Прощание с российским хоккеем

Прощание с российским хоккеем, или о той стороне санкций, в которой я компетентен.


I

Вот и всё. Осенью 2016-го я трижды вставал без будильника ровно в полчетвёртого утра (для совы проще не ложиться спать в принципе). Крепкий чай, бутерброд и Кубок Мира в Торонто. Выставочный матч Канада – Россия, игра в группе Россия – молодые звёзды Северной Америки, снова матч с Канадой, но уже в полуфинале, ставшем досрочным финалом по качеству и драматургии хоккея.

Спросить бы в те предрассветные часы самого себя: что ты так ломаешь распорядок дня, пусть даже в отпуске, ради прямой трансляции? Не 80-е за окном, век Интернета. Комфортно проснувшись в 9 утра, ты через час будешь знать всё – ключевые моменты игры, анализ специалистов, комментарии.

А это вот что. Сердце чувствовало, что это последний турнир по гамбургскому счёту с участием сборной России. Потому что о Кубке Мира-2024 и Олимпиаде в Милане-2026 отныне можно позабыть. В неизвестном году нам предстоит начинать всё с точки развития послевоенного хоккея, когда СССР повезло с поколением Боброва, Бабича и Шувалова. Сейчас, за игроками золотой молодёжки-2011 (Кузнецов, Тарасенко, Панарин, Орлов, Зайцев), за Кучеровым и Василевским, ровно сияют лишь Капризов, Шестёркин, Свечников, Проворов и Сергачёв. Дальше – провал с кадрами, и гримаса Истории в том, что последним конкурентоспособным поколением в мировом хоккее оказались дети 90-х, ныне носящих клеймо бездуховного безвременья.

Дети совершенно замечательные. Я люблю их больше, чем своё поколение Фёдорова – Могильного – Буре. Но им уже сейчас по 30, или совсем скоро тот юбилей, после которого год игры на высшем уровне равен двум. А через 5-7 лет прощаться на льду и с ними.

Запертый в санкционный тупик российский хоккей, когда можно проводить игры только со сборной Белоруссии, а юноши лишены возможности играть с североамериканскими и европейскими сверстниками, не говоря уж о молодёжном чемпионате мира, ожидает та степень объективной деградации, после которой нам предстоит научиться конкурировать со сборными Германии и Швейцарии, не касаясь мирового топа.

И это не исправить, даже если возводить по три новых катка в день и освоить производство качественной хоккейной экипировки. Мирового советского бренда, который худо-бедно, но продолжал и российский, больше нет.


II

Во мне и сейчас, время от времени, просыпается мечта. Неосуществимая, конечно. 32 клуба НХЛ, 31 город США и Канады, 32 главы – не о хоккее. Об истории, ауре и атмосфере. О вещах, интегрирующих человечество, которые так пристрастно отыскивал любимый Бродский. О том, что объединяет, вопреки языку, географии и менталитету – потому что хоккей сделал куда больше для прекращения холодной войны и уничтожения перспектив горячей, чем мы можем себе вообразить. Направив геополитическую агрессию в соревнование школ и культур на уровне искусства.

Эти крепкие парни однажды дали понять хлипкому юноше, с 6-ти лет смотревшему все важные матчи: Третьей Мировой войны не будет. Но здесь и сейчас, на льду, в эти 60 минут чистого игрового времени, мы будем биться насмерть – как и вы, русские. И пусть победит сильнейший, без разрушений и похоронок. Начинаем!

С тех пор я знаю, чем отличаются друг от друга даже нелюбимые мною Бостон и Филадельфия – настолько, что один далёкий североамериканский друг принял меня за русского фаната «Брюинс», когда мы разговорились об их составе 70-х. И осталось чувство долга перед хоккеем, который сделал для меня ничуть не меньше, чем музыка и литература, хотя объяснить это (сейчас вот пишу и чувствую) – невозможно.

– Ты счастливый человек, произнёс мне приятель-бизнесмен. –Точно знаешь, на что потратить миллион долларов, если он у тебя будет. Кстати, это единственная книга с этими тридцатью с чем-то главами, в которую я бы рискнул вложиться. Всю твою иную лабуду продать невозможно.

Я тогда слегка обиделся. Ну да ладно, не первый год знакомы. А сейчас, вспомнив его слова, понимаю, что обижаться не на что.

Не каждый день хоронишь даже гипотетическую мечту. Хотя хоккей всё равно остаётся в моей жизни, как и все минувшие 40 лет.