Пробка

    Он давно не вглядывался в лица людей. Теперь же, следуя за новой потребностью понять, что чувствуют остальные, он рассматривал незнакомых на улице, словно впервые видя их –  на каком-то удалении и, одновременно, очень четко, будто в кино, в котором можно подробно все рассмотреть не связывая с собой, что в жизни случается крайне редко. Дистанция возникла бессознательно, слишком много было новых чувств, мешавших войти в привычный московский поток как прежде, что-то необратимо поменялось.
    Он вспомнил, как он раз просматривал контакты в телефоне и у него возникло чувство вины от того, что все эти люди, с которыми он общался, которые были ему когда-то нужны, необходимы, остались для него неизвестными, вдруг осознав, что на самом деле он не испытывал к ним никакого интереса.
    Сейчас же, все было наоборот. Вглядываясь в лица людей на тротуарах, он с удивлением замечал, что у большинства было выражение какой-то глубинной печали, не отпускающей тяжелой мысли, заботы, которую они молча и одиноко несли в себе.  Иногда, это было выражение почти физического страдания. Ему казалось, что люди с разнообразными вариациями грусти на лице населяли какой-то незнакомый, параллельный город.  Удивительно, что он раньше этого не замечал, возможно, решил он, это дальняя война заставила увидеть лица по-новому.
    Погруженный в свою напряженно-взвинченную атмосферу, город напоминает человека, стремящегося не соприкоснуться с тем, что его на самом деле тревожит. Асфальт, тяжелый воздух, блуждающие, прыгающие по домам и машинам солнечные блики, красный светофор на перекрестке. Улица, запруженная едва-едва передвигающимися автомобилями, была обычной московской улицей, какой она бывает в этот час – причудливый слепок со столичной жизни и ее смутных желаний.
    На светофоре он заметил стоящий впереди большой военный грузовик, темно-зеленое пятно среди легковушек. Борта, выкрашенные защитной краской, почти не отражали свет, и весь он со своими огромными, марсианскими колесами, был инородным на ярко освещенной улице, живущей предчувствием конца зимы. Неожиданно, полог, скрывающий то, что упрятано внутри грузовика, слегка отодвинулся и из-за брезента выглянуло лицо парня, с интересом, рассматривающего машины, плотно выстроившиеся вслед за грузовиком до следующего перекрестка. Солдат, а это был коротко стриженный солдатик, совсем молодой, смотрел на унылое скопление машин с явным интересом, очевидно, никогда прежде не видев ни таких пробое, ни дорогих машин. Деревенский, подумал он и перехватил взгляд парня – он смотрел как-то совсем наивно, крутя головой и с интересом рассматривая все подряд: машины, пассажиров, пешеходов, дома, снова машины. Было в юноше что-то естественное, контрастировавшее с суетливой атмосферой улицы, и он теперь сам не спускал с него глаз.
     Зажегся зеленый и грузовик тронулся, исчез за поворотом, но потом, у следующего светофора, он опять оказался недалеко впереди. Парень все также продолжал рассматривать все вокруг. Конечно, его влекли не машины, а вот эта вольная жизнь – это был вдруг выпавший парню подарок на пути из одной казармы в другую. Он вдруг понял, почему он невольно следует за машиной и старается не упустить парня из вида – это было главное сейчас на этой улице: среди всех людей, которые на ней находились, самым важным стал этот солдатик, на огромном темно-зеленом грузовике, пересекающий город,  с любопытством вглядывающийся в окружающее, живущий этим кратким мгновением и не думающий о предстоящем. Знак войны посреди мирной жизни, стертость будущего. В этом контрасте было что-то жуткое, ему стало не по себе от ощущения надвигающейся неизбежности, беззвучного колокола Джона Дона, о котором нельзя спросить, по ком он звонит. Подумал: вот он – неизвестный солдат, оказывается здесь. Знал ли он сам об этом? Сюжет этой войны только раскручивается, и он не будет похож на истории, которые мы знаем, здесь будут совсем другие фильмы и другие финалы. Теперь уже был слышен грохот дальней канонады, непрерывной и все нарастающей, на фоне монотонного гула стали различимы отдельные разрывы тяжелых. «Теперь им п...д!», - кричит кто-то справа и над танком в отдалении поднимается огненный шар.
   Удержать две картинки в голове одновременно невозможно: на очередном перекрестке, когда какая-то девушка, переходящая улицу, бросает на него равнодушный взгляд, они вдруг меняются с парнем местами – это я сижу высоко в грузовике, мне двадцать лет, у меня новая, пахнущая складом форма, еще  совсем неразношенные ботинки, рядом со мной в машине мои новые товарищи, я смотрю на улицу, залитую весенним солнцем, на девушек, идущих по переходу, вот эта мне улыбнулась, на этот прекрасный, чудесный мир, в котором столько любви и я знаю, что все будет хорошо,  говорю вам, я уверен, я знаю, все будет хорошо, и, конечно, я буду писать письма. Вам всем.
Когда он приехал, мать ждала его у подъезда.
 - «Что так долго? Я уже думала, что что-то случилось». 
- «Не знаю, пробки, сегодня, вроде, как обычно, но мне тоже казалось, что уже никогда не доберусь».