Избранный

«А я ставлю на Грона. Он выбросит всех этих магов за звезды, а весь мир превратит в игровую площадку для Коврика», – даже когда Лисьен шутила, ее лицо оставалось по-эльфийски безразличным.

Я усмехнулся. Этот маленький криволапый ком шерсти и дружелюбия вызывал симпатию у нас всех, но гном обожал свою собаку просто до беспамятства. Даже ушел из родных пещер и сделал для него ошейник из Браслета Участия, какие обычно богачи цепляют своим детям, чтобы знать, что с ними все в порядке, не отвлекаясь от более важных дел. Этот браслет и веревка с кончающимся зарядом были нашими единственными волшебными вещами.

Грон насупился. «А если бы ты стала Избранной, то превратила бы весь мир в виноградные сады и винные артели».

«Не у всех эльфов проблемы с вином. И это все равно лучше, чем начинать свой день с вдыхания Алмазной крошки!»

Атмосфера накалилась. Алмазная крошка отняла много гномьих жизней, да и немало людских.

«По крайней мере, мои уши влезают под шлем».

Я расслабился. Шутки про длину ушей за месяц пути давно перестали восприниматься всерьез.

Лисьен изящно метнула Грону в бороду соцветие синеголовника, которое наверняка останется там на несколько дней. Я не знал, нужно ли ей это растение для отваров и мазей, или она собирает его исключительно для Грона.
Хотел бы я иметь такое же острое зрение и ловкость, как у Лисьен. Или такую же силу, как у Грона. Как-то он целую неделю тащил весь наш скарб после того, как я подвернул ногу. Я и сам не знал, зачем вызвался достать чистой смолы для Лисьен. Эльфы прекрасно лазают по деревьям, а ее и вовсе родители с детства готовили к этому походу.

Лисьен всегда знала, что однажды окажется здесь. Грону было все равно, куда идти, лишь бы с Ковриком. А я… А мне показалось хорошей идеей поверить в детские сказки, когда мой родной дом за мгновение превратился в куст ястребики. Не знаю, остался ли кто-то в моей родной деревне, или все разбежались еще до первой атаки гигантских Ястрибинов, привлеченных своим любимым лакомством.

Такое происходило постоянно. Шальные заклинания враждующих магов то и дело обрушивались на мирные поселения. Не все они были плохими – однажды маг из краснополых случайно вылечил от холеры целую деревню. Впрочем, на следующий день над ней пролился кислотный дождь, и кто именно был за него в ответе – краснополые или желтогривые – неизвестно.

Правда в том, что никто из нас не знает, о чем уже три десятка лет маги в желтых капюшонах не могут договориться с магами в плащах с красным подбоем. Но мы знаем, что страдают из-за их войн в первую очередь именно те, кому не повезло родиться волшебником.

А еще есть пророчество, последнее, что прогремели небеса за последние 30 лет. Об Избранном, который получит силы закончить эту войну, прикоснувшись к Древу Мира. Поначалу каждую луну на его поиски торжественно снаряжался отряд лучших из лучших. Теперь же остались только сказки. И все они вели сюда.

Отвлекшись мыслей, я обнаружил, что уже стемнело, а костер почти догорел. Я закутался в плащ и подставил спину остаткам пламени. Моему взгляду предстал край утеса, откуда утром нам предстоит спуститься в ущелье. Над краем плато поднималось едва различимой дугой серебристое свечение. Должно быть, я уснул.
«И совсем это не сложно!» – Лисьен нетерпеливо прохаживалась далеко внизу, подгоняя и подбадривая нас с Гроном. Я поправил на гноме крепления мешка, в котором вместо сброшенных вещей беспокойно крутился Коврик.

«Да иди уже», – гном то краснел, то зеленел, предвкушая борьбу с высотой, ветром и собственным весом.

Я подергал веревку – магический заряд все еще надежно крепил ее к поверхности плато, привязать ее здесь было решительно не к чему – и стал спускаться.
Лисьен была не права, это было очень сложно. Побелевшими от натуги пальцами я цеплялся за камни. Правая нога предательски соскользнула, и я издал неподобающий писк, забыв о веревке и неистово цепляясь руками за камни. Мышцы, казалось, сейчас лопнут. Нога нащупала новую опору, я выдохнул и спустился к аплодирующей Лисьен без происшествий.

Задрав головы вверх, мы наблюдали, как уже обвязанный веревкой Грон то неуверенно подходил к краю, то вновь отходил дальше по плато. Порыв ветра донес то ли гномское ругательство, то ли боевой клич, и Грон, наконец, перелез через край.

«Все будет хорошо, ты справишься!» – мне показалось, что за эльфийским спокойствием промелькнула тревога. Посыпались камни.

На середине пути гном сорвался и повис на веревке, раскачиваясь на ветру как большое сочное яблоко. Мы принялись наперебой подсказывать, спорить и хвалить Грона, Коврик залился лаем. Гном ругался, силясь уцепиться за камни. Порывом ветра его дернуло от утеса, а затем резко впечатало в камень, одновременно с этим мы услышали пустой хлопок, и перед нашими лицами повис другой конец веревки. Магический заряд кончился, и у распластавшегося по отвесной стене Грона не осталось никакой страховки.

Я вцепился в Лисьен, не смея дышать. До земли все еще оставалось достаточно, чтобы сломать себе шею.

«Грон, – голос эльфийки был мягок и тверд одновременно, – делай в точности то, что я говорю. Правую ногу…»
Солнце стояло совсем высоко, когда Грон неуклюже плюхнулся вниз, превращая нас в опутанную веревкой мешанину разновеликих плащей, рук и ног. Коврик благоразумно дернул из мешка, когда до земли оставался метр, и умчался обнюхивать новую территорию.

Помогая и мешая друг другу, мы кое-как выпутались из веревки, когда раздался неприятный писк, а Браслет Участия на руке гнома начал мигать красным. Коврик, наш теплый маленький комок счастья, был в беде. Мы кинулись на помощь, каждый в свою сторону.

Я был по пояс в колючем кусте, шипами раздиравшем мне одежду и кожу, когда в воздухе разнесся голос Лисьен.
«Сюда! Тут пещера!»

Я с разбегу влетел в хрупкую эльфийскую спину и тоже замер, невольно приоткрыв рот. Судя по удару в бедро и тяжелому сопению снизу, Грон присоединился к нам.
Высокий свод терялся во тьме, но стены, состоящие из вековых наслоений неизвестных мне пород, освещались серебристым сиянием, исходившем от белого Древа Мира. Это не было похоже на ослепительный свет солнца в зените над полем или белизну раскаленного металла, который кует кузнец. Больше всего это напоминало надежду, разгоняющую тьму в сердце в самый черный день.
По пещере носился Коврик, его изумленный лай гулко отражался от стен, порождая все новое эхо. Его лапы не касались земли, а шерсть источала то же свечение, что кора и листья Древа.

Лисьен прислонилась к стене и странно хихикнула, а потом и вовсе закатилась звонким смехом.

«Ну что, кто ставил на Коврика?» – с трудом выдавила она, держась за бок и утирая выступившие от непривычно ярких эмоций слезы.