43. Террор и Добродетель

   Люди на площади Лаваля притихли, прислушиваясь к речи парижского комиссара Лапьера.  Данжу с интересом наблюдал за коллегой из открытого окна своего кабинета в мэрии на втором этаже.

   Стройный мужчина средних лет в шляпе, украшенной трехцветным плюмажем, опоясанный трехцветным шарфом прилагал усилия, удерживая танцующего под ним энергичного вороного коня, гладкая шерсть животного лоснилась на солнце.

  Обращался он ко всем жителям, но прежде всего к солдатам:

- Воины Республики... лейб-гвардия Революции! Победа за нами - в единстве наша сила! Бурбон-эмигрант, называющий себя Людовиком Восемнадцатым снова готовит свободной нации удавку - королевский трон! 

   Но, если это будет необходимо, мы сумеем с честью пронести наш триколор по всей Европе,  от берегов надменной Британии, которой не отсидеться за Ла-Маншем до Москвы и Петербурга! 

  Еще немного общих усилий и мы очистим страну от ползучей роялистской нечисти, которая уже три года  ... с английской военной помощью, пытается вернуть страну и общество в средневековый мрак.   

   Объясним этим призракам прошлого на единственном доступном им языке, силой оружия, что французская монархия безвозвратно мертва..., а Бретань, такая же часть Франции, как любая другая и мы сумеем заставить ее подчиниться законам Республики...

- Мы готовы с честью умереть ради Республики! - звонко выкрикнул юношеский голос.

   Лапьер резко повернул голову в ту сторону, выразительно вскинул руку, призывая к вниманию, сквозь зубы вырвалось рычание:

- Пусть умирают роялисты и шуаны! А нам должно выжить и спасти завоевания Революции! Истинный  республиканец выживет там, где погибнет безыдейный обыватель! У наших жизней есть Цель и Смысл! Потрудитесь это понять и запомнить, парни!

   Вновь, в который раз за день, до площади донесся отдаленный грохот пушечных выстрелов. Люди на площади снова  занервничали и зашептались.

   Лапьер счел необходимым отреагировать:

- На окраине города всё еще идут бои... шуаны звериной хваткой вцепились в пригород и держатся... прикрывшись, как живым щитом мирным населением...   

  Расстреливают всех, кто не желает становиться под знамена с королевскими лилиями и надевать белую бурбонскую кокарду...

   После такого цинизма, уверен, от роялистов отвернутся даже те жители, которые до этого сочувствовали идеям возврашения королевской власти и наивно полагали, что в гражданской войне виновны республиканцы, а старый режим принесет им мир ...

   Данжу отошел от окна и далее не вслушивался в то, что происходит на площади, вернулся за стол.

   Через час грозное рычание сотен голосов на площади: Да здравствует Республика!  и звуки "Марсельезы" означали для него, что мероприятие окончено и Лоран скоро вернется в мэрию. Текуших дел было чрезмерно много...

... ... ...
  Вечерело. По всей линии горизонта разливался кровавый закат.

  Лапьер открыл окно, в кабинете стало чуть менее душно и закурил, опираясь локтями о подоконник и устремив неподвижный взгляд на притихшую площадь. 

  Народ большей частью разошелся по домам, ночной жизни здесь нет...всё же провинция, не Париж,  и лишь окна домов, как золотистые глаза светились в жарком полумраке.

- Не думал, что судьба снова забросит меня в эти края... в Майенн...там... в Париже, все три года мне нередко снились здешние пустыри и поля... где израненая осколками снарядов земля  оглохла от обстрелов... где на впитавшем кровь розовом снегу лежат бок о бок и один на другом скрюченные трупы наших бойцов и шуанов...

   С удивлением Шарль поднял глаза от документов. Лоран Лапьер, ты ли это? Несгибаемый "патриот 93 года".. робеспьерист...

   А он, оказывается, в своем внутреннем мире совсем не плоский,  не примитивно черно-белый...и это к лучшему.

   Собственные эмоции и внутренние колебания относительно Розели, д, Альбарэ и де Жюссака показались теперь Данжу не такими уж "криминальными", значит не его одного посещает мысль о неоднозначности происходящего...

- "Из мрака мыслей гибельных и ложных, никто не вышел с твердою душой"...Так один зловредный контрреволюционный поэт и публицист писал о НАС...о якобинцах... - откинувшись на спинку стула с мрачной усмешкой процитировал Шарль строки Андре Шенье - и всё же...

- И всё же... - минутная меланхолия потухла в зеленых глазах Лапьера, подернулась непроницаемым льдом  - каждый из нас проверенный годами службы солдат Революции... верен своим принципам и республиканским ценностям, каждый не свернет с избранного пути...

  Лоран на секунды замолчал, внутренне поколебался, подумал, а затем решился продолжить:

- А остальное... - нарочито небрежно дернул плечом - боль, чувства, эмоции... мы всё же живые люди...Шарль, не автоматы Вокансона...

  В девяносто третьем для патриотов была актуальна установка, гласившая, лишь победив, мы позволим себе роскошь дать волю сердцу и чувствам.

  Плевать, будет ли осквернена совесть отдельных людей, важно иное, победит ли наша Революция, выживет ли молодая Французская Республика...наши жизни принадлежат лишь этой благородной даме...

- Я это знаю... - выслушав товарища, Шарль залпом опустошил бокал рейнского, но не озвучил того, что грозило сорваться с губ, совесть и ощущение попранной гуманности   в отдельных ситуациях душили сильно, их можно было подавлять и скрывать от чужих глаз, любопытных и недобрых, но уничтожить невозможно.
... ... ...

   Всадник в строгом черном фраке, опоясанный трехцветным национальным шарфом облеченного властью чиновника Республики, остановил гнедого жеребца во внутреннем дворе мрачной тюрьмы  Шато-Нёф.