Где-то бродят призраки любви

Пятнами света на взлётке блестит бетон. Умерло лето. О нём погрустим потом. Слякоть и ветер. В припухших глазах печаль. Штамп на билете. Не вздумай сказать «Прощай». Мокрыми хлопьями падает снег на плащ. Осень – не значит, что нас больше нет. Не плачь. Это не самая главная боль – дожди. Я обязательно буду с тобой. Дождись!   
Влад Южаков

Оказывается, тосковать, томиться, грустить, но не просто так, а по вполне определённому, оформленному детально, с художественным вкусом и изысканным изяществом образу некогда любимого, но отвергнутого по собственной беспечности, вычеркнутого из жизни человека можно вдохновенно, восторженно, страстно. Потому, что любовь никуда не делась, она живая, она настоящая.
Руслана любила тихими вечерами вспоминать Егора, точнее себя и его как единое целое, словно нежная сентиментальная романтическая история никогда не прекращалась, будто трогательные эмоциональные события, куда более приятные и восторженные даже чем тогда, в счастливую пору молодости, происходят сию минуту – здесь и сейчас. И не только происходят – развиваются в заданном ключе, в нужном направлении. Правда случается всё это по большей части во сне или в полудрёме. Закроет глаза и с аппетитом грезит, выстраивая иллюзорные свидания каждый раз по новому сценарию.
Для пущей реалистичности погружений в видения или от неизбывной тоски по утерянному счастливому раю Руслана оберегала в нетронутом виде тумбочку мужа у кровати с настольной лампой и книгами, сохранявшими тепло его ласковых рук. На кресле висела любимая рубашка Егора, словно со дня на день любимый должен вернуться. В неё женщина иногда закутывалась, когда становилось невыносимо грустно. Без мужа жизнь превратилась в настоящую муку.
Супружескую спальню она считала местом сакральным, потому ничего здесь не меняла с того памятного дня, как выгнала его из дома, и никого сюда не пускала. Сколько лет прошло, а будто только вчера расстались. Даже майка его надёванная под подушкой лежала. Руслана уже не ждала того Егора, давно выдумала своего – самого лучшего, самого преданного и нежного из всех.
Женщина могла поклясться – таких сладких поцелуев, когда себя не помнишь, когда становишься лёгкой, как готовая вспорхнуть с цветка созревшая семечка одуванчика, в её неприкаянной жизни ни до, ни после не случалось. Прикоснётся, бывало, Егорушка к ней губами, вдохнёт нечто волшебное, сладкое, отчего мысли, да и она сама испарялись, распадались на клетки, на атомы, превращая всю целиком и окружающее пространство в безразмерный сгусток блаженства, который закручивался в светящуюся спираль наподобие смерча и уносил, уносил ввысь.
Когда это было? Словно в другой жизни. Теперь лишь в галлюцинациях подобное наслаждение испытать можно. Редкие встречи с другими мужчинами не в счёт: восторженные ожидания, как правило, не оправдывались, хотя и Руслана, и кавалеры старались понравиться друг другу, как могли.
Видно была у неё где-то внутри потайная кнопочка, которую никому кроме Егора не удалось отыскать. Потому и грезила лишь о нём, но горда была чересчур, убедила себя, что нет любимому в этой жизни прощения. Почему? А нечего было подкидывать дровишки в топку скандала. Мог бы выслушать спокойно и подчиниться.
Теперь Руслана научилась вызывать фантом мужа за считанные минуты, но природа настоятельно требовала живого тепла, бессовестно дерзких рук и того, чем лишь Егор умел доводить до экстаза.
Да, странная это была парочка. Любили друг друга до невменяемости, до судорог, но постоянно ссорились, сталкивались в излишне эмоциональных ритуальных поединках. Причиной могло стать что угодно: оба импульсивные, темпераментные, заводные.
Со стороны казалось, что расставаться навсегда, дотла сжигать за собой мосты меж берегами отношений было для них любимым развлечением. Кипящий расплав эмоций, как вытекающая под давлением раскалённая лава из кратера разбушевавшегося вулкана, сжигала много раз всё на своём пути, превращая минувшее и нынешнее в пепел и тлен.
Уничтожали совместными усилиями всё. Всё! Наслаждались ощущением свободного падения в бездонную пропасть. Недолго. Зато потом, спустя время, остывшая магма становилась плодороднейшим грунтом, на котором произрастали обновлённые чувства. Мириться после сокрушительной битвы амбиций, гордынь и болезненных самолюбий – самое сладкое и чувственное из всех наслаждений. Расставались супруги по-настоящему, всерьёз, раз десять, трижды расторгали и вновь скрепляли регистрацией брак. Возвращались, несмотря ни на что, прорастая друг в друга глубже и глубже. Но не в тот раз. Сценарий очередной драматической новеллы тогда вышел из-под контроля, словно земная кора при землетрясении.
Глупо расстались, суетливо. Словно торопились куда. Наговорили друг другу гадостей: оскорбительного, обидного до безумия необдуманного бреда и сами в него поверили.
Не на пустом месте воевали. Что-то обидное было. Но что? Теперь и не вспомнить. Лорке, дочке, пять лет было – самый интересный возраст. Ей мужское внимание необходимо, а они как два барана бодались. Куда спешили, на что рассчитывали? Ладно бы из-за ревности или по страстной любви к кому-то волшебному на стороне, так нет. Точно нет! Егор не выдержал длительной осады и противостояния, хотя использовал все наработанные за годы соперничества приёмы: цветы покупал охапками, на колени падал, с работы возвращался на два часа раньше, чтобы прибраться и приготовить ужин, сюрпризы устраивал. Руслана завоёванные в бою позиции не сдала: все старания мужа превращала в повод лишний раз сделать ему больно.
Уволился любимый, уехал куда-то на север, где его след окончательно затерялся. Если честно, не искала, считала, что простить, значит признать поражение.
Страдала, ревела по ночам, но не сдалась. От отчаяния выскочила замуж за смазливого восторженного юношу, вчерашнего школьника, глядевшего на неё с придыханием. Клин клином пыталась вышибить. Наслаждалась триумфом, мечтала, изображая блаженное счастье, попасться на глаза Егору, доказать правоту. Пусть увидит, поймёт, что потерял. Победителей не судят, им завидуют. Так-то!
– К чёрту мальчишку, – решила она через пару месяцев, – ему нужна не жена, а нянька, а мне необходим настоящий мужчина. Такой как Егор. Нет, нет и нет, не такой же, а именно Егор. И никто другой.
Ого! Прежде она так не думала. В чём дело, неужели поняла, что заигралась? Ведь прежде была уверена, что всё делает правильно. Отчего же так пасмурно на душе, где ощущение эйфории, счастья? Нет, ни минуты торжества не случилось. Лишь отчаяние и боль.
Перед окончательным разрывом Руслана с энтузиазмом перескакивала через ступеньки вверх по служебной лестнице, чувствовала экстатическое опьянение от везения, избыточную социальную значимость.
Её ценили, её благосклонности жаждали очарованные интеллектом и сексуальной привлекательностью молодые и не очень мужчины, готовые сложить к стройным ножкам все знамёна, включая достаток, за единственный поцелуй.
Можно было со вкусом выбирать, копаться. Оптимизм и бодрость бурлили, наращивая до немыслимых размеров объём эго. Пока Егор был рядом, пока мирно сопел по ночам, чувственно уткнувшись в её плечо, это состояние было актуальным, дарило фейерверк восторгов. Руслана считала, что её любят все. Почему же такое роскошество должно доставаться лишь Егору?
Не подумайте, что она цинично пользовалась плодами успеха: на сантименты и блуд у неё не было ни желания, ни времени. Да и разменивать жизнь по мелочам не хотелось. Женщина наивно мечтала о сказочном королевстве, о чём-то загадочно манящем из раннего детства. Не конкретно мечтала, опосредованно. На уровне чувств и эмоций. Счастье в её мечтах представлялось в виде пёстрых цветных стёклышек из калейдоскопа, которые можно бесконечно поворачивать, создавая по желанию в каждое следующее мгновение новые эскизы и образы.
Егор представлялся в ту пору тормозом, блокирующим стремительное движение вперёд, что оказалось легкомысленной иллюзией. Без него ничего нового не складывалось, а достигнутое рассыпалось. Это теперь выплыло наружу, когда след Егора простыл, когда стало понятно, что на самом деле локомотивом романтических приключений, драйвером отношений, катализатором вдохновения, инициатором благополучия, топливом пылкой активности и безудержной страсти был именно он.
– Прости, любимый, – молила она Мироздание, – это я, я во всём виновата, каюсь! Упрямая была,  своевольная, глупая. Теперь бы ни за что не отпустила. Чудачка, чувствовала своё превосходство, непререкаемую власть женского начала над всем и всеми, силу изворотливого интеллекта, хотела заставить подчиняться, мечтала доминировать, властвовать. Чего добилась, кроме собственного одиночества? Егор тоже хорош – мог по-мужски сурово настоять: выкрутить руки, отшлёпать, приковать к батарее наручниками. Мало ли у настоящих мужиков аргументов! Да не было, не было у него против меня оружия! Застенчив Егорушка до невменяемости, робок, даже со мной, потому и рулила им как хотела. Сколько раз в самый неподходящий интимный момент, когда оставались секунды до чувственного финала, пугала его неловким движением, сбивала с ритма неосторожной репликой, вводила в ступор беспричинным смехом. И всё – апатия, меланхолия на недели и месяцы. Дура, с кем войнушку затевала – с самым важным в жизни человеком!
Руслана из самоуверенной до крайности эмансипированной женщины превратилась вдруг в неуверенную в себе трусиху. Боялась с некоторых пор темноты, тяготилась одиночества, ненавидела ночь за липкий страх, наводящий ужас, когда за окном сгущались сумерки, когда оживали зловещие тени и неосознанные страхи. По спине табунами пробегали мурашки, кожу до озноба остужал противный холод, в голове роились тревожные мысли, которые невозможно остановить: эти монстры жили отдельно от сознания, где-то в глубине.
С Егором, когда он ненавязчиво держал ситуацию в руках, такого не было. С ним дни и ночи протекали иначе. Каждое утро было праздником, не говоря уже о восхитительных ночах. Было, были. Быльём поросли. Где он, жив ли, помнит ли, любит ли? Может, женился давно на юной милашке с волшебными формами, детишек с ней наплодил и счастлив безмерно. Без неё счастлив!
Чувствительность этой удивительной женщины прежде не знала границ. Стоило к ней прикоснуться (не исключено, что подобное состояние капризной девичьей физиологии касалось лишь близости с Егором), как она превращалась в сплошную эрогенную зону, отпускала на волю пружинку, запускающую механизм увлекательного, азартного, хмельного сладострастия. Она буквально задыхалась в объятиях мужа, цепенела, содрогаясь всем телом в восторге сладкого безумия, посылая в каждую клетку мужского естества мощный сенсорный импульс, способствующий неудержимому росту неукротимой страсти и безграничной потенции, довольно уязвимой по неведомой причине у мужа.
Недотрогой Руслана не была и теперь, мужчин к себе время от времени подпускала, но с разбором и сразу предъявляла список условий: категорически исключала брак, материальную зависимость, интим на своей территории и мужское доминирование. Сами понимаете – не особенно романтичное начало для пылкой влюблённости. Не каждому по плечу такая ноша.
И всё же охотники на аппетитные сувениры её чувственной экспозиции (Руслана была не просто привлекательна – изысканно хороша) находились. Вот и сейчас её трогательно обхаживал интересный с виду кавалер – рослый вдовец, счастливый владелец заводов и пароходов.
Чужие миллионы Руслану не интересовали, не трогали. Видно это было написано у неё на лице. Манипулировать собой она не позволяла, но избежать контроля было сложно. Родион Семёнович был обходителен, ласков, но ревнив и строг. Вызванивал по три раза за час, требовал докладывать – где находится, с кем, и прочую чепуху желал знать. Видно с прежней женщиной иначе было нельзя.
Руслана терпела: не в её положении привередничать. Возраст неудержимо стремится к границе привлекательности, Лорка вот-вот выпорхнет из гнезда, невестится всерьёз. Пора прибиваться к надёжному берегу.
Она всерьёз обсуждала с собой возможность официально оформить отношения. Почему бы нет? Егора не вернуть. Проскакивала порой мысль оплатить частный поиск бывшего мужа, повиниться, но стоит ли ворошить прошлое? Не нарваться бы на сюрприз.
Намёки со стороны потенциального жениха становились активными, конкретными. Он хотел не только обладать, но и владеть, причём не только телом, но и душой. Кидаться с головой в омут было страшно: а ну как не срастётся!
Очень кстати подвернулась недельная командировка на тематический семинар. Будет время подумать, оценить предложение со всех сторон, взвесить за и против. Всё слишком сложно. И дело не только в Родионе, скорее в полном отсутствии как душевного, так и телесного отклика. Если уж со страстно любимым сложно было ужиться, что будет, если связать судьбу с мужчиной, основная характеристика которого – не раздражает? Посоветоваться кроме как с собой не с кем, ответственность за будущее перекладывать на Родиона Семёновича – по крайней мере, нелогично. С кого потом спрашивать?
Руслана хотела было выкупить двухместное купе, чтобы никто не мешал размышлять, но отчего-то передумала. Щёлкнуло что-то внутри и отключило намерение поскучать наедине.
Попутчика к счастью не было, хотя до отправления поезда оставалось несколько минут. Вагон чистенький, тёплый. Снег за окном не кружился, не планировал, не падал – метался, петлял как перепуганный вконец затравленный заяц, под натиском порывистых сполохов беснующегося по непонятной причине ветра. На этот безумный танец интересно было бы смотреть при других обстоятельствах, но странное ощущение леденящего холода, пробирающего до костей, да скверное настроение не давали повода для праздного любопытства.
Опять этот надоедливый звонок. Родион, конечно, кто же ещё!
– Да, любимый, села. Повезло, одна еду. Пожалуй, отключу телефон, мечтаю выспаться. Утром поговорим. Люблю, целую! Да, ты мне тоже снишься. Не выдумывай, поцелуи, объятия, никакой эксклюзивной эротики. Мы не дети, и не настолько близки, чтобы неистово совокупляться во сне. Давай оставим эту скользкую тему. Конечно-конечно, всё будет. Пока. Мы не школьники, Родион, разберёмся, обещаю. Да, мне нужно время, чтобы привыкнуть к этой мысли. Спокойной ночи.
Любит ли она Родиона? Скорее нет, чем да. У него масса преимуществ: самодостаточность, интеллигентность, завидное здоровье, аккуратность. С ним иногда бывает интересно. Опять же близость. Энергичен, изобретателен, силён. С ним всегда можно договориться. Вот только ревность на пустом месте и масса непонятных привычек. Опять же, если подумать, эротический эгоизм можно отнести к разряду достоинств.
– Простите, это моё место, – робко приоткрыв дверь, обратился к ней на следующей остановке мужчина с обветренным лицом и запотевшими с мороза очками, плечи и шапка которого были занесены снегом, – чуть не опоздал. Дороги занесло. Едва добрался. Не помешаю грустить?
Руслана едва взглянула на него, с раздражением пожала плечами и отвернулась к окну. Интуиция отчего-то слишком эмоционально отреагировала на появление попутчика. Так случается, когда подсознательно ожидаешь неприятностей. Нужно было срочно исправлять положение.
– Нет повода веселиться. Буду вам благодарна, если пересядете в другое купе. Меня, знаете ли, знобит. Наверно заболеваю. Не хочу вас заразить. И да, если честно, помешаете. Настроение не для общения.
– Экая вы бука, любезная. Кто-то вас здорово обидел. Или загрузил проблемами. Не беда. Я человек бывалый, у меня с любой инфекцией разговор короткий – сто граммов водки и лимон. Еду до конечной станции. Егор. Егор Черепанов.
Последняя фраза вывела женщину из равновесия, заставила волноваться.
– Проектирую и строю мосты. Вчера отмечали рождение и ввод в эксплуатацию очередного моего шедевра. Почему вы сидите в темноте? Давайте включим верхний свет. Скажите, мы раньше не встречались?
– Нет, определённо, нет, – поспешно ответила Руслана и рывком отвернулась, – не тратьте понапрасну своё красноречие.
Сердце выпрыгивало из груди, дыхание стало горячим, прерывистым, – я настаиваю, чтобы вы пересели. Давайте сама попрошу проводника.
– Билетики готовим!
– Не могли бы вы рассадить нас по разным купе. Неудобно, знаете ли, ехать с незнакомым мужчиной. Тем более с таким говорливым. Представляете, на что такой субъект может решиться ночью, в темноте!
– Увы, ничем не могу помочь. Мужчина, ведите себя чуточку скромнее – не приставайте. Видите, женщина переживает, стесняется излишнего внимания. А вы, подойдите утром. Второе купе ночью освободится, определю вас туда. Но гарантировать, что в нём не будет мужчин, не могу. Билеты, знаете ли, продаются обезличенно, в порядке очереди. На вашем месте я бы не стала так беспокоиться. Просто не представляете, с каким контингентом приходится иметь дело. Ваш попутчик в сравнении с ними просто душка. Ко мне приходите, мужчина, побеседуем.
– Будет вам, соседка, я определённо не кусаюсь. К тому же в сумерках плохо вижу. Чертежи, схемы – профессиональная проблема со зрением у всех проектировщиков. Выпьем сейчас по граммульке, закусим чем бог послал и на боковую. Я даже не храплю. Так как вас зовут, любезная?
– Никак. Кому нужно я сама представляюсь. Вам такой чести не окажу.
– Тю, какая бука! Мою любимую женщину звали Руслана. В переводе с тюркского – львица. Она на самом деле такая. Ух! До сих пор не могу забыть. Я её Ланочкой звал.
– Мне, зачем про ваши шуры-муры знать? Звали и звали. Переодевайтесь, стелите, я выйду.
Руслана прикрыла лицо полотенцем, выскользнула в коридор. Он, Егор. Она узнала бы его из тысячи: по осанке, по интонации, по голосу. Делать-то что? Случится же такое! Правду говорят, что мысли материальны. Почему теперь, зачем?
А как у неё тряслись ноги и внутренности!
Женщина долго умывалась, тщательно растирала лицо полотенцем, чтобы не было слишком заметно, что кожа на лице горит. Мысли путались. Голова шла кругом. Чтобы привести себя в состояние, пусть даже неустойчивого, но равновесия, она ушла в тамбур, в котором стоял туман из табачного дыма, попросила у женщины гренадёрского роста сигарету, хотя никогда не курила, затянулась, зашлась кашлем, расплакалась, после чего вновь пришлось мыться и остужать воспалённую кожу.
На столике в купе был развёрнут восточный дастархан: орехи, сухофрукты, цукаты, экзотические фрукты и водка.
– Неужели в туалете такая очередь? Вас не было… сорок минут. Я уже начал беспокоиться.
– Вот ещё! Здесь вам не ресторан. Управляйтесь быстрее, я спать хочу.
–  Чего это вы лицо прячете? Ваш портрет висит на стенде “Их ищет милиция”? Шучу, прекрасная незнакомка. Я строил мосты на Урале и в Сибири, там без водки никак, пристрастился. К тому же одиночество. Потом три года в Таджикистане работал, где меня научили закусывать орехами и сухофруктами. Присоединяйтесь. Вы замужем?
– А приставать, наглой манере общаться, бабьему любопытству, где выучились? Уж не в джунглях ли Амазонки?
В этот момент раздался звонок, – Родион, милый мой дружочек, я же просила до утра не звонить. Да, ты прозорливый, подсадили попутчика. Да, мужчина! Нет, не молодой. Не пристаёт, но пытается познакомиться. Не разглядела. Темно здесь. Любопытный чересчур, водку пьёт, меня угостить пытается. Ещё есть вопросы? А я пожалуй с ним выпью, чтобы крепче спать. Ты мне не доверяешь, почему? А себе, себе веришь? Ах, ты мужчина, вот оно что. Кажется, мы договаривались – моральные принципы и нравственные тормоза у каждого свои. Я ведь тебя ни в чём не ограничиваю. Да! Вот и ты будь добр считаться с моим образом жизни. Спасибо! Хорошо, я подумаю над твоим предложением. Когда приеду. Нужно с дочкой посоветоваться. Она – вся моя семья. И вообще, такие вопросы по телефону не решаются. Целую, люблю. Да, уже ложусь. До утра.
– Жених?
– Муж.
– Так я и поверил. Зуб даю – замуж зовёт, а вы, а ты сопротивляешься.
– С каких пор мы на “ты”?
–  С тех самых, как целоваться учились. Неужели не признала отца своей дочери, Ланочка? У меня со зрением проблемы, но не со слухом. Голос любимой женщины, это же лебединая песня. Ну что – водочки для разогрева, для начала?
– Неожиданно. Я тоже тебя узнала. Если честно – не сразу, но сердце не обманешь. Для начала чего? Ты женат?
– Не сподобился. Пробовал забыться. Метался, искал, надеялся, верил. Ты же меня в тот раз не просто из жизни вычеркнула, надежду отняла. А я выжил. Ждал, что позовёшь. А ты вон какая – принципиальная.
– Мы давно стали чужими. Вечер воспоминаний – идея так себе.
– Пытаешься бравировать показным равнодушием? Позволь не поверить. Я ведь вижу – переживаешь, краснеешь. Такое как у нас прекрасное прошлое не сотрёшь.
– Где-то слышала, что мужчины всегда возвращаются туда, где сытно кормят. Неужели за столько лет другую кормилицу не отыскал? Бывшими в употреблении мужчинами принципиально не интересуюсь.
– Уколоть хочешь? Нисколько не изменилась. Неужели не ждала, не соскучилась? У меня другие сведения. Я теперь другой. Терпеть научился, стихи полюбил. Точнее, поэтические строки, которые, сами по себе не имея смысла, могут выразить всё. Настроение, желания, мечты, переживания, эмоции, чувства. Я всегда думал о тебе.
– Черепанов, у тебя совесть есть? Исчез, теперь скулишь, просишь пожалеть, обогреть, накормить? Не по-мужски это.
– Неужели разлюбила?
– Теперь не знаю. Давай свою водку. Что ты мне как девчонке – на донышко наливаешь? Не жмись. Упьюсь и умру молодой. Половина стакана – в самый раз. Чего ты там про любовь говорил?
– Руку не предлагаю, только сердце.
– Три раза я говорила тебе – да, Егор. Три раза ты вёл меня под венец. И что? Где это всё?
– Вот именно, где! Я ли тебе был плохим мужем? Я ли один виноват в том, что разбежались?
– Не могу утверждать. Не помню, почему тогда упёрлась. Наверно заслужил. Дыма без огня не бывает. Да и неважно это теперь. Чувства выцвели, дочь выросла. Чужие мы. Опьянела я что-то.
– Ладно, проспись. Завтра договорим. Утро вечера мудренее.
– Нет у нас с тобой никакого завтра. Опоздали, на целую жизнь. Я теперь, считай, чужая невеста. Самой смешно, но что делать? Холодно одной.
– Ага! А Лорка что про твоё мудрёное замужество думает?
– Мне почём знать, она пока не знает. Спать хочу. Всё, наговорилась досыта.
– Лорка видела, как ты вздыхаешь да плачешь, когда наш семейный альбом разглядываешь. Давай, что ли попробуем ещё раз. Люблю я тебя.
– Я женщина, а не пирожок. Нечего меня пробовать. Спи. Утром в другое купе переберусь. А когда это ты с Лоркой успел впечатлениями обменяться?
– Мы с ней давно переписываемся. Мне без тебя лихо, Ланочка. Предлагают в Армении мост строить. Как думаешь, согласиться, или здесь остаться?
– Сам решай. Мне бы твои проблемы. Надо же, дочь-то шпионкой оказалась, ни словом не обмолвилась. Свет выключи.
Руслана отвернулась, укрылась с головой одеялом, – нет, чтобы на шею броситься, прощение вымолить, опять воевать принялась. Не хотела ведь отталкивать, само собой получилось. Почему он такой нерешительный? Сгрёб бы в охапку, зацеловал до смерти. Сидит, водку пьёт, а я мучаюсь. Ну и пусть себе пьёт. Без него проживу.
Егор налил в стакан остатки водки, опрокинул в рот, лёг, не раздеваясь, потом вскочил. Не спится.
– Русь, а Русь, ты не замёрзла? Давай согрею.
– Вот ещё!
– Ну и ладно. Так посижу. Полюбуюсь напоследок. Может, чай закажем?
– Чего ты всё вокруг да около, – не выдержала женщина, – не нужно никуда ехать. И чай не нужно. Знобит меня что-то.
– Так может я того, рядом прилягу?
– Самому никак не догадаться!