Прекрасная мерзость

1

Был граф Мернон воителем умелым.
Он сызмальства кровопролитие любил,
А, возмужав, участвовал охотно
В походах ратных, что устраивал король,
Дабы свои владения расширить
И величайшую империю создать.

Полжизни граф провёл в краях далёких.
Победами прославил на войне себя,
Соделался избыточно богатым
И больше вожделенной власти получил.

Мернон, успехом громким наслаждаясь,
О собственной семье совсем не помышлял.
Он вовремя жениться не изволил,
Законного наследника не породил,
Зато немало пленных дев испортил
Да и с блудницами немерено грешил.

Так в гиблых землях варваров поганых
Граф жадно чашу скверны сам испил до дна,
И не раскаивался в том нисколько,
Ведь заповеди Бога он привык считать
Фантазией священников корыстных
Да смехотворною отрадою глупцов.

Когда же императору покорность
Сполна явили чужеземные цари,
Мернон с триумфом возвратился в замок,
Что возведён был прародителем его
На мрачном титаническом кургане
В долине горной, где сливались две реки.

По рекам летом корабли ходили,
Скрипя оснасткою и вёслами плеща,
Ну а зимой на водах льды теснились
Подобные железной рыцарской броне.

Двенадцать круглых и квадратных башен
Вздымала древняя твердыня к небесам.
Донжон восьмиугольный возвышался
Над этой дюжиною, словно господин
Над челядью, во всём ему послушной.

На островерхих кровлях вольные ветра
Там развевали алые знамёна
С изображеньями пылающих мечей.
Стеклом блестели стрельчатые окна,
Степенно озирая плодородный дол.
Но не имелось витражей искусных,
Таких, чтоб тёплыми цветами привлекать.

Бродили стражи по зубчатым стенам.
На бастионах катапульты ждали битв,
Как сказочные подлые драконы,
Как звероящеры, замыслившие месть.

Мернон отныне оставлял нечасто
Сие могучее гранитное гнездо.
Раз в месяц ездил в пущу на охоту,
А дважды в год в столицу на монарший пир.

И во дворце судьба свела вельможу
С прекрасной девою четырнадцати лет.
Она именовалась Алистиной
И вся поистине лучилась да цвела.
Её густые волосы струились
До талии искристым золотом живым,
А ясные лазоревые очи
Бесхитростно смотрели на жестокий мир.

И страстно граф шестидесятилетний
Себе взять в жёны Алистину пожелал,
О чём её родителям поведал,
Сокровища и покровительство суля.

Отец же юной девы был бароном,
Почти что разорённым длительной войной.
И он, конечно же, хотел избавить
От нищеты себя, супругу и детей,
А посему без лишних промедлений
Дал соглашение на выгодный марьяж.

Узнав об этом, девица рыдала
Едва ли не седмицу днями напролёт.
Но слёзы и мольбы пропали втуне –
Барон решенья своего не изменил.
А баронесса утешала дочку,
Одно и то же повторяя вновь и вновь:
«Дитя, уразумей, какое благо
Ниспосылает Провидение тебе!
Не будешь впредь нуждою тяготиться,
Не будешь с трепетом грядущее встречать,
А заживёшь не хуже королевы
И нас от бедности позорной защитишь!»

В ответ же Алистина восклицала:
«Мне душу в клочья разрывают скорбь и страх!
Мятусь неимоверно, лишь представлю,
Что вскоре разлучусь я с вами навсегда!
Что навсегда покину дом, где счастье,
Меня переполняло даже в час нужды!..
А старый граф пугает, будто демон!
Сверкают хладные огни в его глазах!
Тогда как я стремлюсь к теплу святому
И не готова быть женою никому!»

На это мать спокойно возражала:
«Поверь, Мернон тебе не станет делать зла.
Ты по сердцу ему, не сомневайся,
И понапрасну не терзай сама себя.
Со временем ты к старику привыкнешь,
А можешь и взаимно полюбить его.
Однако он приблизился к закату.
Наверняка, ты овдовеешь молодой,
Приобретя завидное богатство,
Способное в реальность претворить мечты».

И Алистину выдали за графа.
И он из храма в замок свой увёз её.
Увёз, когда закончилось венчанье,
Что показалось деве горше похорон.


2

Мернон в сражениях неоднократно
Был ранен тяжело и чуть не погибал.
Теперь же повреждения былые
Болезнями напоминали о себе.
Но граф нашёл отменное лекарство,
Которым хвастал многочисленным друзьям,
Произнося слова навроде этих:
«Моя жена творить умеет чудеса,
Хотя не праведница и не ведьма!
Коль занемочь случится мне, берусь ласкать
Прелестную малышку Алистину,
И отступает от меня незримый враг!
Уходит хворь, а в тело льётся сила,
Как новое вино в потёртый ветхий мех!
И он отнюдь не рвётся! Нет, напротив,
Он крепнет, влагу животворную впитав!»

Была в супружеской опочивальне
Весьма просторная дубовая кровать
С резными золочёными столбами,
Державшими атласный алый балдахин.
Сие роскошно убранное ложе
Для Алистины превратилось в эшафот.
На нём она вседневно умирала
И воскресала, чтобы далее страдать.
Но более не предавалась плачу,
Претерпевая гадкий ненавистный брак.
Притом родителей забыть пыталась,
Любая мысль о коих причиняла боль
И словно разверзала за спиною
Потерянной графини пропасть пустоты.
Отроковица разочаровалась
В отце и в матери, сочтя, что никогда
Они её взаправду не любили,
Ведь сладострастному продали старику.

Сперва она сбежать намеревалась,
Дабы пристанище обресть в монастыре,
Но слуги графа ели хлеб не даром
И за стенами замка всюду были с ней.

Потом её влекло самоубийство,
На выбор предложив отраву и кинжал.
Да только Алистина устрашилась
Безумных и непреходящих адских мук.
«Раз мне под солнцем и луной столь плохо,
Какие пытки я приму во Внешней Тьме?
Что проку, если в логове бесовском
На веки вечные от мужа спрячусь я?»
Так рассуждала бедная графиня,
Превозмогая жажду умертвить себя.
И каждый день всё тело омывала,
Надолго запираясь в комнате одна.
Там, лёжа в каменной душистой ванне,
Она сквозь окна созерцала цепи гор,
Чьи склоны поросли сосновым лесом,
А пики восхищали белизной снегов.
Вершины побуждали Алистину
Воображать спасительный заветный рай.
Воображать, какое воздаянье
На Небе уготовил ей Пресветлый Бог.
И грёзы эти облегчали горе,
Теснили удушающую мглу его.

Ещё благочестивые раздумья
Красавицу нередко приводили в склеп,
В извилистую анфиладу крипты
Под основаньем замка в глубине холма,
Где издревле у дальних стен стояли
Крест бронзовый и беломраморный алтарь.
Графиня возжигала перед ними
Лампаду иль свечу и, голову склонив,
Всевышнего молила о свободе
И очищении от всякого греха.

Покоились же в замковой гробнице
Те пращуры Мернона, кои, воевав,
Стяжали славу истинных героев
И возвеличили свой род на сотни лет.

Предание гласило, что в кургане
Сам Гэльфрид на заре эпохи погребён,
Непревзойдённый воин, захвативший
Сию долину и убивший дикарей,
Которые исконно обитали
В замшевших избах под покровом древ её.
Он сжёг врагов и повелел насыпать
Над их останками огромный круглый холм,
А после выстроить на оном замок,
Где поселился с велелепною женой.
И Гэльфриду она родила сына
Да безупречною помощницей была,
Какою и задумана супруга
Самим Создателем в начале всех начал.

Однако же идиллия героя
Чрез пару лет померкла, ибо госпожу
Пригожий менестрель, очаровавши,
Увёл тайком, что не сумели их найти.
И Гэльфрид пагубной тоске поддался,
Ничто не доставляло радости ему,
Включая подрастающее чадо,
Чертами лика походившее на мать.
Уныние героем овладело
И он бессонной ночью пал на верный меч.
Отточенная сталь пронзила сердце.
Был женщиной свирепый ратник побеждён.

Но Алистина не сыскала в крипте
Каких-либо надгробий с именем его.
Поэтому легенду посчитала
Досужей выдумкою заскучавших дам.


3

С Мерноном дольше года Алистина
В шикарном замке, будто в клетке провела,
Ведь к старику красавица младая
Привыкнуть не смогла, тем паче полюбить.

А он всё так же оставался весел
И крепость духа да и плоти сохранял.
Он явно не одно десятилетье
Ещё прожил бы нездоровью вопреки.

Графиня, видя это, осознала,
Что вырваться из плена ей не суждено.
Тогда она утратила надежду
И Бога лишь о смерти умоляла впредь,
К Нему взывая в тишине гробницы,
В подземной темноте и более нигде.
Там, пред крестом колени преклонивши,
Она порою, словно бы окаменев,
По несколько часов подряд стояла,
Пока озноб не вынуждал её уйти.

И как-то раз в погожий летний полдень
Тяжёлый крест внезапно рухнул с алтаря
Да кладку возле скорбной Алистины
На удивление бесшумно проломал.

Графиня, взяв лампаду, посветила
В кривой, дохнувший затхлым воздухом провал
И лестницу во мраке разглядела,
Широкие ступени с пылью вековой.

По ним отроковица без боязни,
Без осторожности спускаться начала.
Наоборот, в ней храбрость зародилась
И ощущение, что счастье ждёт внизу.

Лампадный свет играл на гладких стенах
Со множеством уютных полукруглых ниш,
В которых человеческие трупы,
Иссохнув, почивали как заведено.
А лестница спиралью завивалась.
Она графиню привела в пространный зал,
Где под пушистым пеплом пол скрывался,
Хотя, возможно, вовсе не было его.

Посередине одр чернел массивный
Из двух базальтовых потрескавшихся плит.
Одну держали над другой колонны,
Шесть огранённых, полированных столбов.

Туда дугою узкой протянулся
Мост мраморный, белей, чем первый зимний снег.
И по нему прошла к одру графиня
Да в изумлении застыла меж колонн,
Заметив, что на гранях мастер высек
Изображения пылающих мечей,
А на могильном ложе распростёрся
Скелет, покрытый металлическим щитом.

Тут Алистине вдруг вообразилось,
Что сей мертвец не кто иной, как муж её,
Что он и в этом потаённом склепе
С ней для утехи вознамерился возлечь.

Графиня тотчас ярость испытала.
Она светильник свой поставила на прах,
Дрожащими руками щит схватила
И со всей мочи им ударила скелет.
Сталь закалённая пробила череп,
Из коего немедля плесень поднялась,
Подобная смарагдовому пару,
Клубящемуся над котлами колдунов.
Её вдохнув, красавица упала,
Затылком стукнулась и вмиг лишилась чувств…


4

Нет лучше сна, чем тот, что без видений.
Страдальца он освобождает от мытарств.
Но, к сожалению, не длится вечно,
И каждый спящий пробудиться обречён.

Очнулась и несчастная графиня.
Усталым взором обвела подземный зал.
Мерцали плесенью и свод, и стены,
А вкруг одра десятки черепов людских,
Обугленных донельзя, в пепле плыли,
Ныряя не спеша и появляясь вновь.

Лампады не было, она исчезла,
Но Алистина позабыла про неё,
Скрутившись от надрывистого кашля,
Который скоро превратился в дикий смех.
Когда же он затих, графиня встала
И, платье снявши, прыгнула с моста в золу,
Где закружилась вместе с черепами,
Без отвращения целуя их во лбы.

Так плавала она довольно долго,
Уже не кашляя, уже не веселясь.
Потом оделась и вернулась в замок,
В опочивальню опостылую свою.

День кончился, и ночь сменяла вечер.
За окнами всходила полная луна.
Камин погас, и свечи не горели,
А граф средь ложа на подушках задремал.
Но он проснулся, звук шагов услышав,
И молвил: «Вот и ты, прекрасная жена!
Достаточно молиться! Время неги!
Приляг со мной, дай мёда твоего вкусить!»

Храня молчанье, Алистина села
И заключил её в объятия Мернон.
К устам супруги он приник своими,
Как жаждущий в пустыне знойной к роднику.
Однако же, закашлявшись, отпрянул
И слово «мерзость» громко прохрипел.
Он с ужасом глядел на Алистину,
Чьи губы трескались да источали гной
Мерцающий, зелёный и зловонный.
Такой зловонный, что старик не мог дышать.

«Ты прав, прекрасной мерзостью я стала!», -
Воскликнула графиня и, опять смеясь,
Вкруг ложа завертелась в буйном танце,
А из-под платья да с густых волос её
Посыпался и полетел повсюду
Могильный пепел, прах сожжённых мертвецов.

Граф силился призвать на помощь стражу,
Но, захлебнувшись кашлем, в корчах принял смерть.

Отроковица, продолжая пляску,
Покой покинула и, словно мотылёк,
По замку до полуночи порхала,
Чтоб трупным ядом всё живое в нём сгубить.

Сие исполнив, Алистина пала
На верхнем этаже донжона пред окном,
И, созерцая горные вершины,
Посеребрённые чарующей луной,
В безмолвной безмятежности почила,
Освободилась из тенёт земного зла.


5

С тех пор никто не поселился в замке,
Ведь на века зараза воцарилась там,
Соделавши его гигантским склепом,
Где повсеместно кости сгинувших лежат.

Крестьяне из долины убежали,
Дома свои оставили зверям лесным.
А корабли меж берегов заросших
Неслись, стараясь побыстрее миновать
Угрюмую, опасную твердыню,
Чьи очи тёмные взирали в никуда.

Сорвал истлевшие знамёна ветер.
На стенах пышным саваном разросся мох
Зелёный, бурый и кроваво-красный,
Увитый хмелем и бесплодною лозой…