Доярка

Опять проворочавшись от бессонницы всю ночь, Елена посмотрела на часы и тяжело вздохнула – половина четвертого утра. Уснуть уже не получится, надо вставать. За окном то утихала, то снова разыгрывалась метель. Дети спали крепким сном, и потому она не боясь загремела дровами, растапливая печку. Что на завтрак детям? – не унималось у неё в голове. Сегодня есть молоко, крупа, мясо, овощи, хлеб – есть всё. Но через месяц, когда закроют ферму и не станет работы, кормить детей будет нечем. Надеяться не на кого, ждать помощи неоткуда.

К шести утра она сварила на завтрак кашу, на обед натушила картошки, принесла с колодца воды, убрала на дворе снег, насыпала зерна курицам и побежала на работу.

Труд доярки благодатный, но тяжёлый и ранний. До девяти утра надо успеть каждой корове протереть вымя, а это целое стадо в пятьдесят голов, подсоединить доильные аппараты, оформить документы, сдать молоко приёмщику. Лишь после этого можно передохнуть, а потом снова круговерть до самого вечера, и так каждый день с одним выходным в неделю. Лишь в воскресенье её подменяет бухгалтерша из конторы. И за всё это она получает жалкие копейки, да и те зачастую задерживают – ферма на грани банкротства. Но деваться некуда – на Елене четверо ребятишек и лежачий после инсульта муж Витя.

В середине дня, уже изрядно устав от возни вокруг коров, Елена упала в стог сена и заревела.

- Ленка, да что опять случилось, что ты всё ревёшь без конца? – засуетился дядька Лёша, раздатчик кормов.

- Ты же, дядька Лёша, сам всё понимаешь. Закроют нас сейчас. Куда я пойду? Если б я была одна, заняла бы денег, уехала бы в город, сняла бы там квартиру да устроилась хотя бы продавщицей. А с детьми, с Витькой лежачим, как я поеду? Куда? Я итак вся в долгах как в шелках, всё уходит Витьке на лекарства. Даже до областного центра доехать не на что…

Как только директор объявил о безвыходности дел на ферме, эти слёзы не сходили с глаз Елены. Она ревела каждый день, не спала по ночам, заметно поседела. В их деревне, где жилых осталось домов десять, работы не было никакой. Да и в округе, где давно закрыты школа, медпункт и колхоз, работы не найти, разве что в райцентре, до которого раз в неделю ходит рейсовый автобус, но и там желающих пойти работать больше, чем рабочих мест. Чтобы как-то выжить, Елена работала на ферме за двоих и была согласна на любые, даже на самые тяжелые подработки – вывозить навоз, таскать сено и мешки с кормами. По мере сил помогал ей старший сын, десятилетний Артёмка. Сразу же как из райцентра привозил его школьный автобус, он кормил отца, сестёр и спешил к матери на ферму, а потом бежал или к соседской бабке Дарье наколоть и натаскать дров, или к бабке Ире расчистить во дворе снег или принести с колодца воды – в знак благодарности за их помощь. Когда Елена на работе, они присматривают за младшими детьми. 

- Ты, Лена, съезди в райцентр, может в администрации совет какой дадут или помогут на работу устроиться. По телевизору вон то и дело говорят, будто многодетным да инвалидам много помогают. – Советовал дядька Лёша, пытаясь хоть как-то утешить Елену. – Ты же, Ленка, помнишь, и перед выборами приезжал тут один депутат, говорил что разные программы помощи есть. Съезди. И с поездкой не задаливай, езжай …знаешь чего, сегодня езжай, вот сейчас у них обед, как раз после обеда и приедешь! Они после обеда добрее должны быть! – командным тоном завершил дядька Лёша.

Толи в силу своей деревенской скромности, толи из-за неумения просить за себя Елена и представить не могла, как это можно поехать к властям и что-то выпрашивать, но безвыходность положения обязывала её к этому. Вытирая слезы и успокаивая саму себя, она всё ж таки сбегала домой, переоделась, взяла все документы и вернулась на ферму ждать молоковоза Андрея, чтобы доехать с ним до райцентра.

- Ты, дядь Лёша, справишься тут один без меня? – переживала Елена.

- Ты давай не раскисай, а приди в администрацию и спроси, как мол, с Иголкиной встретиться, и подчеркни с умным видом, что по особо важному делу. Она сейчас в администрации заместителем главы района по этим, как же их… по социальным проблемам, а у тебя проблема как раз остро социальная.

Татьяна Иголкина была какой-то дальней-предальней родственницей дядьки Лёши и всю жизнь, как закончила институт и вернулась в родной район, работала в местной администрации. Дядьку Лёшу она не навещала со школьных лет, но вот сам дядька Лёша постоянно о ней вспоминал, читал о ней в районной газете и интересовался о её жизни у родственников. Елена с чиновницей Иголкиной была знакома шапочно, помнит, как приезжала она много лет назад в деревню, и что возраста они сейчас примерно одинакового – лет по 35-ть.

- И самое главное, ты ей от меня передай привет, мол, скажи, помним и ждём в гости, может по блату и квартирку какую в райцентре даст, чтоб переехать. – Завершил своё наивное напутствие дядька Лёша, усаживая Елену в кабину молоковоза.
Разговаривать в дороге не хотелось. В голове у Елены крутилась сотня страшных мыслей, душу терзала мука, к горлу то и дело подступал комок, а глаза помалу наливались слезами. Водитель Андрей, видя убитое лицо Елены, попытался её взбодрить.

- Ну и зима нынче, одна метель за другой. Дороги совсем, гаврики, не чистят. У меня мать вон в Дюдикове живет, я туда уже месяц попасть не могу. В деревне три старухи безвылазно живут. Власти, подичай, думают, что к старухам, ни скорой помощи, ни автолавке ездить не надо.

От этих слов Елене стало ещё страшнее. Ей представилось, как в их деревне вымрут оставшиеся старики, и останется она с детьми и больным мужем в занесенной снегом деревне, в холодной избе, без единого куска хлеба.

В райцентре Андрей высадил Елену у входа в администрацию и приказал ей быть на том же месте ровно через два часа. И уехал. Проводив молоковозку глазами, она осталась одна посреди небольшой площади, а перед ней посеревший от времени Ильич с кепкой в руке и двухэтажное здание с флагом на крыше, а на входе – четыре школьных рисунка про День защитника Отечества. Тяжело вдохнув в себя морозного воздуха и протерев трясущимися руками лицо, Елена вошла в здание. По коридорам из одного кабинета в другой сновали важного вида тётки, и спросить у кого-то из них как найти ту самую Иголкину было боязно, но вспомнив слова дяди Лёши «будь увереннее» и свой корыстный мотив – ради детей, она всё ж таки нашла кабинет и, набравшись мужества, вошла.

- Здравствуйте, Татьяна Алексеевна.

- Татьяна Алексеевна в командировке. Я её секретарь. – Не поднимая от компьютера головы, ответила девица с толстыми накрашенными губами.

От этих слов у Елены прошло по телу облегчение – тяжелый разговор с мольбами и просьбами можно отложить на другой раз.

- Из деревни Клычёво я. От дяди Лёши Храмцова. Родственник он ей. По делу я. – Что есть силы выдавила Елена и собралась уходить.

- Ждите! – Строго заявила секретарша и ушла в соседнюю дверь.

Елена, ни жива ни мертва, от волнения готова была выронить из рук сумочку с документами, но набравшись мужества стала убеждать себя: здесь я ради детей и мужа.

- Проходите! – Также строго приказала секретарша и указала в открытую соседнюю дверь.

Татьяна Алексеевна, та самая Иголкина, сидела в большом кресле во главе лакированного стола, заваленного бумагами, и рассматривала посетительницу, спустив очки на кончик носа. 

- Я к Вам от дяди Лёши Храмцова. Из деревни Клычёво. – Неуверенно повторила Елена и почувствовала, как в кабинете свежо пахло духами и кофе, а от самой себя – молоком, силосом и печкой.   

- Что с ним? – важно спросила Иголкина.

- Да с ним-то всё в полном порядке. – Набралась наглости Елена. – Мы с ним работаем вместе на ферме. А вот на ферме у нас дела плохи. Закрывают нас. И пойти работать мне некуда. А у меня детишек четверо. И муж после инсульта лежачий. Работы у нас нет никакой. Я попросить хотела…

- Ну, а от меня, что Вам угодно, сударыня?
Сударыней Елену еще никогда не называли, и от этого ей стало совсем неловко и она без разрешения уселась на ближайший у входа стул.

- Как жить-то дальше? Муж у меня лежачий и детишек четверо.

- Ну, как, как… обыкновенно живите, как и все живут. – Не меняясь в лице ответила чиновница. 

- Без работы? Да я вся в долгах. У всей деревни денег назанимала мужу на лекарство. У меня зарплаты только на еду, да на кой-какие вещи едва хватает. А дрова, а лекарства. Жить-то на что? У дома крыша течет, стропила гниют.

- Милочка. Не мне Вам советовать, взрослой женщине – идите работайте. А нет работы
– вставайте на биржу. Какие в этом проблемы? Оформляйте пособия. Муж на инвалидности?

- Не дают ему инвалидности. Надо кучу справок собрать, да в областной центр ехать. У нас-то в районе комиссию закрыли. А на какие деньги я в область поеду? У меня вон денег не хватает ребятишкам обуви купить. А тут надо в область ехать. Там надо квартиру неделю снимать, да по врачам его возить. Шутка ли в деле? А я работаю с шести утра до восьми вечера. Да даже у нас в районе справки собрать – проблема. Больница-то неясно как работает. – Вытирая слезы скороговоркой высказалась Елена. 
Хотела она ещё высказать, что когда поразил Витю инсульт, когда упал он на ферме, то скорую помощь они ждали три часа, чудом что не умер. А приехали бы вовремя, так не были бы так страшны последствия. Потом только врачи рассказали ей, что на весь их большой район всего одна машина скорой помощи, а врачей не хватает из-за мизерных зарплат.

- Вы, милочка, детьми себя не прикрывайте. Вы четырёх нарожали, а теперь хотите, чтоб мы вам помогали? Мне кажется, это наглостью называется. – Важным тоном большого начальника заявила чиновница.

- Да что же теперь и детей не рожать? У нас итак деревни вон повымерли все.

- Я попрошу не обобщать. Деревни у нас живут и прекрасно развиваются. Мы по всем показателям социально-экономического развития одни из первых в области.

- Ба! Вот те раз. – Не растерялась Елена. – Да в каком же это месте они развиваются? В нашей-то клычёвской округе вымерло всё – раньше и школа, и больница, и три колхоза было, народу жило сотен пять. А сейчас чего? Где же оно развитие? Разве что у вас на бумаге.

- Вы мне хамить приехали или высказать своё личное субъективное, я подчеркиваю, субъективное мнение о нашем районе? – Начала впадать в истерику чиновница Иголкина.

- А разве ль не правду я говорю? У нас в районе еще пятнадцать годов назад семь больниц было. А сейчас всего одна. Колхозов было – молока тысячи тонн производили, а сейчас вон в райцентре всё молоко только в супермаркетах из пакетиков, и пить его невозможно. Школ в районе было – что ни село, то школа. А сейчас всего две – одна в райцентре, да другая в Горелове. Сын у меня каждый день экскурсию делает – час до райцентра и час обратно на школьном автобусе.

- И она ещё недовольна. Её сына возят. Ради него школьный автобус гоняют, а она недовольна. – Ехидно ухмыляясь, продолжала в гневе чиновница.

- И буду недовольна. – Раздухарилась Елена. - А вот ферму у нас закрывают. От того и народ с деревень уезжает, что работы никакой нет. Вот я простая доярка и то понимаю, что дай людям работу на земле, и будет земля народом заселена. А ежели людям одни препятствия на селе, конечно, уезжать будут. Я бы и рада коров завести, да кому молоко продавать? Деревни-то пустые. А если и остался в деревнях кто, так то остались одни старухи, что скоро вымрут. Я бы открыла свое подсобное хозяйство, да мне столько справок в жизни не собрать – ветеринария, россельхознадзор, земельный комитет, ой сколько вас дармоедов без толку в кабинетах сидит. Да еще для банка, для кредитов докажи на что способен.

- Правильно Вы, дамочка, сказали, что Вы доярка. Потому и рассуждаете как доярка.

- Может я и рассуждаю примитивно. А деревни пустыми быть не должны. Ежели все разбегутся в города, кто же страну кормить будет? Агрохолдинги эти ваши иностранные? Что они производят, то химия сплошная, и народ с этой отравы болеет. А мы вот производим продукцию качественную.

Разговор явно зашел не о том, о чем приехала поговорить Елена. И пора бы перейти к делу, да вместо боли о личном возгорелась в её сердце боль за все деревни в округе, за весь родной район, а, может, и за всю Россию.

- Вы, дорогая доярочка, не мешали бы мне работать. А эти свои фантазии оставьте при себе. В районе у нас всё идёт согласно федеральным и областным программам. Вот, пожалуйста, есть программа развития агропрома, программа сельской медицины и образования. И эти Ваши домыслы, будто всё  у нас плохо, это всего лишь Ваши фантазии. Вы вместо поисков изъянов занялись бы воспитанием детей.

- Ох, уж чем-чем, а детьми я занимаюсь в полной мере. – Не унималась Елена. – Они у меня не чета городским. Артёмке десять лет, а он уже и лошадь запрягать умеет, и коров поить, и отцу на тракторе помогал, пока тот не слёг. Артёмка у меня маленький мужичок, за сестрами смотрит как самый старший. Семилетняя Дашка у меня и шить и вышивать умеет, в огороде все знает, что к чему – и полет, и поливает. Танюшке пять лет и уже всю азбуку знает, во всех травах разбирается. Ну, а Любоньке всего четыре года. Но и в свои четыре, она уже знает, как куриц накормить и как яйца собрать. А что же городские дети в их возрасте? В телефонах сидеть, да в игры компьютерные играть только могут? К жизни-то они, городские, хоть приспособлены? Деревня и земля человека к реальной жизни приучают, к работе руками, к труду праведному. Я хоть и доярка, а понимаю, что нет нынче в городах мужиков, оттого что деревня вымерла. Деревня мальчишку мужиком делает, хозяином на своей земле. Деревня и земля ответственность за семью, за род, за Родину в человеке воспитывают. А в городе – интернет сплошной да супермаркеты.
Чиновница Иголкина явно не ожидала такого наезда и стала, суетясь, перебирать на столе бумаги, тем самым демонстративно выражая своё несогласие и пренебрежение.

- Вам бы, уважаемая, в думу избираться да там и вещать с трибуны. А здесь нам эта ваша оппозиционная болтология совершенно не нужна. – Вдруг откуда-то сбоку выдала тихо вошедшая в кабинет ещё одна чиновница, внешне и по типажу очень похожая на Иголкину.

- И неужели вы скажете, что я не права? – Не унималась Елена, надеясь найти понимание у второй чиновницы. – Да ведь если нас в деревнях никого не останется, вас же всех поувальняют. Чем вы управлять в районе будете? Пустыми полями да брошенными избами? Это же в ваших интересах село поднимать.
Ведь они всё-таки местные, казалось Елене, должны же они проявить хоть чуточку любви к своей умирающей Родине, к своим деревням, где родились и выросли их родители и они сами, где прошло их детство, и где должны, да-да, именно должны, остаться жить их дети.

- Что же со мной будет? Я без работы, муж лежачий, детишек четверо. Я из Клычёво.

– Вставая со стула, залепетала Елена к вошедшей чиновнице.

- Клычёво, это где ферму закрывают? И правильно, давно вас пора закрыть. Вы работаете незаконно. Технический паспорт на здание фермы не оформлен. Поля для выпаса скота вы занимаете чужие. И вообще сколько вас там – четверо работников? – даже не считаю нужным эту проблему рассматривать.

От этих слов у Елены все надежды на помощь рухнули одномоментно. Как же они, эти деловые женщины, наделенные властью, могут рассуждать о судьбе своего Отечества, как? – чуть ли не вслух пронеслось у неё в голове. – Неужели у них нет хотя бы чувства жалости к отчим избам, чувства любви к местам их жизни. Видимо, нет. Это их работа – выполнять директивы сверху, как мантру повторять, будто всё хорошо, потому что жить и выживать надо всем. Одним словом дисциплина партии власти.

- Не получу я, видимо, от вас никакой помощи. – Убитым голосом произнесла Елена и встала уходить. Выходит, что вся ваша хвалёная помощь человеку, она только на бумаге газеты, да на экране телевизора, а на деле – от ворот-поворот. 

- Мы вашей семье можем оказать гуманитарную помощь, но это разово. Ещё можем сделать скидку на коммунальные услуги, но у вас этих услуг нет. Вода из колодца, газа и канализации нет. Ну, а ежели супруг скончается, выделим пособие на погребение. Пусть и небольшое, но оно будет. Так что извините. Мы сами в сжатых условиях. – Подчеркнуто официально заявила Иголкина. 

Как приехал Андрей, и как ехали домой, Елена не помнит – всю дорогу она ревела. Лишь придя домой, она впервые за целый день согрела себе чаю и отправив Артёмку к бабке Дарье за детьми села писать письмо Президенту. Если уж местные чиновники не помогли, то хоть может Президент страны её услышит и поймёт?