:

Терриконы, ковыльные степи – / Здесь все вольно привыкли дышать. / Мы Донбасса свободные дети / И свободу у нас не отнять. / Мы умеем дружить и трудиться. / Слово данное крепко держать. / И победами предков гордиться. / Идеалы отцов уважать. / В нас булавинский ветер свободы / И шахтёрских дивизий штыки. / Мы донбасской гвардейской породы / И погибнут все наши враги. / Здесь единой и дружной семьёю / Дети разных народов живут. / Мы гордимся нашей страною. / И в почёте здесь доблесть и труд. / Терриконы, ковыльные степи. / Здесь все вольно привыкли дышать. / Мы Донбасса свободные дети. / И свободу у нас не отнять.
      
           И в заключение:

Даже не думай о лете. / Хочешь согреться? Брось. / Ветер, февральский ветер / Всё продувает насквозь. / Холодно. Адский холод. / С ветром он в унисон. / Мир наш войной расколот. / Степью идёт батальон. / Ветер выбелит кости, / Тех, кто пришёл с войной. / Мы же идём не в гости. / Мы все идём домой. / Дикое поле, ветер – / Это всё наш Донбасс. / Мы за него в ответе. / Время выбрало нас.


           Ирина Бауэр:

ПРЕДЫСТОРИЯ ДОЖДЯ
           Лето горчит пересохшими травами. Гуляет по оврагам и балкам мелкое зверьё, прячется в чабреце и полыни, вырыв норы. День сегодня прозрачный, голубое небо сливается с выгоревшей стернёй и только цикады поют беспрерывные песни. Осень пьяная не от вина, от моего ожидания; танцует на большой дороге, как последняя сумасшедшая на этой земле. Последняя ли? Нет, нас много: мы как корни, как мелкая заблудившаяся трава, прорастаем сквозь страх. И я стремлюсь в неудержимом желании заглянуть за горизонт. Там мне будет лучше? Не знаю, но подозреваю, что приговорён на вечное сторожение этого куска земли со спутанными травами, жилистыми глиняными окатами оврагов и деревом, что торчит посреди прогорклого, пахнущего кострами пространства.
           Ребята снуют, суетятся. Поддоны из-под покрышек ставят плотно друг к другу и одного за другим штабелем укладывают на них убитых из моего батальона. А я в стороне. Я вне костра, вне крематория, удобренного соляркой, где горящие трупы напоминают мне куски сардин в овальной банке, наблюдаю за происходящим.
           Падают чистые звёзды, теряясь в высоких травах. Степь, оглушённая тишиной, залегла в оврагах.
           Поминальные костры, к вам мы вернулись в XXI веке из скифских кибиток. Когда в камнях пристужена кровь, моя кровь до последней капли, на месте боя будет вечно тлеть пламя, хотим мы этого или нет.
           Сижу на валуне и удивляюсь простоте устроительства мира. Вот степь лежит у распятья дорог, поджидает набежавший дождь, и тот, наполнив канаву водой, так и не загасив последнюю головешку, уйдёт подальше от пьяной осени.
           С каплей ливня на щёку упадёт зерновка ковыля. В этом семени весь я, словом всё то, что осталось от меня, призывника, попавшего в донецкую дикую степь, в бой, в смерть. В ад.
           Любимая смахнёт ладонью дождь, оботрёт руку о передник и продолжит квасить капусту. Она надеется на чудо и принять то, что мы уже никогда не увидимся, для неё более чем невозможная мысль, которая ест её изнутри, врастая большим крабом в сердце.
           Не всё потеряно! Я живу надеждой.
           Зерновки разметал степной ветер и, значит, я буду приходить к тебе, любимая, вместе с дождём, оседая на плечи сгустком войны.


           Анаит Агабекян:

ПАМЯТИ МИХАИЛА ТОЛСТЫХ
Зимний день. Ничего хорошего. / Подлый выстрел… и сердце – в крошево, / на съедение “крысам’’ отдано. / Благородство и честь доподлинно / стали новой мишенью мелочных / лжеборцов с ветряною мельницей. / Отчего же земля погостами / как травой зарастает, Господи?! / Убиенных героев души / встретит ангел у райских врат, / что ушли они – Боже, слушай! – / каждый, видимо, виноват. / Кто теперь на кого обижен – / не решит запоздалый спор, / вот ещё один к звёздам ближе / мчится нам всем наперекор. / Видишь, Господи, в небе зарево – / вслед молитвы летят за ним: / дай любви ему недодаренной, / и хоть в Царстве своём – храни!

           И ещё:

Помнишь, матушка говорила – / в небе Боженька верховодит. / Но бесовская эскадрилья / в эту осень на небосводе / вышивает крестами саван, / и роняет на землю иглы, / и людей уподобив травам, / косит смерть – где кого настигла. / Не примерив солдатской робы, / вот и ты, паренёк, затравлен: / степь сокрыла тебя в утробе / мягким байковым разнотравьем. / Лёг туман, как сургуч на письма, / да и ветер почил без вести. / Ни слезой материнской, чистой / не омыт, ни мольбой невесты, / только пёс, уцелевший чей-то / над тобою завоет в поле, / испугавшись багровой змейки, / что ползёт по височной доле.

 
           Василий Толстоус:

Снаряды ложатся кучно. / Проснулся, и не до сна. / Не знаю, что делать лучше. / Трезвонит стекло окна. / Жена чуть дыша шепнула: / «Я слышу сирены вой. / Болит голова от гула / и лязга по мостовой». / А это куда-то танки – / железные существа – / стремительно спозаранку / направились воевать. / Огни над Ясиноватой, / и там, где аэропорт. / Наверное, виноваты, / что живы мы до сих пор. / Мне кажется, что-то в мире / сложилось не так для нас, / и дышим вдвоём в квартире / как будто в последний раз.

           И ещё:

С зарёй остатки сонной лени я / смахну, скажу себе: «Пора!» / Укажет взводный направление / для выдвижения с утра. / В тиши, нехожеными тропами / в разведку выступит отряд, / чтоб на полях, пять лет не вскопанных, / растаять в травах сентября. / Нас, провожаемых сороками, / наверно, выследят враги: / большие птицы вьются около, / сужая с криками круги. / И вспыхнет бой короткий, бешеный. / Вернёмся, если повезёт, / живыми, но уже не прежними – / родной одиннадцатый взвод. / Дивизион получит данные / о диспозиции врага, / сплошным огнём накроет здания / артиллерийский ураган. / ...А мы помянем над могилами / навек покинувших войну, / и вспомним тех, что раньше сгинули / за дом свой, веру и страну.

           И в заключение:

ПО ДОНЕЦКУ
Троллейбус подошёл. Раскрылись двери, / как будто приглашали: мол, войди. / Урчал мотор, спокоен и уверен, / полгорода оставив позади. / Я приглашенье принял. Солнце встало, / на поручнях троллейбусных блеснув. / От железнодорожного вокзала / мы тронулись и въехали в весну. / Сияли окна девятиэтажек, / алели розы в капельках росы, / и воздух плыл, по-утреннему влажен, / с земли на небо, в ласковую синь. / Бежала мимо улица Артёма, / где каждый дом по-дружески знаком. / Большие клёны плыли, невесомы, / качнув листвой троллейбусу вдогон. / Вот исполком, а слева – «Белый Лебедь», / за ним – родной весёлый политех. / Побыть студентом юным снова мне бы. / Жаль, не вернуть времён весёлых тех... / Троллейбус мчится в мир воспоминаний: / библиотека, оперный театр. / Бегут дороги, пройденные нами, / где каждый метр – из памяти стоп-кадр. / А вот и площадь. Памятник, фонтаны, / и розы – ими город окружён. / Окончен рейс. Я вышел, чуть усталый. / Донецк живёт. Всё будет хорошо.


           Людмила Гонтарева:

МОЛИТВА
Услышь нас, Господи, мы – живы, / пошли на землю свой конвой / гуманитарный. Тянет жилы / сирены вой и ветра вой… / Поверь нам, Господи, мы – люди. / В братоубийственной войне / за всех солдат молиться будем, / на той и этой стороне. / Прости нас, Господи, мы серы / и сиры в глупости своей. / В родной земле греша без меры, / мы просим процветанья ей… / Спаси нас, Господи, мы слабы: / от миномётного огня, / стрельбы и ненасытных «градов», / мы сами не спасём себя… / Спасибо, Господи, мы живы…

           Писатели из ЛНР не могли не вспомнить своего друга – Юрия Ковальчука – члена редколлегии альманаха «Территория слова», который в 2014 году приехал из родного города – Новой Каховки, чтобы вступить в ряды ополчения. Сердце «последнего романтика Русской весны» (как назвали его в интернете) перестало биться в ноябре 2021 года. Со сцены прозвучало его, по сути, пророческое стихотворение:

До свидания, ненаглядный край мой, / до свидания, солнечная степь. / Разлился ковыль рекой бескрайней, / Головой качает спелый хлеб. / Мы с тобой прошли пути-дороги, / От войны, тюрьмы не зареклись. / Берегли в бою степные боги, / Но душа стремится стерхом ввысь. / И теперь мой пыльный путь окончен. / И сейчас мой ратный труд свершён. / Солнцем на прощанье позолочен, / И людьми в последний раз прощён. / Пусть душа спешит в далекий вырей, / Тишиной туманится блеск глаз. / Принял я в бою свою погибель, / Всё отдав тебе, родной Донбасс.


           Анна Вечкасова:

Происходят в мире странном / Удивительные вещи: / На окошко утром ранним / Прилетает ворон вещий. / Он приносит небылицы / И значительные вести. / Всё рассказывает в лицах. / Старый он: ему за двести. / Ворон статен и прекрасен, / Он умён и интересен. / – Что ты ищешь на Донбассе? / – Жду войны и горьких песен... / По утрам стучит в окошко, / Ожидая безнадёжно / Слёз и боли, стёкол в крошки... / Мир хранят. Пока возможно.


           Александр Сигида:

ПО СЛОВАМ ОЧЕВИДЦА
нет ни «Варяга», ни «Грека», / «Ялта» убит разрывной / (чтобы «достать» человека, нужен тебе позывной?) / «милая» девушка-снайпер, / ты же невеста и мать… / (хитросплетения найма / нам никогда не понять).
 
           И ещё:

ДОМОЙ
отвези меня в Изварино, / в тот забытый детский сад, / за карьеры и развалины, / лет на 35 назад. / там, где башня элеватора / и подсолнухи, как стол; / где здесь Белоскелеватое / и Великий Суходол? / ароматную антоновку / буду пробовать на вкус; / забери меня в Самсоновку, / где знаком мне каждый куст. / переполнен пассажирами / наш автобус кружит час; / это, кажется, Кружиловка, / или кинули все нас? / обманули и оставили: / мы и звёзды на виду. / отведите в Атамановку, / если сам я не дойду…

           Александр Сигида – старший прочёл стихотворение своего сына, сражавшегося в ополчении в 2014 году:

СОЛНЦЕВОРОТ-2014
Отцы не взяли автоматы / В тот девяносто первый год, / Когда политики-кастраты / Пустили Родину в расход. / Те, кто не спился в девяностых, / Кто не сторчался в нулевых, / Не сгинул в наркохолокосте / От огнестрельных, ножевых – / Сегодня здесь. Их шеи тонки, / Они приходят прямиком / Из старых выпусков «Лимонки», / Вам этот дискурс был знаком. / Сейчас лимонки – в дефиците, / Но есть четыре РГД… / Задумавшись о геноциде, / Не забывай о Сигиде.


           Выступил и Виктор Мостовой:

Земля шахтёров. Угольный Донбасс. / Здесь люди из себя не корчат принцев, / Здесь много русских, много украинцев, / И потому богатый слов запас. / В Донбассе две судьбы, два языка. / Слова здесь вперемешку, впересыпку. / Здесь любят смех и ясную улыбку, / И смотрят прямо, а не свысока.

           И ещё:

Хорошо стоять и слушать / Бой часов у стен Кремля, / Но изводит болью душу / Мне шахтёрская земля. / Ветер утренний и свежий / Знобко трогает меня, / А в Донбассе так зловеще / Смотрит смерть из-под огня. / И уже не бой курантов / Полнит площадь торжеством – / Слышится разрыв снарядов / Вдалеке, в краю родном.

           Заключая выступление донбасских поэтов, свои стихотворения прочла Елизавета Хапланова:

СБЕРЕГИ МЕНЯ, РОССИЯ
Ты – эпоха и мессия, / Я – печали и долги. / Сбереги меня, Россия, / Словно иву у реки, / Словно длань твою и латы, / Сохрани для ратных дней, / Словно флягу – для солдата, / И для путника – ручей. / Окорми стихом Завета, / Дай пройти твой пыльный путь. / Я тебе за всё за это / Пригожусь когда-нибудь. / И прикрою грудью верной, / И вдохну вторую жизнь. / Стану над твоим рассветом / Будни светлые вершить. / Ну а если оборвётся / На тебе моя строка, / Небу русскому всплакнётся, – / И наполнится река. / Не ищу судьбы красивей, – / Век мой странный и благий. / Сбереги меня, Россия… / Для себя же сбереги.

           И ещё:

Когда-то вспомните меня – прохладной тенью среди зноя, / Что не давала вам покоя… зовя, чаруя и маня. / Когда придёт черёд снегам, мой образ, как предтеча лета, / Вас будет мучить до рассвета, зовя к лугам, полям, стогам… / И горечь трав, и сладость вин вам будет чудиться отныне – / Едва моё возникнет имя среди заоблачных витрин. / Вы вспомните, что был апрель. И всё казалось мимолётным… / Моя душа парит свободно, а рядом – рыцарь-менестрель. / Моей наивности святой, моей нелепости бездонной / Простится всё… И лик мадонны покажется вам за чертой. / Лекалом звёздного пути моё продолжится пространство. / Любви небесной постоянство не превозмочь. Не превзойти…

           Добрые слова в адрес присутствующих литераторов Донбасса сказал председатель Международного Сообщества писательских союзов Юрий Викторович Коноплянников.
           К собравшимся с приветственным словом вышел главный редактор журнала «Молодая гвардия» Валерий Васильевич Хатюшин. Он один из первых много лет назад поддержал донецких авторов, взял шефство над ними и стал регулярно знакомить читателей журнала с их творчеством.
           На протяжении всего вечера в Шолоховском зале действовал большой экран, сопровождая приветственные слова организаторов и гостей соответствующим видеорядом. Так, в конце мероприятия появились записи обращений к присутствующим руководителей Межрегионального Союза писателей Владимира Давыдовича Спектора, Наталии Владимировны Мавроди и Ивана Ивановича Нечипорука.   
           В самом конце вечера Николай Фёдорович Иванов торжественно вручил писательской делегации Донбасса два флага Союза Писателей России, – для Донецкой и Луганской народных республик в знак поддержки и единства с Донбассом.
           В ответ Елизавета Николаевна и я преподнесли в подарок СП России в лице Председателя Правления Иванова, самый ценный символ Донбасса – переливающийся на свету ярко-чёрный кусок угля, добытый в макеевской шахте имени В.И. Ленина, а голову Николая Фёдоровича украсила оранжевая шахтёрская каска, не раз побывавшая в настоящем донецком забое.   
           Завершая вечер, ведущая, поэт и писатель Елизавета Николаевна Хапланова, а также все донецкие и луганские литераторы под аплодисменты зала исполнили песню «Шахтёрская лирическая» композитора Александра Георгиевича Флярковского (1931 – 2014) на стихи Андрея Ивановича Лядова (1919 – 1992), которую в Донбассе с детства знает каждый:

В чистом небе донецком голубиную стаю / Догоняет степной ветерок. / Пусть им вслед улетает эта песня простая, / Песня трудных шахтерских дорог. / Что ты знаешь о солнце, если в шахте ты не был, / Если ходишь под солнцем с утра? / Только тот ценит солнце и высокое небо, / Кто поднялся с зарёй на-гора. / Не глядите, подруги, на шахтерские руки – / С них донецкий не смыт уголёк. / Вы в глаза и сердца нам поглядите, подруги, – / В них горит золотой огонёк. / Так пускай расцветает под степными ветрами / Белых яблонь весенний наряд! / И всегда вечерами над родными копрами / Огоньки, как рубины, горят.

           Конечно, в соседней комнате, рядом с Шолоховским залом, после окончания вечера, состоялся фуршет, а затем в своём кабинете Николай Фёдорович Иванов попрощался с нами.
           – Друзья! – сказал он. – Я рад, что вы есть. Признаюсь честно: у меня с вами, дончанами и луганчанами, наладились прекрасные творческие и просто дружеские отношения. Жаль расставаться. Вы для меня даже ближе, чем некоторые областные писательские организации. Вы – живые, по-человечески понятные и близкие люди. Ни зависти, ни высокомерия. Наверно, это оттого, что живёте на фронте. Я от души желаю вам выжить в это время. Берегите себя.   


18. «ЗОЛОТИСТЫЙ-ЗОЛОТОЙ»

           К дому, где жила Хапланова, добирались с комфортом. Марк Некрасовский и я сели в машину к Володе, родственнику Елизаветы Николаевны, который уже давно живёт в Москве, – весёлому, умному, довольно ещё молодому человеку. Он с удовольствием и знанием дела поддерживал разговор о литературе, который вёлся в машине.
           Вообще говоря, мы с Марком Викторовичем довольно часто в разговорах между собой поднимали как литературные, так и общефилософские темы, и делали это с удовольствием, – потому, что очень редко встречаются умные, подкованные в различных сферах знаний, да ещё и талантливые собеседники.
           После плотного фуршета в Союзе писателей, дома обошлись лёгким ужином и обильным чаепитием. Анаит не выдержала напряжения долгого дня, и легла отдыхать. Елизавета Николаевна провела «разбор полётов», при этом сокрушалась мнимыми своими промахами. Мы: Ирина Бауэр, я и Марк, –  всячески успокаивали её, подробно разбирали все нюансы программы, и не находили никаких изъянов ни в сценарии, ни в его исполнении.
           Посиделки на кухне затянулись до трёх часов ночи. Елизавета Николаевна, немного успокоившись, рассказала о своём житье-бытье в Москве, тепло отзывалась о Председателе Союза Писателей Николае Фёдоровиче Иванове. Мы внимательно слушали, и, я надеюсь, своей энергией напитывали её, стараясь всячески поддержать на этом этапе жизни.
           Около часа ночи я спросил:
           – Елизавета Николаевна, расскажите немного об Иванове. Мне он показался очень хорошим человеком, не без суровости, конечно: как же без неё, – организатор не может быть мягкотелым.
           – Я лучше прочту один его рассказ, и вы всё поймёте – ответила Хапланова, и на ноутбуке нашла какой-то текст. – Рассказ называется «Золотистый-золотой».
           Мы устроились поудобнее и приготовились слушать.

           «…И сказал ей бородатый главарь, увитый по лбу зелёной лентой – тебе туда. И показал стволом автомата на горный склон – за ним ты найдёшь своего сына.
           Или то, что от него осталось.
           Если дойдёшь, конечно.
           И замерли от этого жеста боевики, а в первую очередь те, кто устанавливал на этом склоне минное поле. Надёжно устанавливал – для собственной же безопасности, туда-сюда, движение.
           Разведка федеральных сил не прошла – откатилась, вынося раненых.
           Попавшие под артобстрел шакалы, спасаясь от снарядов в ущелье, вырывались сюда на простор и на потеху Аллаху устраивали фейерверк на растяжках.
           Пленные, что вздумали бежать, взлетели здесь же на небеса.
           Сын? Нет, сына её здесь нет, но они слышали о пленном русском солдате, который отказался снять православный крестик. Зря отказался – через голову и не стали снимать, делов-то – отрубили голову мечом, и тот сам упал на траву. Маленький такой нательный крестик на шёлковой нитке, мгновенно пропитавшейся кровью. Гордого из себя строил, туда-сюда, движение. А то бы жил. Подумаешь, без креста... Дурак. А похоронили его как раз там, за склоном. Иди, мать, а то ночь скоро – в горах быстро темнеет. Жаль только, что не дойдёшь. Никто не доходил.
           Пошла.
           Пошла по траве, выросшей на минах, и среди тоненьких проводков, соединявших гранаты-ловушки. Вдоль израненных осколками кустарников. Вдоль желтеющих косточек чьих-то сынков, не вывезенных с минного поля ни своими, ни чужими. Собрать бы их, по ходу, раз она здесь, похоронить по-людски, с молитовкой, но она шла-торопилась к своему дитяти, к своей кровинушке, к своему дурачку, не послушавшему бандита. О, Господи, за что? Ведь сама, прилюдно, надевала сыночку крестик на призывном пункте – чтобы оберегал. И видела ведь, видела, что стесняется друзей её Женька, запрятывая подарок глубоко под рубашку. Думала грешным делом, что не станет носить, снимет втихаря.
           Не снял…
           А ей всё смотрели и смотрели вслед те, кто захотел иметь собственное солнце, собственную личную власть, собственных рабов. Ухоженные, упитанные, насмешливые бородачи. Три месяца она, ещё молодая женщина, ощущала на себе эти взгляды, терпела унижения, оскорбления, издевательства. Три месяца её секли холодные дожди, от которых в иные времена могла укрыться лишь собственными руками. По ней стреляли свои и
чужие: по одинокой незнакомой фигуре на войне стреляют всегда – на всякий случай или просто ради потехи. Она пила росу с листьев и ела корешки трав. Она давно потеряла в болоте туфли и теперь шла по горным тропам, по лесным чащам, по невспаханным полям босиком. Искала сына, пропавшего в чужом плену на чужой войне. Невыспавшейся переходила от банды к банде, голодной от аула к аулу, закоченевшей от ущелья к ущелью. Но знала: пока не найдёт живого или мёртвого, не покинет этой земли, этих гор и склонов.
           «Господи, помоги. Дай мне силы дойти и отыскать. На коленях бы стояла – да идти надо. Помоги, Господи. Потом забери всё, что пожелаешь: жизнь мою забери, душу, разум – но сейчас помоги…»
           – Сейчас, сейчас взлетит, туда-сюда, движение.
           – Живучая. Но здесь ещё никто не проходил, – ждали боевики, не спуская глаз с русской женщины и боясь пропустить момент, когда вздыбится под её ногами земля, когда закончатся её земные муки.
           Не заканчивались. То ли небеса, оправдываясь за страшную кару, выбранную для её сына, отводили гранатные растяжки, то ли ангелы прилетели от него, от Женьки, и подстилали свои крыла под растрескавшиеся, с запечённой кровью ноги, не давая им надавить сильнее обычного на минные взрыватели. Но она шла и шла туда, где мог быть её сын, уходила прочь от главаря с зелёной лентой, исписанной арабской вязью. И когда уже скрывалась с глаз, исчезала среди травы, один из боевиков поднял снайперскую винтовку, поймал в прицел сгорбленную спину: прошла она – проведёт других. Не взлетела – так упадёт…
            Но что-то дрогнуло в бородаче, грубо отбил он в сторону оружие и зашагал прочь, в ущелье, в норы, в темень. Он не угадал. А тот, кто не угадывает, проигрывает…
           …А ещё через два дня к боевому охранению пехотного полка вышла с зажатым в руке крестиком на шёлковой нити седая старушка. И не понять было с первого взгляда, русская ли, чеченка?
           – Стой, кто идёт? – спросил, соблюдая устав, часовой.
           – Мать.
           – Здесь война, мать. Уходи.
           – Мне некуда уходить. Сынок мой здесь.
           Подняла руки – без ногтей, скрюченные от застывшей боли и порванных сухожилий. Показала ими в сторону далёкого горного склона – там он. В каменной яме, которую вырыла собственными руками, ногтями, оставленными там же, среди каменной крошки. Сколько перед этим пролежала без памяти, когда отыскала в волчьей яме родную рыжую головушку, из-за которой дразнили её Женьку ласково «Золотистый-золотой» –  не знает. Сколько потом ещё пролежала рядом с найденным обезглавленным телом её мальчика – не ведает тоже. Но очнувшись, поглядев в чужое безжизненное небо, оглядев стоявших вокруг неё в замешательстве боевиков, усмехнулась им и порадовалась вдруг страшному: не дала лежать сыночку разбросанному по разным уголкам ущелья…
           …И выслушав её тихий стон, тоже седой, задёрганный противоречивыми приказами, обвинённый во всех смертных грехах политиками и правозащитниками, ни разу за войну не выспавшийся подполковник дал команду выстроить под палящим солнцем полк. Весь, до последнего солдата. С Боевым знаменем.
           И лишь замерли взводные и ротные коробки, образовав закованное в бронежилеты и каски каре, он вывел нежданную гостью на середину горного плато. И протяжно, хриплым, сорванным в боях голосом прокричал над горами, над ущельем с остатками банд, над минными полями, покрывшими склоны, – крикнул так, словно хотел, чтобы услышали все политики и генералы, аксакалы и солдатские матери, вся Чечня и вся Россия:
           – По-о-олк! На коле-ено-о-о!
           И первым, склонив седую голову, опустился перед маленькой, босой, со сбитыми в кровь ногами, женщиной.
           И вслед за командиром пал на гранитную пыльную крошку его поредевший до батальона, потрёпанный в боях полк.
           Рядовые пали, ещё мало что понимая в случившемся.
           Сержанты, беспрекословно доверяющие своему «бате».
           Три оставшихся в живых прапорщика – Петров и два Ивановых, опустились на колени.
           Лейтенантов не было – выбило лейтенантов в атаках, рвались вперёд, как мальчишки – и следом за прапорщиками склонились повинно майоры и капитаны, хотя с курсантских погон их учили, что советский, русский офицер только в трёх случаях имеет право становиться на колени: испить воды из родника, поцеловать женщину и попрощаться с Боевым знаменем.
           Сейчас Знамя по приказу молодого седого командира само склонялось перед щупленькой, простоволосой женщиной. И оказалась вдруг она вольно иль невольно, по судьбе или случаю, но выше красного шёлка, увитого орденскими лентами ещё за ту, прошлую, Великую Отечественную войну.
           Выше подполковника и майоров, капитанов и трёх прапорщиков – Петрова и Ивановых.
           Выше сержантов.
           Выше рядовых, каким был и её Женька, геройских дел не совершивший, всего один день побывший на войне и половину следующего дня – в плену.
           Выше гор вдруг оказалась, тревожно замерших за её спиной и слева.
           Выше деревьев, оставшихся внизу, в ущелье.
           И лишь голубое небо неотрывно смотрело в её некогда васильковые глаза, словно пыталось насытиться из их бездонных глубин силой и стойкостью. Лишь ветер касался её впалых, обветренных щёк, готовый высушить слёзы, если вдруг прольются. Лишь солнце пыталось согреть её маленькие, хрупкие плечики, укрытые выцветшей кофточкой с чужого плеча.
           И продолжал стоять на коленях полк, словно отмаливал за всю Россию, за политиков, не сумевших остановить войну, муки и страдания всего лишь одной солдатской матери. Стоял за её Женьку, рядового золотистого воина. За православный крестик, тайно надетый и прилюдно не снятый великим русским солдатом в этой страшной и непонятной бойне…»

           Когда Хапланова закончила читать, я не стал глядеть ни на неё, ни на Марка, ни на Ирину: не мог. Чтобы не увидели, что глаза предательски заблестели. На своём, уже немалом веку, я прочёл много прозы. У Бунина есть рассказ «В Париже», у Анри Барбюса – рассказ «Нежность». По их прочтении тоже увлажнялись глаза. У современных писателей – ни разу. Это – первый.               
            

19. ДОМОЙ!

           Ещё будучи на Донеччине, я забронировал для нашей делегации билеты из Москвы на двадцатое февраля, на пятнадцать ноль ноль, с отправлением от автостанции «Новоясеневская».   
           Юра погрузил наши вещи в свой автомобиль, взял меня, Елизавету Николаевну, Ирину и Анаит на борт, и отъехал от дома немного раньше, чем требовалось, с таким расчётом, чтобы ещё успеть вернуться домой и привезти на эту же автостанцию Марка Некрасовского, так как его автобус отправлялся позже. Кроме того, в машину помещалось пять человек вместе с водителем, а Марк оказывался шестым.
           Однако, прибыв на автостанцию, свой автобус мы не нашли. Я позвонил по российскому номеру, предоставленному транспортной фирмой ещё в Донецке, и узнал, что рейс отменён. Ситуация принимала скверный оборот, ведь на ближайшие рейсы в кассе билетов не оказалось. Впрочем, в той же кассе посоветовали подождать немного: вдруг владельцев заранее забронированных мест в реальности не окажется на месте. Так и случилось. Вместе трёх часов дня мы отъехали из Москвы в четыре, на час позже.
           Елизавета Николаевна, всё это время находившаяся с нами, тяжело переживала все перипетии с заменой рейса.
           – Ребята, если бы вы знали, как я хочу домой, в родную Макеевку! – повторила она несколько раз.
           До самого отправления автобуса мы стояли вместе. Когда объявили посадку, Елизавета Николаевна крепко нас обняла и отпустила с явной неохотой.
           – Я знаю, что в Донбассе неспокойно, – сказала она. – Пусть же вас не коснутся опасности, а путь домой окажется лёгким и без всяких происшествий.
           Когда автобус начал отъезжать, Хапланова ещё некоторое время шла за ним, махала одной рукой, а другой утирала глаза. Наверно, в них попала соринка…
           Почти все места в автобусе оказались заняты пассажирами. Мне выпало сидеть вместе с Анаит. Разговорились. Узнал, что недавно Республиканской картинной галерее предоставили ещё одно помещение – в здании бывшего проектного института «Донгипрошахт». Это в самом центре Донецка. Много говорили о литературе, о поэзии.
           Автобус ехал быстро, и к семи часам утра двадцать первого февраля прибыл на пункт пропуска «Матвеев Курган». Поразило отсутствие очереди автомобилей в сторону Донбасса. Пассажиров пропустили через таможню настолько быстро, что мы даже не успели опомниться. Пункт пропуска «Успенка», принадлежащий ДНР, находится в ста метрах от российского. Его прошли ещё быстрее. Фантастика! На республиканской стороне очередь тоже отсутствовала. Это уже начало настораживать.
           Всё разъяснилось на посту ДПС в Амвросиевке. Нас там продержали полтора часа. Никогда прежде такого не было. В автобус зашли двое в военной форме, собрали наши паспорта, и через пятнадцать минут вернули. Но – не всем. Военные назвали фамилии девятерых мужчин, и один из ополченцев сказал, усмехнувшись:
           – Все, кого назвали, следуйте за нами. Вам придётся послужить республике.
           В мёртвой тишине девять мужчин встали и проследовали за военными в здание, занимаемое ДПС. Кто-то из пассажиров, у кого оказался мобильный интернет, объявил:
           – Оказывается, с сегодняшнего дня в республике объявлена всеобщая мобилизация. Под неё подпадают мужчины возрастом до пятидесяти пяти лет.
           Вот оно что! Мужчины из автобуса оказались как раз этого возраста: почти всем на вид можно было дать пятьдесят лет или немного больше.
           Уведённые ополченцами пассажиры вернулись нескоро. Неспешно прошли в салон и молча сели. Никто не осмелился спросить, что же они так долго делали в этом ДПС…
           …В Донецке меня встречал Антон. Его автомобиль остановился перед кольцеобразным перекрёстком, в просторечии называемом «Мотель». Я попрощался с Ирой и Анаит, и сошёл на родную землю.
           Путешествие в Москву благополучно завершилось.
               

ЭПИЛОГ

           За время, прошедшее с момента возвращения из Москвы в Донбасс, произошло много событий.
           Вечером двадцать первого февраля Россия в лице Президента Владимира Владимировича Путина признала Луганскую и Донецкую народные республики в качестве независимых и суверенных государств.
           В тот же день, двадцать первого февраля, Президент Российской Федерации Владимир Путин подписал договоры с главами Донецкой и Луганской народных республик о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи.
           С двадцать первого февраля в ДНР и ЛНР усиленными темпами начала проходить эвакуация населения непризывного возраста в регионы Российской Федерации.
           Двадцать второго февраля депутаты Государственной Думы единогласно ратифицировали договоры о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между Россией и ДНР, Россией и ЛНР.
           В тот же день, двадцать второго февраля, Россия признала ДНР и ЛНР с учётом границ, прописанных в конституциях республик, то есть в границах Донецкой и Луганской областей, когда они ещё входили в состав Украины.
           Двадцать четвёртого февраля около шести часов утра вышло Послание Президента России Владимира Владимировича Путина, в котором говорилось о начале «специальной военной операции на Украине» с целью защиты ДНР, ЛНР, а также для демилитаризации и денацификации Украины.            
           С тех пор жизнь в Донбассе изменилась. На юге Донецкой Народной республики происходит очищение территории от украинских войск. Территория к югу от Николо-Васильевского монастыря уже освобождена. Новотроицкое и Ольгинка вернулись в ДНР. Территория на крайнем севере республики, примыкающая к Луганщине, вплоть до Красного Лимана, освобождена силами армии ЛНР.
           У нас же, в Донецке и Макеевке, ситуация обострилась до крайности.
           Вспоминается две тысячи четырнадцатый год. Хорошо помню ту осень. Двадцать первого сентября я приехал на машине за женой (она работает на проспекте Ильича), и внезапно услышал близкий, сильный звук разрыва какого-то боеприпаса, и тут же ощутил сильный удар по автомобилю: в крышу над местом пассажира, справа от водителя, вонзился осколок мины, пробил металл и застрял в обивке.
           Сейчас ситуация даже более опасная. Четырнадцатого марта, в понедельник, на Университетской улице из подбитой ракеты «Точка-У» посыпались кассетные боеприпасы. При соприкосновении с землёй они взорвались и убили двадцать одного человека, а более тридцати – ранили.
           Прошлым вечером такая же ракета «Точка-У» упала в центре Макеевки, в микрорайоне «Солнечный». Ранено шесть человек, в том числе двое детей.
           В Республиканской картинной галерее, где работает Анаит Агабекян – одна из участниц поэтического десанта, посетившего в феврале Москву, – взрывной волной выбило стёкла практически во всех окнах.
           Издатель Анатолий Борисович Воронов, с которым я плотно работал, а также его жена и малолетний сын третьего марта отбыли в эвакуацию, в Липецкую область.
           А вообще-то покинули Донбасс немногие: люди по-прежнему надеются на лучшее.
           Жизнь продолжается.
               
16 марта 2022 г.    



ВАСИЛИЙ ТОЛСТОУС             
               








ОГЛАВЛЕНИЕ

  1. Я, АНТОН И ЕГОР
  2. ПУТЕШЕСТВИЕ «ПЕРЕСТАЛО БЫТЬ ТОМНЫМ»
  3. КАКАЯ ОНА, МОСКВА?
  4. ЕЛИЗАВЕТА ХАПЛАНОВА
  5. В НЕДРАХ СТОЛИЦЫ И НА ЕЁ ПОВЕРХНОСТИ
  6. СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ
  7. НА НОВОДЕВИЧЬЕМ
  8. ЛОВУШКА У МЕТРО «БАРРИКАДНАЯ». РАССКАЗ ИВАНОВА
  9. О «ДОМЕ РОСТОВЫХ»
10. ЗАСЕДАНИЕ МСПС В «ДОМЕ РОСТОВЫХ»
11. ВЕСТИ ИЗ ДОНБАССА
12. В СКВЕРИКЕ ОКОЛО ДОМА МИХАЛКОВА
13. ДОЛГОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ ПОД ЗЕМЛЁЙ И В АВТОБУСЕ МАРШРУТА №1255
14. ТЕЛЕФОННЫЕ РАЗГОВОРЫ НА ФОНЕ НЕИЗВЕСТНОСТИ
15. «РУССКИЕ НЕ СДАЮТСЯ»
16. «ОФИЦЕРЫ»
17. «Я ХОЧУ СКАЗАТЬ О ЗЕМЛЯКАХ»
18. «ЗОЛОТИСТЫЙ-ЗОЛОТОЙ»
19. ДОМОЙ!
ЭПИЛОГ