Варяшин сад

Варяшин сад

В том году, когда Михаил ушел «в путь всея земли»,  весной повсюду цвели сады, распространяя вокруг упоительные ароматы. Трудились пчелки, летая от цветочка к цветочку, собирая божественный нектар. Кто слышал пчелиный гул в саду, не спутает его ни  с чем. Это музыка жизни, ее простейшая мелодия,  ласкающая ухо, земная гармония. От нее не разболится голова, а напротив, успокоится любая боль. От нее не устанешь, разве что  в сон поклонит, если устал от трудов праведных, и здесь же, в саду, мог «придремнуть на чуток», а пробудившись, почувствовать новый прилив сил.
 Миша знал этот сад. Бывал тут и в детстве, и взрослым. Ходил, бродил, вспоминал…Потом делился своими воспоминаниями и мыслями с земляками, раскиданными по свету. Тянула его к себе прадедовская земля и Варяшин сад!
 Полное ее имя - Варвара. Строго. «Сурьезно». Уважительно.  Но бабушку Миши в жизни звали совсем по –другому: Варяша. Произнесешь, и имя начинает петь само по себе, ласкать слух, и в голове спонтанно возникает образ казачки со светлым взором и доброй улыбкой. В «цвятастой шальке», повязанной на лоб под самые глаза с кончиками у подбродка. В темной  юбке с оборкой понизу - «немаркой», чтобы удобнее делать домашние дела и сверху подпоясанной  будничной  «завеской» с одним карманом сбоку. В мягких войлочных «чириках» на босу ногу. Стоит, улыбается, вглядываясь вдоль, сложив ковшиком ладошку у глаз – щурясь от яркого солнца, и морщинки –лучики дополняют образ старой казачки.
-Варяша, - обращались к ней, уже пожилой, хуторяне, памятуя, что именно так кликали  в детстве ее маманя и папаня.
 Давно это было… Ее родителей  не было  уже в живых,  а имя их дочки так и не изменилось. Так и прожила всю жизнь Варяшей. Мало того, ее сад, в котором росли вишни, груши, яблони, весь хутор называл Варяшиным садом.
И, говорят,  «досель» этот сад жив! Там же,    в их родовом хуторе Самохине, что на реке Березовой, названном, как все другие хутора, по фамилии казака, его основавшего.
Сейчас на том месте никто не живет. Хутор умирает,  похоронив на погосте последних своих коренных  обитателей. Кто-то приезжий разводит там «фермерское» хозяйство. Видите, даже слово не наше, американское, заимствованное, как будто своих слов не хватает нам в русском языке! Нет, чтобы просто сказать, по – казачьи: «Поставил на базы скотину, да пасет на самохинской земле», почему-то «заокеанского» фермера приплетаем. Хутора «фазендами» стали кликать вроде как в шутку, словечко это прижилось из первого мексиканского сериала, который смотрела вся страна в девяностые.
А казак- первопоселенец  Самохин с того света глядит на все это и плачет горькими слезами. Или бесслезно кручинится его душа, болит, щемит за попранную казачью землицу. Помнит земелька и его, и тех, кто после него трудился здесь в поте лица. Добрые были хозяева, крепкие. Корни пускали здесь, детей рожали, да не как сейчас: по одному - максимум двум, а и по шесть, и по восемь в семьях было детишек, а у кого и больше.
 Да раскулачили – расказачили тех добрых  хозяев, сослали в  суровый северный край, где и косточки их теперь не сыскать, потому ни могилок у них, ни крестов христианских. А те, кто уцелел, подались в другие края, по большей части в шахты, где проще было затеряться среди множества приезжего  люда. Пролетела космической ракетой целая эпоха, сжигая в сопле судьбы людские…

Хутора Самохина, считай, что и нет уже, а  все по-прежнему называют это место Варяшин сад! Все фруктовые деревья уже погибли, а вековые груши стоят и …даже плодоносят. Не так давно, лет пять назад, друг  с соседнего зерносовхоза написал Михаилу Петровичу:
«Был в Самохине, ветки груш лежат на земле от громадного урожая. И никому он не нужен… Некоторые ветки от веса обломились. И так по всем заброшенным подворьям».
 Когда же Лазарев сам в последний раз был там, такого урожая   не было. «  Даже подумал, что груши, как будто чувствуют, что нет людей, и не плодоносят. Ан нет! Иногда, вишь,  «бываить!»  Баба Варяша называла груши «дулями»...»
И не только баба Варяша. Так называли груши все казаки. Сорт  такой есть. Неприхотливый, морозостойкий, растет даже в самых неподходящих для садоводства условиях. Это  качество дули и позволило ему занять лидирующее место в казачьих левадах. Зимы –то раньше были - ого-ого  какими суровыми!
  Благодаря грушам-дулям  самохинцы выжили в голодные годы.
  Михаил Лазареву рассказывал родной брат  отца Иван Ильич, 1927г.р.:
-Во время оккупации хуторяне выжили за счёт груш, и мы тоже... За лето насушим груш несколько мешков и хранили их «на пОдловке»(на чердаке). Сушили так: как мама закончит готовить еду на горнушке (горнушка- летняя печка, сложенная во дворе), я соберу ведро груш, она их  ссыплет в тёплую золу печи.  А когда совсем горнушка остынет, выбирает из золы.  Плоды становятся коричневыми, и мухи на них уже не садятся. Досушиваем на солнышке  и — на пОдловку. Зимой чугун груш сварим, достанем и  поедим, а «зваром» запьём. Уже и не голод.»
Мама в этом бесхитростном рассказе – та самая Варяша. Жена Мишиного деда Ильи Харлантьевича. На портрете, который мне довелось увидеть - он  в форме, светлый ясный взгляд, красивый казак. Под стать ему была и Варяша. Редко какая казачка была некрасива: очень привередливо выбирали себе жен казаки. Даже бывало, турчанок привозили из дальних походов. А уж стАтью любая могла казака с ума свести подобно шолоховской Аксинье, которую «сканировала» с «нашенских»  казачек артистка Элина Быстрицкая. Она в одном интервью поделилась, что санитарный поезд, в котором она ухаживала за ранеными бойцами, долго стоял на станции Обливская, и ей приходилось общаться  «вживую» с местными жительницами. А у нас и сейчас можно встретить такие экземпляры потомственных казачек, будто с картинки.
Войну пережил Варяшин сад. Что было совсем удивительно. В округе почти не осталось садов-то: истопили все или сгорели от взрывов снарядов. Немцы  коваными подковами солдатских сапог топтали его плоды. Ели «нашенские» дули, набивали животы…
Много чего перевидали на своем веку столетние грушины!  Они могли б рассказать, как находчивые  Лазаревы во время оккупации прятали от немцев корову-кормилицу.  Иван Ильич, дядя Михаила выкопал в леваде земляной погреб вровень с землей. И туда завели корову. В самом хуторе немцев не было- они наездами совершали проверки. А вот полицаи жили постоянно. Предателей хватало! Дядя Ваня  – пятнадцатилетний пацан, смекалистый был, казачья кровь! Понаблюдает за обстановкой, оглядится, прежде, чем спускаться в погреб. Вычистит навоз из-под коровы, сена свежего ей накосит, воды даст. А бабушка Варяша спустится «опосля», подоит корову, вот и молочко, и творог, и маслице всем деткам!
Придет из станицы сноха ее, мама Михаила Петровича, Стеня, с двумя довоенными детишками за продуктами, и наберет полные сумки домашней снеди. Раз в неделю совершала она «вояжи» из райцентра до хутора. Рассказывала, что степь перед «Фролами» - соседний  хутор  Фролов с Самохиным – была черным –черна от самолетов. Там был немецкий аэродром - немцы летали бомбить Сталинград и защищали железнодорожную станцию Обливскую  на подступах к Сталинграду. Немцы женщин и детей не трогали- проверят сумки и отпускают. Но какой был риск! А гнал в спину голод- дети просили еды…
Рано утром выходила Степанида Лазарева и поздно вечером возвращалась пешком, с тяжеленными сумками,  по песчаной местности:  нога проваливается в песок по щиколотку… Михаил часто задумывался над материными рассказами о былом. Однажды   задался целью замерить это расстояние по спидометру автомобиля. От Самохина до улицы Советской- 28 километров. Туда и обратно!
-Я часто думал о том, что было у нее на душе, когда она тащила эти сумки - делился со мной Михаил Лазарев. Он был любящий сын, жалел мать, всегда старался приехать весной  и осенью помочь ей в огороде. Сам он родился уже после войны, а старшие брат Александр и сестра Нина - довоенной поры. А в 45-м У Степаниды и Петра  Лазаревых родились близнецы Николай и Алексей. Дети Победы!
В этом же самом Варяшином саду, вернее, рядом с ним  в бабушкиной большой усадьбе стояла староверческая церквушка. По виду это был обычный курень, в котором служил Богу Варяшин свекор –Харлантий Козьмич Лазарев. У староверов  священника- «уставщика», соблюдающего строго церковный устав по старой вере, выбирали на казачьем  круге из числа уважаемых, отслуживших казаков, рачительных хозяев с жизненным опытом, не младше 50 лет от роду. А Самохин и был староверческим хутором.  В этом курене «уставшик» Харлантий крестил, венчал, и отпевал усопших. А зимой отапливал молитвенный курень  его внук – Филарет Ильич, 1906 года рождения. В 1941 году он окончил зооветеринарный факультет Новочеркасского сельхозинститута. Ему поручили эвакуировать стадо колхозных коров. Добрался  он с животными до села Лунино Пензенской области и там всю войну проработал районным ветврачом.
Филарет часто приезжал на родину и Михаил  с ним много общался. Именно он по настоянию матери вывез фотокарточку своего отца Ильи Харлантьевича, где он  в форме казака. Чудом оставшиеся в живых Лазаревы после расказачивания опасались, что за это фото можно было «загреметь» на Север или того хуже- на тот свет! Вот и сохранилась семейная реликвия, и внуки правнуки смогли воочию увидеть дедовские-прадедовские глаза, в которых отражалась вся правда жизни. Истопщик староверской церквушки Филарет выучился. С каким трудом это ему удалось, тоже не преминул рассказать племяннику: о том,  как ездил домой на товарных поездах, чтобы пополнить запас харчей, как варил одну картошинку –и это была его пища на весь день. Но как истинный потомок казачьих кровей преодолел все трудности, женился, воспитал хорошими людьми троих детей, их которых один стал министром здравоохранения области, второй в советские годы работал в ЦК в Москве, а дочь –директором школы в том же Лунино, куда ее отец эвакуировал коров из родового хутора Самохина. Вот такую высоту взял с Божьей помощью простой истопник самохинской церквушки! И другие не подкачали: в лазаревском крепком роду казачьей закваски и фронтовики с орденами, и врачи, и преподаватели вуза, и строители…И обычные, неприметные люди, но непременно хорошие хозяева, семейные, домовитые, чтущие свои корни.
Снова весна. Вот-вот распустят первые клейкие листочки  одичавшие грушины в самохинских левадах, расцветут белым цветом в память о тех поколениях семьи Лазаревых, которых пережил Варяшин Сад.
Надежда Перепелица,
Член Союза журналистов России.